На утро расположение духа не из лучших. Глаза Сокки щиплет от бессонницы и слёз, голова тяжёлая и ватная. По мере возможностей он наотрез избегает взглядов на остальных. Духи, остаётся только догадываться, как он сейчас выглядит. Он буквально
чувствует отёки вокруг глаз и почти уверен, что они воспалены.
А ещё он не хочет разбираться с любыми вопросами по этому поводу, как и не желает позволять Аангу с Катарой исчезать из вида в этом по-прежнему не совсем дружественном окружении, поэтому он берётся за рыболовную леску. Удобный предлог быть поблизости, но не с ними — с бонусом, предоставляющим причину орать на каждого, кто пытается заговорить с ним.
Настроению Сокки никак не способствует то, что первый урок Аанга по магии огня продвигается скверно. На лице Аанга проявляются признаки их поздних посиделок, и Сокка чувствует неприятное шевеление вины, стоит природному усердию Аанга начать превращаться в возрастающее нетерпение.
Хотя даже если бы Аанг был хорошо отдохнувшим, обучение не шло бы хорошо, потому что Джонг-Джонг явно возмущён своим согласием тренировать сейчас, в утреннем холоде. Бывший генерал такой же язвительный, раздражённый и грубый, каким и ожидал увидеть Сокка скрывающегося генерала Народа Огня. Пренебрежительное отношение мужчины и его упорное стремление настроить Аанга против своих друзей — «даже
она умеет сосредотачиваться!» — настолько знакомы, что Сокка изо всех сил старается не зацикливаться на этом. Что-то в поведении Джонг-Джонга, в его монологах о магии огня, даже в том, как он
двигается, чёрт возьми, сильнее сдавливает мешанину эмоций внутри Сокки. Духи, он ненавидит свою реакцию, но в этот момент легче всего ненавидеть Джонг-Джонга, поэтому он позволяет этому чувству разжечься внутри вместе со всем остальным.
Первой не выдерживает Катара и удаляется попрактиковать магию воды в другом месте, что неожиданно, но приветствуется. Сокка спрыгивает и следует за ней. Ему не особенно нужна компания, но ещё меньше он хочет оставаться поблизости Джонг-Джонга, а находиться наедине с незнакомцами терпеть не может. Раздражительность Катары настолько привычна в странно приятной степени, что он не собирается задумываться над её появлением.
Однако то, что Сокку продолжает обрызгивать её магия, привычно в гораздо менее приятной степени. Его сопровождала злость, а удары речной водой в лицо быстро взбесили бы и в хороший день. Сегодня день не был таковым. Всякий раз, как он хмурится на неё, Катара метает в него прожигающий взгляд, будто это
он провоцирует её упражняться с растущей злобой до тех пор, пока Сокка не сможет это выносить.
— В чём твоя проблема? — срывается Сокка, отбрасывает рыболовную леску и показательно выжимает тунику. Мысль вступить в знакомый конфликт брата и сестры опять же странно привлекательна, и он не будет задумываться.
— Хочешь знать, в чём моя проблема?
Моя? — Катара разворачивается к нему с поднятыми в стойке руками — под её контролем подрагивает вода. — Поделиться с тобой?
— Да,
твоя. — Насупившись, Сокка отбрасывает с лица влажные волосы. — Что сегодня происходит? Я понимаю, все не в духе, но если тебе есть что сказать — говори уже.
— Забавно слышать это от тебя.
— Что? — Сокка в замешательстве хмурится, хотя в животе зарождается ледяной ком ужаса. Это перепалка с сестрой, которая была у них раньше уже тысячу раз, но что-то в её тоне…
— Я слышала тебя, Сокка! — выкрикивает Катара. — Прошлой ночью, ты и…
Между её ладонями вода превращается в лёд, после чего возвращается обратно в реку, а Сокка застывает. Даже не дышит, ничего, кроме крутящегося в голове
«дерьмо, дерьмо, дерьмо».
— Что ты слышала? — спрашивает Сокка нетвёрдым голосом, отчаянно пытается вспомнить, что говорил и о чём сейчас подумал. Есть ли вероятность, что она услышала некоторые части, но не…
— Всё, — со скрещенными руками и стиснутой челюстью выплёвывает Катара, и Сокка напрягается — ещё один кусочек его мира начинает рушиться.
— Это не то, что ты думаешь, — приглушённо говорит Сокка. Страх скатывается по спине, конечности онемели. Он хотел рассказать ей. Пытался найти способ. Чёрт, почему ему потребовалось так много времени для этого? Зачем откладывал? Духи, он так далеко отгонял этот разговор прочь, что полностью утратил над ним контроль.
— Неужели? — Её слова недоверчивые, разъярённые. — Я слышала, как ты говорил, что
месяцами отправлял Зуко письма. Провёл с ним целый день, пока мы
искали тебя! Ты обратил это в
шутку! Смеялся над его… его размером члена! — Он не может остановить вздрагивание. — Так скажи мне, Сокка, что именно я неправильно поняла?
Сокка отводит взгляд. Очевидно, это ровным счётом то, что она думает.
— Какого
чёрта, Сокка? — взрывается Катара. — Как ты мог так
поступить? Как мог
скрывать и
лгать нам? Я считала нас
командой.
— Я не…
Но он лгал, поэтому он обрывает своё возражение, пристыженный и виноватый. Презрение, неверие и гнев Катары ощущаются так же ужасно, как он того и боялся. Хуже, ведь ему даже не хватило мужества самому поведать ей.
— Ложь путём замалчивания остаётся ложью, — огрызается Катара, широко расставив ноги, словно готова к драке. Желудок Сокки сводит так сильно, что его может стошнить. — Поверить не могу, что ты… делал всё это, а потом злился на Аанга за то, что он не передал послание отца! А вся та ерунда о глупых рисках и попадании в неприятности, о которой ты твердил? В первую очередь это из-за тебя мы пробыли на фестивале слишком долго! Потому что ты был занят…
общением с врагом!
— Я знаю, — говорит Сокка, пытаясь встретиться с ней взглядом и не съеживаться от её слов, потому что он заслужил их, всех до единого, даже если от них больно. — Мне жаль. Я знаю.
— Тогда зачем ты сделал это! — Голос Катары ломается, сквозь ярость прорывается мольба.
— Это не было… сознательным выбором, — произносит Сокка, подбирает слова, чтобы она поняла. Духи, он не ожидал и не был готов ко всему этому, но в особенности к тому, что его младшая сестра будет смотреть на него таким взглядом. Тревога сдавливает грудь, делая голос слабым. — Я не предполагал, что всё обернётся так. Это просто… случилось. Я не знаю. Прости меня. Мне очень жаль.
— Просто случилось? — Её голос вновь повышается, слова наполняются злобой. — Чушь собачья, Сокка. Ты
случайно… занимался всякими вещами… с
Зуко? Без
намерения? Что, ты просто споткнулся и упал прямо на его…
—
Катара!
Она сердито смотрит на него, но не продолжает. Резко разворачивается, смотрит на реку и насильно разжимает кулаки. Когда она снова заговаривает, её слова произносятся тише и каким-то образом ранят глубже.
— Подобного рода вещи не происходят
случайно, Сокка. Ты делал выбор. Много раз. Это твой проступок.
— Знаю, я… Ты права, — шепчет он, прикрыв глаза от истины. На каждом шаге у Сокки был выбор сойти с пути — и на каждом шаге он этого не делал.
— Не понимаю, как ты мог так с нами поступить, — говорит Катара, трясёт головой и делает шаг назад, глядя на него как на незнакомца. — Как мог быть таким эгоистом? В ту же
минуту, как у тебя появились подозрения, ты должен был сказать нам. Должен был покончить с этим! Ты подверг опасности не только себя, Сокка. Всех нас. Ты подверг опасности
мир, рискнув Аангом.
— Я знаю, — впустую повторяет Сокка, кожу покалывает от стыда и угрызений совести. Он думал лишь о себе и своих желаниях. Вёл себя так, словно последствия затронут только его, ведь в это ему нужно было верить, чтобы держаться. Как же это в духе Народа Огня. Его тошнит.
— Если ты понимаешь, что это неправильно, тогда почему ты это сделал! — кричит Катара. Выражение её лица молит о причине, оправдании или словах, которые заставят её понять. Если бы только у Сокки имелись подходящие, он бы открыто высказал ей недели назад.
— Не знаю, — вздыхает он. Признание тяжело оседает на языке, поскольку часть него
знает. Всё потому, что он хотел… надеялся…
— Как ты можешь не
знать?
— Я не
подумал, ясно? — Сокка проглатывает недовольство, начавшее закручиваться между виной. У него нет чётких ответов для неё, нет частички логики, благодаря которой всё будет легко и просто. — Мне казалось, у меня всё под контролем, но я ошибался. Считал, что всё… иначе. И так и было. Я ошибся, и мне
жаль. — Голос срывается. — Я никогда не хотел, чтобы так получилось. Я просто не подумал о всех остальных. Прости меня.
Катара изучает его лицо, крепко обхватив себя руками.
— Было бы тебе по-прежнему жаль, если бы вчерашнего дня не произошло? — Сокка издаёт уязвлённый, разбитый звук. — Или тебе жаль только потому, что ничего не вышло?
— Катара… — слабо, умоляюще выдыхает Сокка. Её слова как нож в сердце, потому что он
не знает. Ему жаль за ложь, разочарование, принятие риска. Но он не может отрицать: большая часть вины и стыда связаны с тем, что он
ошибался насчёт Зуко. Если бы тот сделал другой выбор… Сокка останавливает эту мысль до того, как она сожжёт его.
Она отводит взгляд от того, что видит на его лице, и стискивает зубы.
— Ты рассказывал ему?
Сокка моргает.
— Что?
— Ты… Что ты писал ему? О нас? Об Аанге?
— Нет, — ужаснувшись, возражает Сокка и тянется к ней, не в силах заставить свои онемевшие ноги сделать шаг ближе. Духи, всё так, как говорила тётя Ву. — Нет! Всё было не так, клянусь. Я бы
никогда не рассказал о нас.
Катара рвано выдыхает, трёт ладонями лицо.
— И как же было? — Вопрос едкий, досадливый, растерянный и теряющий терпение.
— Были обычные… разговоры. — Он не знает, как объяснить то, чем они делились: уязвимостями, неуверенностью и утешениями. — Лишь о нас самих.
— Разговоры, — повторяет Катара. — О вас самих. А потом вы…
общались.
— Да, Катара. — Духи, Сокка хочет, чтобы она перестала зацикливаться на этой теме. От необходимости думать об этом, прямо перед его младшей сестрой, когда ещё и дня не прошло, зудит кожа. А из-за того, как она говорит, всё кажется таким грязным. Словно это худшее из всего возможного, что Сокка мог натворить. — Так уж заведено. Ты говоришь с кем-то, узнаёшь его, рассказываешь о себе, и потом иногда вы
общаетесь.
— И всё же, рассказав о себе и проведя целую неделю с ним, ты каким-то образом уверен, что не… — Она проглатывает окончание своего обвинения, не в состоянии даже выразить его словами. Но Сокка и сам способен додумать.
— Скажи прямо, — шепчет он, в защитном жесте скрестив руки на груди и сдавив обожжённое предплечье, как будто боль заземлит его, пока он чувствует, как всю его основу вырыли, исследовали и растоптали.
— Я тебя вообще не узнаю! Ты поставил нас под угрозу… весь мир подверг опасности. Ты эгоист. Ты не
подумал, и это на тебя не похоже.
Ничто из этого на тебя не похоже. Я смотрю на тебя и не могу понять, куда делся мой брат, потому что Сокка, которого я знаю,
никогда не стал бы лгать нам.
Он склоняет голову и принимает каждый удар.
— Мой брат никогда не рискнул бы миссией и не был бы так слеп. — Лицо Катары искривляется в страдании. — Сокка, из-за тебя Аанга могли
убить. Случись это, что было бы с нами?
Сокка вздрагивает — она вновь разжигает все те страхи, что развеял Бато. Они резко вспыхивают в тёмных уголках его сознания, которые он скрывал, упорно делая вид, что это не так. Сокка не отвечает. Как объяснить ей, что в нём было это
желание с самого начала? Что Зуко поселился в его мыслях задолго до первого письма? Он не вынесет осознания Катары, что вот каким человеком он теперь является. Что брат, которого она знала, никогда не покидал Южного Полюса.
— Я не знаю, что ты хочешь услышать, — говорит Сокка, вперившись взглядом в землю. Он чувствует себя истощённым, пустым и возвращающимся к онемению.
— Я просто хочу понять
почему, — молит Катара, и это то единственное, на что у Сокки не имеется ответа.
— У меня нет объяснений, — произносит он, чувствуя себя безнадёжным. Нет никаких «почему», о которых она просит, а если бы они были, то в первую очередь его не застигла бы ситуация врасплох. Он бы распознал её и убежал.
— Не верю, — раздражённо восклицает Катара, всплеснув руками. — Как ты можешь не
знать?
— Ладно, — выпаливает Сокка, придавая голосу твёрдости, хотя кажется, что она вскрывает его и достаёт внутренности наружу. — Хочешь знать причину? Я поступил так, потому что влюбился в человека, которым он мог быть. Я хотел этого больше всего на свете и… — Голос прерывается, и он закрывает глаза от жара слёз, от необходимости смотреть на её лицо. — И я не желал рассматривать варианты, благодаря которым лишусь всего этого.
Молчание Катары невыносимо — его слова прокатываются в воздухе. Он чувствует их подобно физическому касанию, вырванные из груди, выдернутые из горла, а теперь опускающие его голову и грузно оседающие на плечах. Слова, которые он едва признавал самому себе, гудят между ними.
— О, Сокка, — тихо проговаривает Катара, и он вздрагивает от её жалости.
— Я знаю, ладно? — шепчет он, вынужденно открывает глаза, яростно стирает влагу с лица и пытается собрать себя по кусочкам воедино. — Знаю. Я был тупым, глупым и безрассудным. Я знаю. Поверь мне.
— Я так… зла на тебя. За то, что ты сделал это с собой, — признаёт Катара, голос обрывается — она грубо трёт глаза костяшками пальцев. — Почему ты не мог… кого-нибудь другого. Буквально любого. — На короткое мгновение ему становится интересно, говорила бы она так, если бы знала о Джете. — Почему именно
Зуко?
— Я не хотел этого. — Сокка по-настоящему страстно желает, чтобы это был кто-нибудь другой, но он перестал бороться со своими подсознанием на эту тему несколько месяцев назад. Возможно, следовало бороться усерднее.
— Он что-то пообещал тебе? Я не понимаю, как… Это же
Зуко. Ты вообще
знаком с ним? — Сокка чуть не смеётся. — Он ведь такой… угх. Как мог ты?.. Как мог он быть тем, в кого ты…
— У меня нет для тебя ответа. — Сокка задавался этим вопросом множество раз. — Так сложилось.
Пока он не может сказать эти слова, особенно когда настолько больно думать о них. Он не может рассказать о безмолвном сосредоточении Зуко, его неловкой заботе и румянцах, вспыльчивости и о том, как он
понимал Сокку лучше кого бы то ни было. Не может, особенно когда всё это лишь его воображение.
И Сокка определённо не может говорить о его жаре, напряжении тела. Или о том, что прошлой ночью, даже когда он был эмоционально выжат, ему всё равно снились болезненные беспокойные сны о кулаке в волосах и прижатых к стене запястьях. Одни лишь мысли об этом равносильны тому, как проводишь ногтями по пульсирующему ожогу. Он никак не может озвучить подобное, даже если бы захотел поделиться такими мыслями с Катарой.
Сокка замечает, что отсутствие ответа заново разжигает в ней злость, из-за чего внутри него медленно и увесисто обосновывается досада. Он не пытается быть
уклончивым, просто ему нечего сказать. Нет волшебных слов, с помощью которых всё внезапно образуется для остальных, потому что это неправда и так не будет.
— Меня просто так сильно выводит из себя сама мысль о тебе и… о нём. То, что ты был таким… — Сокка дёргается от её тона, от того, что она решила не высказывать. — Ты заслуживаешь лучшего, чем
это.
Сокку шатает под волной чего-то похожего на облегчение — её слова греют душу, пускай он не в силах подавить инстинктивную защитную реакцию на её неприязненный тон. Он сдерживает готовое вырваться «он не такой», потому как Зуко
именно такой и есть. Нужно, чтобы и сердце помнило это.
— Катара, я не могу ничего изменить, — говорит Сокка, проводя ладонью по волосам. — Мне бы хотелось, правда. Но я не могу вернуться и всё изменить.
— Нет, — печально соглашается она. — Не можешь.
Между ними снова воцаряется тишина, и Сокке хочется потянуться вперёд, сократить разделяющее их расстояние, но что-то в выражении её лица говорит оставаться на месте.
— Я больше не знаю, как вести себя с тобой, — в конце концов признаёт она, словно ей больно говорить это практически так же сильно, как ему — слышать.
— Что мне сделать? — умоляет Сокка, вдавливает кулак к боли в центре груди. — Как всё исправить?
— Не знаю, — шепчет она, и Сокка целиком понимает, почему ей так не нравилось слышать эти слова от него. — Мне нужно время, наверное. Понять, что я могу… снова доверять тебе. Чтобы ты был собой.
— Хорошо, — выдавливает Сокка. Он сам виноват. Он заслужил. — Но, Катара, ты должна знать, что я никогда…
— Я знаю, — мягко прерывает она, и Сокка не знает, испытывает ли облегчение или боль. — Но это важно, Сокка. Ты лгал
месяцами. Мне понадобится время. Умом я понимаю большую часть, но сердцу хочется верить, что ты всё тот же человек.
Сокка понимающе кивает, смаргивая слёзы. Он действительно понимает. Как-никак его собственное сердце находится в противоречии с разумом по поводу Зуко. Но её слова также нагоняют страх до самых костей, потому что Сокка уже совершенно не тот. Вдруг Катара никогда не простит его? Что, если захочет, чтобы он вернулся к тому, каким был на Северном Полюсе? Сокка понятия не имеет, как вместить себя в ту коробку.
— И тебе придётся покончить со всем, — добавляет Катара голосом на грани стали, из-за которой Сокка весь подбирается. — По-настоящему. Без увиливания. Без вариантов и притворства. Этому надо положить конец.
— Я понимаю. — Сердце заходится тревогой, но он отметает его прочь. Теперь у сердца нет права голоса. — Я собирался. Уже.
— Тогда не жди. Покончи. В противном случае это навредит нам всем ещё больше, чем уже есть. — Она выискивает на его лице понимание, и он изо всех сил старается убрать уныние и желание из взгляда. — Каждая минута твоего ожидания может оказаться минутой, когда Зуко решит воспользоваться этим против нас.
— Я понимаю, — повторяет Сокка, позволяя пониманию громоздко накрыть его мысли.
— Хорошо. Веди себя соответствующе.
***
Позже Сокка поднимается выше по реке, давая Катаре пространство. Давая пространство
себе. Прошедшие двадцать четыре часа довели его до такой эмоциональности, которую он никогда прежде не ощущал, и сбросили его вниз с обрыва. Он опустошён, истощён и чувствует себя так, будто в любой момент может разрыдаться или взбеситься. Или умчаться в лес, чтобы убежать от всего этого.
Он забрасывает рыболовную леску обратно в воду и невидяще всматривается в реку, стараясь позволить звукам природы умиротворить его. Ему необходимо точно разобраться с тем, как он собирается покончить со всем, чтобы оно больше не вернулось. Определить, как в дальнейшем восстановить доверие Катары и Аанга. Надо потренироваться дышать через боль, чтобы он мог хотя бы выглядеть как прежний Сокка — даже если внутри него что-то бесповоротно изменилось.
***
В какой-то момент Сокка замечает, что Аанг с Катарой разговаривают — между ними мелькают вспышки пламени. Он отводит от них взгляд и пытается подсматривать уголком глаза, вдыхая через наплыв печали. Он чувствует горечь. Что для них это очень просто. Что основная проблема, с которой Аанг может столкнуться, это невзаимная симпатия со стороны Катары. Но, независимо от этого, они всё равно останутся друзьями, будут вместе, смогут общаться, смеяться, делиться и поддерживать друг друга.
Сокка ненавидит себя чуть сильнее за то, что возмущён на Аанга по этому поводу.
Как бы ему ни хотелось отвернуться, Сокке не удаётся отвести взгляда от огня в ладонях Аанга — и это было его проблемой с самого начала. Он и правда мотылёк, как его описывала тётя Ву, и то, что он не может перестать вспоминать её слова и думает о своих действиях в рамках её ложного предсказания, добавляет ко всему прочему дополнительное огорчение. Хотелось бы ему полностью отторгнуть её, но это кажется невозможным, когда в мыслях всплывает «причинённое самому себе страдание».
Быть может, причина в том, что он провёл слишком много времени в плену пламени и видит всё глазами Зуко, но Сокке начинает казаться, что огонь Аанга скачет взад-вперёд и выглядит чересчур неровным по краям. И напоминает о Джао. Не ту ярость, скрывающую за ним, а необузданность пламени. Когда Аанг внезапно теряет контроль, Сокка уже подскакивает на ноги.
Крик боли Катары поражает его точно молния, и Сокка бросается вперёд — страх, что она может оказаться физически ранена вдобавок к эмоциональному потрясению, которое он нанёс ей, обрывает что-то внутри него. Неудержимый инстинкт защиты, порыв оградить свою сестру от того, что причиняет ей вред, и кипящее недовольство, что ему это не подвластно, ведь он и есть причина её боли — всё это врывается в мешанину чувств касательно Зуко и вырывается наружу.
—
Катара! — Сокка падает на колени рядом с ней, зависает над её скрученной фигурой, но не знает, куда может коснуться её, почему она плачет, где болит. Он разворачивается к Аангу. — Что ты сделал?
— Это вышло случайно! — восклицает Аанг, несчастно поморщившись. — Я просто дурачился! Катара, мне…
Его слова теряются, когда Сокка подаётся вперёд, хватает Аанга за рубаху и встряхивает.
— С огнём играть нельзя, Аанг! Тебе
сказали не валять дурака, а ты не послушался! Ты всё равно дурачился и посмотри, что наделал! Ты ранил Катару! Действия влекут за собой
последствия, Аанг! Огонь
опасен, нельзя просто… — Остальные слова он прерывает задушенным звуком, нестойко и повержено наклоняется, потому что слышит себя, чёрт возьми. Он разговаривает с Аангом, но притом вымещает криком боль, отвращение к себе и сокрушение.
— Ты прав, — говорит Аанг напряжённым от мучений голосом. Глаза широко раскрыты в ужасе. — Огонь опасен, разрушителен и ужасен. Я больше никогда не применю магию огня.
— Так нельзя, Аанг, — отстраняясь, вздыхает Сокка и осознаёт, что Катара убежала. Он в бессилии прижимает ладони к глазам. — Ты же Аватар и не можешь пренебрегать одним из элементов.
— Я говорил, что ты ещё не готов учиться. — Сокка оборачивается на голос Джонг-Джонга и крепче стискивает кулаки — вихрь гнева находит новую цель.
— Это скорее ваша вина, чем его, — набрасывается Сокка. — Вы
оставили его здесь в первый день обучения.
— Я знаю. — От лёгкости признания Сокка недоуменно останавливается. К такому от Народа Огня он не привык. — Собирайте вещи, вам нужно уходить. Здесь вы в опасности — Народ Огня идёт сюда.
Мгновение Сокка не двигается, мысленно пытаясь переключиться. Аанг не застывает подобно ему и тянет его за руку — вспышки боли на ожоге хватает, чтобы привести ноги в движение.
— Катара! — зовёт Сокка, когда они приближаются в зону слышимости. — Ты цела?
— Прости меня, — торопится сказать Аанг. — Я должен был слушаться Джонг-Джонга.
— Не переживай, Аанг. — Катара улыбается ему. Из-за её лёгкого прощения Сокка скрещивает руки на груди в защитном жесте. — Я исцелилась.
— Что? Как?
— Потом, — перебивает Сокка. — Народ Огня атакует. Надо убираться отсюда.
— Что? Как они нашли нас? — Её взгляд на секунду задерживается на Сокке, и как же больно, больно, больно понимать, что она молчаливо сомневается в нём. Этот миг подозрения — пускай незамедлительно отброшенного — захлёстывает его. Особенно раз уж в этот раз он совершенно заслужил его.
— Без понятия, — говорит Сокка, разглядывая реку и встревоженно отслеживая клубы знакомого дыма двигателей над ней. — Но нужно уходить. Сейчас же.
— Мы можем помочь, — тихо предлагает Аанг, и Сокка открывает рот сказать что-нибудь об опасности и риске, но проглатывает слова обратно. У него нет прав высказывать их.
— Лучше найти Аппу и улетать, — вместо этого произносит он.
— Вы с Катарой идите за Аппой и будьте готовы, — решительно говорит Аанг. Корабли причаливают к излучине реки, где расположен лагерь Джонг-Джонга. — Я помогу отвлечь их.
Сокка резко кивает, ждёт, пока Катара поднимется на ноги, и они вместе бегут к хижине и припасам. Вполне разумно не подпускать его к битве и дать разобраться со снабжением. Вряд ли у Сокки получится встретиться с Зуко сейчас и не стать обузой для остальных.
***
Сокка угрюмо впечатлён пламенным разрушением, которое Аанг наносит без использования крупицы магии огня. Джао — Сокка и подумать не мог, что будет рад увидеть эти бакенбарды — вопил и швырял в них огненные шары, пока Аппа улетал прочь, но они были неуправляемыми, безудержными и с такой тратой сил не представляли никакой угрозы.
— Аанг, тебя обожгли? Иди сюда, я помогу.
Сокка отводит взгляд от их отступления, смотрит на Аанга и слегка расслабляется, заметив, что тот двигается без всяких проблем. Однако полученные им ожоги будут ноюще болеть неделю или две, в отличие от ограничивающей травмы, которую они не могут себе позволить прямо сейчас.
Катара осматривает руку Аанга, тянется к бурдюку и, сосредоточенно нахмурившись, располагает водный шар между ладонями. Сконцентрировавшись, она прикусывает губу, и вода вдруг начинает мерцать, светясь приглушённым, призрачным бело-голубым.
— Какого… — Сокка захлопывает рот, когда Катара осторожно опускает ладони на руку Аанга — сверкающая вода покрывает его рану. Когда она поднимает ладони, на коже Аанга не остаётся и следа, словно огонь не затрагивал его.
— Хорошая вода, — изумлённо выдаёт Аанг, разглядывает руку и на пробу сгибает её.
— Это невероятно, — улыбается Катара. — У великих магов из Племён Воды есть этот дар. — Она явно в восторге от этой мысли.
— Когда ты этому научилась? — спрашивает Сокка.
— Я всегда это умела. — Катара пожимает плечами, и её отрешение жалит, как будто объяснения достоин лишь другой маг.
— Отлично, какое счастье. — Сокка закатывает глаза и поворачивается спиной, мрачно глядя за голову Аппы. Пальцы подёргивают повязку на запястье. — Спасибо за лечение на протяжении всей моей жизни. Очень ценю твою помощь всякий раз, как я получал травму.
— Ты так просишь о помощи? — интересуется Катара. Тон её голоса ясно даёт понять, что терпения для Сокки осталось в ограниченном количестве.
— Нет, — бормочет Сокка, специально надавливая на рубец на предплечье. — Не надо.
Однако он невольно задумывается, не является ли желание сохранить метку на коже изобретательным способом избежать окончания всего. Может, пусть она избавится от неё? Будет очищением для них. Неким символом.
Но нет. Сокка нуждается в напоминании больше, чем в очищении. Он должен иметь возможность надавить на рубец и вспомнить, как получил его и что он означает. Ему необходимо уметь прогонять все яркие издевающиеся воспоминания реальностью ожога больше, чем излечить его.
***
Адреналин утихает, и возвращается утренняя напряжённая обстановка: они проводят долгий день в компании друг друга, Момо и проносящейся внизу земли. Аанг взволнован и несвойственно для себя подавлен, расхаживает с одного конца седла в другое, мешает Катаре шить, пока та не огрызается на него с просьбой оставить её в покое, и в конце концов размещается рядом с Соккой на голове Аппы.
Сокка вздыхает. Он схватился за поводья ради предлога сидеть к остальным спиной и иметь необходимость контролировать лишь свою осанку, а не лицо. Но Аанг очень много раз высиживал разговоры по душам с ним, поэтому он не может просто прогнать его, когда тот настолько очевидно расстроен чем-то.
— Что у тебя на уме, приятель? — спустя несколько минут совместного унылого молчания помогает Сокка.
— Я сожалею, что не послушался Джонг-Джонга, — тихо сознаётся Аанг, возясь с планером. — Мне так сильно хотелось учиться. Всё закончилось плачевно, потому что я подумал, что знаю лучше.
Сокка хмыкает. Он безусловно понимает.
— Ты чувствуешь себя плохо из-за непослушания? Значит, в следующий раз будешь слушать внимательнее.
— В этом проблема, — хмуро говорит Аанг. — Я должен слушать его, но не хочу. Из-за его слов магия огня теперь кажется ужасной.
Звучит как настоящая загадка тёти Ву, если бы Сокка слышал хоть одну.
— Если одни его слова оказались верными, это не значит, что всё остальное тоже правда, — пробует Сокка. — Но он мастер магии огня. Так что, наверное, знает, о чём говорит.
Ого. Он не очень хорош в этом.
— Я думаю, он был прав, вот в чём проблема. Я Аватар и понимаю, что мне придётся овладеть всеми четырьмя элементами. Но огонь кажется таким страшным. Я не знаю, как мне стать тем, кем надо, и применять его.
— А что он сказал? — осторожно спрашивает Сокка, на короткий момент задумываясь, может ли Джонг-Джонг быть подвохом Народа Огня, изначально предназначенным подорвать уверенность Аватара.
— Он сказал, что природа огня разрушать. — Аанг мрачно смотрит на свои ладони. — Сказал, что он живой и распространяется, и что его цель — либо принести боль, либо быть укрощённым. Ещё говорил, что огонь — это ужасная непосильная ноша. Что он поглощает и уничтожит всё, что тебе дорого. И он разрывает мага огня между человечностью и жестокостью.
— …Ого. Джонг-Джонг и правда многое тебе сказал. — Сокка приходит к выводу, что в будущем им следует лучше следить за уроками магии Аанга, если взрослые продолжат говорить такое дерьмо ребёнку.
— Да, — вздыхает Аанг. — И мне хочется, чтобы он оказался неправ. Но было ошибкой думать, что я знаю лучше. Огонь такой… ненасытный. — Последнее слово зловещее, тёмное и более чем просто испуганное.
Сокка делает глубокий вдох, подготавливая себя к тому, что собирается сказать. Он в самом деле не может поверить, что это происходит, но если ему удастся помочь Аангу, то восстановление сгоревших мостов между ними пройдёт чуточку быстрее.
— Я не считаю, что Джонг-Джонг так уж неправ, — медленно говорит Сокка. — Но, скорее всего, у него односторонний взгляд на проблему. Он же военный. Сомневаюсь, что у них есть возможность использовать магию помимо разрушений. Он провёл на войне всю свою жизнь.
— А вдруг магия огня больше ни на что не годна? Весь Народ Огня воевал всю жизнь других людей. Что, если их элемент…
— Побуждает их сражаться? — негромко заканчивает Сокка. Аанг кивает, закусив губу. — Думаешь, твой друг Кузон был таким же?
— …Нет, — тихо признаёт Аанг. — Но с тех пор прошло много времени.
— Прошло, — соглашается Сокка. — И, уверен, война повлияла на то, чем приходится сейчас магия огня. — Он думает о танцорах, использующих платки вместо пламени, поскольку для красоты не осталось места. О том, как вынуждают чувствовать себя никчёмным, ведь ты хорош в подогревании, а не сжигании. — Но магия огня — это не только пламя. Она может быть и теплом. — Он делает осторожный вдох, заставляя себя говорить ровно и монотонно. — Её можно использовать, чтобы приготовить еду. Высушить стирку. Защититься от холода. Подогреть чашку чая. — Ему не хватает смелости убедиться, что Аанг слушает и понимает всё, что раскрывает Сокка. — Да, она бывает лесным пожаром. Но ещё магия огня может быть костром, вокруг которого собираются вечером. Тебе понадобится баланс, контроль и стремление. Всегда. Из-за этого огонь не является плохим по своей природе. Он просто… существует. Люди сами вкладывают в него добро или зло. Как и во всё остальное.
В тишине Сокка сосредотачивается на своём дыхании, на ощущении дуновения ветра на лице, поводьях в руках и болезненном онемении, за которое он цепляется, как за щит.
— Откуда тебе всё это известно? — слегка поражённо спрашивает Аанг.
Сокка зажмуривается — онемение пошатывается.
— А сам как думаешь, Аанг? Давай просто… примем то, что я знаю, и не будем зацикливать внимание на том, откуда мне это известно?
— …Хорошо, — через мгновение соглашается Аанг. — Давай.
Наступает длительное молчание размышлений.
— Сокка, я не знаю, стоит ли это говорить, но мне правда кажется, что ты был ему небезразличен.
— Аанг, — слабо предупреждает Сокка дрожащим голосом. Он больше не вынесет этого. Но не может заставить себя попросить Аанга прекратить.
— Я говорил с ним после того, как меня захватил Джао, — приглушённо рассказывает Аанг. — И я видел вас в монастыре. Какими вы были. По мне, это не было лишь притворством.
— Теперь это уже не имеет значения, — печально произносит Сокка, открывает глаза и смаргивает слёзы. Ему хватило слёз.
— Нет, наверное, — вздыхает Аанг. — Но, возможно, знание поможет? Что не всё было надуманным?
Сокка хмыкает, перехватывает поводья и занимает себя проверкой их маршрута. Он не говорит, что не заслуживает попыток Аанга облегчить его боль. Не говорит, что становится только больнее от мысли, будто всего и впрямь можно было бы достичь, если бы только Сокка был достаточно умён и нашёл правильный способ осуществить это.
— Жаль, что с Джонг-Джонгом не получилось, — спустя долгое тоскливое молчание произносит Аанг. Сокка благодарен за смену темы, пускай она всё равно о магах огня. — Не знаю, как теперь буду учиться.
— Есть и другие маги огня, — вздыхает Сокка. — Что-нибудь придумаем.
— Другие маги огня, не прислуживающие Хозяину Огня? — подаёт голос Катара, и Сокка испуганно подпрыгивает, разворачивается и видит, что она в какой-то момент придвинулась ближе и слушала их разговор. На него накатывает чувство вины из-за того, что их подслушали, пускай это больше не секрет, пускай он не пытался скрыть…
— Наверное, не все живут в Народе Огня, — предполагает Аанг, полуобернувшись, чтобы вовлечь Катару в беседу.
— Да, но даже в колониях они все во власти армии Огня. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них поможет Аватару.
— В Царстве Земли тоже есть маги огня, — бормочет Сокка, избегая её взгляда.
— Ага, солдаты.
— Нет, я не про них. — Он вздыхает. — Царство Земли уже давно захвачено. На войне рождаются дети, и Народ Огня не считается их домом.
После его слов повисает продолжительная мрачная тишина. Сокка опускает голову, жалея, что не промолчал, что вообще рассказал…
— Ты
знаешь, что это правда? — осторожно спрашивает Аанг. — Или просто предполагаешь?
— Знаю, — буркает Сокка.
— Неужели ты считаешь, что можешь верить хоть единому его слову? — тихо и сурово возражает Катара.
Сокка вздрагивает и не отвечает, ощущая пропасть в виде Зуко между ними.
— Не понимаю, зачем кому-нибудь врать о чём-то подобном, — вынужденно произносит Аанг. — И в этом есть смысл.
— Пожалуй, — ворчит Катара. — Меньшего от Народа Огня я не ожидала.
Сокка морщится, хотя её слова не были обращены конкретно ему. Духи, сколько пройдёт недель, прежде чем эта ситуация перестанет задевать их? Аанг больше не кажется таким же обеспокоенным, но Катара… Сокка опасается, что ей понадобится очень много времени, чтобы снова видеть в нём своего брата. Или хотя бы кого-то, чьему мнению можно будет верить.
***
— Нас опять преследует ястреб. — Голос Катары нарушает полуденную тишину, и перегнувшийся через седло Сокка, подыскивающий вероятное место для лагеря, деревенеет. Конечно же, Соколик поспевает за Аппой, пролетая по воздушным потокам над ними и позади.
— Он так делает, — выдавливает Сокка, уставившись на почтового ястреба. Его появление днём ещё одно предательство Народа Огня.
— Ты сказал, что покончишь с этим.
— Для этого мне нужен ястреб, — угрюмо отвечает Сокка, не обращая внимания на упрёк в её голосе. Закончить всё письмом кажется уместным. А ещё он не знает, как отослать Соколика навсегда, если только не отправить туда, откуда он прилетел.
***
После ужина Сокка чувствует себя чрезмерно смущённым, когда вытаскивает письменные принадлежности Катары и на виду у остальных проходит через лагерь. Осознав, что он делает, Аанг затихает, а Катара замирает. Он направляется к другой стороне громады Аппы, испытав болезненное облегчение от того, что Аанг потянул обратно намерившуюся последовать за ним Катару. Сокка не способен сделать это со зрителями. Он знает, что может написать несколько предложений, таких же холодных и пренебрежительных, каким был Зуко в том переулке, но после дня одних размышлений внутри слишком волнительно. Ему нужно изложить слова на бумаге. В последний раз претворить их в жизнь.
Он аккуратно раскладывает бумагу, чернила, кисть. Глубоко вдыхает, облачается в гнев, словно в доспехи, и принимается писать.
Я не собирался писать, раз перед своим уходом ты прояснил наши отношения. Но мне есть что сказать, а ты утверждаешь, что не приемлешь притворств, что полная чушь, так что тебе стоит прочесть.
Ты облажался. Ты писал мне всё то, что не имел в виду. Говорил о выборе, узнавании друг друга и воплощении всего в реальность — и при первой же возможности плюнул на всё это. Ты не позволил нам насладиться моментом. Не стоило тебе притворяться. Не стоило вообще писать всего того дерьма, которого ты не подразумевал. Всё это было шуткой для тебя?
Уточняю: ты всё разрушил. Мы весь день могли быть самими собой, без посторонних, без ожиданий и обязанностей, прямо как мы хотели, но ты не мог этого допустить. И да, я солгал насчёт Аанга, но у меня тоже есть обязанности. Отстойно, что ты ведёшь себя так, будто только твои имеют значение. Никто, кроме нас, не узнал бы, что ты выбрал меня вместо погони за Аватаром. Ты единственный не позволяешь себе обрести желаемое, а не кто-то другой. Не сомневаюсь, что ты попробуешь обвинить кого-то ещё, но в этом виноват только ты.
Я думал, что у нас может получится, вопреки всему прочему, но ты ясно дал понять, что не хочешь даже попытаться. Не понимаю, зачем ты изо всех сил старался убедить меня в обратном, если это явно не так. Неужели ты просто развлекался, притворяясь Видимо, с самого начала всё было для того, чтобы использовать меня как приманку. Я сам виноват, что повёлся. Хоть что-то из написанного тобой было правдой? У тебя вообще есть сестра? А твоя мама действительно Меня не удастся одурачить снова. Один раз обжёгся — более чем хватило. Я не нуждаюсь в ещё одном шраме в качестве подарка на память.
В своём последнем письме ты сказал, что предпочёл бы вернуться к тому, кем приходился мне раньше, чем быть притворством. Прошу, наслаждайся тем, кем был раньше, наследный принц Зуко. Пусть попытки заслужить одобрение своего отца составят тебе компанию. Не отвечай.
Сокке приходится написать письмо дважды. В первом варианте много влажных пятен, размывающих чернила, искривляющих слова и делающих их непонятными, а не злыми и грубыми. Для этого ему нужно сердиться. Он должен гневаться, иначе не получиться орудовать словами точно оружием, как это сделал Зуко.
Закончив, он свистит Соколику и дольше необходимого возится со шлеёй ястреба, засовывая свиток в тубу. Он поглаживает мягкие перья Соколика, чувствуя тиски каждого когтя на своей руке.
— Прощай, дружок, — шепчет он, резким движением подбрасывает Соколика и устремляет взгляд в грязь, пока ястреб взмывает во тьму, в последний раз облетая по небу над ним.
— Ты всё сделал правильно, Сокка, — мягко и облегчённо произносит Катара, когда он наконец возвращается к костру. Он кивает, посылая ей слабую улыбку, которая, хочется надеяться, выглядит хоть немного искренней в тусклом свете. — Мы переживём это, — ободряюще говорит она и кажется довольной этой мыслью.
Сокка кивает, бормочет что-то в знак согласия и задумывается, что это значит. Он не знает, как делать вид, словно ничего из этого не происходило. Понятия не имеет, когда кому-либо из них было спокойно, если Зуко следует за ними по пятам.
***
Пачка писем Зуко, заваленная сменной одеждой и связанная обугленной повязкой, всё ещё спрятана в его сумке, больше не засунутая в тунику. Всю ночь Сокка проводит в раздумьях бросить их в огонь. Аанг и Катара спят. Он может сделать это одним махом, наблюдая за вспыхнувшим пламенем. Или медленно, по очереди, неторопливо и целенаправленно.
Или может оставить их.
Не в качестве памятного подарка, а как напоминание. Информация. Сокка пойдёт на всё, чтобы защитить, сберечь и поддержать Катару с Аангом. Чтобы закончить войну. Даже если это значит принуждённо вспоминать всякий раз, когда он будет искать что-то в сумке. Даже если это будет значить использовать личные слова Зуко против Народа Огня. У Сокки нет такой роскоши, как быть способным заботиться о сохранении тайн того, кто взамен равнодушен к нему.
К тому же, Сокка всё равно выучил письма наизусть, вплоть до формы символов. Нет никакого смысла сжигать их, если ему никогда не удастся выбросить их из головы.
