Блики на воде

Они сидят друг напротив друга на диване с ноутбуками на их коленях в ожидании доставки, и тихий звук нажатия клавиш заполняет помещение. Крис ещё одет, что удивительно несправедливо, но Хенджин не планирует позволять этому длиться долго. На экранах ноутбуков открыта таблица с их кинками в Гугл Таблицах, и оба редактируют документ одновременно. Не без доли самодовольства Хенджин должен отметить, что границы Чана существенно расширились по сравнению с тем, что было до первой сессии, и грудь приятно греет изнутри осознанием, что Крис достаточно доверяет ему для того, чтобы захотеть попробовать вещи, которых он опасался — или о которых даже не думал — раньше. Это волнительно. Быть особенным. Осознавать, что Чан готов пробовать новое, потому что хочет испытать такой широкий спектр ощущений с ним. Осознавать, что он заставил Чана это все захотеть. Осознавать, что Чан, которого не интересовали раньше, например, футфетиш или поклонение, в какой-то момент подумал об этом, подумал об этом иначе, поместил в уравнение Хенджина, добавил его в свои грязные фантазии, и это было так хорошо, что после этого сцена для него заиграла новыми красками. Чан так, так слаб для него, с его подкашивающимися от изменения тона Хенджина коленями и ярким, с заливающим даже грудь румянцем, неспособный сопротивляться его чарам, готовый быть у его ног в ту же секунду, как Хенджин поманит пальцем — это так мило, это так жалко, это так горячо. Наверняка он, впечатленный их первым разом, думал об огромном количестве всяких извращённых вещей в тот месяц, что прошел между их сессиями, фантазировал со сладким замиранием сердца, как станет особенным для Хенджина, как будет его маленьким послушным сабом, принимая все, что Хенджин решит ему дать. Хенджин поправляет прядь волос, не отрывая взгляда от экрана и радуясь тому, что на его сложенных по-турецки ногах сейчас стоит ноутбук. Возможно, он совсем немного болезненно-твердый в своих мягких светло-серых домашних штанах, но пока что Чану не обязательно об этом знать. Если быть честным, он тоже хочет попробовать много новых вещей. До некоторых из них у него просто не доходили руки, некоторые не подворачивалось шанса попробовать, а для каких-то ему нужно испытывать к партнеру нечто большее, чем любопытство. У него давно не было человека, который заставлял бы его чувствовать себя так, как Чан заставляет его себя чувствовать. Которому хотелось бы вручить себя. Которого хотелось бы полностью поглотить. Они доберутся до этого. Может, даже сегодня. Обсуждать кинки с человеком, которого хочется втереть собой в диван, очень весело, это практически эджинг, а Хенджин всегда ценил хорошую прелюдию и старое-доброе нереализованное сексуальное напряжение. Но самое веселое в сегодняшнем вечере — то, что до этого дня Чан понятия не имел о кинках Хенджина. Крис заполнял такую таблицу перед их первой сессией, и доминант просто отметил, с чем он готов работать, но это не то же самое, что его личные предпочтения, так что сейчас наблюдать за его реакцией невероятно забавно. — Найфплей? — приподнимает брови Крис. Он честно старается держать лицо и не показывать своей неловкости, они оба делают вид, что это просто работа, такая же, как любая другая, но иногда его уши все еще неконтролируемо краснеют, а в широко открытых глазах порой можно увидеть отражение внутреннего крика. И Хван откровенно наслаждается зрелищем. — Ты против? — небрежно спрашивает Хенджин. Джинни может видеть на экране, как Чан в реальном времени вписывает «возможно/б» в свободное поле под найфплеем напротив своего имени. Прямо над восторженным «💗💗💗да🥵💗💗💗свитч» Хенджина. — Нет, просто… Никогда не пробовал. Мне не очень ясен, эм, концепт, — пытается объяснить мужчина сбивчиво. — Я имею в виду, в чем вообще суть этого кинка? Никакого кинкшейминга, просто, почему кому-то вообще… Может хотеться подобного? Наверное? Я полагаю, что мозгом я понимаю, что дело в адреналине и элементе опасности, но… — Это индивидуально, — ведет плечом Хенджин, не отрываясь от редактирования. Одной рукой он клацает мышкой, а другой берет стакан с лимонадом, в который воткнута трубочка, и что-то в том, как он втягивает щеки, пока пьет, заставляет Криса задержаться взглядом на его лице подольше. Даже если Хван сосредоточен на таблице перед ним, он все ещё ощущает этот жаждущий взгляд скулой. Это целенаправленная провокация: что угодно на его лице будет выглядеть горячо, если он захочет, а у Криса, очевидно, очень активная фантазия — неудивительно, с Венерой-то в Скорпионе — и доминанту доставляет глубокое моральное удовлетворение тыкать в его кинк на оральную фиксацию, как в жука палкой, заставляя Криса ощущать себя зависимым от его рта. Хенджин проделал хорошую работу, приучая тело Чана к мысли, что движения его пухлых губ несут за собой ошеломляющие оргазмы, и теперь он пожинает плоды — тихий прерывистый выдох носом и почерневший взгляд искоса, который Хенджин демонстративно не замечает. Он никогда не скрывал, что жаден до внимания, что любит получать на себя реакцию, и Чан никогда его не разочаровывает. — Кого-то заводит риск, кто-то любит осознавать глубину доверия, которое оказывает ему партнер, — продолжает младший из парней секунду молчания спустя. — Кому-то просто нравятся ножи. — И… какой ты тип? — спрашивает Крис осторожно. Хенджин жмёт плечами. — Последний. Чан выдает сдавленное «гм» и пялится в экран с отсутствующим лицом. — Ладно. Окей. Они сидят в тишине, но недолго. Чан не выдерживает. — Почему? — "Почему" что? — Как так вышло, что тебе нравятся ножи? — Как так вышло, что тебе нравится мое горло? Кристофер давится лимонадом и кашляет, и минута уходит на то, чтобы вытереть с ноутбука и экрана брызги. — Резонно, — соглашается в итоге он. Хенджин не успокаивается. — Хочешь увидеть мой кинжал? — Боже, — утыкается лбом в столешницу Чан со стоном. — Худшая пикап-фраза в моей жизни. Но я все равно надеюсь, что ты говоришь про свой член. — Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я о члене, — фыркает Хенджин и затем встает с места, чтобы начать рыться в шкафу. Он выдвигает ящик за ящиком, пока не находит… ножны. Простые, кожаные, украшенные незамысловатым тиснением с каким-то цветочным орнаментом. Хенджин расстегивает пуговицу и вытягивает на свет кинжал — длинное лезвие, простая металлическая ручка, украшенная раскинувшей крылья бронзовой летучей мышью. — Красивый, да? Купил у одной мастерицы на этси. — Не знаю, чего еще я от тебя ожидал, — бормочет Чан, взгляд панически бегает по лезвию. Конечно, у Хенджина должен быть готический кинжал с летучей мышью, потому что если он не будет гомоэротично выебываться каждой клеткой своего тела каждую секунду своего существования, его внутренние органы откажут и он умрет. Это то, что он узнал о Джинни за недолгое время их общения. На самом деле, это было ясно с первого взгляда. — У меня ещё есть более современные, — говорит Хван и лезет в нижний ящик шкафа. Он достает оттуда три ножа, выглядящих скорее как макеты из CS: GO, чем как реальное оружие — такие же брутальные в своем агрессивном, практически футуристичном дизайне: один черный керамбит, изогнутый, как коготь, один — складной нож с черным, коротким, но узким и очень острым лезвием, и один сияющий стальной нож-бабочка. Итого, четыре ножа. Чан позволял этому мужчине привязывать себя к стулу, в то время как на расстоянии руки от него, спрятанные, лежали три ножа и претенциозный вампирский кинжал. Кто знает, что могло с Чаном произойти. Кто знает, что Хенджину могло прийти в голову. С леденящей душу ясностью вдруг Чан осознает, что на самом деле практически не знает этого человека перед ним. Он знает его имя и фамилию, знает, что он любит танцевать, рисовать и снимать порно, знает, что он садист, а теперь, очевидно, знает, что он коллекционирует режущие предметы. Потрясающее комбо для того, чтобы вручить себя, беспомощного, в эти цепкие руки. — Смотри, — вдруг зовёт Хенджин, и пытается прокрутить в руке нож-бабочку, издавая звуки, которые, видимо, должны были звучать как что-то, близкое к крутому ниндзя в его понимании (почему-то это похоже на мяуканье), но не справляется — нож выскальзывает и подскакивает вверх в его руках, как горячая картошка. Парень несколько раз пытается его словить, но в итоге только отбивает рукояткой от ладоней — Чан в абсолютном ужасе и с замиранием сердца ждёт воплей и фонтанов крови из проткнутой руки — и тот падает плашмя на землю. Хенджин быстро поднимает его с пола, любовно вытирает рукавом лезвие и зачем-то дует на него, как если бы у ножа болела коленка. Чан решает, что он не может Хенджина бояться. — С кинжалом у меня получалось лучше, — бормочет Джинни. — Секунду. — Пожалуйста, не надо показывать, — быстро говорит Чан прежде, чем Хенджин успеет пришпилить кого-нибудь из них к столу лезвием совершенно случайно. — Они не заточены, — отвечает Хенджин и бросает быстрый лукавый взгляд на Криса. — Пока что. Ещё не доводилось пользоваться. Но если хочешь, могу наточить. Долгую минуту Чан думает о том, чего же ему хочется. Тем временем Хенджин берет один из ножей — тот, что похож на коготь — и практикуется держать его. Длинные пальцы перехватывают рукоять так и этак, сжимая в кулаке, и лезвие остро поблескивает в свете дневного солнца. Внезапная фантазия встаёт перед глазами Чана, как видение: он, привязанный к стулу грубой веревкой; чужое колено угрожающе давит на его пах; изогнутое лезвие цепляется за пуговицы его рубашки и рвет ткань, практически соприкасаясь с кожей груди и пресса, пуговица на штанах тоже отлетает в сторону, остриё цепляет тонкую кожу внизу живота, и он стонет в кляп из тряпки. Видение настолько реалистичное — Чан практически ощущает телом холод металла. Мощная волна мурашек электрическим током пробивает его, так, что даже тонкие волоски на плечах встают дыбом. — Да, — соглашается Чан слабым голосом раньше, чем сомнения и стеснение успевают заставить его это желание подавить. Его Хозяин сказал, что они должны быть откровенны друг с другом в своих желаниях, и если Чану захочется попробовать что-то, он тут же должен об этом рассказать, и тогда они втиснут это куда-нибудь в свой контент-план. Он тяжело сглатывает, и внезапно в горле становится слишком сухо, и он звучит тише и ниже обычного. — Наточи их. — О? — Хенджин выглядит приятно удивленным. Его губы расплываются в слабой улыбке, и Чан чувствует, как под этим раздевающим взглядом слабеют его колени. Парень оглядывает его внимательно и медленно, облизывая глазами с ног до головы, и как бы Чан не был рад, что ноутбук скрывает его позорно-быстро возникший стояк, Хенджину не нужно видеть его ширинку, чтобы понять, что Крис заведён. Его цепкие глаза насмешливые и знающие, и то, насколько Чан очевиден в своем возбуждении, заставляет Криса краснеть от смущения и стыда. И, возможно, заводиться ещё сильнее. — Что такое, малыш Чанни? — Хенджин приближается к нему одним текучим движением, отставляет их ноутбуки на журнальный столик, и теперь Чан целиком и полностью выставлен на его обозрение, зажатый между спинкой дивана и нависающим над ним парнем. Тот предвкушающе проходится горячим взглядом по телу Криса ещё раз, явно цепляясь за красноречивые складки вокруг паха, и самодовольная, хищная ухмылка расцветает на этих порочных губах. — Вижу, у тебя уже есть идеи? Это не вопрос, знает Крис. Это приказ, просто в мягкой, завуалированной форме. — Мы могли бы, — сипло давит Чан, заторможенно прослеживая глазами тягучее движение руки парня по своей груди. Хенджин не задаётся такими вопросами о приемлемости прикосновений вне сессии, как Крис — он гладит его кончиками пальцев по плечу, по сильной шее, даже по щеке и подбородку будто бы невзначай, будто бы задумчиво, пока слушает Чана с самым внимательным видом. — Мы могли бы сделать два видео с найфплеем. В первый раз просто попробовать, как пойдет, с твоим кинжалом и воском, например. — Ага, а второе? — практически мурчит Хенджин, гладя его по заалевшей скуле, и Чан не может заставить себя посмотреть ему в глаза. Верхний наклоняется опасно близко, и Крис ощущает его присутствие электрическим покалыванием на коже, практически физическим давлением, будто их ауры сталкиваются, высекая искры, будто они — два магнита с одинаковыми полюсами. Его шепот обжигает щеку и ушную раковину и заставляет Чана практически заскулить. — Давай же, Чанни, — Хенджин кончиками пальцев обводит кожу Чана за другим ухом, посылая дрожь по позвоночнику мужчины. — Будь хорошим мальчиком, расскажи мне, что заставило тебя вдруг заинтересоваться найфплеем. Какая мысль заставила тебя его понять? Это нечестно, что Хенджин так подло пытается использовать этот прием против него вне сессии. Но, со стыдом думает Чан, самое несправедливое, что это работает. — Мы могли бы снять что-то со сценарием, в плане, с концепцией, — Чан отчаянно пытается собрать мысли в кучу. Он просто не может разочаровать своего Хозяина. Он так жаждет быть для него хорошим. — Ролевые игры? — немного удивлённо спрашивает Хенджин, пытаясь вспомнить, как Чан заполнял эту позицию в своей первой таблице. — И что за концепт? Кристофер облизывает пересохшие губы, не в силах отвести глаз от чужого рта. Воздух в комнате жаркий и сухой, и когда лицо Хенджина так близко, он забывает, как дышать. Он не может сделать даже один маленький вдох. И ему приходится собрать все свое мужество, чтобы слабо выдавить хриплым голосом: — Похищение. Хенджин сначала смотрит на него долго, пристально, не моргая, его взгляд темный и пронизывающий. А затем ненадолго прикрывает глаза и медленно, шумно выдыхает — способ, которым, как Чан уже понял, он пытается собрать остатки самоконтроля. Который рушится, рушится прямо сейчас, на его глазах, от одного его простого слова, осознает с острой волной возбуждения Кристофер, потому что Хенджин так сильно хочет его. Что-то победно воет в Чане, практически по-звериному, вспыхивает самодовольством от мысли, что это он доводит Хенджина до такого. И та его часть, что жаждет боли и риска так же, как удовольствий, требует надавить сильнее и посмотреть, что произойдет. — Значит, хочешь быть моей маленькой послушной жертвой? — резюмирует сладким голосом парень, заглядывая Чану в глаза. Его собственные — два черных колодца. Жажда — та жажда, что вдавила Чана в стул в том поцелуе тогда — плещется на их дне, тщательно сдерживаемая. Хенджин запускает руку в его волосы, тянет, нависая над ним, практически переползая на его колени, и прижимается грудью к груди. — Хочешь, чтобы я удерживал тебя силой, Чан-а? — его голос мягкий, и он говорит тихо, но так близко к уху Криса, что каждое его слово все равно громом отзывается у Чана в голове. — Чтобы забавлялся с тобой, как с игрушкой? Чтобы приставил тебе нож к горлу и говорил, что делать? Эти слова заставляют вспыхнуть у него перед глазами образы, которые пускают дрожь по позвоночнику Криса вниз, вглубь, до самых костей, и жар окатывает его удушающей волной, заставляя зрение туманиться. На секунду у него буквально темнеет в глазах от желания. Он так сильно хочет Хенджина, боги, как же он хочет. Хочет его в себе, хочет быть его. Он не помнит, в какой момент это произошло и как его руки оказались на чужих плечах, но факт остаётся фактом — потянуть верхнего за шею на себя практически не стоит усилий, ведь они уже так близко, практически дышат друг другу в губы. Чан хочет эти губы на себе. Он хочет снова ощутить на себе их давление, хочет, чтобы Хенджин снова целовал его так, будто пытается поглотить его заживо. — Да, — выдыхает Чан слабо. Желанием в голосе Хенджина можно плавить металл, и тело Криса тем более не создано для таких температур. Он совершенно точно правильно понимает этот короткий взгляд, направленный на его рот. Боги, Хенджин тоже хочет поцеловать его, хочет ощутить его губы под своими, и эта мысль поджигает его изнутри, толкает его разум в ту обволакивающую глубину вновь, в которой каждое прикосновение бьёт удовольствием по его нервам, в которой нет ничего, кроме наслаждения, кроме необходимости быть хорошим для его Хозяина. Все границы смываются силой его желания, как слова на песчаном берегу волной, и остаётся только эта потребность, эта нужда. Так что он выдавливает на выдохе совершенно бездумно: — Да, пожалуйста, сэр. Тихий стон Хенджина почти беспомощный: — Боже, блять. Какой ты... Одно слабое движение навстречу, и горячие ладони Хенджина ложатся на его бока, забираются под худи, обжигают ребра, пока их рты сталкиваются жадно и влажно. Парень буквально ныряет в этот поцелуй, пытаясь через него словно выпить Чана до дна, вылизать его рот дочиста, но чего точно не ожидает Крис — едва слышного, нуждающегося хныка, когда их тела притираются друг к другу. Чужой член упирается ему в бедро совершенно отчетливо, и Чан впервые ощущает подобное со стороны Хенджина на себе. И это чувство его поджигает. Хенджин всегда был отстранённым и профессиональным, и, кроме голода, что плескался порой в его расширенных зрачках, мало что выдавало его собственное возбуждение. Но нет, Хенджин, оказывается, не жестокое божество, неподвластное желаниям плоти, он тоже хочет его так. Так, что его руки жадно мнут тело Чана, будто не могут насытиться касаниями, будто пытаются забраться ему под кожу. — Хочу тебя, — выдыхает Хенджин ему в рот слабо-слабо, голос тихий, даже хриплый — почти не отличить от дрожащего выдоха, а руки не останавливают своего исследования Чана ни на секунду. — Блять, Чанни, так сильно тебя хочу. Да. Да, да, дадададапожалуйстада. Белый шум в голове — шум накатившей на берег белой пены, и он потерян. — Да, — отвечает ему Крис, задыхаясь, голова кружится от желания в голосе его Верхнего, от желания ощутить его внутри. — Да, сэр, пожалуйста. — Бля, — ругается снова Хенджин, но на этот раз уже более твердо, и что-то в его тоне не так. Чан ощущает сквозь марево возбуждения, как тонкие пальцы пропадают с его кожи, как эти руки ложатся на его бока поверх одежды, отстраняя, и между ними внезапно слишком много воздуха, слишком большое расстояние. Чан скулит от потери тепла и тянется за покинувшими его губами, но твердая ладонь ложится ему на грудь, останавливая движение. — Стоп. Стоп-стоп-стоп-стоп, нам надо успокоиться, Чан-а. Чан облизывает пересохшие губы, дыша так, будто пробежал марафон, и чувствует, как трещина рассекает все его естество от того, что Хенджин так далеко, как растет в груди отчаяние от чувства покинутости. Смысл слов Хозяина едва пробивается до него сквозь глубину возбуждения. Почему эти губы оставили его, почему Хозяин остановился? Что он сделал не так? Хенджин делает медленную попытку выпутаться из цепкой хватки Чана, но тот жалобно хнычет и впивается в его спину, не желая разжимать рук. — Окей, — вздыхает Хенджин. — Ладно. Я здесь, никуда не ухожу. Чёрт. — Пожалуйста, — молит Чан, сам не до конца понимая, о чем. Ему просто нужно, нужно, чтобы Хозяин снова был близко, снова ощутить его губы на себе, снова ощутить себя желанным в его руках. Нужно ощутить на себе его вес. Нужно быть раздавленным им в пыль. — Хорошо, хорошо, Чан-а, — шепчет ему Хенджин, гладя большим пальцем щеку, и заглядывает в помутненные глаза. — Сейчас я собираюсь уложить нас. Ты откинешься назад, расслабишься на диване и позволишь обнимать себя, договорились? Будешь для меня послушным? Сердце Криса разрывается при мысли, что он ощутит вес Хенджина на себе, и он торопливо откидывается на подушки и протягивает руки для объятий. Хенджин с мягким, как бархат, умиленным смешком забирается к нему, устраивает свое тело поверх него, тесно прижимая собой к дивану, и замирает, устроив голову на мощном плече. Пальцем он начинает медленно выводить круги на рёбрах Чана справа, где-то под сердцем, и движение это такое неторопливое и настойчивое, что игнорировать его не получается, но вместе с тем оно совсем лёгкое, почти призрачное, недостаточно жаркое, чтобы быть дразнящим. — Побудь хорошим и внимательным для меня, Чан-а, считай круги, ладно? — мягкий, уверенный голос Хенджина доносится до его затуманенного разума, пока Чан пытается вскинуть бедра, чтобы притереться своим возбуждением к телу Верхнего, но тот игнорирует любые попытки Чана облегчить его страдания. Парень дожидается ответного кивка от старшего, а затем приказывает: — Начинай. Чан искренне пытается вспомнить последовательность цифр. — Один, — выдыхает он дрожаще, пылая от ощущения веса Хозяина на себе. — Два… Хенджин поднимает голову и смотрит на него, и его взгляд, направленный на лицо Криса — пристальный, внимательный — ощущается кипятком где-то в солнечном сплетении и электрическим напряжением под кожей. Выносить его тяжело, так что Чан закрывает глаза, и в мире остаётся только тепло тела Хозяина вокруг него и легка щекотка пальца, рисующего круги на его рёбрах. Движения не прекращаются, последовательные, цикличные, и где-то на шестом кругу Чан от счета вслух начинает чувствовать себя странно. Он считает до десяти, считает до пятнадцати. Ничего больше не происходит. Это приводит Чана в отчаяние. Ему снова хочется скулить, и он ощущает себя брошенным. Словно почувствовав его замешательство, Хенджин легко клюет его в щеку и гладит другой рукой по волосам. — Вот так, ты отлично справляешься. Теперь я хочу, чтобы ты на каждый второй счёт делал глубокий вдох, а на четвертый — выдох. Сосредоточься на этом, Чан-а, хорошо? Сделаешь это для меня? Конечно, Чан сделает это для него. Это совсем несложно, даже если и странно, совсем не заводяще, но если такова прихоть Хенджина — он будет послушно дышать под счёт, будет приседать, прыгать на скакалке или что ещё ему Хенджин ради забавы прикажет. Так что он послушно считает вдохи, ощущая, как нежная рука перебирает его пряди, как теплое тело соприкасается с его собственным. — Я буду говорить, а ты считай, не перебивай и не прекращай медленно дышать, хорошо, Чан-а? Чан заторможенно кивает. — Сейчас ты в сабспейсе. Чан не помнит значения этого слова. Он помнит, что помнил его, но голова кружится, голова лёгкая, он не может собрать мысли, он только хочет. — Возможно, ты ощущаешь себя странно. Возможно, тебе нехорошо из-за того, что я ничего не делаю, а тебе очень хочется. Ты можешь ощущать себя подавленным, — Хенджин медленно гладит кончиком указательного пальца его скулу. — Это нормально. Я сделаю, но для этого мне нужно, чтобы ты для начала вернулся в полностью осознанное состояние. Я не смогу расценивать твое согласие, как осознанное. Я хочу сделать так много вещей с тобой, Чан-а, но я не хочу, чтобы ты потом пожалел, что сделал это под влиянием момента и необдуманно, хорошо? Я не хочу, чтобы это тебя оттолкнуло, заставило тебя чувствовать себя странно, и потому перед этим мы должны поговорить. Я не бросаю тебя, не оставляю, никуда не ухожу, ты меня не расстроил, ты умница, ты делал ровно то, к чему я тебя подталкивал. Просто сейчас мы успокаиваемся, обнимаемся, пока ты не почувствуешь себя нормально, и обсуждаем это, хорошо? Только половина слов доходит до сознания Чана, и он чувствует, как новые трещины появляются в его сердце из-за того, что он не может прямо сейчас дать Хозяину то, что он хочет. Что он сделал что-то неправильно и все испортил, и теперь Хозяин не может использовать его так, как ему нужно. — Нет, я… — плаксиво вздыхает мужчина. — Извините, я не хотел, я… — Тш-ш-ш, не за что извиняться, ты молодец, — мягко убеждает его Хенджин с ласковой улыбкой. — Ты такой послушный, мой хороший, податливый мальчик. Такой умница, делаешь всё, что я скажу. Просто сейчас продолжай дышать под счёт. Можешь не считать вслух, считай у себя в голове, и сконцентрируйся на том, как я тебя обнимаю, хорошо? — Хорошо, — сдавленно выдыхает Чан. Хенджин ещё раз целует его в щеку, на этот раз сладко и долго, и мужчина под его касаниями млеет. — Вот так, умница, — шепчет куда-то ему в челюсть верхний, когда тело под ним ощутимо расслабляется. И Чан тонко хнычет, желая больше этого. Больше жарких, сладких, долгих касаний, больше рук и губ на себе, больше нежного шёпота. Он хочет быть умницей для Хозяина. Тот слегка приподнимается на локте и смотрит на мужчину перед собой изучающе. — Как ты себя чувствуешь сейчас, Чан-а? Крис только выдает ещё один сдавленный выдох и тянет парня на себя, обвивая за талию и утыкаясь носом в шею. Что-то не даёт ему говорить, все эти эмоции, пережитые за последний час, костью встают поперек горла, и он не может выдавить ни звука, сам не зная, что с этим делать, как это побороть и в чем он нуждается. Он не знает, откуда это взялось, но его захлестывает тоска и отчаяние, и все, что он может — искать утешение в присутствии Хенджина, надеяться, что тот все поймет по его взгляду и его молчанию, как всегда понимал его состояние и желания даже раньше, чем Чан сам их осознавал. Так что Крис делает глубокий, сладкий вдох, растворяясь в нежном, естественном запахе чужого тела, позволяя тому заземлить его и вернуть спокойствие в его душу. — Хочешь обниматься? — тихо фыркает Хенджин, и это почти похоже на хихиканье — такой неподходящий для уверенного в себе и властного Верхнего звук, который, тем не менее, согревает что-то в груди Чана. — Хорошо, тогда обнимаемся. Ещё минут десять они просто лежат в тишине, концентрируясь друг на друге. Ловкие длинные пальцы Хенджина, перебирающие его кудри, и его дыхание, его сердцебиение, его теплый вес на Чане — все это, наконец, топит этот тяжёлый комок в груди Криса, давая ему выдохнуть, возвращая ему голос. И тогда реальность обрушивается на него, как лезвие гильотины. Сердце его вдруг начинает биться панически, и он остро, словно впервые, осознает тело Хенджина на себе, его присутствие — не его Хозяина, не его Верхнего, а Хенджина, с которым Чан встречался всего четыре раза, который принес ему столько удовольствия, который заказывал ему удон, который посмотрел с ним фильм Гая Ричи, хотя ненавидит фильмы Гая Ричи, который коллекционирует ножи, который презирает Тарантино и иногда рисует берег океана перед бурей. В которого Чан так глупо и безответственно с первого взгляда влюблен. Который, кажется, предложил ему секс, а Чан устроил хуй пойми что, начав называть «сэром» вне сессии, и в итоге Хенджин пол часа просто приводил его в себя. — Пиздец, — выдыхает Чан, и Хенджин на его груди тихонько хмыкает. — С возвращением, — в его голосе нет насмешки, только нежность и понимание, и он приподнимается на локте снова, чтобы внимательно изучить лицо Чана. — Как ты? Чан закрывает руками лицо, потому что ему кажется, что от унижения его щеки просто сейчас сгорят. — Слушай, мне очень жаль, — выдавливает он торопливо, не глядя на парня, и выдыхает шумно. — Не знаю, что на меня нашло, я не планировал… Я правда… — Тьш-тьш-тьшш, тише, Чан-а, все окей, — тут же стремится его успокоить Хенджин. — Ничего страшного не случилось. Это не твоя вина. Я бы даже сказал, что в этой ситуации у меня было больше контроля. Но ничего непоправимого не произошло, все хорошо. У тебя не было раньше сабспейса? Вне игры, имею ввиду? — Нет, никогда, — качает головой Чан, все ещё не отнимая рук от лица. — У меня до нашего первого раза вообще ничего подобного не было, и… Я не думал, что это произойдет вне сессии, но я просто… — Тебе не надо оправдываться, — Хенджин глядит снизу вверх, прижимаясь мягкой щекой и подбородком к его груди. — Это я начал обращаться с тобой, как… Так, как не должен был вне сессии. Для этого и существуют рамки в ДС-отношениях, условные сигналы, определенные триггеры, и я… Проигнорировал это из-за своей прихоти. Я хотел подразнить тебя, я просто не знал, что подтолкнуть тебя к этому будет проще, чем… Чем раньше. Никто не ожидал, что так получится. Просто теперь мы знаем, что такое возможно. — Мне очень жаль, — снова бормочет Чан в руки, хотя слова Хенджина и успокоили его немного. И даже если он знает, что это было не в его власти, он не может не смущаться. Не может не сожалеть. Потому что слова Хенджина, его монолог, когда Чан был в сабспейсе, начинает доходить до него обрывками, и он осознает, как тупо он все просрал. — Чан-а, пожалуйста, убери руки от лица, — зовёт Хенджин и тянется пальцами к его ладони. — Ну же, посмотри на меня. Чан находит в себе силы взглянуть в чужие глаза, но недолго. — Почему тебе жаль? — Потому что я не хотел, — давит он, отводит взгляд и сглатывает. — Не хотел все испортить. — Что испортить? Чан машет рукой неопределенно. — Все. — Ты ничего не испортил, — Хенджин подползает чуть повыше, приближается к его лицу. — На самом деле… Это невероятно горячо. Дыхание Чана слегка сбивается от интонации, с которой Хенджин выдыхает это в пространство между их лицами. Но он слишком разочарован для того, чтобы завестись от такой мелочи вновь. — Какая часть в том, чтобы успокаивать взрослого мужика, который ноет, как тупой ребенок, горячая? — раздражённо вспыхивает Чан, раздасованный. — Та, в которой ты уходишь в сабспейс от моего шёпота, — Хенджин нависает над Чаном и смотрит — определенно — на его губы. Чан неосознанно облизывает их, и видит, как в неумолимо чернеющем взгляде Хенджина вновь вспыхивает голод. — И та, в которой теряешь любой самоконтроль, когда я тебя целую. Этот взгляд прожигает его тело, как красные точки прицела, заставляет ощущать себя мишенью. Этот взгляд заставляет его ощущать себя жертвой, загнанной в угол, которой некуда бежать. Этот взгляд заставляет ощущать себя таким желанным. Как кто-то вроде Хенджина может с такой силой его хотеть? Чем он заслужил подобную привилегию? — Та часть, в которой ты «ныл, как тупой ребёнок», — цитирует его Хенджин с кривой ухмылкой, которая тут же смягчается его обычной умиленной и слегка самодовольной нежностью. — Потому что так отчаянно хотел мой член. И это. Это бьёт под дых, заставляя его сердце сбиться с уверенного ритма, заставляя забыть все тревоги, потому что Хенджин, кажется, все ещё хочет его, прямо сейчас, и с этого момента для Чана это все, что имеет значение. — И единственная причина, по которой я просто не дал его тебе тут же, в том, что я не хотел воспользоваться твоим сабспейсом, потому что… Вдруг… — Хенджин неожиданно начинает мяться, что так на него, всегда ловко орудующего словами, непохоже. — Знаешь. Вдруг ты придешь в себя, и осознаешь, что совершил ошибку под влиянием момента, просто был слишком возбуждён сегодня, и подумаешь, что на самом деле мы не должны были… Что ты не сможешь работать со мной, или… Что на самом деле ты не хотел… — Я хотел, — тут же перебивает его Чан, боясь упустить шанс. И хотя говорить подобное все ещё тяжело и странно — большую часть жизни Чан доводил дело до секса без подобных признаний и разговоров — но Хенджин хорошо надрессировал его. Если Чан хочет что-то, он должен прямо попросить. Даже если Хенджин не заинтересован в большем… Очевидно, он все ещё считает его достаточно горячим, чтобы пытаться трахнуть. — Я… много думал об этом желании вне сессий, и я знаю, что обычно слова, произнесенные перед оргазмом, не считаются, но я уже говорил тебе, что я хочу, и я думаю… Я действительно хотел бы попробовать. Хенджин смотрит на него немного удивлённо, видимо, не ожидавший такого прямолинейного ответа. Но затем его губы расплываются в довольной улыбке, и глаза щурятся нежно и радостно, и Чану мерещится в их глубине крохотный огонёк гордости. — Клёво, — заключает он. — Но это… Это единоразовая акция? — спрашивает Чан осторожно. Джинни фыркает и тихо смеётся. — Нет, это наше регулярное предложение, — отвечает он со смехом в голосе. Крис слабо смеётся в ответ, и Хенджин расслабляется ещё больше, счастливый, что, наконец, впервые за последний час видит на его лице улыбку. — В плане… Если тебе интересно. — Да, — дрожащим голосом соглашается Чан, не веря в свою удачу. — Ты горячий, — констатирует парень зачем-то. Пробегается оценивающим взглядом с головы до пояса и слегка жамкает Чанову грудь, так удачно подвернувшуюся прямо ему в ладонь. — У меня много идей. Не для работы, для себя. Не уверен, что мы за один раз справимся. От обещания в его голосе мурашки бегут по коже, и Чан снова медленно твердеет в своих штанах. Хенджин, плотно лежащий на нем сверху, слегка удивлённо смеётся, очевидно, не ожидавший, что его слова произведут такой незамедлительный эффект. — Притормози, — с игривым смехом он слегка шлёпает Чана по боку, а тот алеет ушами, щеками — всем. Он не виноват, что Хенджин умеет говорить так. Так, что это высекает искры из Чана. — Нам нужно решить, что мы будем делать, если ты снова впадешь в сабспейс вне сессии. Ты хочешь, чтобы я продолжал? — Определенно. Честно говоря, когда ты отстранился, это было… — Чан делает неловкое лицо, не зная, как выразиться. — Я бы захотел задушить тебя, если бы не был в тот момент такой тряпкой. Потому я просто чуть не расплакался. Ты, эм, хочешь, чтобы мы всегда сохраняли эту динамику? — Ты имеешь ввиду, с подчинением? — уточняет Хенджин, ласково гладя пальцем его щеку. — Не обязательно. Если честно, то, что я делаю на работе, редко пересекается с моими предпочтениями в постели. — То есть, — уточняет с недоумением в глазах Крис. — Ты… не любишь доминировать на самом деле? — По настроению, — ведёт плечом Хенджин. — Нужна правильная атмосфера. Он мягко касается кончиками пальцев чужой скулы. — И правильный человек. Он смотрит Чану куда-то в шею долго и задумчиво, пожевывая губу, и мужчина не уверен, что именно в этом вдумчивом взгляде, в этом молчании, которое они делят. — Что тогда тебе по-настоящему нравится? — пытается разбавить Крис тишину, ставшую слишком многозначительной. — Если бы ты не начал соблазнять меня во время заполнения таблицы, ты бы уже знал, — ворчит Хенджин. — О, так это я начал соблазнять? — Чан возмущённо приподнимает брови. — Я ничего не делал! Это ты начал соблазнять! — «О, да, наточите ножи, хочу побыть вашей жертвой, пожалуйста, сэр», — начал перекривливать его парень, пытаясь изогнуться на груди Чана на псевдо-соблазнительный манер. — По-твоему, что это? То есть, горячий парень даёт мне контроль над своим телом и просит взять его, приставив к горлу нож, и я никак не должен на такое отреагировать? Ты наивный. И сумасшедший. — Ты начал эти свои грязные разговорчики, вжал меня в диван, а потом стал выманивать из меня фантазии, применяя подлые приемы, — фыркает Чан и шутливо шлёпает его по бедру. — Газлайтинг, — категорично отклоняет его претензии Джинни, кусая игриво за подбородок. — Газлайтинг и манипуляции. Ваша честь, меня спровоцировали. — В любом случае, таблицу мы так и не заполнили… — Мы можем вернуться к этому потом, — тянет соблазнительно Хенджин, мягко кусая тонкую кожу под челюстью Чана, отчего тот крупно вздрагивает. — На свежую голову. Но что-то не так. Крис ощущает себя так, будто не спал трое суток подряд — вымотанно, опустошенно и одновременно на грани истерики, и от давящего, практически болезненного возбуждения ему не легче. Хенджин действует на него, как ядовитый цветок, как наркотик — готов он или нет, тело Чана просто реагирует, не может не реагировать. Он сдавленно, дрожаще выдыхает, пытаясь разобрать в рое жужжащих, как надоедливые насекомые, мыслей, как ему ответить на предложение Хенджина. Так что он замирает и просто позволяет истязать свою шею, слабеющими руками цепляясь за складки одежды на чужих боках. Мысли давят на виски мигренью, но при том в мозгу — пустота. — Что-то не так? — спрашивает Хенджин, видно, уловив что-то неестественное в напряжении его линии плеч. Тяжёлый выдох, пара секунд тишины. — Давай лучше сконцентрируемся на таблице в этот раз, — всё-таки умудряется выдавить из себя Чан. Ему бы не хотелось диссоциировать во время их первого секса. Выражение лица парня тут же становится виноватым, и он отстраняется, садясь у Чана в ногах. — О мой бог, прости, ты всё ещё не отошёл? — Хван окидывает мужчину беспокойным взглядом с ног до головы. — Ты просто… — его глаза очевидно цепляются за очертания чужого члена под одеждой, и младший выглядит одновременно сбитым с толку и обеспокоенным. — Я думал, ты хочешь продолжить, извини, должен был догадаться, что ты морально вымотан после… — Все нормально, — спешит успокоить его Чан, чувствуя себя максимально неловко. — Просто… В следующий раз. — Ага. Хорошо. — Да. С тихим «Кхм» Хенджин отворачивается в сторону, будто высматривает что-то, а затем возвращается напряжённым взглядом к мужчине перед ним. — Сейчас ты… В порядке? В плане… Мне дать тебе время, или… Скажи, если я могу сделать что-то, чтобы стало легче… — Все окей, правда, не беспокойся, — пытается уверить его Чан. — …Оставить тебя одного? — продолжает суетиться Хван. — Еда скоро приедет, и… — Нет нужды так волноваться, будто у меня нервный срыв, я не собираюсь устраивать истерику… — Плед? Чай? Эм, обнимашки? Чан замолкает на пару секунд, думая. — На самом деле, — тянет мужчина неуверенно. — Обнимашки было бы неплохо. — Отлично, — Хенджин тут же ложится обратно на его грудь, а затем переворачивает их так, чтобы Чан оказался лежащим на нем, и натягивает на широкие плечи скинутый куда-то на пол в порыве страсти плед. Чан чувствует себя одновременно неловко и скованно, и вместе с тем узел в его груди, мешавший ему дышать, слегка распускается, стоит ему устроить голову у верхнего на плече. — Не стесняйся мне говорить, если что-то не так, если ты чувствуешь себя странно и тебе что-то нужно. Обнимашки в том числе. Это эмоциональная часть ухода после сессии, и хотя у нас официально сессии не было, но стресс и эмоциональное напряжение все равно были. Мне нужно знать, что тебе нужно. Хорошо, Чанни? Договорились? — Окей, — со вздохом соглашается Чан, снова ощущая себя неловко. Немного потому, что заставил Хенджина волноваться, немного потому, что не додумался следовать их договоренности про откровенное общение, снова пытаясь замкнуться в себе. — Ты молодец, что сказал, когда тебе захотелось остановиться, — словно читая его мысли, говорит парень, слегка сдавливая его в объятиях. — Как ты себя чувствуешь сейчас? — Лучше, но все еще немного странно. — Почему странно? — Не знаю, просто, — Чан запинается, пытаясь сформулировать мысли. — Это ощущается… Слишком интимно? — О, — выдыхает Хенджин. — Мне прекратить? — Нет, — тут же мотает головой Чан. С каждой секундой место на плече Хенджина, к которому он прижимается щекой, все больше ощущается, как его место. Руки парня мягко поглаживают его шею, спину, плечи, пытаясь расслабить, и больше всего на свете Чану хочется уснуть вот так, ощущая, как тонкие пальцы перебирают пряди на его загривке, представляя, что они с Джинни обычная пара. Ощущая себя таким любимым. Нет, ему не хочется, чтобы это прекращалось, никогда. — Так лучше. — Хорошо, — выдыхает Хенджин самым нежным своим тоном, почти мурлыча. В его голосе столько заботы, что Чан ощущает себя одновременно самым драгоценным на Земле человеком и самым неблагодарным ничтожеством. Джинни столько делает для него, он всегда на него настроен, всегда внимательно отслеживает его реакции, его настроение, его состояние, готовый подстраиваться под любые его нужды, будто это Чан тут верхний, а Хенджин его обслуживает со всех сил. Это непривычно — получать столько заботы. Он хотел бы что-то сделать в ответ. Он хотел бы прекратить быть таким проблемным. — О чем думаешь? — спрашивает Хенджин, слыша тяжёлый вздох. Чану нужна где-то минута, чтобы суметь произнести ответ. — О том, что ты очень много для меня делаешь, — говорит он, наконец. — Спасибо. — Я делаю минимум, — не соглашается верхний. — Тебе не стоит благодарить меня за минимум. — Это не минимум, — возражает Чан. — Это далеко не минимум. Я получал минимум, поверь. В любом случае, я очень благодарен, и хотел бы… Что-нибудь сделать в ответ. — Тебе не нужно, — тут же убеждает его Джинни. — Того, что ты ощущаешь себя хорошо, достаточно. Я просто хочу, чтобы ты чувствовал себя комфортно со мной. И, видимо, почувствовав вес этих слов и не сумев справиться с ним, добавляет игриво: — Ты же не думаешь, что я занимаюсь благотворительностью, м? Хитрая, но явно наигранная улыбка трогает его губы, и он зарывается пальцами в чужие волосы. — Это все часть моего злодейского плана по порабощению тебя. Мило общаюсь, чтобы ты потом лучше меня обслуживал и был маленьким, хорошеньким, благодарным послушным щеночком, — парень шутливо треплет нижнего за щеку. — А тебе много и не нужно, м? Чан с вымученным стоном утыкается лицом ему в шею. — Почему ты такой, — ноет он устало, слабо кусая парня в вырез ворота просто из вредности. — Мерзкий. Прекрати, я хочу хоть немного походить без стояка. Хенджин практически гогочет. Не очень изящный звук, но Чану нравится. — Тогда ты пришел не в тот дом. Вдруг его телефон звонит, и парень, ни на секунду не прекращая приобнимать Чана, одной рукой пытается откопать его где-то в недрах дивана. — Доставка, наверное, — говорит он, видя на экране незнакомый номер. Принимает звонок, и да, оказывается, что курьер уже ждёт его. — Я на минуту отойду. Переживешь это, Чанни? — Не знаю, не знаю, — в шутку, но искренне говорит Чан, не желая размыкать объятий. Его рука так удобно и правильно лежит поперек живота Хенджина. Может, он и не переживет. Может, он умрет от недостатка Хенджина в своих руках, если отпустит его хоть на секунду. Но ему приходится слезть с его места под боком Джинни, с самого комфортного места на планете, и позволить парню забрать еду.