Куда может повести тебя друг, с которым вы не виделись целый год? А если вы ещё и сосались с этим другом по его личной просьбе? Конечно в бар! Какие там приличные кафешки, ресторанчики или хотя бы фастфудные точки, если есть «охуенный бар, там такое пиво, откинешься». Действительно, они что, жрать собрались, что ли? Долой жрать, время бухать! И Антон, честно говоря, только за, да и вообще видит такой расклад вещей само собой разумеющимся.
К вечеру народу в бар наваливается много, поэтому протиснуться и найти свободные места у барной стойки — целый квест. Хотя с таким широкоплечим другом, как Макар, всё нипочём.
— Два нефильтрованных! — кидает бармену Илья, показывая два пальца одной рукой, а второй подтягивает Антона, усаживая его на соседний стул. Тот расслабляет свою тощую задницу и буквально растекается по стулу, ставя локти на стол. Тяжёлый был денёк.
— Ну ты, Тоха, еблан, конечно… — тянет Макар, поворачиваясь корпусом к другу и подпирая голову ладонью.
— Чего это я еблан-то? — Шаст задумывается, а потом добавляет: — По крайней мере, сейчас что я сделал-то?
— Ты порчу навёл на человека, — весело отвечает Илья, и видно, как ему становится смешно от собственных слов. — И теперь себе локти грызёшь.
— Ага, и это мне говорит человек, который притворился геем, чтобы бросить девушку, — хмыкает Антон, смотря, как выражение лица друга быстро меняется.
— Это другое. Ты-то в свою эту магическую хрень поверил, — отвечает Макар, поджимая губы. Видно, ему всё ещё стыдно за то, как он бросил тогда ещё свою девушку, да и хитровплетение в эту историю Антона наверняка теперь, спустя время, кажется тупейшим решением.
— А вот теперь попробуй докажи, что ты не поверил тогда сам, что гей, — фыркнул Антон. В этот момент бармен поставил перед ними по кружке с пивом и отошёл к только что вошедшему клиенту, изображая глухонемого.
— Не льсти себе, — усмехается Илья и делает глоток, — ты не настолько хорошо сосёшься.
— Ой, иди нахуй. Всё твоей невесте расскажу, — бурчит Шаст, тоже отхлёбывая своего пива и чуть морщась от хмельной горечи.
— А с чего ты взял, что на свадьбу приглашён? — с серьёзным хлебалом выгнул бровь Макаров.
В воздухе повисает небольшая пауза, и Антон непроизвольно начинает гиперактивно думать, потому что действительно: с чего он это вообще взял? Они не общались больше года по его вине, да и сейчас снова начинают только из-за нелепого звонка и одной задницы, которую понадобилось спасать. Но все сомнения уходят в сторону, стоит лишь Илюхе проколоться и начать давить лыбу, видя замешательство на лице друга. Козёл. Он его просто стебёт.
— Ах ты сука… — протянул Антон, сощурив глаза.
— А что? — развёл руками Илья. — Шафер у меня уже есть…
— Шафер… — передразнил Шаст наигранно-важным голосом, — какие слова-то выучил…
— Хотя… — проигнорировав сарказм друга, добавил Макар, — за подружку невесты сойдёшь.
— Засунь себе в жопу эти гомофобные шуточки, — беззлобно фыркнул Антон, делая нервный глоток пива так, что чуть не подавился. Не в то горло попало. А хотелось бы, вообще-то, чтобы в то… Как бы это ни звучало.
— Не, чувак, это по твоей части, — откровенно ржёт друг, и на этот раз Шаст не выдерживает и плюёт в него, аки верблюд, пивной слюной. Но Макар всё равно ржёт, оставляя парню только смиренно ждать конца истерики.
Антон смотрит на него и искренне удивляется тому, что этот человек действительно женится. Честно говоря, в это как-то с трудом верится. Хотя они так давно не виделись, что Шаст уже не знает, во что верить, а во что нет. Мир меняется, а время бежит непозволительно быстро.
Эдик-педик19:16
Егор тобой гордится.
Шаст усмехается, прочитав это сообщение на панели уведомлений. Отвечать он, конечно, сейчас не собирается, но внутри разливается приятное тепло. Значит, у Арсения всё в порядке. Значит, всё разрешилось, и эта задница (признаться, очень красивая) больше до Антона не докопается.
Война окончена. Время сложить оружие.
Звучит как тост, который Антон, собственно, и произносит под непонимающий взгляд Макара. Но, видимо, поймав настрой, друг всё-таки подносит свой бокал для чоканья. Эдово сообщение благополучно остаётся проигнорировано. Потом ответит, если вообще вспомнит о событиях вечера на утро.
Вообще, ситуация с Арсением порядком уже надоела, Антон буквально не понимал собственные чувства. В самом начале он жутко злился и мечтал о мести, но сейчас, тихо смеясь с Макаром, рассказывая и будто снова проживая всю эту (ещё, конечно, незаконченную) историю, он понимает, что их маленькие подставы друг для друга больше веселят его, чем злят или порождают мечты о мести. Да и Арса он, в общем-то, не ненавидит. Ну, если только слегка. И такой ненавистью, которой обычно ненавидят маму, когда она заставляет надеть подштанники на свидание, потому что «Антош, ну холодно же», а потом посылают лучи любви за не отмороженную напрочь жопу. Шаст называет это тёплой ненавистью, как магия, которая бывает как чёрной, так и белой. Вот и к Арсению у него только белая тёплая ненависть.
— В общем, не знаю, что мне с ним делать, но думаю, что на нашу стоянку он вряд ли вернётся, — Антон пьёт очередной шот, к которым он уже не помнит, как они перешли, начиная ощущать приливающее опьянение. До состояния овоща ещё, конечно, далеко, но расслабленность в забитых от работы мышцах ощущается приятной негой.
— Ну и славно. Судя по тому, что я услышал, жить тебе теперь явно станет легче, — Макар философски пожимает плечами, пожирая дольку лимона с собственного коктейля.
— Угу.
— Или ты не хочешь, чтобы он исчезал? Стопе, братан, — Илюха широко улыбается, показывая все зубы и заставляя Антона поднять бровь в ожидании продолжения фразы, — ты случайно в Арсюху своего не влюбился ненароком?
— Да что ж вы все заладили-то? — в явном недоумении пробормотал Шаст. — Нет. Просто с ним не так скучно, пожалуй. Да и посетителей поменьше стало — есть хоть время очко расслабить, — а то бегаю как в жопу ужаленный целый день с этими сосисками… — по лицу Макара читается «Ну да. А я — мышь слепая, крыса тупая», как сказал бы один недопонятый гений с просторов интернета. — Да ну нет, Илюх, Арс — та ещё заноза в заднице.
— А лучше бы этой занозой был ты, да?
— Чего? — Антон удивлённо распахивает глаза, в упор смотря на снова ржущего друга.
— Да ничего, ты пей, а не пили меня глазами, — то предложение, от которого Шаст не может отказаться даже в пользу любопытства. Он выпивает очередную рюмку алкоголя и, морщась, заглатывает лимонную дольку.
Музыка шумит в ушах, а люди на танцполе хаотично трясут пьяными тушками. Вся атмосфера заведения располагает к долго хранившемуся на Антоновой полочке желаний долго лелеянному «
нахуяриться». Шаст, правда, давно не пил, закапываясь в работе и придумывании планов для расправы над Арсением. Хотя расправа — слишком странное и неподходящее в их ситуации слово. Подлянки — вот это уже что-то более уместное. Антон решает не мучить свои уши ебашащей музыкой и выйти на улицу покурить, оставляя Макара один на один с бокалом виски.
Прохладный воздух холодит кожу, а сигарета с шоколадной кнопкой привычно ложится в чуть приоткрытые пухлые и влажные от алкоголя губы. Мысли роятся в голове, и это та самая стадия опьянения, когда хочется либо трахаться, либо пиздеть с кем-то по душам. Однако идти на танцпол и соблазнять кого-то совместным времяпрепровождением вообще не хочется, поэтому, докуривая сигарету, Антон набирает Эда.
— Дядь, ты время видел, уже около часа, мне в шесть на работу, — друг на том конце провода зевает, но злым вообще не кажется. Хотя в таком состоянии Антон в этом точно не уверен, потому что от сигареты развезло похлеще, чем от последнего стакана лимончелло.
— Эдик… — тянет он, — ты мой, — икая на этом слове, Шаст буквально выплёвывает подходящее слово, — друг.
— О, приехали, ты уже в той кондиции? — кратко и по делу. Как всегда.
— Не…ик…сомневайся, — продолжая икать и туша сигарету, сообщает человек, которого в обычной жизни зовут Антоном, а сейчас…
— Пьянь… — Эд грустно вздыхает, прикидывая, насколько сильных пиздюлей ему придётся завтра раздавать другу, — ты с кем-то или один? Забирать тебя надо?
— Я с Илюхой, — весело сообщает в трубку Антон, — а дай номер Арса, пожалуйста… — тянет он, уже забыв, что они могли говорить о чём-то другом.
— Бля, дядь, ты пьян и завтра мне за это голову оторвёшь. Не стоит, — Выграновский пытается преодолеть огромное желание просто положить трубку и не париться, но перспектива завтра объяснять Тохе, зачем он ему помог, хотя явно не стоило, не прельщает от слова совсем.
— Я тогда сейчас Егору позвоню, раз ты жадина, — Антон жуёт нижнюю губу, веря в успех, в подсознании поражаясь, как его даже очень сильно пьяный мозг может найти правильные рычаги давления.
— Не надо, он спит после смены, — понимая, что давить на жалость пьяному человеку не удастся, Эд печально выдыхает, — ладно, сейчас скину… Только, Антон…
— Ммм?
— Это плохая идея.
В сообщения прилетает номер, и Антон скидывает трубку, нависая над экраном. Остатки сознания всё ещё орут прислушаться к словам, сказанными другом, но жизнь одна, так что кайфуем, пока можем. Повинуясь внутренним хотелкам, Шаст нажимает на вызов. Зачем именно он это делает — пьяный мозг пока не решил. Гудки трелью жужжат неприятно у самого уха, и Антон уже думает просто включить динамик, когда сонный и осипший голос ему отвечает.
— Алло? — Антону хочется ответить «Хуем по лбу не дало?», но бухущий в хлам мозг делает это лишь в мыслях, выпуская в свет только тихое хихиканье.
— Арсюша, — протягивая последнюю букву, рокочет парень, — вот скажи мне, ты случайно не маска?
— Антон? — удивлённо произносит сонный голос.
— Тогда почему мне так хочется оштрафовать тебя за отсутствие на моём лице? — пьянь считает, что это гениально, а Антон в подсознании матерится и бьёт себя рукой по лбу.
— Шастун, ты вообще охуел? Мало того, что ты звонишь мне в ночи, так ещё и какую-то херню несёшь, — сонливость из голоса пропадает, уступая место гневу. Антону нравится, когда Арсений злится. Это секси.
— Ну, Арсюша… Ну вот скажи, почему я тебе так не нравлюсь, я же красавчик, — а вот эго у его бухого мозга явно жирное и далеко не секси.
— Да господи, за что мне это? — шепчет в трубку этот приятный, как бархат, голос, — Шаст, ты сдал меня инспекции и ещё возмущаешься. Просто оставь меня в покое, парковка твоя, я больше не претендую, — а вот это слышать уже почему-то больно.
— Я не вызывал, — чуть ли не хныча, сообщает Антон, — я виноват, признаю. Я проклял тебя у этой бабки, но я же не знал, что у Валеры такое сильное действие. Видимо, он был слишком с гнильцой.
— Какая бабка? Какой Валера? Ты вообще в себе? Господи… — упоминание из уст Попова бога прозвучало слишком не православно. Бабка-гадалка наверняка бы разозлилась и приказала перестать богохульствовать.
— Кактус Валера, — Антон сообщает Арсу, на его взгляд, самую понятную в этом мире вещь.
Остальные вопросы он оставляет без ответа, так как уже через секунду забывает о них. Выкидывая уже начавшую жечь пальцы сигарету, он облокачивается о прохладную бетонную стену и игриво произносит:
— Арсюша… — он смакует имя на языке, а после хмурится, не особенно соображая, что собеседник его не видит, и со всей серьёзностью произносит: — А ты чего, спал, что ли?
— Конечно нет, ты что! — сарказм с нескрываемыми нотками раздражения сквозит во всё ещё хриплом ото сна голосе. И хули он ещё не послал парня нахуй и не бросил трубку? — О тебе, ненаглядном, думал.
Шаст усмехается. В животе зарождается какое-то странное чувство. Плавающий в алкоголе мозг старательно пропагандирует, что это всё были очки влюблённой нищенки. Или, по крайней мере, человека, который давно не трахался. Но, если честно, сейчас так похуй на всё. Даже тот же сарказм его мозг не фильтрует, посылая по телу довольные фибры, которые так и струятся, обволакивая волной и подступая к горлу.
— Правд?.. — Антона выворачивает прямо на металлическую лестницу. Всё содержимое желудка растекается вонючей лужей, находя дырочки и капая вниз. Видно, это были совсем не бабочки.
— Бля, сколько ты выпил? — услышав характерные звуки и сложив два плюс два, спросил Попов. Раздражение в голосе сменилось на снисхождение, а далее в трубке послышалось шуршание.
— Не… ик… немножко… совсем… чу… — Антон снова не успевает договорить, как очередной выпитый шот с какой-то явно дешёвой закуской выплескивается наружу.
Противно, теперь придётся стирать заблёванный рукав кофты. Это огорчает и вгоняет в невыносимую тоску. Вот и подошла кондиция непередаваемой скорби по чему-либо.
— Вот именно, что не немножко совсем, — отвечают на том конце провода, и шуршание становится отчётливее.
На фоне что-то стучит, грохочет, топает, включается и выключается. Вообще, Антон сейчас плохо понимает, какого хуя там у Арсения происходит, да и, честно, не до того как-то. Он, кажется, тут сейчас кусок кишки выблюет, какой, нахуй, Арсений. Тошниться уж точно не входило в его планы на сегодняшний вечер.
— Где ты? — коротко и по делу, без лишних пояснений.
— Я… — Шаст собирает последние оставшиеся в памяти буквы (которые он ещё не выблевал) в слова и пытается выдать что-то членораздельное. — Макар… бар, кажется… ик… это парковка… вернее, нет… стоянка… — к горлу поступает новая партия рвоты, но Антон собирает всю свою силу воли и не без отвращения проглатывает это всё. — Ну, там, где полиция… Твой этот… Фургон, во!
— Бар возле штрафстоянки? — и лучше не спрашивать, где Арсений научился разбирать бред пьяного, явно не блещащего умом человека. Это тайна, покрытая мраком. И Антону сейчас вообще не до её разгадок.
— Да! Ты гений… — на этом моменте телефон садится, и Шаст непонимающе смотрит на тёмный экран, тупо моргая глазами. — Арсений? — до него не сразу доходит, что это не Попов отключился, а просто зарядка кончилась, но, когда доходит, он не успевает обрадоваться, так как его снова сгибает пополам страшная сила блевотины.
Ещё минут пять он пытается прийти в себя. Голова кружится, глаза разъезжаются в разные стороны, так что сосредоточиться на чём-то конкретном не получается, в ушах звенит, гудит и шуршит одновременно. Проблевавшись от души и, судя по всему, вытошнив последние мозги, Антон вытирает рукавом рот и решает, что не помешало бы выпить ещё. Нет, ну а что? Очистка организма ведь произошла, можно вливать новую порцию какой-нибудь текилы в желудок. И таким образом цикл из выпивки-блевотины может продолжаться до бесконечности, с каждым кругом стирая из памяти всё больше моментов этой чудной ночи.
С такой не очень умной мыслью — продолжать пить, пока не вырубится, — Антон вваливается обратно в помещение, уже совершенно забыв о разговоре с Арсением, и плетётся к барной стойке, надеясь застать там Макара. Но друга на месте не оказывается, лишь какие-то мужики, покрытые татуировками и накачанные, словно их надули насосом, сидят где-то неподалёку от их с Ильёй стульев у барной стойки и о чём-то громко спорят.
Шаст оглядывается по сторонам, но Макара так и не находит, а телефон, сука, сел, так что, быстро выкинув это недоразумение из головы (Макар не маленький, не пропадёт), Антон усаживает свою задницу на стул и кричит:
— Виски с колой!
Бармен оборачивается на него и в удивлении изгибает бровь, спокойно потирая полотенцем длинный стеклянный стакан. Он скептически оглядывает пошатывающегося даже в сидячем положении парня и осторожно отвечает, явно наученный жизнью:
— Тебе хватит, чувак. Твой друг всё оплатил и уехал. Давай ты тоже езжай.
А вот и Макарчик нашёлся, но даже этот факт особо не радует, потому что отказ в просьбе помочь нахуряиться до потери памяти сейчас вот вообще некстати. Антону хочется прочиститься на ментальном уровне, просверлить в голове отверстие и высунуть из него Арсения, который в подсознании сверкает своими невозможными глазищами. Шаст начинает злиться на всё вокруг: на отсутствие пополнения своего стакана, на слишком шумную толпу и на ёбаного бармена, который улыбается ему, явно желая только хорошего, но мозг воспринимает эту улыбку за надменность.
— Да как ты..! — от негодования и злости Антон буквально багровеет. Внутри просыпается дебошир, готовый крушить всё на свете. — Налей мне виски! — язык еле ворочается во рту, а мозг уже совсем хуёво соображает даже несмотря на недавнюю чистку, но Антон умудряется стукнуть кулаком по стойке в знак своей непоколебимости.
— Я тебе больше не налью, — спокойно отвечает бармен, перекрикивая музыку, — а будешь буянить, позову охрану, и они тебя вышвырнут.
— Да я стёкл, как трезвышко! Чё мне твоя охрана сделает? — взбунтовался Шаст, вскакивая со стула и пытаясь забраться на барную стойку.
Бармену требуется лишь взгляд, чтобы двое быковатых охранников двинулись в сторону стойки, где тощий двухметровый дебошир уже привлёк внимание доброй половины народа в баре. Хотя большинство, наверное, ждало стриптиз.
Талию обвивают крепкие руки и тянут на себя, снимая с барной стойки и притягивая в импровизированные объятия, когда охрана уже готова сама сделать это менее аккуратным способом, а теперь лишь выразительно смотрит на эту картину, надеясь, что недодебошира уведут из бара без их помощи.
— Простите, мы уже уходим. Прошу прощения… — будто со дна колодца тараторит знакомый голос. Шаст касается ногами пола, и его буквально толкают в непонятном направлении, чуть ли не начиная пинать под зад. — Блять, завтра тебе не жить, гандон штопаный, — сквозь зубы шипит на ухо низкий от злости голос. Пьяный мозг, тем не менее, считает его очень сексуальным, и Антон даже хихикает, на что пальцы на его плечах тут же больно сжимаются, заставляя ойкнуть.
На улице уже давно стемнело, небо заволокло тучами, и, кажется, скоро должен был хлынуть дождь. Машины сигналят друг другу, люди ругаются или просто о чём-то громко разговариваривают, создавая в голове Антона какофонию звуков. Казалось, что башка сейчас разорвётся от такого разнообразия всего. И, боже, как же она болит.
— Я щас блевану… — выдавил из себя Антон, когда огни в его глазах окончательно смешались.
— Блять! — наклоняя эту шпалу куда-то вправо, выругался Арсений.
Шаст не соврал и действительно согнулся из-за рвотных позывов, даже особо не поняв, куда. На деле же Попов склонил его в сторону зелёной урны времён СССР, в которую явно блевал не только Антон.
Арсений вздохнул, придерживая парня за плечи, чтобы тот не ёбнулся башкой в эту самую мусорку, и периодически больно сжимал их, чтобы тот не уснул прямо здесь в обнимку с новым металлическим зелёным другом. Вот это романтика! А не то, что вам эти мелодрамы сопливые…
— Я в порядке… — лепечет Шаст через пару минут извергания из себя алкоголя и резко разгибается, чуть не навернувшись назад. Но Арсений вовремя хватает его за предплечье, вернув в вертикальное положение и чуть стукнув по спине.
— Ага, я вижу, — фыркает Попов и снова утягивает его в непонятном направлении.
Секунд через тридцать он останавливается, достаёт из кармана уже знакомые Антону ключи с красноречивым брелоком и нажимает на кнопку блокировки дверей. Открыв вход в непосредственно отдел с оборудованием для готовки, Попов запихивает туда парня, что, не теряя времени, сразу растягивается на грязном полу, явно наплевав на всё.
— Здесь не блевать, а то высажу прямо на трассе. Выкручивайся, как хочешь, окно к твоим услугам, — проговаривает Арсений, распахивая окошечко, через которое обычно выдаёт еду посетителям.
— Буду как проститутка… — почему-то как-то чересчур мечтательно пробурчал в ответ Шаст, сворачиваясь в клубочек на полу арсеньевского фудтрака.
— Идиотина… — бурчит Арсений, захлопнув двери и забравшись на водительское сидение.
Он заводит мотор и выруливает с парковки, выезжая сразу на большую дорогу, пока не особо понимая, куда вести это полуживое тело и что с ним потом делать, но заднюю давать уже было поздно. Вообще, Арсений не очень-то понимает, зачем приехал забирать этого парня, и совершенно не думал, чем ему это всё обернётся. Правильно, зачем думать? Надо делать!
Антон простанывает что-то невнятное, когда машина резко тормозит, и пытается встать с пола, чтобы дотянуться до окна, но получается как-то не очень. Арсений усмехается, посматривая на него в зеркало заднего вида, но помогать не планирует. Напомогался уже. Геройства на сегодня хватит, он не благотворительная служба.
Чёрно-белый полицейский жезл, мелькнувший где-то в пяти метрах от машины, заставляет Попова дать по тормозам ещё резче, чем до этого.
— Да твою ж мать, блять! — слышится голос сзади после глухого звука удара обо что-то. Арсению хочется выругаться словами похуже, но он сдерживается и лишь нервно сглатывает, сворачивая на обочину.
Так сильно на копов ему не везло ещё никогда.
***
Антон просыпается от адской головной боли. Такое ощущение, что его переехал бульдозер, а какие-то птицы полностью выклевали мозг, не оставив ему ни капли, да ещё и раздробив черепушку. Лежать неудобно, а спина предательски ноет, будто Шаст всю ночь спал на бетонных блоках. Изо рта вырываются мученические хрипы, сопровождаемые благовониями и кошачьей ссаниной, и Антон, наконец, разлепляет ссохшиеся веки, нелепо щурясь. Он нихуя не помнит о вчерашнем дне, только одно воспоминание — как зашёл с Макаром в бар — ещё мелькает где-то задней мыслью, а дальше — пустота.
Странная обстановка вокруг не внушает доверия: он явно дома, но не у себя и даже не у Эда с Егором. И ладно бы он проснулся с кем-то в одной постели — не впервой. Однако, осознавая себя лежащим на ковре какого-то чистенького туалета, где не стоит затхлой вони, а на маленьких крючочках висят розовые полотенца с изображением маленьких уток, он приходит в замешательство. Неужто человек, которого Шаст выцепил на ночь, оставил его подыхать прямо у толчка? Это жестоко. Хотя учитывая, какой тут гарнитур, Антон очень даже неплохо провёл эту ночь. По крайней мере, лучше, чем мог бы.
Осторожно опираясь о края вычищенного до блеска унитаза — Шаст уже не помнит, блевал он в него или нет, — Антон осторожно поднимается на ноги, хватаясь за голову. Где бы он сейчас ни находился, лучше свалить отсюда поскорее хотя бы ради того, чтобы не смотреть хозяину квартиры в глаза, испытывая дикий стыд перед человеком, которому он, судя по плавающим в голубой унитазной водице остаткам вчерашней закуски, всё-таки заблевал туалет.
Дверь предательски скрипит, и Антон вываливается в небольшой коридор. Из комнаты прямо напротив него доносится лёгкое пение и журчание масла на сковородке. Голос красивый и до боли знакомый, но на всякий случай Антон шагает в противоположную сторону от возможной кухни. Лучше ему этот голос не узнавать, чтобы не закопать себя в могилу стыда окончательно. Ну или хотя бы не насыпать землицы с горочкой.
— Я тебя слышу. Даже, блять, не пытайся скрыться по-тихому, — кухонная дверь, бывшая до этого лишь приоткрытой, рапахивается, и из-за неё выходит Арсений в каком-то чуднóм фартуке.
Его лицо, которое должно бы выглядеть очень грозно, в сочетании с фартуком выглядит очень мило и забавно, и Антон начинает непроизвольно хихикать, глядя на застывшего в проёме парня с поварёшкой в руках. Но этот смех тут же карается небесами, и его сгибает чуть ли не пополам от боли, по ощущениям, треснувшей черепушки.
— Прости, ты просто, — пытаясь прервать свой вырывающийся наружу уже нервный смех, Шаст, пошатываясь, подходит ближе к разозлённому парню, — очень мило выглядишь. На самом деле, я едва ли улавливаю, как вообще тут оказался…
Антон правда не помнит. После операции по возвращению фургона Шаст даже не надеялся, что они снова встретятся. Что вообще вчера могло произойти, что наутро его встречает Арсюха в уродливом переднике с разноцветными цветочками на кармане? Судя по всему, ничего хорошего…
— Ах, не помнишь ничего! Так проходи, садись, я тебе память освежу, — почти прошипел Попов, заталкивая его на кухню и выглядя при этом разозлённым до предела. Антону нравится такой Арсений — своеобразный злюка, которого хотелось затискать. Походу, он ещё не до конца протрезвел…
— Арс, можешь чуть потише говорить, голова раскалывается, — Антон устало падает на стул, пытаясь унять жуткое похмелье, которое ощущалось даже на кончиках пальцев, — у тебя не будет случайно таблеточки..?
— Таблеточку, значит, хочешь, мой хороший? — с издёвкой произносит Попов.
— Угу.
— Обойдёшься, сука! — Арсений выразительно показывает ему фак, возвращаясь к готовке.
— Что ж ты за человек такой? Тебе что, жалко помочь одному нуждающемуся? — давить на жалость, когда сам не помнишь, что было вчера, и по разозлённой мине Арса понимаешь, что явно ничего положительного, походу, не стоило.
— А тебе, блять, не жалко людей в три утра своими пьяными звонками будить? Тебе не жалко других, когда ты блюёшь в кусты, а они тебя пьяного тащат, надрывая спину? Тебе не жалко валяться спящим бревном, пока другие с полицией договариваются и за тебя, идиота, взятки дают, хотя на эти деньги могли бы неделю спокойно жить, а? — Арсений зол, и у Антона складывается ощущение, что тот блинчик, который он так яростно переворачивает на сковородке, сейчас полетит ему в лицо.
— Бля-я-я… — всё, что Антону удаётся ответить на гневную тираду. Как же он попал. Стыд накрывает с головой. Это ж надо было такое натворить… Однако всего один резонный вопрос внезапно возникает у него в голове: — Так если я тебе позвонил — это одно, тут мой проёб… Но зачем ты приехал?
Антону действительно интересно. Вся хуйня, произошедшая за вчерашнюю ночь, всё ещё вызывает вопросы, но всё-таки. Если он каким-то образом и нашёл номер Арсения, то почему тот просто не сбросил трубку и не заблокировал его? Антон, конечно, умеет доебаться, но вряд ли его пьяный мозг смог бы найти столько способов, чтобы реально доконать человека настолько, чтобы тот аж приехал.
— Ты чай или кофе будешь? — вопрос, озвученный ранее, остаётся проигнорированным, и Антон с улыбкой выдыхает просьбу сделать ему чай, а лучше просто подать графин с водой.
Нет, ну Арсений, конечно, ангел во плоти: мало того, что пьяного забрал, так ещё и покормить собирается. Но вот тот факт, что на его вопрос положили огромный хуй, всё-таки раздражает, но и выёбываться сейчас нет ни сил, ни, как ни странно, права. Однако Шаст обещает себе подумать о причине этого игнора позже, когда голова прояснится и перестанет так сильно гудеть.
Перед Антоном вскоре появляется кружка чая и тарелка с парой блинов, а с похмелья это блюдо кажется даром богов, так что слюнки выделяются сами собой и начинают чуть ли не стекать изо рта. Арс, насупившись, садится напротив Антона и медленно размазывает сгущёнку по блину, чуть ли не прорывая в настрадавшемся блинчике дыру. И Шаст думает о том, что ладно он, но вот такая агрессия к еде явно необоснованная. Блин становится жалко.
— Арсений?
— Ешь молча, — резко прерывают его, так что Антон снова чувствует набежавшую на душу вину, а блинчик теперь уже не кажется таким вкусным. Он отдаёт стыдом и лёгкой горечью. Если парень его не доест, то блин постигнет та же участь, что и его брата, а этого не хотелось.
— Ну, Арс… — Антон предпринимает ещё одну попытку начать диалог. Ему хочется извиниться и узнать подробности про деньги и ментов, чтобы, как минимум, пообещать возмещение.
— Да что? — Попов резко бросает вилку на тарелку и озлобленно кидает на него свой всепронизывающий взгляд. Ну, хотя бы от блина отстал, и на том спасибо.
— Прости, я… Короче, перебрал вчера и вообще не знаю, как так вышло, но мне правда жаль, что я доставил тебе все эти неприятности, — Антон понимает, что он произносит свою мини-речь искренне и не врёт, но по лицу Арсения заметно, что тот явно сомневается в искренности его слов, и смотрит в ответ скептически, мечась между «понять и простить» и «плюнуть этому дурику в ебало».
— Ешь давай, — спустя несколько секунд всё же отвечает Попов и снова берётся за вилку, яростно разделывая блин, по судьбе которого уже можно начинать плакать.
Антон принимает этот ответ за «я подумаю», вздыхает и больше не решается что-либо говорить, откусывая кусочек вкуснейшего блинчика. В голове в этот момент проносится мысль о том, что Попов очень хорошо готовит, причём, судя по всему, не прикладывает к этому особых усилий. Теперь Шасту стыдно ещё и за то, что бургеры его обсирал. Хотя, возможно, это просто с похмелья в нём совесть проснулась, сейчас погуляет часок-другой и снова начнёт крыть Арсения хуями. Наверное…
Где-то в другой комнате начинает вибрировать и издавать похожие на какую-то попсовую песню звуки телефон, и Арсений вскакивает, бросая вилку и, кажется, забывая на миг обо всём. Шаст замирает, почти не дышит и вообще превращается в одно большое ухо, чтобы услышать, что или кто заставил Попова так встрепенуться.
— Да… Да, я понял… — доносится из-за стены. Арсений нарезает круги по комнате — звук становится то громче, то тише. — Конечно, да, я всё понимаю… Вам спасибо большое… Будем на связи, если что… До свидания.
Антон запихивает в рот целый блин, чтобы Арс не заметил, что тот все это время был увлечён далеко не едой. Но Попов, в общем, и не замечает. Он возвращается, кладёт телефон на край стола, плюхается на свой стул и продолжает ковыряться в блине, никак не реагируя на давящегося Антона.
Шаст тем временем проглатывает еду и не отрывает взгляд от крайне расстроенного Арсения. Пару раз ему даже кажется, что идея ткнуть в него вилкой и проверить, жив ли он, кажется вполне логичной. Даже когда Арс пришёл разбираться с фургоном, он не выглядел таким расстроенным, как сейчас. Злым, разъярённым, взмыленным, но не расстроенным.
— Арс? — на пробу спрашивает Шастун, всё же удерживаясь от того, чтобы ткнуть ему вилкой в глаз (в жопу раз пока как-то неуместно. Хотя это нередко поднимает настроение). Попов поднимает на него взгляд а-ля «Ты всё ещё здесь?» и вздыхает:
— Доедай уже и вали.
Антону не то чтобы слишком неприятно это слышать, но гордость всё же пытается что-то вякнуть, и ему даже кажется, что он готов выполнить, наконец, просьбу этого напыщенного индюка. Пусть сам своими проблемами занимается. Сам забрал, теперь выгоняет, биполярный, блять. Но вид расстроенного Попова, который несмотря ни на что оказал ему вчера немаленькую услугу, и какое-никакое чувство вины берут своё. Шаст наступает на горло собственной гордости.
— Что случилось, Арс? — предпринимает ещё одну попытку он, не сводя взгляда с Арсения.
— Ты случился, Антон, — выдаёт он резко и снова оставляет страдающую вилку. — Ты, блять, меня извёл уже, хотя я тебя, сука, даже не знаю практически. Может, у тебя талант такой, миссия, не знаю, цель в жизни или это я избранный, но ты сумел мне нервы измотать нереально за эти пару недель. Это, блять, рекорд, Антон. Реально рекорд… — он замолкает, нервно втягивая воздух. В попытке хоть чем-то занять руки, видимо, чтобы не придушить ими Антона, он собирает со стола всю посуду, резко поднимается и с противным грохотом складывает всё в раковину. — Я, честно говоря, не думал, что это так далеко зайдёт… Думал, это всё так, проверка на вшивость, стёб. Ну, как с новенькими обычно бывает… но инспекция…
— Да не вызывал я её! — сам не замечая того, Антон подскакивает и чуть ли не бьёт себя пяткой в грудь. — Я, конечно, феерический долбоёб, я многое наворотил, но проверку не я вызвал, правда.
— Да кончай уже этот театр одного актёра! — перебил Арсений, поворачиваясь к нему.
— С тобой кончишь… — выдохнул Шаст и тут же наткнулся на скептически-осуждающий взгляд Попова.
— Вали уже, Антон, а… И без тебя теперь тошно, — он отворачивается к раковине и включает воду, начиная яростно натирать тарелку губкой.
Некоторое время Антон молчит, пяля куда-то мимо чужой спины, обтянутой домашней футболкой, и думая о своём. Мысль о том, что он совсем не хочет уходить, как-то не льстит, но избавиться от неё не получается. Наверное, дело в чувстве вины, которое никуда не делось, хотя пора бы.
— Арс, возвращайся на площадь, — внезапно для самого себя выдаёт Шастун, всё так же смотря в одну точку.
— Ой, вот только не надо мне одолжение делать, — тут же отвечает Попов, громыхая посудой. — Я как-нибудь разберусь без твоих подачек.
— Это не подачка, — серьёзно говорит Шаст и делает шаг к стоящему к нему спиной собеседнику. — Я был не прав, прости за вчера и вообще за все эти выебоны. Это было глупо. Я зарываю топор войны и буду не против, если ты вернёшься, честно. Я всё сказал, — он хлопает Арса по плечу и, направляясь к выходу, бросает вежливое: — Спасибо за вчерашнее и за завтрак.
Ответа не следует. Но Антон и не ждёт. Он находит комнату, в которой Арс складировал его вещи, собирает их, включая в хламину разряженный телефон, набрасывает кофту и выходит в коридор, находя там ботинки и, кажется, связку ключей, что несомненно радует.
Арсений появляется в проёме, в упор глядя на него и явно намереваясь что-то сказать. Антон смотрит в ответ и подходит ближе, пытаясь предугадать, что последует дальше, но интуиция подсказывает, что вряд ли Арсений сейчас внезапно изменит своё мнение, и по внезапно переменившемуся чужому лицу становится понятно, что Шаст прав. Та секундная слабость, отразившаяся на лице Попова с секунду назад, исчезла, стоило лишь Антону подойти поближе. А быть может, и вовсе просто показалось, что недовраг смягчился и собирался вести нормальный диалог, не несущий оскорблений и колкостей.
— Выход направо, — Антон лишь хмыкает в ответ на эту фразу, направляясь к железной двери.
Они не прощаются, не говорят «до встречи» или даже простого «пока», Антон просто молча выходит из квартиры, так же молча спускается по лестнице, тихо открывает дверь на улицу и достаёт из кармана смятую пачку сигарет. Пачка оказывается пустой, и Антон в уме материт всё вокруг за эту несправедливость. Если бы не арсеньевские блинчики, то Шаст бы сказал, что день максимально уёбищный.
***
— Так, значит, блинчики?..
— Эд, бля, ты вообще меня слушал? — Антон недовольно пялит на друга, которому, можно сказать, душу открыл, а тот про блины спрашивает. Шаст, что ли, зря час свои пиздострадания ему изливал?
— Да бля, я про то, что, несмотря на то, сколько ты ему доставил неприятностей, он тебя накормил, дядь! И не каким-то говном, а блинами, блять. Их чтобы приготовить, ещё запариться надо, — Эдик внезапно издаёт странные звуки, и, судя по всему, это не взрыв вулкана, а урчащий от голода живот. Теперь восклицания по поводу блинов кажутся очевидными.
— Ну понятно, Арсений — хороший парень, а я, гнида эдакая, всё испортил с самого начала, зажмотив место на парковке, — Антон сдаётся, признавая свой проёб. Вся их история начинает выглядеть по-другому, а самокопания не в тему начинают шелестеть в черепушке.
— Вы оба — идиоты, — в гостиную входит Егор, попивая вкусно пахнущий кофе. Он явно успел подслушать их диалог и настроен разрешить Антонову растущую головную боль, возникшую далеко не только от похмелья, — вы оба дороги мне… И, Антон, ты облажался. А за то, что ты ночью разбудил Утку, я вообще готов тебе сейчас голову откусить…
— Не надо, булочка моя, всё в порядке, я ж потом через пять минут снова уснул, — Эд примирительно смотрит на Булаткина, пытаясь усмирить маленькую бурю.
— А ты не перебивай, — Егор шикает, но всё же успокаивается, возвращая внимание к Антону. — Так вот, Антош, вместо того, чтобы сейчас себя корить, лучше подумай над тем, чего ты хочешь.
— В смысле? — Шаст полностью разворачивается к Егору, пытаясь понять, что он от него хочет.
Булка вообще был кладезем хороших советов, будто бы из них с Эдом высосали все мозги и передали их Егору. Он был умным, но никогда не говорил ничего просто так, боясь дать непрошенный совет, но вот если человек был настроен слушать…
— В прямом. Что ты хочешь от Арсения? Ты помог ему вернуть фургон, и муки совести тебя больше не преследуют, с ночью получилось не очень хорошо, но ты ведь уже извинился. Ты сам сказал, что Арс не намерен больше возвращаться на стоянку, да и в твою жизнь тоже, насколько я понимаю. Так чего же ты хочешь? Он тебя так долго раздражал, я думал, что ты будешь рад его резкому исчезновению из твоей жизни, или же это не так?
— Я… — Антон задумался. Он точно понял, что ему будет Арсения не хватать, но только что с этой информацией делать, он пока не разобрался. Почему он так не хочет, чтобы Арс исчезал из его жизни? Ведь даже большое количество клиентов уже не звучит достаточным оправданием хотя бы для него самого. — Я не хочу его терять.
— Почему? — слова Егора бьют больно, заставляя скрытые и потаённые, а главное, правдивые желания начать с паникой вылазить наружу. Ранил.
— Я не знаю…
— Да всё ты знаешь, просто боишься признаться, — убил. Антон не знает… или знает… или нет… Он запутался.
— Наверное, я прикипел, эти перепалки стали привычкой…
— Ты сам себе врёшь, — Егор видит его насквозь, читая, как открытую книгу, пока Эд молчаливо следит за их диалогом.
— Да блять, я правда не знаю, почему! — внутренности сходят с ума, начиная уже бить настоящую тревогу. Эд не помогает тем, что выразительно на него смотрит, будто тоже зная то, чего сам Шаст не понимает.
— Ты влюбился, дядь, — слова бьют в самое сердце, на поражение. Такого же не могло произойти, правда? Антон лихорадочно пытается надумать сотни причин, по которым друзья не правы. Но они как-то не придумываются.
— Это… — он громко сглатывает, — не так…
Тяжёлое молчание повисает в комнате, а Антон лихорадочно мечется взглядом от одного друга к другому, надеясь, что они заберут слова назад. Мол, мы пошутили, ты чего? Но молчание затягивается, давя на всех присутствующих. Тишина становится едва ли не орущей. Это же не так! Антон не мог, он просто не мог. Это так, сука, не работает.
— Ладно, как скажешь, — Егор пожимает плечами, выходя из комнаты.
— Это не так… Правда же? — Антон измученно смотрит на притихшего Выграновского, но тот лишь качает головой, без всяких слов показывая своё отношение к состоявшемуся диалогу.
Нет, правда. И пора перестать себе врать.
