Эдик-педик
13:25
Дядь, ты живой?
Антон-гандон 14:12 Пока не знаю. Но голова болит Шаст лениво пролистывает ленту в ВК, протянув провод зарядки к изголовью кровати, а потом вдруг вспоминает, что что-то фоткал вчера, и заходит в галерею. Обычно идея посмотреть галерею после пьянки неизменно попадает в список хуёвых, но сейчас Антона успокаивает тот факт, что раз фоткал именно он, то хотя бы его пьяной рожи там быть не должно. По крайней мере, он на это надеется, потому что зарядиться дозой испанского стыда, причём благодаря себе же родному, прямо с утра определённо не хочется. Фотографий со вчерашнего дня не много — парочка из кафешки, одна с сосущимися Эдом и Егором, ещё одна — селфи с Иришкой, на котором, слава богу, он не выглядит как еблан. После идёт одно дурацкое видео, которое снимал Егор на его телефон и на которое сам Антон не попал. А последняя фотография Арсения в вагоне метро. Антон совершенно не помнит, как сделал её. Он рассматривает изображение, улыбаясь краешками губ. Арсений получился здесь очень красиво. Такой уставший, полуспящий, такой… родной? Странное слово, но ощущается фотография никак иначе — именно так. Сообщение от Эда прерывает любование Арсением, и Шаст кликает на уведомление, читая:Эдик-педик
14:30
Такое же состояние.
Ещё и булка умотал на работу.
Антон-гандон 14:31 Герой. Поклон ему низкий. Я встал только минут сорок назад.Эдик-педик
14:32
Да, я ± так же.
Прогуляться не хочешь?
Антон-гандон 14:33 Только если пожрать зайдём. Я мегаголодный.Эдик-педик
14:34
Замётано.
На площади в полчетвёртого.
Спустя десять минут, наполненных попытками встать с кровати, Антон всё-таки поднимает свою ленивую задницу и отрывает в недрах своего шкафа повербанк, натягивает джинсы и более-менее свежую футболку, проверяет баланс на карте, грустно вздыхая, увидев не очень-то удовлетворительное число на счету, и, сунув телефон с портативкой в карман, с горем пополам выходит из квартиры. На улице тепло, даже практически жарко, но несильный ветерок всё же гуляет во дворах, создавая ощущение свежести. До площади пешком было идти достаточно далеко, но Шаст знал короткие маршруты, так что, кинув взгляд на свой припаркованный фудтрак, направился по намеченному пути пешком. Садиться за руль, когда из организма до сих пор не выветрились все благовония, нежелательно, да и на ментов нарваться не хотелось — ещё не дай бог надышит в трубочку выше нормы. Эд находится у дерева, за которым они с Антоном когда-то планировали кражу арсеньевских ключей. Кажется, это было так давно. Антону даже не верится, что с того времени прошло всего несколько недель. Как быстро, однако, время летит. Выграновский раскуривает сигарету, лениво провожая взглядом прохожих, походя на местную гопоту, которая так и грезит отжать у кого-то кошелёк. Шаст подходит к нему и пожимает руку с облегчением, радуясь, что, несмотря на лень, он всё-таки выбрался из дома, а не бесцельно просрал вынужденный выходной. — Выглядишь хуево, — выдаёт Эд, оглядывая его с ног до головы. — И тебе привет, — фыркнул в ответ Антон и огляделся по сторонам. Народу было достаточно много. Люди уже закончили с работой и учёбой и отдыхали на лавочках, шли в сторону парка или спешили по домам. А у него день только начался… Хотя для его жизни поздний подъём — негласный закон выходных, и менять это правило он не собирался. — Прикинь, этот маньяк сегодня вышел на работу, — внезапно сказал Эд, и Антон не сразу понял, о чём он. Выграновский выкинул сигарету и выглянул из-за дерева, кивая на фудтрак с бургерами. Арсений в этот момент как раз высунулся из окошечка, подавая заказ какой-то паре. Удивительный человек с шилом в одном месте. Шаст даже не особо удивляется, а лишь пожимает плечами, осматривая площадь на наличие потенциально просранных им сегодня клиентов. — Знаешь, я даже в какой-то мере ему завидую, — Шаст хмыкает, провожая глазами удаляющуюся парочку. — Тоже хотел бы на работу? — Хотел бы такую же печень, — в голову начинают лезть строчки из одной из его любимых песен группы «Пошлая Молли», но быть Арсением априори невозможно, да и не особенно хочется. Даже если учесть возможность спать с самим собой. С Арсом хочется просто быть, желательно рядом, да и спать с кем-то намного приятнее, чем в одиночестве. — Да по нему и не скажешь, что по дороге домой он завывал про рюмку водки. Если он изобрёл такой антипохмелин, что ты выглядишь не как разваренный пельмень, а даже выспавшимся, то я готов ему душу продать, чтобы узнать рецепт, — Эд мечтательно вздыхает, потому что в их возрасте уже не посмешиваешь пива с шампанским и водкой без последствий. — Зайдём к нему? — А знаешь, почему бы и нет? Странно подходить к знакомому фургончику, не намереваясь проколоть ему шины. Ещё страннее чувствовать на собственном лице улыбку при виде Попова, который, как прирождённый бармен, протирает своё рабочее место. А самое-самое странное — это наконец-то полностью осознавать свою влюблённость, варясь в собственном котле сопливого нищенства. Ёбаное влюблядство застилает разум настолько, что скрывать свою довольную рожу, приближаясь к объекту своих воздыханий, уже невозможно. — О, вы тут, — Арсений отлепляет взгляд от столешницы, обращая внимание на подошедших. Выглядит он как всегда шикарно, но вблизи видны замазанные тональным кремом синяки под глазами, которые не скрыть даже несколькими слоями этой штукатурки. Видимо, Эдик переоценил магические способности Попова, который, как бы ни старался, не смог скрыть последствия вчерашнего вечера. Антону в голову сразу лезут шутки про педиков на велосипедиках, но в данном случае на тональниках, конечно. Останавливает его от того, чтобы озвучить их, только тот факт, что получить плевок в лицо на людях было бы не круто. Хотя от Арса получить на лицо (не плевок, естественно) он бы, возможно, и не отказался. И что только за мысли с утра пораньше пошли… Вернее, не с утра, но проснулся Шаст два часа назад, для него это утро, что бы кто ни говорил. — Как ты тут? — Эд усмехается, глядя на вымученное выражение лица Арсения, пока Шаст поражается тому, как они успели перейти к той степени общения, чтобы не говорить ублюдское «привет». — Если честно, то не отказался бы от лишних часов сна… но, слава богам, народу сегодня не густо, — голос Попова звучит грустно, а у Антона в голове пробегает злобная строка со злорадским вопросом: «И нахуя ты только выперся на работу, придурок?». Нет, серьёзно, большой прибыли один день не принесёт, да и выходной себе позволить они, как индивидуальные предприниматели, могут. Зудящее чувство заботы бьёт ключом, и как бы Антону ни хотелось вспоминать кринжовое сравнение с папочкой, оно всё равно приходит на ум. Хочется Арсения уложить в кроватку и банально покормить, дав поспать заслуженные пару часов. Но, блять, какой из него папочка? Судя по его желаниям — накормить уставшего Попова борщом, — он, скорее, мамочка или, лучше сказать, бабушка. Хотя по попе отшлёпать за то, что выперся уставший на работу, всё-таки тоже хочется. — И зачем ты только выперся?.. — Антон произносит эту фразу с сочувствием, но Арс его неправильно понимает и вновь выпускает наружу свои колючки. — Чтобы у тебя всех клиентов переманить, — буквально шипит парень, напоминая собой огромного кота, которого ты просто хотел погладить, а тот оказался тем самым бродягой по кличке Пират, готовым сожрать твою руку, заодно откусив часть ебала. — Не переживай, я не жадный. Тем более у моих сосисок очень преданная фанбаза, — Антон шутливо парирует, смешно дёргая бровями, пытаясь изобразить хуёвое подобие заигрывания. — Это мы ещё посмотрим, — отвечает Арсений в том же тоне, заметно расслабляясь, а Антон думает, что и пиратов хоть и не дано приручить, но вот на ручки они всё-таки могут залезть. Главное, чтобы это стало именно их желанием, инициативой. И, конечно, это сработает, только если пожертвовать самой сочной сосиской. — Не, Арсюх, а Тоха-то прав. Ты чего выперся-то? — Эдик, до этого молчавший, вклинивается в их диалог, переставая разглядывать меню, приклеенное на окошке. — Ну, вообще, у меня завтра оплата квартиры за месяц, а денег хватает тютелька в тютельку. Нет, я, конечно, смогу рассчитаться с хозяйкой, но питаться одной водой не хочется. В общем, продукты-то тоже не вечные, надо распродать всё сегодня, завтра уже свежак будет. А о своих продуктах Шаст-то и не подумал, тяжело вздыхая от осознания того, что завтра сосиски он уже должен будет купить новые. Просрочка — точно не его удел, да и булочки к завтрашнему дню уже станут кирпичиками. Однако Арсения всё ещё жалко, потому что тот едва ли не свисает из окна, статично зевая раз в пару минут. — Помощь нужна? — слова выскальзывают сами собой, но сам себе Шаст уже устал удивляться, поэтому лишь пожимает плечами, видя непонимающий взгляд Эда. — В смысле? — Попов выглядит донельзя удивлённым, хлопая длинными ресницами. Приятное чувство разливается по телу. «Почему ты ведёшь себя как злодей? Ты ведь другой. — Всё просто. Потому что, когда ты хороший, все чего-то от тебя ждут, а так я будто умею удивлять», — шикарный диалог чуть ли не срывается с кончика языка. И да, пускай Антон пересмотрел «Дневники Вампира», но Деймон Сальваторе — секси, и хуй кто скажет что-то против. За вампиров и двор он будет стрелять в упор. — В прямом. Нужна ли тебе помощь? Я вроде бы знаю, как вся эта система работает. Да и у тебя не супер-огромное разнообразие блюд, я их быстро запомню. Могу постоять за стойкой, а ты будешь готовить. Эдику вот дадим «орало», — Шаст кивает на лежащий на виду, внутри арсеньевского фудтрака, громкоговоритель, на что Выграновский почти начинает возмущаться, но Попов не даёт ему вставить ни слова. — Да, хорошо, — легко отвечает он, принимая помощь, и Антон пожимает плечами, направляясь в сторону входной двери, которая противно скрипит, и её впору бы смазать. Но Шасту ничего не остаётся, как терпеливо подождать, пока та проскрипится, и уже после этого войти внутрь. — Вам не помешала бы смазка, сударь. — А ты предлагаешь мне свои услуги? — Я, конечно, не строитель, но смазать, как надо, могу, — все их стёбы на грани флирта безумно нравятся Антону. Он пристраивается к прилавку (а лучше бы к Арсению), как к родному. — Я вам тут не мешаю? — забытый за их перебросками фраз Эд выглядит явно недовольным сложившейся ситуацией, но как бы Антону ни хотелось поиздеваться над другом, Арс его отпускает, сообщая, что «орало» им сегодня не пригодится, да и орёт из них лучше всего Шастун, на что тот лишь закатывает глаза. — Если честно, я думал, что ты шутишь, — говорит Арсений, смотря в спину удаляющемуся Выграновскому, который, пожелав им удачи, не спеша побрёл к своей булочке, которую, по словам Эдика, тоже пора было хорошенько отжарить. Отжарить в бане, в которую они как раз собирались вечером. Как бы пошло это ни звучало. — М-м-м? — Ну, я про помощь. Я решил тебя на понт взять, поэтому ты можешь идти, — понимая, как это звучит, Арс добавляет: — Если хочешь, конечно… — Арсений… — тянет в ответ Антон, мерно вздыхая, — мне не сложно, тем более авось я подворую у тебя еду, потому что кушать хочется, что пиздец. Считай это платой за мои услуги помощника. Встрять с Арсением на долгие мучительные часы работы звучит, конечно, отстойно, но у Шаста в мыслях крутится лишь мысль о том, что он с Арсением и надолго, даже если при этом придётся поработать. Жаль, конечно, что не языком, потому что это Шаст умеет куда лучше, чем проговаривать заезженные фразы и изредка поглядывать на вертящуюся у плиты задницу. Задницу, по которой так и хотелось хлопнуть. Ну или хотя бы просто пожамкать. И о которой пора бы уже реально перестать думать, а то Антон уже начинает мысленно ругать себя за гиперфиксацию на чужих полужопиях.***
— Шаст, картошка! — кричит Арсений, указывая на подгорающую во фритюре порцию. Антон быстро разворачивается и вытаскивает её из кипящего масла, злобно бубня: — Картошка, картошка… Как картошка, так сразу «Шаст!», а как котлета у него не получится, так «ну и чёрт с ней». — Мне кажется, или я слышу кряхтение недовольной бабки? — Арсений делает вид, что прислушивается, и ехидно улыбается. Антон, как пятилетний, передразнивает его и перекладывает картошку в специальный пакетик, добавляя порцию к заказу. Попов пропускает это мимо ушей, заворачивает бургер и подаёт заказ маленькой девочке, что еле дотягивается до окошечка. — Держи, принцесса, с тебя двести семьдесят девять рублей, — Арс сопровождает свои слова ослепительной улыбкой, напоминая то ли рыцаря из сказок, то ли педофила, который вот-вот попросит малышку потрогать его сову. Антон смотрит на эту картину со стороны, оперевшись бёдрами о разделочный стол и наблюдая за тем, как девочка дёргает маму, стоящую рядом, за длинную юбку и протягивает ей пакет с едой размером практически с её голову. Мама со снисходительной улыбкой забирает у дочери заказ и протягивает ей купюру в пятьсот рублей. Девочка старательно поднимается на носочки и кладёт перед Арсением деньги. — Ого, какая ты богатая, — Попов улыбается, забирая купюру, и, положив её в кассу, отсчитывает сдачу. Антон улыбается, смотря на то, как улыбается Арсений, и в груди щемит от переполняющей нежности. Можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как Арсений отсчитывает сдачу для маленькой девчушки. Из него вышел бы хороший отец, заботливый такой. — Держи, принцесса, приятного аппетита, — Попов подаёт пару купюр и мелочь маленькой клиентке, и та с горящими глазами кладёт их в кармашек, словно самое большое сокровище в мире. — Спасибо, — говорит она, хватаясь за длинную юбку кивающей в благодарность Арсению матери, и они уходят. Арс провожает их взглядом и поворачивается к Антону. Несколько секунд они смотрят друг на друга, как придурки, а потом… — Шаст, блять! — вскрикивает Попов, кинув взгляд куда-то за спину Шастуна, а потом в один шаг оказывается рядом с парнем, хватая фритюрницу за ручку. — Что такое? Что не так? — искренне перепуганный такой резкой сменой настроения Антон чуть не падает, но Арс хватает его за локоть свободной рукой, при этом держа фритюрницу над ёмкостью с горячим маслом. — Ты, блять, какого хуя жирную фритюрницу на столешницу ставишь? — сквозь зубы цедит Попов, дёргает Антона чуть на себя, чтобы он ровно встал на ноги и не растянулся по полу, а второй рукой всё-таки кладёт фритюрницу в масло. — Так откуда ж я знал, что нельзя? — жмёт плечами Антон, смотря на уже рыщущего в поисках салфеток Арсения. — Это банальные санитарные нормы, Антон, — раздражённо выдыхает Арс, двигая его рукой и заставляя посторониться, и начинает яростно натирать столешницу. — Масло для фритюра очень хуёво оттирается, чтоб ты знал, — он выкидывает салфетки, проводя пальцем по поверхности, и показывает его Антону. — Смотри, видишь, ничего не оттёрлось… Он вздыхает, смотрит на Шаста, как на полного идиота, и начинает убирать всё остальное, видно, забив болт на несчастную столешницу. У Антона от этого взгляда зарождается чувство обиды, и он складывает руки на груди. — Да чё ты взбеленился-то из-за этой столешницы? — ответа не последовало, поэтому Антон решил, что сейчас самое время начать свой монолог конкретно заебавшегося за день человека. — Если тебе это так прям всралось, я куплю ёбаный этиловый спирт и протру им весь твой фудтрак, хоть внутри, хоть снаружи. И, знаешь, вообще-то, я тоже устал сегодня. Целый день то у плиты, то у стойки после похмелья — такое себе занятие. Я должен это делать? Нет! Я тебе, долбоёбу, хочу помочь. С тобой тут стою, готовлю, а тебе всё не нравится. С маслом я косякнул, знаю, но, Арс, блять… Ты сам всё и так прекрасно понимаешь. Даже несмотря на это, на все старания, ты всё равно решил до меня доебаться за ёбаную… Не выдержав этой триады, Арсений резко развернулся и, не дав договорить, как бы банально это ни было, заткнул Антона поцелуем, сжимая ладонями его шею. Шаст даже сразу не понял, что произошло, поэтому застыл в оцепенении. Его мозг упорно выдавал ошибку. Арсений… его… поцеловал. Нужно было время, чтобы это осознать, отрефлексировать, проработать… Но этого самого времени и не было, и мягкие чужие губы так правильно сейчас ощущались на собственных, что Шастуну пришлось оставить анализ на потом, и, положив руки на чужую талию и мягко пройдясь большими пальцами по футболке со спины, он не спеша ответил на поцелуй, позволяя чужому языку остервенело хозяйничать в своём рту. Арсений будто куда-то торопится или чего-то боится, пытаясь прижаться посильнее, залезть языком чуть ли не в глотку, а пальцами нервно дёргает за кудряшки, что, на самом деле, не очень приятно. Но Антон не жалуется, а только пытается замедлить поцелуй, углубить, но сам же сдаётся, спустя пару попыток игры в нежность срываясь на несильные укусы за нижнюю губу. Они отрываются друг от друга только тогда, когда сердце бьётся так громко, что Антон даже не слышит сигналящую за окном машину. Он смотрит в осоловелые глаза Арсения напротив. У самого, небось, такие же, но шока в них, пожалуй, больше, чем возбуждения. — Ты… — Заткнись, — шипит Арсений и, набирая побольше воздуха в лёгкие, снова впивается в его губы. На этот раз Антон сразу отвечает на поцелуй, проводит языком по чужой губе и вновь прикусывает её, а потом прижимается губами, проталкивая язык глубже. Не разрывая поцелуй, Антон тянется к шторке окошечка и закрывает её практически со свистом. Арсения будто отпускают с поводка. Он жмётся ближе, оперевшись уже ладонями в стену по обе стороны от головы Антона, и напористо целует, прикрыв глаза. Шаст, конечно, мечтал о поцелуе с Арсением в своих розовых мечтах со срущими радугой единорожками, но такого напора явно не ожидал. Он вообще, честно говоря, не рассчитывал на этот поцелуй, но сейчас с уверенностью может сказать, что это в сто раз лучше того, о чём он мечтал перед сладкой дрочкой. Чуть сбавив обороты, Арсений перемещает свои руки на антоновские плечи, ведёт ими вниз, оглаживая грудь, задевая соски, а потом и вовсе запускает руки под футболку и проводит пальцами по вспотевшему торсу. Недотрах Антона даёт о себе знать, и по телу пробегаются мурашки, а в штанах становится тесновато. Арсений всего лишь дотронулся и даже не до члена, а Шаст уже готов кончить и растечься счастливой лужицей по полу. Но надо было взять себя в руки, намотать сопли на кулак и не быть нищенкой, которая испытывает оргазм просто от самого слова «секс». Антон зарывается пальцами в густые волосы, чуть оттягивая их и царапая короткими ногтями чужой затылок. Арсений отрывается от его губ и сразу же перемещается на шею, вгрызаясь в неё и оставляя яркий засос. — Блять! — вскрикивает от неожиданности Антон и хлопает парня по спине. — Больно же! — Ага. А ты как думал? Так легко и просто ничего не бывает, — Арсений дёргает бровью, снова смотря Антону в глаза, и оставляет мягкий смазанный поцелуй на губах, противореча своим словам, и спускается ниже, вставая на колени. От неожиданности Шаст аж закашливается, подавившись собственной слюной. Ёбаный пиздец, ну или другими словами, просто Арсений. — Я так понимаю, ты решил обкашлять этот вопрос, — усмехнулся Попов, ловко расстёгивая чужой ремень и пуговку на джинсах, а затем опуская вниз собачку молнии. Он поднимает глаза на Антона, а после зубами оттягивает резинку боксеров, спуская её вниз и задевая случайно-неслучайно носом кожу чуть ниже пупка. — Арсений, блять… — шипит Шастун, цепляясь руками за столешницу позади себя и наблюдая за разворачивающимся действом сверху вниз. — Я не блядь… — наигранно обиженно говорит Арс и, помогая себе руками, стягивает чужие джинсы с боксерами до колен, и Антонов стояк тут же хлопает по животу, а Попов проводит языком по всей его длине, чуть задерживаясь кончиком на уздечке. — А так и не скажешь… — отвечает Антон, стараясь не застонать. Арс тут же слегка щипает его за внутреннюю сторону бёдра, заставляя ойкнуть. Но в тот же момент Шаст откидывает голову назад, потому что Арсений обхватил губами головку и создал во рту вакуум, двигая головой вперёд-назад всего на пару сантиметров. Издевается, сука… Такие движения он проделывает несколько раз, с каждым толчком беря всё глубже, но темп не увеличивая, заставляя Антона нетерпеливо ёрзать, потираясь задницей о столешницу, и положить руку Арсению на голову, пытаясь хоть как-то ускорить его. Но Арс не поддавался, продолжая свои охуительные движения, только, сука, медленно. — Пожалуйста, быстрее… — не выдержав, выдавил Антон, снова запрокинув голову, но Арс лишь сжал его бёдра пальцами, не давая толкнуться, и продолжил свои размеренные, тягучие движения, прикрыв глаза. Так виртуозно сосать может только Попов, и Шаст обязательно пошутил бы на эту тему, если бы был в состоянии говорить. Арсений берёт всю длину, носом утыкаясь практически в лобок, задерживается на несколько секунд, и стонет, создавая вибрацию, а потом возвращается к головке и в очередной раз обводит её языком. И блядский боже, как Антону плохорошо от этого, и как ему отчаянно хочется положить руку на чужую лохматую макушку и сжать мягкие пряди, но он лишь сжимает до скрежета столешницу. Ему явно дали понять, какие правила у этой игры, и нарушать их и хочется и колется. У Антона закатываются глаза от наслаждения, и такими темпами он точно долго не продержится. В памяти всплывает их недавний квест и тот самый маньяк с топором, и Шаст нервно вздыхает, потому что даже эти ублюдские картинки в его голове не помогают. — Иди сюда… — со стоном произносит Антон, отрывая Попова от своего члена, и тянет его наверх, чтобы снова впиться в чуть опухшие губы. Арсений целуется поистине вел-ик-оле-пно, а вкус его губ отдаёт Антоновой смазкой, но Шасту ни капельки не противно. Собственный пук не пахнет. Или как там говорилось? Руки нетерпеливо лезут к арсеньевской заднице, и Антон с огромным наслаждением сминает кожу, получая поцелуи-укусы в ответ. Бляшка на чужих штанах поддаётся с трудом, но, пробормотав пару нелестных комментариев в её адрес, Антон всё же стягивает с Попова штаны, опуская их до колен. Под ними нет ни одного намёка на трусы. — Что за бунт против труханов? — хмыкает Антон, меняя их с Арсением местами и разворачивая его к столу передом, а к себе задом. В эту игру они могут играть оба, и какой бы сукой с манией контроля Попов ни был, к счастью, он позволяет ему это сделать. — Так удобнее, да и вообще, хорош пиздеть, я, вообще-то, жду, — Арс нервно хмыкает, выпячивая задницу, которую даже в плохо освещенном помещении можно сравнить с произведением искусства, явно намекая на то, чего именно он ждёт. Антон лишь усмехается, вставая позади мужчины на колени. Металлический пол неприятно холодит колени, но сейчас он не обращает на это никакого внимания, потому что взору открывается нечто поистине прекрасное. Арсюхина задница украшена родинками, и Шаст тянет чужую футболку вверх, намекая на то, что от неё пора избавиться, чтобы полюбоваться очередной россыпью созвездий на теле. Широкая мускулистая спина чуть напряжена, а лопатки, как бы противопоставленные этой картине, кажутся чересчур хрупкими. Арсений похож на ангела, у которого оторвали крылья. Антону хочется закричать во всеуслышание: «Посмотрите, это не человек, это же ангел!». Тазовые косточки чуть выпирают, и он, не противясь мимолётному желанию, со всей нежностью оглаживает их руками. Красиво. На всего Попова, в принципе, можно любоваться целую вечность. Он ведь одна ходячая (горячая) хорни-катастрофа. Но слишком долго мучить его затянувшимся ожиданием не хочется, да и Арс сам уже не даёт, притягивая Антона за волосы прямо к двум манившим половинкам. Антон на пробу касается языком меж чужих ягодиц, разводя их руками в разные стороны, чтобы освободить себе большую площадь. Изо рта Арсения вырывается слабый скулёж, а его рука, отведённая за спину, сильнее сжимает волосы на макушке. Антон обводит сфинктер по кругу, отрываясь только ради того, чтобы несильно укусить Арсения за левую половинку, оставляя небольшой след, который через пару минут уже исчезнет. На это он получает лишь слабое шипение вперемешку с тихим стоном. Шасту хочется слушать эти прекрасные звуки вечность, хоть он и понимает, что, учитывая их местонахождение, громче быть никак нельзя, как бы сильно ни хотелось. Язык скользит вверх-вниз по расщелине, иногда останавливаясь на небольшие укусы в мягкие булочки. Слыша довольные звуки сверху, Шаст толкается кончиком внутрь, начиная осторожно проталкиваться всё глубже. В школе отличников часто называли жополизами, но Антон с этим категорически не был согласен, потому что лизать жопы — это на самом деле прикольно и очень даже приятно. Особенно, когда чужая рука начинает подрагивать и отпускает твои волосы, чтобы ухватиться за металлическую столешницу. — Ты хочешь?.. — отлипает от своего занятия Антон, чуть переводя дыхание, — только у меня нет с собой презиков… — Я чист, — как бы невзначай отвечает Арс, оттопыривая задницу ближе к чужому лицу и явно намекая на продолжение. Антон понятливо хмыкает и вновь проходится языком по расселине, отстраняется и слегка дует на покрасневшую дырку, заставляя Арсения сжаться. — Я тоже чист. Так ты хочешь? — Да, но у нас нет смазки, а без неё… — Антону в голову сразу же закрадывается одна гениальная мысль, и он, осторожно поднимаясь, подходит к продуктам, доставая баклажку с подсолнечным маслом, — Антон, нет! — Арсений оборачивается через плечо и выглядит не очень заинтригованным такой находкой. — Да почему? — ну потому что действительно, а почему нет? Раньше, когда человечеством не была изобретена такая шикарная жидкость, как смазка, люди использовали масло, а Арс же манерами своими вполне за графа сойдёт. Не за того, который Дракула, разумеется. Хотя, судя по тому, как тот впивался в его шею, не стоило исключать и такой возможности. — Оно вонять будет! — аргумент, если честно, был так себе. Именно поэтому, довольно ухмыляясь, Антон возвращается к Арсению, целуя его в плечо. — И часто ты свою жопу нюхаешь, м? — ранил, ранил, убил. Арсений сдаётся, выдыхая в воздух нечленораздельные ругательства, из которых Шаст понимает только то, что его потом убьют. Масло не самая приятная вещь (по крайней мере, на ощупь), но сейчас об этом не хочется думать. Так же, как и о последствиях, ждущих Антона после того, как Арс заметит скинутый ими на пол пакет с булками, которые, конечно, рассыпались и теперь уж точно не были пригодны для дальнейшего употребления. Антон очерчивает пальцем вход, толкаясь на одну фалангу, и целует Арсения в область шеи, чуть прикусывая кожу, на которой завтра появится багровая отметина. Палец не без труда осторожно проходит дальше, и Шаст медленно начинает сгибать его, разрабатывая тугой проход. Арсений слабо скулит, сильнее хватаясь за стол, и выгибается, стоит Антону найти нужный угол. Второй палец скользит как по маслу и в прямом, и в переносном смысле этого слова, составляя компанию первому, чтобы тому не было так одиноко, естественно. — Давай уже, — со стоном шепчет Арс, начиная самостоятельно насаживаться на чужие пальцы, и тут же вскрикивает от внезапного шлепка по правой ягодице. Мучать Попова хочется лишь отчасти, которую Антон у себя в голове провозглашает садистской, но собственное возбуждение, находящееся без внимания всё это время, перебивает её, обещая, что ей когда-нибудь дадут волю. Третий палец входит одним плавным движением кисти, сразу надавливая на простату, от чего Арсений несдержанно стонет в голос, грозясь привлечь к начавшему ходить ходуном фудтраку лишнее внимание. Антон с большим сожалением вытаскивает пальцы, потому что на эту картину можно было смотреть вечность. Теперь он полностью понимает Винни Пуха с его входит-выходит, на всех уровнях. Приставляя к сфинктеру головку, он осторожно толкается лишь ей внутрь, ладонью закрывая чужой рот, из которого вылетает тихий крик. Держать себя в руках очень тяжело, и Шастун заранее награждает себя медалью за такое терпение. Но, когда Арс самостоятельно начинает осторожно двигать бёдрами ему навстречу, Антон уже не может. — Охуенно, — со стоном проговаривает Шаст, начиная медленно двигаться. Тугие стенки приятно обволакивают его член, и дай бог ему продержаться больше минуты, потому что возбуждение новой волной застилает сознание. Арсений под ним слабо скулит и подмахивает с каждым новым толчком. Антон давит одной рукой на чужую поясницу, заставляя больше прогнуться, а второй, отпуская руку ото рта, накрывает бедро, сжимает мягкую кожу, на которой отпечатываются следы его пальцев. Входит резко и грубо, каждым новым толчком почти полностью выходя, после снова полностью заполняя собой. Со столешницы летит очередная порция свежих овощей, но опиздюлиться за это Шаст успеет позже. Он набирает скорость, от которой им на пару сносит крышу, а Попов в его руках становится удивительно мягким и податливым, так что его приходиться начать придерживать поперёк груди. Арсений запрокидывает голову Антону на плечо, так что лохматая чёлка приятно щекочет подбородок. Шаст забывается, вытрахивая из чужого тела последнюю каплю рассудка, оставляя Арса лишь мелодично постанывать с каждым новым толчком прямо ему на ухо, разгоняя по телу приятную дрожь. Левая рука чуть спускается по чужой груди к паху, обхватывая недлинный, но достаточно толстый член Арсения и начиная резко дрочить, синхронно с собственными толчками. Чужой оргазм оказывается неожиданным, и стоит лишь Арсению излиться в Антонову руку, сопровождая это глухим стоном в ушную раковину, как Антон кончает от того, как Попов приятно сжимает его член, пуская по телу искры наслаждения. Антон едва удерживается на ногах, облокачиваясь на Арсения, что судорожно хватается дрожащими руками за стол, пытаясь удержать их обоих от нелепого падения на пол. Дыхание потихоньку восстанавливается в то время, как с огромным кряхтением Арсений отодвигает его в сторону, заставляя облокотиться на стол по правую руку от него самого. Шасту хорошо, даже можно сказать — пиздато, но его внезапно вырывают из приятной послеоргазменной неги. — Блять, Антон! — Арсений выглядит не просто злым — он явно в бешенстве, и хуй Антон сейчас сможет сообразить, в чём, собственно, проблема. Этого делать и не приходится, потому что Попов заканчивает свою мысль быстрее, чем он начнёт спрашивать: — Ты, сука, кончил в меня! Ау, блять, Шастун, надо сделать с этим что-то, блять… Осознание происходящего доходит не сразу, но, понимая весь тот масштаб раздутой Арсением проблемы, Шаст невольно усмехается. — Развернись, сейчас исправим, — Попов с недоверием бросает на него разъярённый взгляд, разворачиваясь снова к нему чуть покрасневшей задницей. Антон присаживается на корточки, разглядывая небольшие подтёки спермы на чужих бёдрах, и размашисто ведёт по ним языком. — Ты что собрался..? — Расслабься, — Шаст прислоняется губами к пульсирующей дырке, шлёпает Арса по бедру, на что тот послушно расслабляет мышцы, позволяя Антону с пошлыми и причмокивающими звуками начать высасывать из него собственную сперму. Спокойно поднимаясь на ноги, закончив свою работу, Антон разворачивает к себе лицом внезапно покрасневшего от смущения Арсения и целует его, оставляя белёсые капли на губах. И только в этот момент чувствует противный привкус масла во рту. — Бля, Шаст! — Арсений кривится и бежит к раковине, чтобы сплюнуть эту невкусную жижу, — ты… — Я забыл! — Мало того, что ты, сука, сначала кончил в меня, так теперь и отравить решил? — Попов злится, и это отражается на его дёрганых движениях и попытках запить отвратительный вкус масла водой из-под крана. — Ну прости, эй, ну, Арс… — Антон подходит ближе и кладёт руку ему на плечо, искренне сочувствуя, хотя его, между прочим, тоже постигла участь наглотаться долбаным маслом. — Пиздец, Шастун… — отшатывается от него Арсений, нервно вздыхая. — Моё нутро очень давно хотело попробовать так сделать, — пожимает плечами Антон, виновато тупя взгляд в пол, поправляя взъерошенные волосы и застёгивая ремень на штанах. — Твоё нутро меня пугает, — говорит Арсений, косясь на него, а потом так же быстро застёгивает джинсы и начинает хлопотать. Его резкие движения заставляют насторожиться, но Антона настолько размазало после такого охуительного секса, что его хватает только на то, чтобы усесться на стул и сделать вид, что он не спит, а медитирует. — Антон, ну сука, ну что ж такое-то, а? — стонет Арсений, даже не смотря в сторону парня. И стонет не так, как стонал ещё пару минут назад, а как-то обречённо и устало. — В какой момент жизни ты мозги где-то проебланил? — Да что ж ты к моей черепушке прицепился, — силясь разлепить глаза, отвечает Шаст. — Что опять не так? — Гриль надо отключать, а не просто на маленький огонь ставить. У меня не котлеты, а угольки теперь. А их можно было ещё в бургеры добавить и в холодильник. Это мог быть мой завтрак, вообще-то, — проговорил Арсений, выбрасывая котлеты в мусор, а потом начинает снова натирать жирную столешницу. — А это что? Помидоры? Ну, блять, Шастун… Они же лежали на столе, хули они делают на полу? Сложно было поднять? — В какой момент я должен был это сделать? — не выдержал Антон и резко поднялся со стула. — Когда ты мне сосал? Или, может, когда я трахал тебя? Арсений ещё несколько секунд зло тёр поверхность столешницы, а когда Антон уже собирался было сказать что-то примирительное, кинул тряпку в алюминиевую раковину, развернулся и, видно, еле сдерживаясь от того, чтобы взорваться, проговорил: — Иди домой, Антон. Я благодарен тебе за помощь. Спасибо. Хочешь, отдам тебе часть прибыли, только уйди уже. Сказать, что Антону было обидно — ничего не сказать. Он кинул в Арсения раздражённый взгляд, который тот принял, не отводя глаз, и вышел из фудтрака, даже не попрощавшись. Конечно, он понимал, что зря вспылил, но ведь Шаст тоже не железный. По Арсению было видно, что он сильно взбудоражен после произошедшего, но и сам Антон тоже был на эмоциях, и стоило ему только раздражённо зашагать прочь, как в душе поселилось точное чувство использованности и брошенности. В общем, как оказалось, два слишком эмоциональных человека на один фудтрак — это уже перебор. Наверное. Пожалуй, им стоило остановиться и не падать в омут с головой так вот сразу. Однако смысла думать, что надо было, а что — нет, сейчас уже не было. Отойдя от фургона метров на десять, Антон остановился, отлепил насквозь мокрую футболку от тела, создавая небольшую воздушную прослойку, а потом достал почти пустую пачку сигарет и закурил, впуская успокаивающий яд в лёгкие. Выпустив клубы дыма в воздух, он зажал сигарету в зубах и достал из заднего кармана телефон. Чудом он не выпал оттуда, и Антон готов благодарить за это всех богов. Хотя повербанк он всё-таки забыл, но тут же решил, что обратно за ним не пойдёт. Возвращаться сейчас к Арсению никак не хотелось. Надо остыть и переработать случившееся, потому что всё как-то слишком неправильно, быстро. На панели уведомлений красовалась пара пропущенных от каких-то неизвестных номеров и несколько сообщений от Эда, пришедшие около часа назад. Антон открыл их как-то машинально и пробежался глазами по строчкам.Эдик-педик
17:53
Ну, как там ваши фудТрахные дела?
Антона наполнило какое-то внезапное равнодушие. Он устало приподнял уголки губ чисто по привычке и ответил. Антон-гандон 19:05 Всё нормально, заебался. Только отправив, он понял всю двусмысленность своей фразы, но исправлять ничего не стал, убрал телефон обратно в карман джинсов, затянулся и направился домой. Пришёл час немножечко загнаться, попялить в стену и лечь спать, чтобы завтра быть как огурчик. Он даже не стал проверять свои остатки еды в фудтраке, завалился домой, запил водой вкус арсеньевских губ и пошёл в душ. Голова оказалась какой-то совершенно пустой, прокручивать в мыслях секс с Арсением вообще не хотелось. Антон уже не злился на него, не раздражался на его излишний педантизм. Он его даже в какой-то мере понимал. Все проявляют эмоции по-разному, Арсений, как оказалось, начинает агрессировать. В этом не было ничего такого, но легче от этого не становилось. Антон вышел из душа, потирая распушившееся кудряшки полотенцем, и взглянул на засветившийся телефон. Снова Эд. Шаст снял блокировку, тыкнув на сообщение, и прочитал:Эдик-педик
20:00
Арс принёс нам твой повербанк.
Был какой-то… не такой.
В общем, у нас с булкой много вопросов.
Антон-гандон 20:02 На всё отвечу завтра. Сейчас ложусь спать. Говорить Антон и правда ни с кем не хотел. Да и что он им скажет? Что они с Арсением посрались? А потом потрахались и опять посрались? Или, может, рассказать, как только начали налаживать отношения, а потом всё пошло по пизде? А может, и вовсе не пошло? Антон понятия не имеет, что делать дальше. Завтра же они с Арсением встретятся на рабочем месте, и надо будет как-то коммуницировать. Или просто молчать? Или делать вид, что ничего не произошло? Нет, вот этого Антон точно делать не будет. Не понятно, что на уме у Попова, но Шаст решительно не собирается делать вид, что сегодняшнего дня не существовало. Если он будет говорить с Арсением, то настоит на том, чтобы обсудить всё. Это будет гораздо лучше тупого молчания. Даже если Арсений пошлёт его на хуй после этого разговора. Включив какую-то нудную передачу по телеку, Антон уснул ещё до того, как село солнце, распахнув окно и впустив в комнату уже пахнувший летом воздух.***
Утро следующего дня оказалось на удивление бодрым. Антон принял новую поставку продуктов, разобрал свой холодильник в фудтраке, выкинул всё, что уже было непригодно для готовки, и заменил свежим. По залитой светом утреннего солнца дороге он доехал до площади и припарковался на своём месте. Арсеньевский фудтрак стоял, как обычно, неподалёку, и возле него уже толпилась кучка людей, спешивших на работу. Антон потихоньку начинает готовку, обслуживает клиентов и всё думает, что же ему делать и как себя вести. Вообще, он очень хотел бы просто подойти к Арсению, растолкать толпу возле его фудтрака и без стеснений спросить: «Какого хуя вчера было, и что мы собираемся с этим делать?» — да, именно так и никак иначе. Но это было невозможно, потому что Антон слишком ссыт сделать такой серьёзный шаг. И Арсений, судя по всему, тоже, раз даже не смотрит в сторону антоновского фудтрака. Хотя, может, он просто работает и не думает об этом? Может, он и вовсе забыл о вчерашнем конфликте? Может, для него произошедшее вчера не было никаким потрясением? Может быть, Антон сам себя слишком накручивает? Он запутался. Мысль о том, что всё это надо точно с кем-нибудь обсудить, укреплялась всё прочнее. И такой человек у Антона есть, даже двое, но… ведь это не только его дело. А что, если Арсений не захочет, чтобы кто-то без его ведома узнал о произошедшем? Ведь он имеет точно такое же право, чтобы не рассказывать, какое имеет Антон — рассказать. Они оба связаны теперь этим, и ничего не поделаешь. Шаст промучался этой мыслью целый день, изредка поглядывая в сторону Арсения. Им надо поговорить, но Антон совершенно не знал, как и о чём. Но, когда от Эда пришло сообщение о том, что они с Егором ждут его в восемь, он решил: «Будь, что будет!». Обслужив последнего клиента, закрыл свой фудтрак и направился в сторону арсеньевского. Не то чтобы прям с какими-то намерениями, просто через него можно было свернуть на короткий путь к эдовской квартире. Но чёрт (или не чёрт) дёрнул его в один момент, ничего не обдумав, подойти к окошечку чужого фудтрака и, поймав взгляд заворачивающего уже готовые бургеры в полиэтилен Арсения, сказать: — Я иду к Эду с Егором. Не хочешь со мной? Попов не отрывал от него взгляда несколько секунд. Он не спросил его ни о чём. Ни о том, зачем он идёт к Эду с Егором, ни о том, почему позвал его, ни о том, с какой стати вообще он решил, что он будет с ним разговаривать. Просто смотрел изучающе, без каких-либо эмоций на лице, а потом ответил: — Пять минут, — и скрылся где-то в глубине фудтрака. Сказать, что Антон был удивлён — не сказать ничего. Он подождал Арсения прямо возле той самой скрипучей двери его фургона, посмотрел, как тот запирает её ключами с дурацким брелоком, как спускается по железной лестнице и, кивнув Антону, медленно двинулся в нужном направлении. Шаст поравнялся с ним, и вот они уже идут молча, практически нога в ногу. Антону даже закурить не хочется, хотя если бы он шёл один, то наверняка бы выкурил одну-две сигареты. Но сейчас уже не хотелось. Достаточно было кинуть один взгляд на идущего рядом Арсения, который понял его практически без слов, согласившись пойти к друзьям вместе, и тоска по никотину исчезала. Антон усмехнулся, когда понял, что они наверняка сейчас выглядят как парочка, которая, сильно посравшись, идёт на приём к семейному психологу. Конечно, если бы так, то они шли бы к Кузне, но сути это не меняет. И ещё: за всю эту недолгую прогулку Шаст понял, что Арсений, видно, так же, как и он сам, нуждается в разговоре и тоже хочет всё прояснить, поэтому не выпускает свои колючки, а, наоборот, идёт на контакт. Это заставляло Антона выдохнуть и поверить в то, что у них с Арсом может быть совместное будущее. — Ого, какие мы разукрашенные… — присвистнул Эд, когда Антон вошёл в квартиру. Выграновский хотел было ещё что-то сказать, но, увидев Арсения, вошедшего следом за Шастуном, и осознав, видно, всю серьёзность ситуации, не стал продолжать. — И тебе привет, — выдохнул Антон и кинул взгляд на Егора, стоявшего рядом с Эдом и положившего ему руку на плечо. — У вас есть чего-нибудь покрепче? — подал голос закрывший за ними дверь Арсений, и лица друзей, кажется, вытянулись. Егор кивнул и ушёл на кухню. Разговор обещал быть весёлым.