***
Идти обратно в корпус всё же пришлось, Дженни обеспокоенно бегала по всей территории и когда нашла, отчитала по полной программе. Не глядя на соседей в комнате, Минхо даже переодеться не удосужился, сразу лёг в кровать, вырубаясь. Трёхчасовой сон и долгая истерика сделали свое дело. Ли даже забыл о раздражающем сопении Джисона, который где-то пропадал вчерашним вечером. Солнечные лучи сквозь окно падают точно на глаза, прогоняя сон. Ли пытается отвернуться и прикрыть глаза предплечьем, сонно мыча, но становится жутко неудобно. Поворачивается на бок, стараясь не открывать глаза, чтобы удержать уходящий сон, и с головой накрывается одеялом, обнимая скомканный конец. Пару секунд лежит неподвижно, но понимает, что спать больше не хочет, и со вздохом открывает глаза. Время 7:21, сорок минут до подъёма. Скинув с себя щит в виде одеяла, приподнимается. Минхо облокачивается на подоконник, потирая лицо и глаза, и зевает, немного рассеивая утреннюю сонливость. Оглядывает пустую улицу и чистое небо. Асфальт все еще был слегка влажным от ночного дождя — и это единственный след, который он оставил. Ощущение грязи после сна заставили Минхо принять ободряющий душ, чтобы хоть как-то скрыть своё недомогание. Сонливость пропала мигом, стоило Ли открыть дверь в душевую. К слову, она даже закрывалась и не была общей, в отличие от многих других лагерей. Его слуха достигли нотки, какой-то незамысловатой песни, которую кто-то пел себе под нос. По голосу Минхо, ужаснувшись, понял, что это был никто иной как Хан Джисон. Сквозь запотевшие стенки душевой Минхо смог разглядеть спину синеглазого. Его подтянутое и красивое тело вызвало у Ли восхищённый вдох и нездоровое желание любоваться им, кормя своего внутреннего перфекциониста. Голова кружилась от душного помещения и сильного запаха. Стоять без действий и смотреть, как по лицу, телу Джисона стекает горячая вода было плохим решением. Веки прикрыты от удовольствия, а сам он, видимо, даже не заметил внезапного гостя. У Минхо глаза на лоб полезли, после увиденного. Рельефные руки массировали кожу головы, с волос которой стекала белая пена. Мышцы лица полностью расслаблены и сам Хан определённо наслаждался процессом. Через прозрачную душевую кабинку, которая вовсе не спасала от неловких ситуациях, Минхо увидел всё, что только можно и нельзя. Щеки моментально покраснели, то ли от температуры воздуха, то ли от происходящего в помещении. Джисон боковым зрением заметил движение и резко оборачиваясь, начал громко материться. Минхо выбежал на улицу, судорожно наполняя лёгкие воздухом и желая поскорее забыть увиденное. Чтож, в душ он не смог сходить, а значит день обещает быть ужасным. В последнее время с ним происходит буквально круговорот событий, спектр разных эмоций, которые Минхо не испытывал никогда, бушует и заставляет сердце Ли совершать кульбиты. Влюбленность, длинною в год, внезапная поездка без любимого человека, целующиеся друзья... Только голого Джисона ему не хватало. Кажется, после лагеря, Минхо уже ничего не удивит.***
На тихом часу Хёнджин зовёт его поговорить. Минхо по глазам видит — тому стыдно за вчерашнее. Только вот Ли стало откровенно всё равно после инцидента утром. Он старался не встречаться с Ханом взглядами и игнорировать образ обнаженного тела в своих чертовых мыслях. Хёнджин делает глубокий вдох и произносит короткое: — Прости. Минхо хочется рассмеяться ему в лицо, мол, ты что, издеваешься? А с другой стороны понимает, Хван ни в чём не виноват. Поэтому Лино поднимает глаза и хочет увидеть обычного, самодовольного Хёнджина, но вместо него видит искренне грустное лицо и направленный в пол стыдливый взгляд. Стало не по себе, а Хёнджин, набравшись смелости, продолжил: — Я не думал, что это произойдет быстро и прошу тебя простить меня. — речь Хёнджина была заторможенной и нечёткой. — Не извиняйся, всё нормально, — наконец подал голос Минхо, Хван моментально оживился. — Нет, не нормально! Ты вчера убежал куда-то, а сегодня весь такой... — он запнулся, подбирая слова. —..мрачный. — Хван опять замолчал. А через минутную паузу продолжил: — Послушай, Лино, я так понимаю, что дело не только во мне и Ликсе. — Минхо затаил дыхание: неужели заметил? — Я так хочу вернуть нашу прошлую дружбу. Минхо, пожалуйста, не скрывай от меня ничего! — Хёнджин просил более, чем искренне, что Ли ощутил укол вины. — Ты же знаешь, я всегда пойму тебя и всегда буду на твоей стороне! — Хван выдавил из себя что-то похожее на улыбку. Вышло у него криво. — Я не обижаюсь на вас с Феликсом, наоборот, это классно, вы теперь можете не скрывать друг от друга свою... любовь. — Минхо старался всеми силами дать Хёнджину понять, что помощь ему не нужна, он сам со всем справится, он сильный, самый сильный и... — Просто... Это было неожиданно. Ещё и Сынмин не приедет... все накопилось, вот я и ушел вчера. — Ох, так и знал. Мне очень жаль... — Не стоит. — сразу остановил его Минхо. — Получатся, Джисон останется с нами жить до конца смены? — решил спросил Лино, надеясь услышать отрицательный ответ. — Получается, что так. Но ты не переживай, он не плохой парень. Думаю, вы даже сможете подружиться! — Не знаю. Он странный. — Я тоже так думал, — произнёс Хёнджин, вспоминая первый день знакомства с Ханом. — Не, он нормальный. Попробуй с ним поговорить, а то грызётесь, как собаки. Минхо усмехнулся. Говорить с Джисоном, очевидно, он не собирался, особенно после увиденного в душе. Во первых, Ли будет очень неловко смотреть ему в глаза, а во вторых... Во вторых, Джисон, вообще-то, его бесит. Очень раздражающий тип, абсолютно не входит в критерии хорошего друга для Минхо. Первое, чем недоволен Лино, это чертов чехол для гитары, занимающий достаточное пространство в небольшой комнате на четверых. Второе — Джисон тот ещё бабник. Флиртует с незнакомыми девушками, будто каждая принадлежит только ему. Третье — он Хан Джисон. На этом всё. Однако, в то же время, Минхо до жути было любопытно, кто же такой синеглазый и носит ли он линзы, ибо цвет его глаз слишком яркий. Оставив свои размышления на потом, Лино идёт за Хенджином в комнату, встречаясь взглядом с обеспокоенным Феликсом. Блондин буквально налетает на входящего Минхо, сжимая маленькими ручками его тело и шепча на ухо тихие извинения. Рыжему хотелось заплакать, теперь он взаправду испытывает вину. Он неуверенно обнимает Феликса в ответ, замечая боковым зрением Джисона, который откровенно пялился на них. От неловкости момента, Минхо отпустил Ликса и лёг на свою кровать. В этот раз парни вели себя до жути осторожно и тихо, Ли удалось заснуть.***
Тепло, нежно разливающиеся по щеке, приятно ощущалось, словно ангел решил спуститься с небес и поцеловать его, подарив умиротворение. Минхо не хотел открывать глаза, это получилось совершенно случайно, о чём он сразу же пожалел. Вместо ангела, на краю его кровати сидел никто иной, как Хан, чёрт его дери, Джисон и невесомо гладил его щеку. Лино вскочил с кровати, стукаясь головой об изголовье. Синеволосый рассмеялся, не до конца оценивая серьезность всей ситуации. — Ты чё делаешь? — выпалил Рыжий, потирая больное место. — Ты милый, когда спишь. Извини, не удержался. Минхо чуть воздухом не подавился. Да кем этот Джисон себя возомнил? — Ты конченный, знаешь об этом? — Сочту за комплимент! — хохотал парень, а у Лино все бомбы внутри взрывались. — Пошёл нахуй с моей кровати! Своей не хватает? — выкрикнул рыжий, сталкивая Хана с постели. — Добился своего, значит, будешь мне глаза мозолить все две недели, а теперь и кровать мою пачкаешь? — А этот Сынмин не приедет что-ли? — Джисон слезает со спального места соседа, перескакивая на своё. — Заткнись! Ты ничего не знаешь! — Поэтому и спрашиваю. С тобой вообще невозможно ни о чём поговорить. — с разочарованием ответил Джисон, оставаясь всё это время спокойным. — Нам не о чем говорить. — Но почему? Что я сделал не так? — Всё! Ты портишь мне отдых с друзьями! —сказанное было похоже на глупое отправдание, чем на вескую причину, Минхо понимал это. — Каким образом? Я даже в комнате вашей не на постоянной основе тусуюсь. В чём проблема? — Я не знаю. — у Лино уже не оставалось сил перекрикивать Джисона. Тот давил на самые слабые места и Ли даже задумался над его словами. — Тогда может попробуешь для начала не ненавидеть меня? — с теплой улыбкой произнес Джисон. Ли сдавленно кивнул, но Хан продолжил: — Обещаешь? — Обещаю. — Минхо жалеет о сказанном почти мгновенно, потому что парень открывает глаза, медленно переводит удивленный взгляд на него, и Ли отчетливо видит в морских радужках, дрожащее в настоящем сопротивлении с разрастающейся радостью открытое сомнение. Идиот... Какой же Минхо идиот... Он удалился из комнаты в неизвестном направлении, ему жизненно необходимо побыть одному, без людского внимания. Сидя на трибунах, Лино хотелось закурить, однако солнце ещё не думало сходить с неба и оголяло намерения парня. Минхо пообещал не ненавидеть Хана, это было сильным решением. Он, честно признать, никогда и не испытывал как таковой ненависти к соседу. Лишь презрение, переходящие в агрессию и беспокойство о его месте проживании, но после звонка Сынмина поводы ненавидеть Джисона пропали вовсе. И Лино не впервые задумывается, что ему стоит вести себя дружелюбно, ведь это лагерь, здесь люди на две недели, больше таких не встретишь, но назойливый Хан и его милые щечки совсем как у белки или хомяка, заставляли Минхо забыть о социальных навыках и общаться исключительно со своими; ну, может ещё с ребятами из своего корпуса, они казались неплохими. Вечером того же дня, сидя в беседке и слушая рассказы людей из отряда о прошедшем дне, Ли кушал ватрушку, запивая сладким кефиром. Самому разглагольствовать у него не было желания и сказав короткое "классный день", Минхо окунулся в социальные сети. Полевой цвет уже давно закрыл лепестки с приходом ночи, но это не мешало тягучему цветочному аромату витать везде и всюду. И вечер вроде как и стабильный, Лино даже постепенно расслабился, не ожидая подлостей от судьбы, что опять так внезапно их преподнесла в виде Джисона, проходящего с гитарой в руках. Он садится перед всеми, осторожно настраивает, будто гладит, инструмент и начинает играть. Первые аккорды кинжалом вонзаются в сердце, выбивая из Минхо жизненные силы. Дуновение ветра колыхнуло джисонову челку, а в его глазах на секунду растворился пламенный свет. — Каждый сантиметр твоего тела станет километрами между нами, — мягкий голос поёт больные строчки, облитые огромным количеством минхоновской крови. Шипами алой розы строчки песни впиваются в тело, а тернистый венок, сплетённый из множества воспоминаний давит так, что глаза застилает кровью. — Скажи мне эти три слова, что ты так давно хотела. Давай останемся друзьями? Лицо Джисона озаряется включенными фонариками детей из отряда, которые отчаянно подпевали Хану, затмевая такой прекрасный, нежный голос. Минхо смотрит куда-то сквозь парня, воспоминания крутятся, как плёночные, быстро меняясь друг с другом. — Я напьюсь, я сильно напьюсь, я так хочу позвонить тебе, но пожалуй воздержусь. Я ненавижу твоих бывших, ненавижу настоящих, ненавижу твою глупую собаку, но почему всё ещё люблю тебя? Хёнджин прижимает к себе одной рукой Феликса, а другой переплетает с ним пальцы и поёт над ухом, Минхо хочет порадоваться, но продолжает шептать слова до боли знакомой мелодии. — Я всё ещё люблю тебя. — казалось, он рвет эти струны совершенно их не жалея. Ли неотрывно смотрел на Джисона, даже не задумываясь о том, что тот тоже глядел на него, пропевая злосчастную строчку и это, какое совпадение, единственное, что вывело Минхо из транса. Они спели это одними губами, смотря в глаза друг другу, не задумываясь над смыслом происходящего. Ниточки душ соединились и они оба почувствовали родство между собой. Лино позабыл о прошлых несостыковках, закопал глубоко под сердце излишнию ненависть. — У тебя там давно уже своя жизнь, у тебя друзья там, наверное, новый парень. С кем ты тусуешься на выходных, я вторую неделю один по району гуляю. От въевшихся в душу строчек хочется кричать, остановить Джисона и разломать его гитару к чертям. — Давай останемся друзьями, тебе легко говорить, как можно дружить с тем, кто из головы, блять, не вылезает! — Ли сам не заметил, как начал петь вместе с остальными. Он просто смотрел в пустоту, сквозь фонарный свет, сквозь эту жизнь. Звёзды сыпались с неба градом, Минхо рассыпался с ними. — Ты разбила сердце пацана, сердце пацана, я тебя ненавижу также сильно как люблю. Еще один стакан, всего один стакан и я тебе позвоню, — голос Хана был нежным переливчатым, местами надрывный из-за эмоциональных строчек. Джисон выглядел таким живым, таким красивым, словно он забрал эмоции всех людей на планете и вкладывает их в песню. — Давай, мы будем говорить как настоящие друзья: "Ало, привет, ну как дела?" Ничего не изменилось с тех пор, как ты ушла. Ну как там твоя псина? Я все еще люблю тебя. Минхо вновь открывает рот и поёт вместе с ним: — Каждый сантиметр твоего тела станет километрами между нами. Скажи мне эти три слова, что ты так давно хотела. Взгляд небесных глаз устремлён прямо в изумрудные, а губы произносят последнее: — Давай останемся друзьями. Наконец, всё кончилось. Ребята молча сидели и словно бы думали о чем-то. Небо над их головами нависало прозрачным чёрным куполом, под которым примостились светляки-звезды. Казалось бы, каждую из них можно взять рукой, если дотянуться — настолько небо было ясным. Тишина не продлилась и десяти секунд, как подростки начали аплодировать, подходить к Хану и хвалить его. Лишь Минхо остался сидеть с пустыми глазами, постепенно осознавая происходящее — он только что спел песню, которая раньше была тесно связана с Сынмином. Он не думал о самом Киме все минуты звучащей мелодии, лишь воспоминания прокручивались в голове. Минхо в прямом смысле восхищался талантом Джисона, хотя сутки назад не хотел даже видеть его. Он быстро сменил свое мнение через какую-то там песню и это было плохо. Очень плохо, ведь теперь он может легко привязаться, а как правило, всё, что было в лагере — остаётся в лагере. Если раньше данная фраза звучала пусто и глупо, мол, в 21 веке живём, всегда есть интернет и тому подобное, то сейчас Минхо стало поистине страшно. Нет, он не сможет выполнить обещание, данное Джисону. Он не может относиться к нему с теплотой, потому что слишком мало времени. Стрелки часов, летящие со скоростью света издевались над парнем, громко смеялись и пинали того из стороны в сторону. Минхо всей душой ненавидит свою беспомощность. Кажется будто он открыт на всеобщее обозрение. Будто висит пригвождённый к доске для дартса. Будто лежит как главное блюдо на праздничном столе. Будто каждый вокруг может видеть его насквозь. Будто его можно читать как открытую книгу. Будто все видят то, чего не видит он, замечают каждую ошибку и движение. Ему иногда кажется, что кожу покалывают взгляды невидимых наблюдателей. Когда он находится рядом с человеком ему вечно мерещится, что тот сверлит его взглядом. Поэтому сейчас он вновь сбегает в корпус обдумывать происходящее. Минхо греет руки о кружку, немного дует на чай и пьёт немного. Ли по привычке ест чай с молочным шоколадом. В комнате снова никого, что радовало. Холод пронзал тело почти насквозь. И не то, чтобы Минхо был восприимчив к отсутствию тепла, но сейчас это словно разъедало изнутри. Особенно, если учитывать тот факт, что на улице стоит невыносимая жара. Минхо сильнее сжимается от неприятного ощущения изнутри и закрывает глаза. Было страшно. Ли хотелось бы, чтобы мысли не посещали его голову и он мог продолжить веселиться, но направить свои мысли в нужное русло не выходило - это делало лишь хуже. Почему Джисон появился в его жизни? Почему к нему тянет, но одновременно и отталкивает? Множество вопросов, темный коридор, свет в конце которого вовсе не видать. А ещё Минхо хотел курить. И именно поэтому он терпел до отбоя шум от соседей, недавно пришедших в комнату, терпел присутствие Джисона, от которого тревожность повышалась, как и желание засунуть несчастную сигарету в рот. Прохладный ночной ветер обижал. Из-за озноба Минхо, одетый в тонкую футболку, уже пожалел о недавнем ругательстве на жару. Лино зажал сигарету между указательным и средним пальцами, охватывает губами, потом — затяжка и выдох дыма. Никотин сразу проник в лёгкие, вырывая из горла лёгкий кашель. Постепенно страх уходил, сменяясь на привычную апатию и Минхо, ещё немного постояв на свежем воздухе, ушел обратно в комнату, накрываясь одеялом. До полнолуния неделя.***
— Хан Джисон, Ли Минхо, Хван Хёнджин и Ли Феликс, бегом ко мне! — крикнула Дженни, призывая к себе недавно проснувшихся ребят. Те недовольно подошли к вожатой. — Я же просил называть меня по другому. — сквозь зубы процедил Ли. — Ладно, прости, забываюсь. У меня к вам поручение. — четыре пары глаз уставились на неё с поддельным интересом. Минхо хотел спать, поесть нормальную еду и курить. — Каждый отряд должен придумать по три выступления. Девочки уже что-то готовят, к остальным я тоже подойду. Вы сможете что-нибудь исполнить? Песню, танец, не важно. Главное, эффектно, чтобы наш отряд был самым лучшим. — уверенно говорила Джении, будто учила речь с самой ночи. Глаза Хёнджина загорелись, а Минхо свои закатил. — Ты хочешь, чтобы Техён похвалил тебя? — облокотившись на стену, посмеялся Джисон. — Нет! Тоесть... Не важно, в общем, вы поняли, что от вас требуется. Не подведите меня. — с этими словами девушка удалилась. — Давайте исполним red lights! Мы нагнём этот лагерь! — воодушевленно говорил Хёнджин, Феликс в поддержку ему кивал. — Неплохая идея, я не против. А что такое... ред лайтс? — спросил Хан. — Это танец, про который они говорят ещё с пелёнок. — устало ответил Минхо. — Он охуенный! Лино, ну пожалуйста, ты же знаешь хореографию, мне Феликс уже всё рассказал, — с хитрой улыбкой взмолился Хёнджин. — Ладно. Хёнджин начал хлопать ладонями, как ребенок: — Спасибо! Ты лучший! Ли театрально закатил глаза. — Извините, а что делать мне? — напомнил о себе Джисон. Хван моментально ответил: — Ой, Лино, можешь помочь выучить ему хорягу? — вновь взмолился Хёнджин. — У меня есть выбор? — Спасибо! Лино, я тебя обожаю! — посылая воздушный поцелуй, Хёнджин, приобняв Феликса за плечи, ушел в комнату, оставляя Хана и Ли вдвоём. Минхо хотел умереть. Замечательно, теперь ему придется учить Джисона не приличному, по его мнению, танцу. А самое страшное, что хореография там для двоих и судя по всему им придется танцевать это вдвоем. Хан не знал, на что идёт и это единственное, что забавляло. — Когда начнём учить? Выступление уже сегодня. — подал голос рыжий. — Сегодня? А я успею? — Если начать сейчас, то возможно. — Тогда идём. Вообще-то Минхо думал, что Джисон будет говорить о тихом часу или о другом безлюдном времени. Но, видимо, его совершено не смущало чужое внимание, так что парни отправились на трибуны, расставленные вокруг огромного танцпола. Маленькая колонка, взятая из дома, пискнула при включении и Лино включил песню, вставая перед Джисоном, сидящем на трибунах. — Только обещай не смеяться. — предупредил Минхо и начал первые движения телом. От этого у большинства проходящий мимо людей на секунду случился ступор — этого они точно не ожидали. Но потом... впились глазами в внезапного танцора. Тело изгибалось, следуя зову изнутри своего хозяина. Каждый взмах кистью точно под бит, будто Ли живёт этой песнью. Живёт этим танцем. Движения рук, шаги, изгибы тела — все казалось каким-то рассказом о свободе, что отчаянно желала душа носителя. Оно не соблазняло намеренно, но... провокационные движения бедрами и жесты просто не оставляли зрителям выбора совращая и очаровывая. Джисон невольно сглотнул, впиваясь глазами в своего мучителя. Чьи жесты и движения влекли к себе, подчиняли и заставляли желать. В голове испуганной птицей билось желание подойти и просто предложить себя. Стать наградой победителю его сердца. Будто подчиняясь внутреннему порыву, Минхо делал волны телом, которые придавали танцу еще более провокационный облик. Теперь уже глаза Хана не пожирали танцора, они молили его овладеть ими. Связать этими руками, подчинить себе и разложить на любой возможной поверхности. Танец прекратился изящно и непредсказуемо: Лино схватил себя за шею и резко опустился на колени, прикрывая глаза. Джисон восхищённо хлопал ладонями. На его лице не была усмешки, только искреннее изумление. Хан никогда за свои шестнадцать не влюблялся. Не было у него бабочек в животе из-за одноклассниц в школьных юбках, не было желания целовать кого-то и прятаться за школьными гаражами, как делали другие. У Джисона не замирало сердце из-за чужого смеха или касания, не прерывалось дыхание из-за пересеченных взглядов, не хотелось играть песни нервов на гитаре. Но он влюбился в танец Минхо. В огненные, вьющиеся волосы, в изумрудные пламенные глаза и в стройное, подтянутое, изящное тело. В музыку, что так сильно сочеталась с танцором, в соблазняющие движения... Лино идеален. Холодный, пронизывающий взгляд, за которым скрывается импульсивная натура парня. Его хотелось заполучить, заставить довериться и присвоить себе, убить того злочастного Сынмина, из-за которого глазки Минхо были такими печальными. У Хана внезапное, совершенно не запланированное желание сделать Лино счастливым, слышать его смех, а не терпеть усталую кривую улыбку, трогать мягкие на вид волосы и долго долго смотреть в глаза, цвета елового леса. Он думает, это ненадолго, всего лишь влечение, которое после уезда домой затмится учебными проблемами. Отдышавшись, Минхо садится рядом, убирая со лба взмокшую чёлку. — Ну как? — спрашивает он, тяжело вдыхая и выдыхая воздух. — Это было нечто... — А то! Хёнджин вон сколько трудился над танцем, я его еле выучил. — сказал Минхо, немного усмехаясь. — Ну что, приступим? Джисон громко сглотнул, осознавая, что сейчас он будет прикасаться к этому телу, ведь, как говорил Хван, танец для двоих, в нём должна быть страсть и чувства, иначе ничего не выйдет. Поэтому он поднимается с трибун и повторяет за Лино всё. На припеве много прикосновений, очень много. Джисон сам того не понимая, танцует доминирующую позицию и ведёт рукой по телу Минхо, затем легонько сжимает шею, а потом опять прыжок. Учили они долго, Хан успел выдохнуться, но с Ли хотелось танцевать ещё и ещё. На тихом часу стало легче — посторонние глаза больше не смущали. На втором припеве лица слишком близки друг к другу: Джисону это нравится. По Минхо невозможно понять, что он чувствует, он слишком проникся своей ролью в танце, будто это был вовсе не Лино. Невидимые цепи, которыми Хан притягивал к себе Минхо звенели в голове, как и первый звоночек о том, что пора бы заканчивать с такими опасными играми, Хан Джисон, это хорошим не закончится, однако он продолжал смотреть на рыжего и танцевать в точности зеркально ему. Синеглазый быстро учится, Ли порадовался, что не пришлось слишком долго возиться с ним. Готовый результат пришлось показывать Хёнджину и Феликсу, из-за которых в итоге они ещё час прогоняли всё снова и снова, пока не вышло идеально. К вечеру, плотно поужинав, парни сидели на трибунах одетые и собранные вместе со всем лагерем. Черные джинсы и красные футболки, которые еле-еле удалось найти, на парнях смотрелись до нельзя красиво, они будто вышли из фильма, каждый из них выделялся чем-то своим и дурманил разум. Девочки не тихо шептались, повышая самоуверенность Хёнджина, который в свою очередь подбадривал остальных. Он точно знал, что этот танец останется в памяти у каждого смотрящего. Хван специально подговорил Дженни поставить Джисона и Минхо с ними танцевать. Они были как огонь и лед, и даже больше — они были как свет и тьма во вселенной, каким-то образом переплетенные, чтобы создать идеальную пару. Тишина возбуждает, дыхание в начале песни ещё больше. Хёнджин закрывает глаза, с первой строчки сразу открывая их, смотря лишь на Феликса. То же самое делает и Минхо. Главная изюминка в танце, без чего невозможно обойтись — зрительный контакт. Тело начало жить своей собственной жизнью, а парень, будто захмелев, как от одуванчикового вина, которое в жизни не пробовал, совершенно потерял голову. Он полностью отдался во власть плавной, горячей музыки. Минхо остановился после своей партии, вставая в стойку, пытаясь выровнять дыхание, но этому помешало теперь уже не его собственное сумасшествие, а зрелище перед глазами. Джисон плавно двигался в такт мелодии, которая походила на нечто, под что влюблённая пара признаётся друг другу в танце, открывая самые обнажённые чувства. Музыка не торопилась, обволакивая ту странную атмосферу, повисшую в комнате, которой оба оказались заворожены. В какой-то момент, незаметно для Лино, Хан оказался совсем близко. Бледная ладонь, подобно бутону белой розы, развернулась перед его лицом, приглашая в это тягучее чувство окунуться с головой."Ты ведь знаешь, я никогда не оставлю тебя в покое".
Весь пыл от стремительной мелодии улетучился, остался лишь трепет, покрывавший душу парня инеем. Кончики пальцев покалывало от ощущения чужих прикосновений, а в груди будоражащее чувство волнами сносило остатки здравомыслия. Казалось, Джисон залез ему прямо под ребра и творит там беспредел. Прохладная ладонь левой руки обжигала сквозь одежду талию ледяного парня, создавая ещё больший ураган в душе партнёра по танцу. На пятом повороте, в который их закрутил Минхо, между ними совсем не осталось пространства. Чужое дыхание казалось слишком горячим. Музыка приглушилась будто по мановению невидимого наблюдателя. Все чувства обострились, но не так, как происходило на трибунах. Джисон казался таким эфемерным, что Минхо испугался. Он резко, но так, чтобы не столкнуться лбами, прислонился к чужой голове, и слова сами вырвались из его груди, практически минуя горло — настолько они хотели быть произнесёнными. — Скажи моё имя. Хан не может отказать. — Минхо... Минхо Минхо Минхо, черт, детка, ты прекрасен. Они продолжают танец, а внутри всё кипит, обжигает, заставляет тянуться к противоположному телу напротив. У Лино все чувства разом нахлынули и он вкладывал их в танец. Видел, как Хёнджин делает тоже самое с Феликсом, на что тот так доверчиво поддается... С Джисоном иначе. Между ними было ровным счётом ничего, лишь в танце разгонялась непонятные страсть и желание. Жажда быть друг у друга, которую Минхо постарался закопать при звучании последней строчки, последнего аккорда, последнего танца. Дальше всё, как в тумане. Тяжёлое дыхание, громкие аплодисменты, широкая улыбка Хёнджина, а затем темнота и ужасный звон в ушах.