***
— Ли Минхо... Что побудило вас посетить такое место, как психологическая клиника? — Друг посоветовал. — И как он аргументировал свой совет? — Заметил новые шрамы. Невысокий мужчина средних лет еле заметно повёл бровями и что-то черкнул в своем блокноте. — Он знает причину их появления? — Догадывается. — А вы? — он перевёл взгляд на глаза Ли, пытаясь прочитать что-нибудь в них. — Что я? — Вы знаете причину? — Да. — Готовы рассказать? — Нет. Сумерки осеннего вечера беспомощно окутывали никогда не засыпающий мегаполис. Холодный ветер задувал в уши и норовил простудить их, пока одинокий парень возвращался с учебных пар, пусто смотря себе под ноги. Центр Санкт-Петербурга в прошлом году казался настолько перспективным местом для жилья, что Минхо и представить не мог свою предстоящую великолепную студенческую жизнь. Каково было его разочарование, когда по приезду в северную столицу России он ощутил не запах новой жизни, а депрессивный эпизод с кучей антидепрессантов в шкафу и еженедельные походы к психотерапевту. — Минхо, это вы? Проходите, — с той же улыбкой, что и в первый раз приветствует Со Чанбин, — он же лечащий врач Ли. — Как ваше настроение? — Я готов рассказать всё. На второй сеанс он решился не сразу. Почти через неделю, после первого. — Насколько сильно вам было плохо в тот день? И физически, и ментально. — Я почти сжёг все свои стихи, посвещенные одному важному человеку. — Вы говорите, что и раньше замечали их гомофобные взгляды на жизнь. Тогда что сподвигло вас на откровение? — После... последней ночи лагеря у меня остались следы на теле. Мать их заметила и начала допрос. У меня не было сил отрицать. — Человек, что оставил вам их был старше вас? — Я не знаю... Вроде нет, мы одногодки, если не ошибаюсь. — У вас была сексуальная близость? — Да. Тоесть нет. Не совсем. Он скорее... — Удовлетворил вас? — со спокойным лицом продолжал задавать вопросы психотерапевт. — Почти, я не успел... Если вы понимаете о чём я. — А он хотел этого? Как думаете? — Я не знаю. Он очень сложный и непонятный, при каждом шаге ко мне или действий с моей стороны он сбегал. — Вы разговаривали с ним на эту тему? — Мы в принципе очень мало разговаривали. — Физическую близость, как я понимаю, вы тоже не обсуждали. — Да. — И что вы знаете о нём? Минхо вздохнул. — Он любит играть на гитаре, слушает "нервы", скрывает свои эмоции и... И он обниматься по ночам любит, наверное. Чанбин поджал губы, записывая опять что-то быстро в блокнот. — А он что знает о вас? — Ох, многое! — нервно усмехнулся Ли. — Я ему историю своей жизни рассказал и даже шрамы он мои видел. — Вы доверяли ему? — Я... Наверное да. — А сейчас? — Что, сейчас? — Сейчас это доверие не пропало? — Думаю... Я не знаю, честно, очень сложно разобраться, не могу говорить пока об этом. Чанбин коротко кивнул и отпил из чашки крепкий чёрный чай. — Минхо, понимаете, я надеюсь, что вы когда-нибудь сможете полностью поделиться своей историей об этом молодом человеке, а пока у меня складывается впечатление, что вас обоих не интересовала личность друг друга. Судить не мне, вы лучше знаете, но посмотрите сами: вы же любимый цвет его назвать не сможете, что уж говорить о полноценном доверии с его стороны. Вам нужно было поговорить в последний день, однако я знаю, что наверняка у вас были попытки и скорее всего, этот человек отвергал их. — Так и есть. Он всегда отвергал меня.***
Дождь, капающий на куртку и обливающий одинокай силуэт продолжал накапливаться и накапливаться, превращая тряпичные кеды в испорченную, грязную обувь. Машины быстро проезжали, больно сверкая фарами в глаза и смешиваясь с шумным звуком дождя. Наполненный город немного опустел из-за погоды, однако общественный транспорт никогда не отдыхает. В глубине подземного входа в метро, Минхо садится в нужный вагон, расслабляясь и не мучаясь от мокрого холода. В черном блокноте с котятами появляется новая запись. 23 сентября. Здравствуй, Сонни, сегодня увидел тебя во сне, это было просто незабываемо, мои чувства к тебе увеличиваются каждую секунду. Кажется, сегодня была лучшая ночь за последнее время. Ты просто чудесен. Я так люблю тебя, очень люблю тебя, Сонни. Очень хочу увидеть тебя или хотя бы твое сообщение. Это будет лучшим событием. Сонни, я не хочу забывать тебя и те чувства что я испытываю к тебе. Я безумно люблю тебя, сделаю всё, что в моих силах чтобы доказать тебе свою любовь и получить одно твоë сообщение. Л.М. Закрывает блокнот и откладывает в портфель с промокшими тетрадями. Конспекты придётся переписывать, черт. А в душе всё так-же пусто и больно, словно появившаяся в конце лета дыра разрастается до огромных размеров. В телеграмме ноль уведомлений, а чат со статусом "был давно" светит последним сообщением: "мне сейчас не до этого, Минхо, я потом напишу" И затем бесконечное ожидание, смирение безысходность.***
— Когда вы осознали влечение к своему полу? — В 14 или 15 лет, точно на помню. — Тяжело было принять? — Нет, в моём окружении был друг, который с ранних лет кричал о своей ориентации, так что я не особо удивился. — Как вы пришли к выводу о своей влюблённости в... Джисона же, да? — Да. Мне не впервые осознавать свое отношение к человеку, поэтому это было... не трудно. А у него походу проблемы с этим. — Вы так считаете из-за постоянных побегов? — А как же! Я живу с двумя друзьями, которые состоят в отношениях, мне ли не знать, что поведение Джисона было вообще не правильным. — Вы правы. У него, судя по вашим словам, травмирующий опыт в отношениях или вовсе его отсутствие. — Скорее второе, он даже целоваться не умеет, — фыркнул Минхо. Чанбин внушал доверие и работал так профессионально, что Ли на третьем приёме спокойно общался в привычной манере и не закрывался, понимая, что иначе ему не смогут помочь.***
По приезду домой, мать, узнав о нездоровом влечении сына, устроила скандал с отцом, который откровенно не решает конфликты без применения силы. Этот день Минхо запомнит навсегда. Как с застилающими кровью глазами и перебитым телом бежал к Хёнджину, не в состоянии находится с людьми, что бессовестно назывались его родителями. Тот, привыкший к частым побегам из дома Ли, ужаснулся, ибо подобных случаев ещё не было. Выбора не оставалось, кроме как этим же вечером улететь в другой город. Билеты взяты на 5 сентября, пока на улице не прошло первое и Хван, созваниваясь с Феликсом, объясняет вкратце произошедшее. Просит быстро собрать все необходимое и ехать в аэропорт менять билеты. Минхо, без единой собственной вещи кроме наушников и телефона, тонет в свободной толстовке Хёнджина и великоватых джинсах. Он просит лучшего друга забрать котов у Сынмина и тот не может отказать. Полёт он почти не помнит, как и заселение в трёхкомнатную квартиру, купленную родителями Хвана несколько лет назад. А затем колледж, кошачье кафе, в которое он устроился работать, неотправленные сообщения и недописанные стихи. 29 сентября. Здравствуй, Сонни, я уже даже привыкаю жить без тебя, привыкаю к состоянию. Когда просыпаясь после 4х часового сна, снова появляются чувства тоски, разочарования и отчаяния, болят глаза и ты снова начинаешь всё сначала. Воспоминания и свитер, оставленный тобой — вот что помогает мне скрыться от своих проблем, пусть даже и ненадолго. Как жаль что ты не читаешь всё это, я думаю, тебе было бы приятно, ты этого заслуживаешь. С учащенным биением сердца читаю каждое твое сообщение. Очень хочу быть поближе к тебе, но сейчас это кажется запредельным, как бы я не старался. Я в каждую секунду готов отдать всё что имею, чтобы получить хоть малейший шанс, и зацепиться за него. Неужели судьба больше не сведёт нас? Или это просто очень сложное испытание, которое я должен пройти, и не сломаться, чтобы вновь почувствовать твое тепло? Я должен заслужить твою любовь, я знаю это, и я готов. Дай мне план, где исходом будет твоё сообщение, и я его выполню. Л.М. Каждый день, как один. Каждый день — одно сплошное испытание, что переживает Минхо. Не смыкая глаз до рассвета он вновь и вновь пишет в темноте, не глядя на лист блокнота, новые стихи.Если солнце вдруг зайдет, я верну его обратно.
Если хочешь тот цветок, с горы сорву я аккуратно...
Тот единственный, что вырос в самом камне, высоко
Ценой жизни, я достану, мы уедем далеко.
Где не будет бед и горя, где цветёт прекрасный сад
Побежим мы вместе в поле, нет пути у нас назад.
И забудем мы тот город, что пытался нас сломать,
А потом найду я повод, от тебя чтоб убежать.
И листок бумаги хотелось вырвать, смять, кинуть в лицо Джисону со словами "На, блять, читай! Нашел себя?" Предательство не прощается, как правило, и Минхо тоже придерживался этой позиции, но он дергался при каждом уведомлении, снова и снова разочаровывающе поглядывая на ненужную рекламу или смешные видео от Хёнджина. Он знал, что не отпустит, знал, что будет жалеть о содеянном, но не прекращал впиваться в мягкие губы Хана, каждый раз — как последний. И пожалуй, он никогда не забудет эти ощущения, как Джисон решил забыть его.***
— Как часто и из-за чего у вас случались приступы самоповреждения? — С четырнадцати примерно. Сначала из-за родителей, потом из-за Сынмина, ну а последний несколько недель назад. — Вы помнине причину последнего приступа? — Наверное всё накопилось и вылилось в это. Я не знаю, в такие моменты я не соображаю. Чанбин кивнул и снял очки, протирая глаза. — Минхо, вы понимаете... Я действую не профессионально сейчас и могу быть наказан законом, потому что по хорошему мне стоило бы положить вас в клинику. Ваш случай крайне тяжёлый и ваша нестабильность может привести к нехорошим последствиям. — Но? — Но у вас вся жизнь впереди и я не могу позволить себе перекрыть вам будущее со справкой "эмоционально нестабильный пациент с суицидальными наклонностями". Вы прошли очень многое, знаете это? Вы должны понимать, что опыт, пережитый вами, не сравнится не с чьим и я уверен, вы пройдёте через все трудности с таким же упорством. У вас сильный характер, для шестнадцати лет вы прошли слишком много. Признать честно, я даже горжусь вами.***
Диалоги с психотерапевтом помогати справляться и не опускать руки, пока блокнот пополнялся каждодневными записями, адресованные одному единственному человеку. Солнце не выходило на небо давно и кажется весь сентрябрь Минхо провел под куполом дождя или с противной моросью. Собственная комната в квартире Хёнджина грела, но не спасала от шума мегаполиса. Парни не мешали, соблюдали личное пространство, и Минхо сам к ним тянулся. За последнее время они сблизились и стали небольшой семьёй, проводя время вместе. Поступили они в один колледж, но на разные факультеты. И каково было удивление Лино, когда к нему в кафе пришла больно знакомая пара двух блондинов, с сияющими включёнными взглядами. — Лино? Ты что-ли? — крикнул один из них. — Чонин? — Лино! Парнишка побежал к официанту, прыгая тому на шею под теплый взгляд второго блондина. — Как ты тут оказался? — Живу! А ты? — Переехал недавно. А с тобой это... Чонин, вспомнив о своем спутнике, хлопнул себя по лбу. — Ах, точно. Крис, это Лино, Лино, это Крис. — Это тот самый..? — Минхо возвёл в голове образ вожатого, о котором рассказывал когда-то Ян. — Да! — Приятно познакомиться, — улыбнувшись, протянул руку Крис. — Взаимно. 1 октября. Здравствуй, Сонни, я не научился отпускать, я не хочу этого, я слишком сильно тебя люблю. Мне бы хоть на мгновение взглянуть в твои глаза, хоть на миг побыть с тобою рядом. Одна минутка возле тебя, пожалуйста, я больше ничего не прошу. Меня больше ничего не интересует в этой жизни, кроме тебя. Мне бы просто коснуться твоей руки и замирая от счастья, жадно хватать воздух. Я люблю тебя, Сонни. Ты — смысл моей жизни, человек, который изменил мой мир навсегда одним лишь взглядом. Сильно не хватает любимых ручек, что учили меня играть на гитаре, твоих прикосновений которые вызывают дрожь по телу. Приятных слов, которые наполняют меня счастьем до краев. Я всё больше чувствую, что умираю без тебя. Напиши хоть слово. Л.М Учеба не была основной проблемой, ибо Минхо находил в ней способ отвлечься от навязчивых мыслей. И, вероятно, поэтому преподы даже не напрягались спрашивать его, зная о хороших умственных способностях мальчика и упорстве. Абонент временно не доступен, перезвоните позднее. Эта фраза потеряла всякий смысл после звонков Минхо на номер, чей владелец даже не подозревает о состоянии некогда важного человека. Не спать ночами было привычным делом Ли, хотя юноша любил проваливаться в так называемое небытие больше всего. Но Джисона он любил сильнее. После четвёртого сеанса психотерапии, Лино не хотел абсолютно ничего. Тема, затронутая Чанбином о семье вызывало множество ужаснейших эмоций, с которыми он не мог справиться. Он не может собраться, взять себя в руки, взять под контроль внезапные всплески агрессии и сдержать наступающие слезы. Крики матери в детстве затмевают слух, а глаза начинают быстро краснеть. В такие моменты Минхо сбегает к уборную и садится на пол, облокачиваясь на дверь. Он обнимает колени и судорожно шепчет "помогите". Всё тело трясёт, его бросает то в жар, то в холод, Ли боится открыть глаза и увидеть пьяного отца, кричащего на сына: "Педик!". Сейчас он не имеет возможности скрыться где-то, отворачиваясь от поджимающего губы Чанбина. А на пятом прием он готов полностью рассказать о Джисоне. — Мне так тяжело без него, кажется, будто у меня кусок души вырвали, — произносит он, не глядя на врача. — Мы общались после лагеря две недели, созванивались и подолгу говорили, мне так нравилось слушать его голос... Вы простите за подробности... — Нет-нет, вы наоборот должны рассказывать так, как это видите вы, — успокоил Чанбин. Минхо кивнул. — Он часто пел мне или играл на гитаре, я тогда ощущал себя самым счастливым, но... Но четырнадцатого сентрября всё изменилось, почему я сейчас и сижу у вас в кабинете.вот у меня такой вопрос к тебе, ты вообще как ко мне относишься? потому что я заинтересован в общении с тобой, а ты, как мне кажется, вовсе нет. я стараюсь отвечать почти сразу на сообщения, а от тебя подобного не вижу, помимо слов на подобии "пиздец". я знаю , что мы знакомы от силы три недели и нас связывает только лагерь, однако я хочу это прояснить. нужно ли тебе общение со мной или тебе похуй?
так объяснюсь буду по порядку все говорить. в общении заинтересован, но у меня не всегда есть возможность отвечать или часто писать. сейчас колледж начался, мне приходится пахать. как бы я там не говорил, что мне похер на учебу, что я ничего не буду делать, это все пиздешь. мне надо работать, я постоянно в парах. в колледже я впринципе не могу отвечать. у меня начались тренировки, сейчас ещё и волонтерство, подготовка к разному... за мной косяк конечно, что я редко пишу, но правда, я пишу по возможности очень устаю, заебываюсь, поэтому вот так сухо у меня получается отвечатья все прекрасно понимаю. просто блять, когда я что-то рассказываю, тебе как будто-то плевать, потому что ты сразу начинаешь говорить о себе. я не против твоих рассказов, но мне так же важно, чтобы и меня слушали.
я не могу понять твоё отношение ко мне, кто я тебе? потому что мне на тебя далеко не всё равно, ты не последний для меня человек
мне не плевать. проблема в том, что я просто напросто не умею как-то поддерживать диалог я не знаю, как развить чужую тему все думают, что мне плевать или просто неинтересно, но это вообще не так мне нравится слушать тебя, но я не могу найти подходящих словя очень хочу в это верить, может это я слишком навязываюсь и надоедаю, но блять... я не знаю, как тебе донести свои мысли, мне важно знать, как человек думает обо мне или я просто не вижу смысла продолжать стараться. я хочу с тобой общаться, потому что ты мне далеко не безразличен и мне так же тяжело делать это на расстоянии. у меня почти нет друзей в инете и ты, считай, исключительный случай, с кем я реально очень хочу общаться
я тоже хочу общаться, это правда. просто у меня не всегда это получается да и времена тяжёлыемне тоже сейчас не легко, я просто уже не знаю, как дать тебе понять, что ты мне важен, я столько всего сделал, чтобы показать это, но отдачу не вижу. я прекрасно понимаю, что у тебя тяжёлый период в жизни и я рад был бы помочь, хоть и совершенно не знаю, что делать. в такие моменты я чувствую себя просто бесполезным. я не знаю, для чего ты делал все в тот день, для чего были комплименты и тому подобное, если для тебя это всё было просто чтобы поиграться или отвлечься, то можно было и сразу сказать, чтобы я не воспринимал всё серьёзно
чего блять ты о чём про какой день ты говоришьблять. последний день. для чего всё это было?
мне сейчас не до этого, Минхо, я потом напишу. Поэтому запись блокнота пополняется новым стихом и очередным письмомВ оковах страха засыпаю и
Просыпаюсь снова в них.
Ищу глазами, отрываю,
Тебя я вижу в тот же миг.
Моменты в памяти всплывают,
Оглядываюсь судорожно я
И никого не замечаю
Лишь холод, нежность, ты любишь меня?
В плену тревожности и боли,
Я вспоминаю образ твой.
Препятствия не побороли,
Катись, моя любовь слезой.
Твои объятия запомню,
Улыбку в сердце сохраню.
О боже, как же я никчёмен.
Ты только знай, что я люблю:
Твои, как сумерки глаза
И голос нежный до безумства.
В руках твоих сгорю до тла.
Ты лишь ответь на мои чувства.
9 октября. Здравствуй, Сонни. Очередная ночь без тебя. Это так невыносимо, ты преследуешь меня даже во снах. Иногда я даже путаю сон с реальностью. Так легко поверить, что ты здесь. рядом со мной, но тебя нет. Я так часто прокручиваю эту ночь в своей голове и никак не могу забыть её. Все произошло так быстро, мы не смогли даже элементарно попрощаться. Как бы я не хотел отпустить тебя, я не могу. Это невозможно. Ты так плотно засел у меня в сердце, что я даже не могу курить, блять, не вспоминая тебя. Я знаю, ты здесь, на одной планете со мной, но в то же время я не ощущаю твоего тепла. У меня не осталось надежд на встречу с тобой. Я никогда тебя не забуду, Сонни. Л.М.***
Хан родителей не помнит. Всю жизнь рос с бабушкой и был счастлив. А потом, в ночь с 12 на 13 сентрября... Волосы выжжены в темный блонд, напоминая солому. Залегшие круги под глазами придавали ещё более неопрятный вид, а новая работа, заставляющая бесконечно контактировать с людьми ухудшает ситуацию, но деваться некуда (если только на крышу). Пустая квартира, из которой выброшены все вещи, напоминающие о бабушке и бездушные, холодные комнаты, где до сих пор больно находится. В первые дни он ночевал буквально на улице, не в состоянии заходить на нужный этаж. А затем обязательства взяли вверх и утащили Джисона в пучину рутины. В заметках валяется одно единственное сообщение. И Джисон, пожалуй, самый слабый человек на планете, раз чётко дал себе понять, что отправлять небольшой текст он не будет. "пожалуйста, не думай что я тебя забыл, я вспоминаю тебя каждый день, каждый день я просыпаюсь только с мыслями о тебе. ты часто мне снишься. единственное о чем я думаю — это ты, и с каждым днём мне нужно всё больше и больше тебя. прости меня, если сможешь" Воспоминания всё больше давят на голову, а он всё больше дает им это делать. Ведь если бы Хан постарался забыть и не вспоминать его, к какой жизни бы он вернулся? К жизни где он "не знает" Минхо, мальчика, одним своим "привет" способного заряжать Джисона на долгое время? Мальчика, с бездонными глазами, в которых так хочется утонуть и забыть о собственной жизни? Он боится жить без него, это кошмар наяву. Он уже зависим от этих ощущений. Ему нужна новая доза поцелуев, но где её достать? Хан думал, что понял как всё исправить, но в очередной раз, его домыслы не оправдались. Он испортил всё тем уебищным сообщением, которое не хотел отправлять. Смерть бабушки, его родителя, его семьи, стала окончательным ударом и толчком убить прошлого себя, в ущерб чувствам, что казались бессмертными. Целый месяц ушёл в никуда, без наличия определённой цели или причины, почему Джисон всё ещё продолжал своё существование в серой массе. Песни собственного исполнения пылились на черной флешке, которые он не планирует выпускать из-за недостаточного количества денег на профессиональную аппаратуру. А вина к себе разрасталась, режущими шипами впивалась в существование Джисона. Он прошел и до сих проходит испытание, которое коренным образом изменили его судьбу. Отправной точкой стало незадуманное соприкосновение губ ночью, хоть и Минхо, наверное, знать не знает об этом. А конечной нет и не будет. Эта история имеет начало, но конец навсегда останется незавершённым. И поэтому глубокой октябрьской ночью, сидя на холодном балконе с гитарой в руках, он вновь и вновь вспоминает свою покинутую любовь. Строчки ненаписанной песни звучат из горла, вырываются тихими всхлипами под шум осенних птиц и не спящих машин.Давай признаем, что мы созданы друг для друга.
Страх, что однажды усталость полностью проникнет в его душу, и он больше не найдёт сил встать кровати, что продолжать жить ради невозможной встречи с Минхо убивал. Джисона, как из розетки, выдернут от единственного источника счастья, но одновременно и невыносимой боли — мечт и мыслей о нём. Чувства, длинною в тысячи слов, и огромным количеством эмоций и слёз, вылитых на гитару — лишь тень огромного айсберга, который лежит на Хане. Всё это похоже на медленную утечку такта жизни, сквозь стены треснутого сосуда, на дне которого не останется ничего, кроме неприятного осадка. А так хочется вновь ощутить поцелуи со вкусом звёздной пыли, долго смотреть в глаза и стоя на коленях извиняться за непоправимое.Слушаем одинаковые рок группы.
Их соединяли грустные песни об уходе, через который они так не хотели проходить. Неизвестное расстояние и закопанные глубоко под сердце трупы прошлого, что вылезают в самый ненужный момент, уничтожили жалкие одиннадцать дней вместе, оставляя после себя длительное, приторно-горькое послевкусие. И пока кто-то соприкасался дыханием в сладком пространстве, Джисону остаётся лишь петь песни на стареньком балконе, параллельно омывая инструмент болью.Наедине снова целуешь мои губы.
Мы ненавидем всех людей, но вдвоём нам круто.
Тревожные мысли о неправильных действиях мучили, медленно убивая. Зачем он заблокировал его? Зачем написал, что ему сейчас не до разговора? А если бы они всё решили и на этот раз он стал бы счастливыми? И горестные переживания с отсутствием любви больше не беспокоили бы. А может оно и к лучшему? Он не знает. Понятия не имеет, что должен думать. Но Джисон думал, что так будет правильнее! Он искренне надеялся, что уберёг Минхо от самого себя, тогда почему же ему так больно? А песня, о которой он даже не думал минутами ранее уже лилась со струн гитары. И как же жаль, что он никогда её не услышит, никогда не поймёт поступка Хана и больше никогда его не увидит. Джисон хочет откровенно надеяться, что Минхо найдёт кого-то лучше. Того, что будет любить его без зазрения совести и вечных побегов.Ты меня любишь подразнить, я люблю поплакать, ты будешь снова уходить, я спрошу "куда ты?"
Играя свою песню, он вспоминал, как они сидели за калиткой и курили на двоих вишневый чапман. Этот запах распространялся по всей жизни Джисона. Они делали затяжки из одной сигареты, словно были более, чем родными на протяжение всех лет своего существования. Он никогда не забудет эти мимолётные, пропитанные нежностью прикосновения. Даже если он сможет найти кого-то другого, то всё равно не утеряет из памяти каждую минуту, проведённую вместе.Ты меня можешь обвинить, только в чём придумаешь.
Желудок давно перестал чувствовать голод. Видимо, он тоже устал от боли. Весь организм боролся с изнеможением, что поражало органы всё больше и больше. А Джисон трепетно хранил в памяти все эти маленькие моменты: как мило улыбается Минхо, когда Хан говорит что-то несуразное, как он хмурится и сосредотачивается во время танцев, и конечно же, как он закрывает глаза, когда гладишь его по голове... все это никогда не проскакивало мимо Джисона. Он ценил каждый момент, проведенный рядом с ним. И конечно он не заслуживает прощения. Не заслуживает такого человека рядом.Я люблю тебя больше, чем ты думаешь.
Он не может доиграть, ставит гитару рядом и задыхается в слезах. Они текли по его румяным щекам, капая на холодный пол под ногами. Тихие рыдания вырвались из горла, угрожая выскользнуть из дрожащих губ. Пальцы запутались в светлых волосах. Ослабев в коленях, он рухнул на твердый пол. Выдохнув прерывистым дыханием, пальцы скользнули от волос к предплечиям, больно впиваясь ногтями в кожу. Отвратительная. Холодная, отвратительная плоть. Джисон беззащитно сидел на балконе, царапая руки плоти и глотал воздух. Когда-то он не понимал, для чего Минхо это делает. Сейчас же он не в состоянии справляться иным способом. Ногти оставляли отметины на бледной коже в виде полумесяцев. Чем дольше он сидел так, чувствуя неровности на коже, тем меньше он мог с этим справиться. Внезапно он испустил крик агонии, плотно зажмурив свои опухшие глаза и позволив тьме поглотить его. Громкие, мучительные крики эхом разносились по квартире. Трясущиеся руки пытались найти дверь. Ребра раздавлены ощущением компактности. Он плакал от горя. Его ногти касались рук, оставляя красные следы на бледной коже. Ему хотелось сорвать эту обвисшую плоть со всего тела, выбросить ее и никогда больше на нее не смотреть. По его мнению, это идеальная жизнь. Хан перестал ломать себе ребра — он был уверен, что некоторые из сдвинулись с места. Проведя своими пальцами по телу, он ткнул больные ребра, слегка морщась сквозь плач печали. Взывает о помощи. Бормотание сломанных слов сорвалось с опухших губ, исчезло в шумном мегаполисе и больше никогда не было слышно.***
Вечером Минхо пишет очередное письмо, сидя в метрополитене, слегка черкая ручкой. 24 октября. Здравствуй, Сонни. Каждый день, мой мозг кормит меня обещаниями, что мы, как по волшебству, встретимся одним холодным вечером на пустой от людей улице, и под бледным светом фонарного столба, я смогу разглядеть твоё лицо. Несколько раз не поверив в реальность всего происходящего, мой голос успеет окликнуть тебя, пока ты ещё не скрылся за поворотом. Ох, как бы я хотел выразить тебе свою любовь в реальном разговоре, пусть даже моё сердце будет перебивать меня, стуча так, как будто после марафона, я не дам себе замолчать ни на секунду. Жадно хватая кислород между словами, я выскажу тебе всё. Я правда хочу увидеть тебя, узнать, что же побудило тебя бросить меня. Но я всё ещё люблю тебя, Сонни. Надеюсь, ты счастлив. Л.М. Его забвение и легкость ко всему балластом тянут Минхо вниз. Ничто связонное с Лино уже не бросит Хана в дрожь, ничто не потревожит больше его душу. И от этого больнее. Джисон зажёг его тогда, подкидывая больше и больше дров, но перестарался — всё в Лино сгорело. Он искренне будет надеяться, что свитер Хана пропитался сигаретным дымом и нежными поцелуями . Может, последнее что он увидел останется жить в таинственном мерцанье его расширенных зрачков средь сумеречных радужек. Минхо никогда не забудет его, Джисон навсегда оставил свой отпечаток на нем, Ли всегда буду вспоминать его с приятной горечью и теплом. Одинокие дни летят, словно минуты, сменяясь один за другим, пока жизнь парня протекала скучным и серым образом без намёка на крупинку счастья. И после очередного сна под воздействием снотворных, он вдруг замечает на экране уведомлений миллион сообщений, а так же видит, как его комната украшена шариками мятного оттенка. Суетливые разговоры парней за стенкой вызывают небольшую, привычную улыбку и Минхо, лениво поттягиваясь, встаёт с кровати и идёт на кухню. — Блять, Хёнджин, убираться будешь ты! — Я предлагал заказать! — Мы конченные! Ли непонимающе стоит в проёме двери и видит, как Хван в клетчатом фартуке отряхивает руки от муки и Феликс облизывает шоколадные пальцы. Вся кухня напоминает поле боя, а друзья основных противников. Из духовки чувствуется еле слышный аромат чего-то вкусного и Минхо наслаждённо прикрывает глаза. — Лино? Доброе утро! С днём рождения! — улыбается блондин, замечая друга. Хёнджин, длинные перекрашенные в черный волосы которого выбиваются из хвостика на затылке, неловко улыбается и машет испачканной рукой. — С днём рождения, пупсик. — Ой, спасибо вам, а что вы делаете? — А... Да так, завтрак готовим, пойдем, я тебе кое-что подарить хочу, — слащаво улыбается Феликс, утягивая Минхо за собой, злобно смотря на Хёнджина. Ли-младший роется в шкафу, а затем достаёт что-то тёмно-зелённое и протягиват Лино. — С днём рождения! Минхо принимает подарок и разворачивает. Это вязанный шарф, над которым Феликс работал более двух недель. Не то чтобы рыжий знал об этом, просто замечал клубки пряжи, что разбросаны по всей квартире. — Ликси, это... — восхищённо начал Минхо. — Это потрясающе! Ты сам связал его? Феликс гордо кивнул. — Офигеть... Спасибо большое! Блондин раскрыл руки для объятий и Минхо с радостью упал в них. У него самые лучшие друзья на свете. Хёнджин, орущий на весь дом из-за неполучившегося торта тоже. По итогу Феликс предложил пойти в макдональдс, позвать Чонина и Криса и скромно отпраздновать. Минхо отмахивался, не желая нагружать друзей, но Хван и Ли настояли на своём, поэтому ему пришлось согласиться. В блокноте появляется очередное письмо, начерканное за несколько минут, просто чтобы немного отдохнуть от тягущих на дно мыслей. Где-то в другой вселенной счастливо живут Ли Минхо и Хан Джисон. Нет между ними расстояния и грусти. Где-то в другой вселенной они осуществляют свои планы. Чонин и Крис одаривают поздравлениями, пока Хёнджин уходит заказывать еду. Минхо не ощущает счастья или чего-то хорошего, но старательно натягивает улыбку на лицо, чтоты не портить вечер остальным. Проснулся он достаточно поздно и даже не заметил, как стрелка часов перебила за пять вечера. И надевать свитер Джисона тоже не было в его планах, просто... На нём до сих пор остался его запах. Так Минхо будет хоть немного ощущать присутствие покинутой души. — Ну что, крошки, кушать хотите? — приходит Хван, чеком в руках и что-то ставит на стол. — Я всё порешал, малыши, сейчас нам всё принесут! — локатор с номер 69 красуется перед ребятами, а Феликс начинает громко смеятся, подхватывая заодно смех Чонина. Крис закрывает лицо руками, а Минхо закатывает глаза на неудачную шутку судьбы. — Хёнджин, ты такой извращенец, — проговоривает Ли. — Но это не я! — возмущается друг и садится за стол с остальными, старательно пряча чек с суммой заказа. И всё должно было быть хорошо: друзья заботятся о Минхо, делают его вроде как счастливым, но почему-то странное чувство абстракции не давало покоя. Словно он находится не в своём мире или, если говорить простым языком, не в своей тарелке. Лино естественно поддерживал диалог, старался отвечать на разные темы разговора, пока непонятное ощущение того, что он упускает что-то все больше и больше затмевала его голову. И оно оправдалось. — Ваш заказ номер шестьдесят девять, приятного вечера, — произнёс кто-то над ухом дежурную фразу. И всё бы ничего, но этот голос... Минхо медленно поднимает голову и... — Хан? Ты что-ли? Ахуеть! — орет Хёнджин и сжимает работника макдональдса в руках. Бах. Сердце пропустило удар. А затем забилось, как бешенное. Ему не послышалось? — Сонни? Парень оборачивается. — Хей, Лино, смотри кто тут у нас! Минхо хотел застыть во времени, где нет ни грусти, ни печали, ни ужасной скорби, а где есть только Он и его Сонни. Он отдал бы все, чтобы увидеть его еще разок. — Лино? Румяным, с огоньками в глазах и большими надеждами. С теплыми руками, непослушными волосами и мелодичным голосом. — Лино, ты здесь? Местами упрямым, с глупыми замашками и привычками, но с самой красивой улыбкой и бездонными глазами. — "Почему тебя нет со мной? Я хочу увидеть тебя еще разок", — подумал Ли, невольно переводя взгляд на неизвестного ему блондина с таким знакомым лицом. — Минхо! — крикнул Хёнджин, выводя парня из транса. Теперь Джисон смотрит на него: — Минхо? Что? До боли знакомые синие, широко распахнутые глаза смотрели прямо на него. Не может быть. Это не может быть правдой. В нос ударил знакомый аромат миндаля, что становился все сильнее с осознанием происходящего. Также пахло и от Джисона, от его больной любви. Тело онемело и отказывалось двигаться. Казалось, воздух в помещении стал раскаленным настолько, что им можно обжечься. Кислород не поступал в мозг, а в голове крутилось только до боли знакомое “Минхо”. Хан смотрел на него грустными, безжизненными глазами, одними губами повторяля «прости». Где-то слышались размытые голоса друзей, а взгляд фокусировался только на одном. Глаза глаза глаза. Как же он мечтал их вновь увидеть. Опущенная до подбородка маска, осветленные в явно домашних условиях волосы, красная футболка работника макдональдса и черные джинсы, обтягивающие исхудавшие ноги. Всё это будто во сна чудилось и норовило испариться. Он так старался отпустить, перестать страдать по еле знакомому парню, с кем у него было так много хороших моментов, но жизнь, что и стоило ожидать, просто ненавидит его и посылает самые маловероятные повороты в виде до боли родного лица. Злость и обида смешались, расцвели в груди кровавой розой, запирая воздух, и Минхо безвольно обмяк. Он не желал видеть. Но еще больше не желал чувствовать. Ничего, только не эти эмоции. Он не готов, они настигли без предупреждения, ударив сразу и сильно. Не было слов, описывающих его состояние. Не находилось даже внутренних объяснений, что могли хоть немного утешить или разъяснить эмоциональное испытание. Желание прикоснутся к недосягаемому или плюнуть в лицо боролись, застилая адекватность в Минхо. И он так долго отдавался своим чувствам, что не заметил, как Джисон пропал из поля зрения. Конечно. Как он мог надеяться на что-то другое. Он заложник своей души, состоящей из воспоминаний о нем. Касания Джисона в его мыслях — роскошь, которую Минхо может получить очень редко. Ему под кожу нужен его смех, руку горячую, разговоры ночью под светом звезд. Минхо нужно яркое цветение под рёбрами, чтобы слетались бабочки и тело наполняло приятное чувство дрожи. Вернись, пожалуйста. Тут есть раскрашенный календарь, с пустыми днями, где нет тебя. Весь вечер проходит, как в тумане, и вот Минхо и друзьями стоит на улице у двери в макдональс. Тягущее чувство давит, а руки в карманах трясутся, требуют нужную дозу чего-то. И Лино не знает, чего. — Хёнджин, я покурить отойду? — подзывает он к себе Хвана. Тот слегка поджимает губы, но кивает. Минхо не курит уже месяц. За небольшим зданием, в холодных осенних сумерках, он судорожно ищет зажигалку и какая жалость, не находит её. А запах вишнёвого чапмана усиливался и не понятно было, где: в фантазиях Ли или наяву. Кто-то смотрит на него и протягивает свою зажигалку. И этого человека он узнает из миллиарда. — Прости. — лишь говорит он, закусывая губу. Минхо настолько больно, что он не может остановить тремор рук. — Почему? — начинает он. — Почему ты сделал это? Джисон боится, мечется между двумя краями, отчаянно ищет выход, но всё время упирается в один угол. — Я не хотел, правда, — говорит Хан, делая затяжку. — Так зачем? Он жаждал отыскать его голос среди миллиарда, и наконец нашёл. Тогда почему сердце до сих пор так болезненно рвётся? — Я думал, так будет лучше. — Лучше для кого? Для тебя? — горько усмехнулся Минхо. — Сначала поигрался, а затем кинул... Удобная позиция, Хан Джисон. — Ты не понимаешь. — Так объясни. Джисон не готов. Он никогда не готов говорить о своих чувствах. — Зачем ты строишь из себя жертву? — Минхо не выдерживает и переходит на повышенные тона. — Ты, блять, даже не объяснил ничего, просто взял и кинул, как... Как последнюю блядь! Хан сглатывает и пытается подобрать слова. — Послушай, я не хотел, чтобы так получилось. — Ах, значит ты не хотел! А что ты, блять, хотел? Мне, сука, все напоминают о тебе, мол, почему это я не общаюсь с таким замечательным Джисоном! И всем почему-то похуй, что же мог чувствовать я! Тебе ведь тоже поебать, верно? Ты даже не спросил у меня, хотел ли я не общаться с тобой! Безысходность, что Хан ощущал за всё время их разлуки давила на сердце. — Просто дай мне всё объяснить! — тоже переходит на крик Джисон. Минхо выдыхает в знак того, что готов слушать. — У меня нет родителей. Я их даже не помню, скончались в аварии, когда мне не было и двух лет. Ли прикусывает язык. Плохое начало. — Я всю жизнь жил с бабушкой и в ночь на тринадцатое сентрября она... она умерла. Инсульт. Минхо медленно поднимает глаза и тягущая злоба с ненавистью начинает медленно отпадать, заменяясь удушающей виной. — Мне правда нравилось находится с тобой в лагере и... ну ты понимаешь, о чем я. Но у меня подобное впервые, мне было тяжело принять свое влечение к... парням. Что? — И когда умерла бабушка, я не видел другого выхода, как отгородить тебя от меня. — Но ты мог бы мне рассказать или... Или хотя бы назвать мне город, в котором живёшь. Мы бы справились вместе! — Нас почти ничего не связывает, откуда я могу знать, нужно ли тебе всё это? — Конечно нужно! — Но почему? Минхо, я сложный человек, дружить со мной не легко, я не хочу обременять тебя. — Я тоже не мягкий и пушистый. Все мы не идеальны, разве это повод разрывать все связи? Хёнджин, выжидающий ранее с парнями, пошел позвать Минхо, а потом, когда он заметил еще один силуэт, написал сообщение "мы домой поехали. удачи" и ушёл. Лино так хотелось сказать заветные слова, но что-то мешало. Что-то очень хрупкое, словно корка весеннего льда. — Минхо, я... — смотрит на него, а затем опускает глаза в пол. — Мне очень жаль, честно, — начинает тараторить он. — Я не хотел разрывать с тобой общение, слишком много всего накопилось после этого ебанного лагеря, я не до конца принял себя и не знаю, что было бы дальше. Я даже до сих пор не могу осознать, что вообще, блять, происходит в моей жизни и почему всё так резко случилось. Я правда не хотел нагружать тебя, зная, что у тебя у самого полный пиздец в жизни, и... И я думал, что отгородив себя от тебя, всё нормализуется, но нихуя! Я думал, что ты найдёшь кого-то лучше, но эта мысль убивала меня каждый раз, потому что я тебя очень люблю и не знаю, что с этим... блять. Что? Что он сказал? — А-ху-еть, — по слогам прошептал Минхо. Джисон робко посмотрел на него и судорожно выдохнул, поднимая голову к небу. Никотиновый дым вновь окутал его лёгкие. А Минхо... А что он? Он заебался думать, заебался копаться и искать причину в себе, придумывать разные ответы на несказанные вопросы, которые уже получил. Поэтому он отключает свой мозг и... — Джисон. Хан неуверенно опускает взгляд прямо ему в глаза, и спустя считанные секунды Минхо притягивает его за воротник рабочей формы и резко прижимает к стене, жадно сминая губы. Джисон от неожиданности ахнул в поцелуй, а у Лино окончательно снесло крышу. Минхо выливает все эмоции, что накопились за это время, теряя над собой контроль. Хан поддаётся этому безумию и отвечает, чувствуя, как глаза наполняются кровью. Ли так долго терпел, мечтал сделать это более месяца, что теперь сознание кричит ему о нереальности происходящего. Искренность чувств выливается в разорванные когда-то души, что заново сплетаются под темным небом. Минхо нащупывает руку Джисона, вырывает недокуренную сигарету и кидает куда-то в сторону, сплетая с ним пальцы и ещё больше прижимая к стене всем телом. Он не замечает, как поцелуй наполняется слезами обоих, словно они — сосуд печали и разрыва. Вокруг воздух раскалился до предела, опаляя жаром холодную кожу Джисона, выжигая в ней кровавые дыры, из которых мощным потоком вытекали его чувства, образовывая некий эмоциональный купол, отделяющий их от всего остального мира. Он еле успевал делать жадные вдохи, затягиваясь в пучину безумия. Минхо кусал его губы до крови, до хруста ребер прижимая к себе. Тот всхлипывал между поцелуями и сам льнул к нему, свободной рукой зарываясь в мягкие спутанные волосы. Как же он давно хотел этого. Не веря в происходящее, Джисон отчаянно хватал воздух, словно Минхо — его единственная надежда. Было что-то трогательное и упоительное в том, как Хан жался к нему, как мягко поглаживал по волосам, сосредоточенно и самоотверженно отвечал. Минхо так старался, так усердно прощупывал непонятного для него человека, стремясь без какой-либо выгоды для себя найти недостающее, необходимое, но в итоге, опустив руки, именно это и сумел сделать. Жизнь так иронично играет судьбами, так легко возмещает лишения и отбирает свои подарки, что можно ужаснуться ее избирательности и изощренности. Кажется, для нее нет ничего невозможного, а такие условности — лишь вызов, и смешно полагать, что они чем-то ограничены. Но если она толкнула его в объятия этого нежного мальчика лишь затем, чтобы аналогичным образом лишить и его, он не простит ее. Сейчас было совершенно иначе. Отчаяние копилось где-то внутри, наливалось красками, обретало форму, чтобы вдруг вспыхнуть ярким цветком, уже не просто теплым, а сжигающим. Да и разве не лучше это, нежели сожаления, страх, постоянная ненависть? Джисон испытывал все эти чувства, просто старался задвинуть их так далеко, как только мог. А значит, тоже испытывал эту усталость. Необходимость бежать невероятно утомляет, а потребность прятать страх и отчаяние выматывает и обессиливает. Поэтому Минхо целует Хана, как в последний раз, словно смерть уже стоит за их спинами, предупреждая об очередной разлуке. Ли первый, кто приучает его принимать, а после и любить, боль: не ту, от которой кровоточит, скукоживаясь сдавленной в кулаке рябиной, сердце, а ту, которая делает телу странно, немножечко со следами и синяками, но от которой на сердце тем не менее так хорошо, что то распускается пушистым хризантемовым бутоном. Первый, кто, заламывая руки, переплетает с ним пальцы. А затем Минхо отстраняется и прислоняет свой лоб ко лбу Джисона. Он смотрит сначала на распухшие губы, а затем в любимые глаза, что в ночном свете кажутся ещё прекраснее. — И я тебя, — судорожно вдыхает Ли. — люблю.