Для нас обоих (И время лишь бумажная луна)

На этот раз шуточный флирт Вэй Ина не причиняет особых сердечных неудобств — Лань Чжань знает, что Вэй Ин имеет в виду не то, что несёт, и уж точно не догадывается, насколько неосознанно жесток. Ещё Лань Чжань знает, что Вэй Ин, понимает сам он это или нет, стремится привлечь его внимание. Вэй Ин хочет добиться от него реакции. А что касается Лань Чжаня, так теперь он тоже хочет привлечь внимание Вэй Ина. Он подозревает, что если не подогревать интерес Вэй Ина, тот быстро охладеет. В одном отношении всё очень похоже на первый раз, в другом — разительно отличается; Лань Чжаня не одолевали разочарование, неуверенность, бурная ярость. Наоборот, он играл в игру с самим собой, заставляя себя сохранять внешнюю невозмутимость и самообладание, не смотреть на Вэй Ина до тех пор, пока не станет невыносимо. Если бы позволял себе смотреть — делал бы это постоянно, упиваясь видом своего возлюбленного. Целых шестнадцать лет этой жизни Вэй Ина на виду Лань Чжаня не было; ещё больше времени прошло с тех пор, когда Лань Чжань мог смотреть на Вэй Ина в его родном теле, с его родным лицом и голосом. Когда-то Вэй Ин распознавал горячие взгляды Лань Чжаня, зная, чем они являются — едва сдерживаемым желанием. Теперь Вэй Ин всё ещё воспринимает их как гнев. Наверное, это к лучшему. Лань Чжань очень, очень хочет его, но пока не может получить. Тем временем Вэй Ин по-прежнему доводит дядю до ручки. Лань Чжань почти не прилагает усилий, чтобы усмирять Вэй Ина, ведь его плохое поведение может привести к совместным часам в библиотеке. Когда Вэй Ин преподносит ему его портрет, Лань Чжань уже знает, что будет делать дальше; оглянувшись на свою книгу, Лань Чжань видит порнографический сборник. На этот раз он не уничтожает его, позволяет своему взгляду медленно блуждать по изображению, с интересом задерживаться на каждой детали. Художественное мастерство высоко. Изображение… Лань Чжань смотрит на Вэй Ина. — Интригует, — произносит низким тоном. — Я… э-э, — у Вэй Ина широко распахнуты глаза. — Я думал, что… возможно, твоя реакция будет более бурной, второй братец Лань, — хрипло. — Какой именно реакции ты ждал, Вэй Ин? — спрашивает Лань Чжань шёлком. Вэй Ин судорожно сглатывает, бросает: «Мне нужно идти», и убегает. Лань Чжань прячет сборник в рукав. *** Вэй Ину до́лжно извиниться перед Не Хуайсаном, ведь он понял, что оставил сборник своего друга в руках Лань Чжаня, и он ни за что не попросит Лань Чжаня вернуть его. Никогда ещё он не чувствовал себя таким смущённым! Сердце колотится, покалывает краснеющая кожа. Оказалось, он очень плохо просчитал свою забаву. Разве это неправильно — пытаться спровоцировать Лань Чжаня на эмоции? Это ведь и впрямь забавно! Лань Чжань такой консервативный ворчун! Видимо, это не касается моментов, когда ему показывают порнографию. Порнографию с двумя мужчинами (Лань Чжаня иногда так трудно вывести из себя, и Вэй Ин думал, что уж такое обязательно сработает!). А теперь он подозревает, что Лань Чжань — обрезанный рукав! Он никому ничего не скажет. Если Лань Чжань в самом деле… таков, то ничего страшного, думает Вэй Ин. Только вот он не может вернуться к поддразниванию Лань Чжаня в течение следующих дней. Он даже старался вести себя тихо во время занятий, лишь бы его не отправили в библиотеку. Но совершенный самоконтроль Лань Чжаня почему-то его раздражает. Вэй Ин скучает по его проявлениям эмоций. Есть нечто… приятное в том, как Лань Чжань оборачивается и глядит на него своим пристальным взглядом. Да и всё равно Вэй Ину недолго удаётся избегать гнева раздражающего старика Ланя — три дня спустя он снова сидит в библиотеке, пытается послушно переписывать учёные, полные праведности тексты, и избегать внимания Лань Чжаня. То, что на этот раз молчание нарушает Лань Чжань, чтобы поговорить с ним, кажется несправедливым. — Вэй Ин. Вэй Ин подскакивает. Он ссутулился! Лань Чжань обязательно рассердится и отругает его за это! Сердце от нервного беспокойства колотится бешено, одна мысль о наказании заставляет Вэй Ина раскраснеться. Что за ерунда! Он заболел, что ли? …Лань Чжань. Заговорил с ним. Нужно ответить! — Да, Лань Чжань? — давит из себя Вэй Ин, сопротивляясь желанию съёжиться; против его воли голос соскакивает вверх. На лице Лань Чжаня… что-то, что Вэй Ин не может определить. Будто отблеск… чего-то, Вэй Ин не знает, чего. Это почти похоже на ту кроху, что зарождается на губах в мгновение перед тем, как появляется улыбка. — Сегодня наказание окончится раньше. Я должен идти. — Ха, — подивляется Вэй Ин. — Так рано уходишь? Собираешься… с кем-то повидаться, так? — он собирался спросить о том, уж не ухаживает ли Лань Чжань за красоткой какой, но… Лань Чжань не мог влюбиться в девушку! — Да, — к ещё большему удивлению Вэй Ина отвечает Лань Чжань. — Я собираюсь увидеться кое с кем, — и после этого встаёт грациозно и уходит. Вэй Ин откидывается назад, спиной на пол, пока его учащённый пульс не приходит в норму, а горящие щёки не остывают. Он точно заболел! И лишь успокоившись, Вэй Ин украдкой возвращается в общежитие. Хочется рухнуть подле Цзян Чэна и захныкать, какой же Лань Чжань ужасный, и чтобы Цзян Чэн глаза закатил, пофыркивая, оттолкнул его, но при этом оставил при себе маленькую улыбку, какой всегда его награждал. Но Цзян Чэна в общежитии нет. У Вэй Ина ужасное предчувствие. Весь вечер он беспокоится, места себе не находит, и всё не приходит в норму, пока Цзян Чэн не появляется в их комнате. — Цзян Чэн! Цзян Чэн, ты где был?! — сначала говорит Вэй Ин, а потом уже смущённо осознаёт, что это похоже на нытьё. — Что с тобой не так? — хмурится Цзян Чэн. — Ничего, так где ты был? — Я разговаривал с Лань Ванцзи, — Цзян Чэн только глаза закатывает. — Уже поздно, Вэй Ин. Ложись спать, — и щурится: — Не смей больше сбегать. Вэй Ин, закусив губу, спешно размышляет: что, если Цзян Чэн не знает? Что, если он, не знаючи, обманывает чувства Лань Чжаня или что-то вроде того? Ведь если Лань Чжань решит, что Цзян Чэн способен им заинтересоваться… Но Цзян Чэн не такой! Правда же? — Цзян Чэн, — взволнованно шепчет Вэй Ин, — мне кажется, что Лань Чжань может быть обрезанным рукавом. Цзян Чэн смотрит на него, как на дурака. — Это очевидно, Вэй Ин, — высвистывает сквозь стиснутые зубы. Ой. Цзян Чэн знает. Итак, о-ох. Во дела! *** В этот раз Цзян Чэн находит занятия в Облачных Глубинах менее напряжными и более интересными (самая грубая ошибка со стороны Юньмэна заключалась только в том, что в первую ночь Вэй Ин решил — неплохо было бы сбежать в город, но Цзян Чэн уже выразил своё неудовольствие по этому поводу). После десятилетий, в течение которых Цзян Чэн был вынужден привыкать к ужасающему поведению Вэй Усяня по отношению к Ханьгуан-цзюню, наблюдать за катастрофой-Вэй Ином и Лань Ванцзи гораздо веселее. Лань Ванцзи заверил Цзян Чэна, что не собирается использовать Вэй Ина в своих интересах; Цзян Чэн поверил ему без труда — он прекрасно понимает, что Вэй Ин в этом возрасте совершенно не понимает ни того, что происходит вокруг, ни даже собственных намерений и мотивов. К тому же, у Цзян Чэна есть преимущество, дающее ему неплохие перспективы, если уж дело дойдёт до опасений за поведение Вэй Ина. Цзян Чэн прекрасно разбирается во внутреннем устройстве своего ордена и внешней политике, и этой информации более чем достаточно, чтобы он пришёл к выводу: честно, никого совершенно не будет волновать то, что какой-то ученик Юньмэн Цзян флирует аж с самим Вторым Нефритом и плохо ведёт себя на занятиях. Ведь Вэй Ин теперь не старший ученик — Цзян Чэн опередил его настолько в самосовершенствовании, что даже отец не мог бы открыто высказать своё предпочтение; Вэй Ин хоть и старше Цзян Чэна, если брать точку отсчёта только в этой реальности, но он присоединился к ордену позже. Чёрт. Когда-то необходимость видеться с Лань Ванцзи наедине могла показаться ужасным бременем, но Лань Ванцзи… удивительно вежлив с ним. При данных обстоятельствах это имеет смысл — пусть они никогда не выбирали друг друга в качестве союзников в той жизни, но в этой согласны с тем, что ритуальный круг Вэй Усяня, кажется, отправил их назад во времени. К началу их жизни. И это, вероятно, навсегда. Так что они оба полны решимости сотрудничать, чтобы добиться наилучших результатов. Цзян Чэн устал быть несчастным, устал злиться. Он хочет, чтобы всё было лучше, чем в прошлый раз, и ради этого работал бы вместе и с худшими людьми, нежели Лань Ванцзи, если бы это дало ему шанс хоть что-то исправить. Они с Лань Ванцзи договорились о первом шаге. План вступит силу тогда, когда совет орденов принимать будут Цинхэ Не. Сегодня же Цзян Чэн предлагает Вэй Ину и Не Хуайсану отправиться в город без него. Вэй Ин какое-то время пялится на него, округлив глупые глаза. Переспрашивает, выглядя слегка взвинченным: — Ты не хочешь пойти с нами? — Не в этот раз, — одаряет его полуулыбкой Цзян Чэн. — У меня здесь кое-какие дела. Вэй Ин медленно кивает и уточняет: — Ты собираешься встретиться с Лань Чжанем?.. — Вполне возможно?.. — на самом деле, определённо да, но Вэй Ину этого знать не обязательно. Он, скорее всего, настоял бы на том, чтобы присоединиться к ним. Сегодня этого допустить нельзя. Вэй Ин прощается жестом и быстро уходит, напоследок не сказав ни слова. Цзян Чэн недолго смотрит ему вслед, затем склоняет голову, цыкнув, и достаёт меч. Одержимый. Цзян Чэн встречает Лань Ванцзи и Лань Сичэня у выхода из Облачных Глубин, делая вид, что столкновение случайно. — Брат, — как будто кстати произносит Лань Ванцзи. — У адептов Юньмэн Цзян есть опыт в поимке водных гулей. У нас не хватает рук. Не попросить ли Цзян Ваньиня помочь нам? — О, — широко улыбается Лань Сичэнь. — В таком случае, не окажете ли вы нам такую честь, молодой господин Цзян? — Конечно, Цзэу-цзюнь, — кланяется Цзян Чэн. *** Начинается примерно так же, как и раньше. Но потом… Лань Ванцзи взмахом руки отправляет Бичэнь рассекать воду, чернённую тёмной бездной теней. Цзян Чэн спешит поступить так же; Саньду возвращается в руку морознее льда. Су Шэ следует их примеру — глупый, — и тоже посылает свой меч, но тот не возвращается из-под воды. — Су Шэ! Мы до сих пор понятия не имеем, что таится в глубинах этого озера! Почему ты по собственной инициативе заставил меч уйти под воду и в итоге его потерял?! — упрекает его старший ученик Лань. — Я видел, как второй молодой господин Лань и… и молодой господин Цзян… — но на этом Су Шэ замолкает, пока Цзян Чэн с Лань Ванцзи переглядываются — их лодки дрейфуют к центру озера Билин. Сейчас, в любой момент… — Возвращаемся. Немедленно, — твёрдо говорит Лань Ванцзи. — Почему же? — спрашивает Лань Сичэнь. Ему отвечают с уверенностью: — Водные твари специально привели наши лодки к центру озера. И тут лодки начинают тонуть, их камнем тянет под воду. Цзян Чэн взмывает на Саньду и поднимается вверх, чтобы оттуда взглянуть на воду и крепко выругаться. Он ждал, что Су Шэ, оказавшийся без меча, уже будет в воде по колено, бледный как смерть, в панике, но… Не ждал, что лодку Лань Сичэня в убийственный водовород захватит первой. Не ждал. Выражение Лань Сичэня даже с высоты выглядело напряжённым, он пытался вырваться, но в его ноги крепко-накрепко вцепилась бездна, и у него не получалось как следует встать на меч. Цзян Чэн пикирует к нему, Лань Ванцзи мчится так же быстро — он тоже не мог оставить без внимания трудности брата — и они оба одновременно хватают Лань Сичэня за руки, тянут вверх. Бездонный Омут держит крепко, но вдвоём у них хватает сил вырвать его жертву из капкана. Лань Сичэнь, взобравшийся на меч, старается оказаться от воды как можно дальше. И слишком поздно замечает неладное. — О, нет, — роняет он и пытается вернуться, но Лань Ванцзи держит его за ворот и дёргает обратно. — Ванцзи!.. Су Шэ!.. — Ничего не поделаешь, — глаза Лань Ванцзи смотрят вниз. Голова Су Шэ уже исчезает под водой. Цзян Чэн рад, что не он сказал это — обычный ровный тон Лань Ванцзи не вызывает подозрений, а сам он не уверен, что смог бы притвориться, будто ему не всё равно. — Бездна уже забрала его. — Если бы кто-то из вас… — начинает Лань Сичэнь, но спохватывается. — Приношу извинения. Благодарю вас за спасение. Цзян Чэн легко догадался, что тот собирался сказать: «Если бы один из вас пошёл за ним, вы бы спасли нас обоих». Лань Сичэнь, без сомнений, остановил себя потому, что не хотел возлагать на кого-то из них вину за смерть Су Шэ. Цзян Чэн не станет тратить слова, чтобы объясниться с ним, чтобы Лань Сичэнь не волновался — ах, если бы он знал, что ни один из них ни за что бы не обвинил себя за смерть Су Шэ, что каждый из них позволил бы Су Шэ умереть снова, если бы представилась возможность… Этот выбор они сделали несколько недель назад. Ах, если бы он знал, то впал бы в расстройство. *** Тем же вечером Лань Сичэнь отправляется в Цинхэ. Всем понятно, что его отъезд отложили в надежде, что он поможет решить проблему водных гулей на озере Билин, но как главе ордена ему нужно присутствовать на совете орденов. Цзян Чэн сочувствует ему: обязанности главы зачастую обременительны и отнимают слишком много времени. Вэй Ин возвращается с Не Хуайсаном поздним вечером, и возмущается, узнав, чем без него занимался Цзян Чэн. — Как ты мог пойти на охоту без меня, — жалуется он. — А если бы с тобой что-то случилось, а меня не было бы рядом, чтобы это предотвратить? Настал бы конец света! — Что, ты жить без меня не смог бы? — Конечно, нет, — дуется Вэй Ин. — Я бы притворялся, что это не так, но скучал бы по тебе каждый день. Если вдруг ты меня прогонишь, каждую нашу встречу я буду говорить тебе: «Ха, Цзян Чэн? Это ещё кто? Я его совсем не знаю», и все решат, что мне всё равно, но по возвращении домой я приду и заплачу! — наконец, Вэй Ин останавливает этот поток бреда. — Цзян Чэн?.. А Цзян Чэн глотает слова, сорвавшиеся с его языка и оставившие после себя ощущение, будто кто-то вырвал из него сердце. Нет, не сердце. Его золотое ядро. — Иногда я забываю, какой ты ещё ребёнок, — произносит он, стараясь добавить в голос дразнящих ноток. — Я не ребёнок! — и, немного погодя, игриво добавляет: — Сянь-Сяню уже три годика! Цзян Чэн слегка улыбается. — Виноват. *** Проходят недели. Вэй Ин сначала нелепо флиртует с Лань Ванцзи, а затем сам себя обрывает и в ужасе глядит на Цзян Чэна — идиотизм, Цзян Чэн-то тут при чём? Он ни разу не выказывал настоящих возражений на этот раз. Выказывал в тот раз, и Вэй Усянь их игнорировал. Противный маленький засранец. Лань Ванцзи обгладывает Вэй Ина взглядом так, будто… хочет сделать то, о чём Цзян Чэн даже думать не хочет. Но это — незнакомо, к тому же, Лань Ванцзи всё равно ничего не сделает (Цзян Чэн уверен — у Вэй Ина не удастся ничего скрыть). Так что из их отношений Цзян Чэн себе проблему не делает, а Лань Ванцзи продолжает быть с ним предельно вежливым. Ещё Лань Ванцзи гораздо выразительнее, чем Цзян Чэн помнит. Он не осознавал до этого, как сильно этот человек за годы изменился; видя его сейчас, всё ещё юношей, здесь, в Облачных Глубинах, Цзян Чэн испытал острое облегчение. Он задаётся вопросом, что видит Лань Ванцзи, когда смотрит на него. Определённо не то, что видел раньше, потому что больше в его глазах нет того выражения, словно кто-то нагадил в его обувь. Наверняка Лань Ванцзи хочет оставить прошлое так же сильно, как Цзян Чэн. Если где-то каким-то образом Цзинь Лин и ученики Юньмэн Цзян ещё существуют, Цзян Чэн знает, что они справятся без него. Он сам специально тренировал их, чтобы справились. Да, он скучает по ним, но это ничто по сравнению с его чувствами к Вэй Ину, их сестре и шиди, с которыми он вырос. Когда-нибудь, возможно, он сможет снова найти этих людей, но в первую очередь он хочет спасти свою семью. Он почти уверен в том, что сестра выйдет за ублюдка Цзысюаня, а Вэй Ин останется с Лань Ванцзи, но, по крайней мере, они останутся живы. Цзян Чэна удивляет то, каким Лань Ванцзи однажды приходит на их тайную встречу — они продолжают встречаться наедине, чтобы обменяться мыслями о том, что помнят о грядущем, идеями, как предотвратить повторение страшных событий. Лань Ванцзи выглядит чрезвычайно напряжённым. Он держится за Бичэнь так, словно вот-вот сойдёт с ума. И он всё ещё скован чем-то, не решаясь говорить — таким Цзян Чэн не видел его несколько десятилетий. Он привык, что Ханьгуан-цзюнь предпочитает не говорить в том случае, если ему нечего сказать. Но сейчас — определённо есть. — Давай, просто вывали это всё. Обещаю здравое обсуждение вместо ругани, если ты как-то меня заденешь, — Цзян Чэн вырос как личность. Лань Ванцзи надменно фыркает — на секунду к нему возвращается былое самообладание, — затем выпрямляется. Смотрит Цзян Чэну через плечо, а потом одёргивает себя и устанавливает зрительный контакт — вежливость прежде всего. И вдруг глубоко кланяется, начав говорить официальным тоном: — Цзян Ваньинь. Я прошу вас помочь мне перевезти человека в Пристань Лотоса. — Перевезти кого-то… в Пристань? Лань Ванцзи кивает: — Возьмите кое-кого с собой… и спрячьте, — сглатывает. — И это не единственная моя просьба. Я… хотел бы, чтобы вы порекомендовали… главе ордена Цзян. — Кого мне нужно ему порекомендовать? — Меня, — Лань Ванцзи даже не вздрагивает, так и стоя в формальной позе просящего. — Как адепта ордена Цзян. А? — Сядь, а, и… и, чёрт подери, поговори со мной! Расскажи, о чём речь! Лань Ванцзи покоряется и садится напротив — по-прежнему натянутый, сильнее даже, чем по своим же жёстким стандартам, — уставившись в предложенную чашу. — Это из-за Вэй Ина? — делает предположение Цзян Чэн, это — единственное объяснение, пришедшее ему в голову. — Нет, — медленный, размеренный вдох. — Ты не ошибаешься. Я вновь надеюсь стать ему супругом. Но если он не разделяет моих чувств, это не изменит моей просьбы, — наконец, он снова поднимает глаза, встречаясь с Цзян Чэном взглядом. — То, что я скажу тебе сейчас… — сглатывает. — Секретное. Личное. Хорошо, что они всегда заранее развешивают талисманы тишины. — Я слушаю. — Цинхэн-цзюнь умер, пытаясь проникнуть в тюрьму моей матери. Цзян Чэн обжигает себе язык, сделав неосмотрительно большой глоток чая, чтобы не ляпнуть ничего в ответ. — Тогда… Мы с братом видели мать только раз в месяц. Пока она не покончила с собой, когда мне было шесть. Она находилась в заключении с тех пор, как убила человека — члена клана Лань. Она защищалась. Она не сказала мне этого — никто не сказал. Дядя признался в этом перед своей смертью. В этой жизни я навещаю её каждый день. Пока брат не стал главой ордена, за это я получал наказания. Теперь меня не наказывают, но она всё ещё в заключении. Закралось понимание, что, возможно, детство Лань Ванцзи было хуже, чем у Цзян Чэна. Он-то всего лишь выносил ссоры родителей и неприятные сравнения с успехами Вэй Усяня. А это… это кое-что объясняет. — Ты хочешь укрыть свою мать в Пристани Лотоса, — констатирует Цзян Чэн, Лань Ванцзи выражает согласие. — И хочу присоединиться к ней. К вам, в качестве адепта. Я обещаю чтить ваши порядки, быть искренне привязанным к ордену и послушным вашему авторитету. Странная формулировка, Цзян Чэн… чувствует нечто странное, неловкое и тёплое, когда понимает, что Лань Ванцзи тщательно избегает слов «верность» и «подчинённый». Он тоже был в храме Гуаньинь. — Никогда бы не подумал, что ты захочешь покинуть свой орден, — говорит Цзян Чэн лишь для того, чтобы что-то сказать, пока размышляет обо всём сказанном. Его искренне потрясает отвращение, показанное Лань Ванцзи. — Орден Лань заключил мою мать в тюрьму и дозволил ей видеться с нами раз в месяц, — едва ли не рыча. — Орден Лань обвинил жертву в убийстве её первого насильника и позволил второму жить. Она никогда не любила Цинхэн-цзюня. Я был рождён от насилия. Орден Лань не дал мне защитить Вэй Ина. Они противостояли мне, а его пытались уничтожить. По возвращении меня истязали тридцатью тремя ударами дисциплинарного кнута за то, что я ранил напавших на меня старейшин, — дыхание становится тяжёлым. — Кто праведен, кто порочен? Кто прав, кто виноват? Орден Лань стоял в стороне, пока умирали мирные жители. Старики, дети. — Мы тоже, — мягко говорит Цзян Чэн. — Ты и я. Мы тоже его не поддерживали. Он не вздрагивает от окатившего его льдом взгляда. Только потому, что научился не вздрагивать ни перед чем — после того, как он потерял всё, что имело для него значение, кроме одного маленького ребёнка. Но взгляд Лань Ванцзи… вынуждает. — Я был неправ. Я должен был это сделать. Если бы я поддержал его, у тебя не осталось бы иного выбора, как оставить его. Ты не мог бы его поддержать, будучи должным перед своим орденом, — Лань Ванцзи делает ровный вдох. — Я… должен был сказать это раньше. Но мне было… стыдно. А вот теперь Цзян Чэн отшатнулся: — Ты не это имеешь в виду, — выпаливает он, собираясь сказать больше, но упускает шанс, потому что берёт слишком большую паузу для правильного подбора слов. — Это, — безжалостно прерывает его Лань Ванцзи. Он всегда такой?.. И как Вэй Усянь с ним жил?.. И он продолжает говорить в тот момент, когда Цзян Чэну ошибочно думается, что больше по этому поводу Лань Ванцзи добавить нечего. — Мы должны были предложить поддержку. Не сделали этого. Я не сделал, хотя пытался помочь. Он отверг мою помощь, и я должен был предложить её тебе. Мы могли бы. Вместе мы могли бы сделать больше. Двадцать лет назад единственной вещью, казавшейся нелепее, чем предложение Ханьгуан-цзюня исповедаться друг перед другом, была бы мысль, что Цзян Чэн захочет этого. Но он хочет. — Ты в это веришь? Или говоришь просто потому, чтобы я встал на твою сторону перед моим отцом? Если так — ты не обязан… — Верю. Цзян Чэн вспоминает, что Лань Ванцзи никогда не лжёт. Он может уйти от ответа, если случится недомолвка, но прямо не солжёт никогда — не тогда, когда спрашивают в лоб. Лань Ванцзи — единственный во всём мире человек, который помнит всё, что произошло в их прошлом. И Лань Ванцзи не винит Цзян Чэна за это. Лань Ванцзи не лжёт. И об ордене Лань тоже. — Ты ненавидишь этих людей, — от осознания этого Цзян Чэн чуть ли не задыхается. — Я думал, ты меня ненавидишь. — Нет, — Лань Ванцзи категоричен. — Ты мне не нравился. Я держал на тебя обиду. Злился за то, как ты говорил с Вэй Ином. Не ненавидел. И вновь Цзян Чэн ему верит, потому что начинает понимать: ненавидь его Лань Ванцзи, он был бы с ним гораздо вежливее. Но Лань Ванцзи уважал его в достаточной мере, чтобы честно признаваться в своей неприязни. Орден Лань до сих пор чествует Лань Ванцзи как своего драгоценного Второго Нефрита. Они и понятия не имеют… — Я понимаю. На ненависть ко мне у тебя не было времени — всю её у тебя отнял твой орден, — усмешка. Подёргивание губ, означавшее забаву. — Я не ненавижу весь орден. Люблю Най-Най, заправляющую кухнями. Не ненавижу брата и дядю, — секунда, — и младшие ученики мне дороги. Ну, да, не всех. — Хорошо. Дай мне минуту на размышления. Если хорошенько подумать над ситуацией, присоединение Лань Ванцзи к ордену Цзян — идея, полная настоящих достоинств. Лань Ванцзи, конечно, очень одарённый. И уже сейчас у него столько же преимуществ, что и у Цзян Чэна, если не больше — в прошлой жизни Лань Ванцзи из них двоих всегда был более опытным. И Лань Ванцзи, скорее всего, станет гордостью ордена Цзян. Если его дезертирство из Гусу Лань не развяжет войну. И если Лань Ванцзи, как ученик Цзян, станет супругом Вэй Ина, они оба останутся Цзян. Цзян Чэн сможет навсегда быть рядом с Вэй Ином. Два героя Юньмэна… или даже три. А также вместе они смогут продолжить вместе работать, чтобы предотвратить будущие события. — Захочет ли орден Лань войны? — Нет, — уверенно отвечает Лань Ванцзи. — Брат никогда не пойдёт на это. — Ух, — значит, орден Лань захочет, но Цзэу-цзюнь этого не позволит. Слова главы должно быть достаточно. — Хорошо, я поговорю с отцом о тебе. Если он откажет, ты и твоя мать всё ещё сможете остаться в Пристани Лотоса в качестве моих гостей. План придумаем по ходу. Это всё равно будут «мы», думает Цзян Чэн. Потому что Лань Ванцзи всё ещё влюблён в Вэй Ина, а Вэй Ин всё равно своего добьётся. На этот раз Цзян Чэн сможет спасти Вэй Ина, значит, ему так или иначе придётся смириться с тем, что Лань Ванцзи будет находиться рядом. — Что будет, когда Вэни нападут на Облачные Глубины? Ты… Захочешь ли ты остановить это? Волнует ли тебя хоть немного, падут ли Облачные Глубины в огне?.. Лань Ванцзи вновь обретает свою хвалёную выдержку. Он чеканит: — В течение многих лет я пытался убедить орден в том, что нужно усилить оборону, в том числе и от огня. Мои опасения отвергли. Если глава ордена Цзян примет этого в ученики, то при его разрешении этот ученик вернётся, чтобы оказать помощь ордену Лань. Если им она понадобится. — Я поговорю с отцом, — склоняет голову Цзян Чэн. — Когда мы заберём отсюда твою мать? Лань Ванцзи расслабляется, если можно употребить это выражение к человеку, во все времена остававшимся чрезмерно жёстким. — Я кое-что придумал.