***
Кёджуро приоткрыл глаза и блаженно потянулся. Серые тучи снова затянули небо, поэтому солнце не предприняло попыток отнять у него сон. Перевернувшись на спину, он потянулся снова и прислушался к себе. Что-то не то. Что-то не так. Будто недавний дурман все еще имел над ним власть, прочно уцепившись где-то внутри. Кёджуро нахмурился и мысленно вернулся к событиям прошлой ночи. Скулы вспыхнули, он резко сел, сбрасывая одеяло. — Да не мог я такого сказать… Надо быстро перестать об этом думать. Что теперь о нем думает Тенген? Что он извращенец? Кёджуро прижал ладонь ко лбу и успокоил дыхание. Надо на время освободить голову от этого человека. Вот-вот вернутся его жены, и ему будет не до Кёджуро. Прекрасное время, чтобы подумать, что происходит сейчас внутри. Что за чувство там поселилось. Бесшумно ступая по коридору, он поддерживал белый вакуум в голове и старательно не пускал туда пышущие страстью образы и воспоминания о нежных касаниях. Нужно некоторое время побыть в своем мире и пожить своей жизнью. Не вспоминать Тенгена. Хотя бы пять минут. — Доброе утро, аники, — Сенджуро оторвался от приготовления обеда. — Узуй-сан приходил не так давно. — Доброе утро, Сенджуро, — у Кёджуро чуть дернулось нижнее веко. — Зачем это? — Он сказал тебя не будить. Принес тебе кое-что. Сказал, что это подарок. Я в твою комнату занес, ты не видел? Кёджуро так и не успел сесть. Вся его тактика освободить голову лопнула мыльным пузырем. Тенген принес ему подарок… Что же это может быть? На досаду времени не осталось, любопытство погнало назад. — Боги милостивые, — прошептал Кёджуро, оглядывая уже знакомый сундук. — Как я сразу его не заметил… В этот раз на нем ни пылинки. Кёджуро отчетливо увидел на деревянной крышке витой узор, похожий на цветочные лозы. Пальцы трепетно пробежались по нему, ощущая рельеф. Он поднял крышку и негромко ахнул. Широкая, но короткая пружина, разных размеров шестеренки, валик и пластинка были очищены от пыли и отражали его лицо, словно кривое зеркало. Весь механизм выглядел как новый. Кёджуро посмотрел на внутреннюю сторону крышки и прикрыл рот ладонью. Там была аккуратно выведена надпись:«Чтобы мое Солнце светило ярко»
Ниже в углу небольшая дата, вероятно, год изготовления – 1890. Кёджуро вынул ключ и завел ее. Валик начал вращаться, заиграла музыка. В сердце в такт этой музыке запела радость из чистого солнечного света, перелетов стаи бабочек, перезвона фуринов и шороха капель летнего дождя.***
Хинацуру выдвинула ящик тансу и бегло оглядела хранящуюся там косметику. Внимательный взгляд лиловых глаз быстро выцепил неладное. Не хватало одной из баночек тонального крема. Тонкие пальцы нервно дрогнули. Девушка сглотнула и задвинула ящик. «Мой Тенген, неужели ты все же привел женщину…» Страх вздыбил мелкие волоски по всему телу, угрожающе придавил в горле, обещая скорые слезы. Макио снова провела пальцами по сливу и ничего не обнаружила. Ни единого волоска. Чист, как и предыдущий. Либо Тенген не мылся все это время, либо победил брезгливость и убрал волосы. А может, он почистил решетку специально, чтобы замести следы? Девушка нахмурилась. Сложно было сказать, какой из вариантов наиболее правдоподобен. — В моей комнате все на местах, даже пыль лежит, — отчитывалась Сума около сёдзи в комнату Тенгена. — Я не нашла отпечатков пальцев ни на одной поверхности. Все полотенца пахнут как обычно. — У меня тоже все в порядке. Волос в сливах нет совсем. Это подозрительно, — Макио чуть прищурилась. — А у тебя как, Хинацуру? — Мой тональный крем. Одной баночки нет. — Любовница-а-а-а-а-а, — взвыла Сума и тут же получила подзатыльник от Макио. — За что ты бьешь меня?! У нашего Тенгена совсем другой тон кожи, не себе же он его взя-я-я-л... — Рано поддаваться истерике, — Хинацуру прижала пальцы к переносице. — Наверняка он опять взял его, чтобы рисовать. Когда он придет, проверим, не пахнет ли он духами. А потом попробуем выяснить, как появилась еда и кто все постирал. А сейчас… Она аккуратно сдвинула сёдзи. Три пары глаз внимательно оглядели пространство. В этой комнате все время что-то менялось. Диван стоял то тут, то там, а сейчас вообще исчез. Появлялись и исчезали футоны, добавлялись и убирались разные детали интерьера. Тенген оправдывался тем, что разная обстановка создает разное освещение, и это помогает ему рисовать. — Пол вроде подмел, — прошептала Сума. — Наконец-то он убрал этот мерзкий диван, — закатила глаза Макио. — Хотя кровать с футоном… Все лучше, чем диван. И куда лучше, чем диван с футоном. — Наш Тенген пытается привыкнуть к новой моде из Европы. — Вам не кажется, что пахнет сакурой? — спросила Хинацуру. — Может, зажигал благовония? Поводов для подозрения было недостаточно. Тенген был нестабильной личностью с нестабильным настроением, и его жены прекрасно это знали. Обстановка комнаты помогла бы им только в том случае, если бы любовница лежала там прямо сейчас. Услышав движение на энгаве они переглянулись и бросились встречать мужа.***
Возвращаясь из поместья Ренгоку, Тенген думал, не купить ли для жен чего-нибудь вкусного. В итоге решил, что слишком соскучился, чтобы еще медлить со встречей, и сразу пошел домой. Чистка шкатулки от многолетней пыли заняла больше времени, чем ожидалось, и он едва успел отнести ее до возвращения своих красавиц. Красавицы же вели себя немного странно. С порога они по обычаю вежливо поклонились и дождались разрешения обнять мужа, но как-то уж слишком долго не отпускали. Три пары рук ненавязчиво шарили по телу, девушки прислонялись к нему то тут, то там, и Тенген никак не мог взять в толк, что на них нашло. — Мой Тенген, мы очень соскучились! — Мы так хотели скорее обняться! — Мой Тенген, ты скучал без нас? Едва успевая отвечать на поток вопросов, он прошел на кухню и помыл руки. От девушек исходили не совсем привычные звуки. Заваривая чай, они то и дело странно переглядывались и несколько натянуто улыбались. Не иначе, как что-то заподозрили. Стараясь не подавать вида, Тенген спросил, не голодны ли жены и не устали ли с дороги. — Все в замечательно, спасибо, что заботишься о нас, — Хинацуру улыбнулась и незаметно подмигнула другим женам. — А вот кто-то из них забрал мой тональный крем. — Это не я! — сходу выпалила Макио. — Моя кожа совсем не такая, так что на меня даже не думай. Наверняка Сума опять забыла купить себе новый и решила украсть! А ну отвечай, так или нет?! — В-вы чего-о-о… — Сума поняла, что осталась крайней, и обиженно посмотрела на девушек. — Ничего я не брала! Ты сама его закинула куда-то и не помнишь! Сами вы воровки, я здесь не при чем! — Я абсолютно точно помню, что оставляла его в ящике около теней и пудры, — старшая продолжала играть свою роль. — Кто-то из вас лжет, да еще и при нашем муже. Мой Тенген, как же… — Стойте!.. — выдохнул он. Позорно прокололся. Бездумно отдал Кёджуро крем своей жены и напрочь забыл об этом. Хорош шиноби, ничего не скажешь. — Я блестяще взял его, чтобы порисовать. — Мой Тенген… — Хинацуру прижала руки к груди, чувствуя, как отлегает от сердца. — Да-да, вы просили не рисовать ими, я помню. Думал, блестяще не заметишь. Тон красивый, черт возьми, не удержался. — А кто все постирал и приготовил еду? Ты нанял служанку? — голос Сумы чуть дрогнул. Девушки натянулись до предела. — Я постирал. И приготовил. Блестяще решил, что… что… — багряные глаза забегали. Что же он решил? Не признаваться же им, что он позорно проиграл в го и с ненавистью исполнял чужие желания. Девушки застыли в состоянии глубокого шока, пытаясь осмыслить услышанное. Картинка в их головах сложилась, хоть и с трудом. Облегчение вырвалось наружу радостными вздохами. Как они могли его подозревать? — Мой Тенген! — Сума с рыданиями кинулась ему на шею. — М-мы думали, что ты привел чужую женщину-у! — Заткнись, дура! — Макио уже занесла руку для удара, но Хинацуру перехватила ее. — Как вы могли подумать? — делано удивился тот. — Женщины, конечно, блестяще хороши, но с вами не сравняться. Вы мои единственные жены и других мне не нужно.***
Два дня спустя столпы снова встретились на тренировке. В этот раз они заняли крыло поместья Узуя, оборудованное под тренировочный зал. Плотное затянутое тучами небо лило дождь, отбивая на крышах и козырьках уверенную дробь. Мечники уже закончили с основной частью, отработали самые важные защиты в рукопашной технике и занялись растяжкой. — Что, думал, что один так блестяще умеешь? — Тенген самодовольно усмехнулся, увидев, что Кёджуро глазеет на его поперечный шпагат. — Я, вообще-то, шиноби. — У тебя отлично получается, — друг присел на колени и наклонился к полу, оглядывая прямые ноги. — Ну еще бы! Тенген медленно собрал ноги и по очереди наклонил колени к татами. Суставы ныли, он давно так не растягивался и отметил, что надо бы делать это почаще. Когда он поднял глаза, Кёджуро стоя наклонился к прямым ногам и обнял их под коленями. Идеальная складка, не придерешься. Тенген шумно сглотнул, чувствуя, как возбуждение стремительным потоком наполняет его тело. Кёджуро выпрямился и сделал шаг в сторону, но тут же ощутил руки на своих плечах. Конечно, он видел, что друг ходит очень близко, но значения этому не придавал. Узуй вдруг прижался к нему всем телом и негромко сказал прямо в ухо: — Наклонись еще раз. — Нет! Мы же в доме не одни. — Я блестяще знаю. Кё, я чертовски соскучился за это время, дай хоть потрогать тебя. Широкие ладони переместились с плеч на грудь, пальцы нащупали отвердевшие соски под тканью кимоно. Тенген чуть согнул колени и уперся вставшим членом в упругие ягодицы. «Черт возьми, наконец-то, — думал он, сжимая чужую грудь. — Просто блестяще. Если бы не твое упрямство, давно зажал бы тебе рот и отодрал на этих татами. Сердце-то как заколотилось…» Кёджуро издал тихий стон, прикрывая рот рукой. Надо бы оттолкнуть его да оборвать это безобразие, но не выходит. Неужели он и сам настолько соскучился? Слишком опасная ситуация назревала. Если Тенген вдруг решит его поцеловать, он растеряет даже эти крупицы самообладания и сдастся ему. Наверняка даже сам ослабит пояс хакама. — Тенген, так нельзя. — У тебя уже везде блестяще встало, кто бы говорил, — тот сжал его запястье, опустил руку вниз и прижал к низу своего живота. — Я тоже хочу, чтобы меня погладили. Солнце, давай сделаем это хотя бы так. — Подожди, — Кёджуро собрал все силы для рывка и резко развернулся к нему лицом, прибирая руки. — Давай в другой раз. Я поглажу тебя, только давай найдем более подходящее место. — Тогда я блестяще жду, — он шумно выдохнул. — Не думай, что я забуду.***
Еще два дня спустя они вместе обедали в «Саби», куда Тенген часто заглядывал, если дома без жен кончалась еда. Это было не очень людное заведение, а самое главное – тут не было яркого освещения, и имелись огороженные закутки, в которых он любил сидеть. Крупные веера с простыми рисунками украшали одну из длинных стен. Стена напротив была расписана ветвистой сакурой под облачным небом. Не «блестяще», но и не ужасно. — Острое, значит, не любишь? — Тенген глянул на свою тарелку гюдона. — Да, как ни странно, — улыбнулся в ответ Кёджуро, придвигая к себе тарелку рамена. — Хочешь взять креветок-темпура на двоих? — А давай! Через несколько минут подали блюдо с креветками и чайную пару. Тенген взял палочками одну из креветок и поднял в воздух, глядя на золотистую панировку и красный хвостик. Потом посмотрел на разливающего чай Кёджуро. Улыбка самовольно растянулась на лице. — Слушай, — сказал он и сразу начал смеяться. — Ну правда блестяще на тебя похожа. — Я же говорил, — друг засмеялся в ответ. — Я вчера виделся с Канроджи. Она сказала, что научилась у меня этой шутке, и теперь на вопросы о внешности говорит, что переела данго. — Как дела у Сенджуро? — Он старается, как может. Только мне кажется, что… — Кёджуро чуть нахмурился и постучал ногтями по столу. — Иногда мне кажется, что он не очень хочет быть истребителем. Когда я был в его возрасте, мой клинок ничирин уже поменял цвет. Я ни в коем случае не тороплю его, но его прогресс… — Блестяще медленный. — Не думай плохого о моем брате! Он вовсе не слабый. — Да я и не думал, чего шумишь сразу. Не хочет быть истребителем, так пусть не будет. Блестящих дел на свете полно. Я даже рад за него. Не связывать жизнь с демонами – самое лучшее, чего можно пожелать. — Ты прав, — Кёджуро опустил глаза. — Но это нарушает нашу семейную традицию. Все Ренгоку со времен Первого дыхания становили столпами. — Ты уже блестящий столп. — Обладателей дыхания Пламени не так уж много. Если меня не станет, кто займет мое место? — Не смей так говорить! — вдруг грубо оборвал Тенген. — Что за унылая чушь? Тебе всего восемнадцать лет, черт возьми, не рано ли в могилу собрался? Только попробуй мне сдохнуть, я тебя убью!.. То есть… Черт! — Я тебя понял, — Кёджуро улыбнулся и провел рукой по волосам, прибирая прядь за ухо. — Если вдруг умру, к тебе могу не приходить. — Мы же хотели блестяще увидеть, как люди полетят в небо, помнишь? — Помню, — Кёджуро немного помолчал и сгрыз парочку креветок. — Кстати, я хотел спросить. Как ты относишься к миссиям по поимке демонов на отбор? — Нет ничего тоскливее, — Тенген отпил чай и облизнул губы. — Мир должен встать с ног на голову, чтобы кто-то в здравом уме захотел пойти на такое задание. — Мне как раз поручили сегодня утром. Я согласился. Засиделся уже. — Бля… блестящая идея! Должно быть… блядь… чертовски интересно… — друг едва не выплюнул чай на стену и прокашлялся, стуча себя по груди. — Думаю, я тогда попрошу Канроджи поехать со мной или соберу группу низкоранговых… — Эй, а ну-ка подожди! Что же ты сразу не сказал, что тебе поручили миссию. Я блестяще поеду с тобой! — Ты же сказал, что… — Не цепляйся к моим словам! Я непостоянен. Я не тот человек, что был три минуты назад. Я блестяще меняюсь, черт возьми. Это прогрессивно и ярко. — Ладно-ладно… Давай допьем чай и пойдем на вокзал за билетами. Ояката-сама дал мне наводку на место.***
— Я был против, потому что надо всю эту… Ай, к черту. Не люблю я много вещей, — Тенген сложил руки на груди и чуть надул губы. — Я сам все понесу. Зачем ты согласился, если тебе все так не нравится? — Не твое блестящее дело. Захотел и согласился. — Тогда не жалуйся. Лицо Тенгена гневно вспыхнуло, он задохся от возмущения, но ничего не сказал. Тем более, что Кёджуро опустил голову, пряча улыбку. Каков наглец… Они заселились в дом глицинии около часа назад. Хозяева были отнюдь не богатыми людьми, но помогали, чем могли. Пара заправленных футонов около стены, столик с двумя дзабутонами и небольшой шкаф – вот и все удобства. Более, чем достаточно. В углу был составлен их багаж: две небольшие плоские тележки, два деревянных ящика метр на полтора и два тугих черных мешочка. — Ты еще смеешься надо мной? — Не смеюсь. — Я вижу блестящие искры в твоих глазах! Смеешься! — Вовсе нет! Они препирались, пока в один момент Тенген не ткнул друга пальцем в бок. Это стало началом войны. Перекатываясь по полу, шипя и смеясь, они вдруг оказались в захвате, подозрительно похожем на объятия. Кёджуро лежал на широкой груди и смущенно улыбался. Узуй выдохнул, восстанавливая сбитое щекоткой дыхание. — Ладно, нам еще нужно поспать перед ночью, — Кёджуро начал было подниматься, но Тенген перехватил его руки и перекатился, оказываясь сверху. Его намерения были ясны, как день, который они провели в поезде. Поцелуй запечатал возмущенные слова, а руки уже расстегивали чужой китель. — Тенген, не сейчас! — Кёджуро наконец оторвался и шумно вдохнул. — Мы не мылись после дороги. — Один раз блестяще можно. — Нельзя! — Кёджуро! — Нет! Я не могу позволить тебе это без подготовки. Тенген презрительно фыркнул и откатился в сторону, оказываясь на спине. Ему отказывают уже второй раз – неслыханно! Неудовлетворенность пускала корни острого раздражения. Багряные глаза сверлили потолок, руки совершенно недружелюбно сложились на груди. Кёджуро решил на этом не останавливаться и добить его окончательно. — Я думаю, нам не стоит заниматься этим в доме глицинии. — Это еще почему? — Тенген даже сел от возмущения. — Здесь же хозяева. Ты ведь знаешь, как у нас это бывает – мы испортим все постельное белье. И они могут нас услышать. — Они нас обслуживают, не их ума дела, чем мы тут блестяще занимаемся. — Но они же люди, — не отступал Кёджуро. — Тогда пойдем в сэнто. — Вдруг там хорошая слышимость? — Тебе-то откуда знать? — Тенген возмущенно всплеснул руками, но через секунду прикусил язык. Кёджуро опустил взгляд, но тут же весь подобрался, встал и куда-то ушел. Узуй не знал, на кого наложить проклятье в этот раз. На демона с флейтой, на Кибуцуджи, на Кёджуро, или вообще на самого себя. На сердце легла многотонная ледяная глыба.***
До самого выхода на охоту они почти не разговаривали. Тенген интуитивно понимал, что должен извиниться, но не мог набраться решимости, ссылаясь на неподходящее время и место. Отстраненность Кёджуро вызывала в нем острую боль. Равносильный дискомфорт вызывали все попытки сказать самому себе «ты виноват, идиот, нечего тыкать людям в их слабости». Все это злило до скрежета зубов. Может, вообще не стоило с ним ехать. Канроджи наверняка не додумалась бы сказануть такую чушь, да и приставать бы к нему не стала… Тенген возмущенно хмыкнул. Ну уж нет. Ей рядом с ним не место. Поглядев на спину идущего впереди Кёджуро, он изумленно замер. Новая мысль поразила его, как отравленная стрела. Кёджуро же совсем не обидчивый. Уличные дети швыряют в него помидоры и яйца, оскорбляют его внешность, а ему хоть бы что… «Мое достоинство не держится на словах незнакомых детей. Пусть болтают все, что им хочется.» Но в тот момент, когда Тенген сказал свою фразу, внутри него будто лопнула какая-то тонкая струнка. Выходит, его достоинство все-таки опирается на чьи-то слова. «Ну конечно же опирается, черт возьми!» — он захотел ударить себя самым жестоким образом. Воспоминания о пришедшем в поместье Бабочки Шинджуро и о том, во что его слова превратили Кёджуро, поставили точку. Сколько бы тот не строил из себя непробиваемого для моральных атак человека, задеть его за живое оказалось проще простого. Надо же просто отключить мозги. — Кё, — начал Тенген и осекся. Примерно в двадцати метрах от них раздался шорох. Полная луна на безоблачном небе заменила им предложенные хозяевами фонари. Мягкая лесная подстилка громко шуршала под ногами. Истребители без труда могли перемещаться незаметно даже по тонким веточкам и при таком освещении, но сейчас это было ни к чему. Цель достигнута: нечто в этом лесу знает о них и неспеша подбирается, рассчитывая на легкую добычу. — Двадцать метров на два часа, — проговорил Тенген вместо того, что хотел. — Пятнадцать. О том, что Кёджуро услышал предупреждение, сказало легкое движение головы. Черный мешочек на его поясе слегка покачивался в такт шагам. Руки как бы невзначай легли на скрытые под хаори белые ножны. Тенген не мог спрятать свое оружие так легко. Будь демоны разумными, по его виду сразу бы поняли, что имеют дело с убийцей. — Еще два, — предупредил он. — На три часа и на одиннадцать. Близ… Похоже на засаду. Кёджуро сорвался с места и одним движением лишил демона обеих ног. Тенген успел лишь восхищенно вскинуть брови от такой скорости. В следующий миг другой демон набросился на него прямо с дерева. Такой слабый, что Тенген просто сбил его на землю размашистым ударом руки. Третья тварь, та, что «на одиннадцать», где-то совсем рядом. Видимо, столь скорые поражения сородичей не вдохновляют ее на нападение. Тенген, не давая демону опомниться, с размаху наступил ему на голову. Содержимое разлетелось во все стороны, забрызгав вторую ногу, и он с отвращением поморщился. Интуиция кольнула позвоночник. Он вскинул голову и уперся взглядом в третьего демона, впившегося когтями в кору дерева. Из всей троицы этот ощущался самым слабым. Едва ли съел хоть одного человека и вообще производит впечатление, будто оказался здесь случайно и уже уходит. Кожа темно серая, черные полоски на манер тигриных. Почти не изменившееся человеческое лицо. Таких убивать труднее всего. Выдержав короткий зрительный контакт, демон отцепился от ствола и бросился в заросли. — Я за ним, — предупредил Тенген и обнажил клинки. Кёджуро, игнорируя визг раненого демона, встал ему ногой на грудь и отсек обе руки. По ощущениям он съел двух или трех. Слабый, но ноги отрастил уже почти до колена. Так не годится. Замахнувшись, Кёджуро снова обрубил их по самое тело. — Пожалуйста, господин, умоляю Вас… Прошу, пощадите меня! Пощадите, господин, я никогда в жизни больше не съем человека! Я буду есть зайцев и птиц, пожалуйста, есть у Вас сердце или нет? Я больше так не буду, клянусь чем угодно! Клянусь солнцем и луной! Что мне для Вас сделать? Только скажите, я могу все, что угодно… Кёджуро слышал только мелодию музыкальной шкатулки в голове. Для поддержания концентрации он даже тихонько напел ее. Вязка черного мешка ослабилась. Он взял пригоршню порошка из лепестков глицинии и начал посыпать им истекающие кровью культи. — Ублюдок!!! Чтоб ты сдох, чертова мразь! Гори в аду! Я пытался договориться, а ты!.. Ты сука человеческая! Чтоб твой поганый род сгнил в канаве!!! Теперь конечности не отрастут. Глупый демон. Не знает, что с ногами и руками ему будет неудобно ехать в ящике. Второй демон почти собрал свою раздавленную голову. Он мало чем отличался от первой жертвы, только имел складки кожи между руками и телом. Вероятно, умел парить и нападал с деревьев. Как хорошо, что он пока что молчит. Кёджуро быстро лишил его конечностей и присыпал раны мелким розовым порошком. Интересно, какие проклятья он придумает, когда сможет говорить? По дороге до места, где остались ящики и повозки, Кёджуро несколько раз подумал отрезать орущему демону нижнюю челюсть вместе с языком. Тенген был прав, когда сказал, что работенка не очень. Платят за это немного, а самое трудное – это страдания. Пусть они демоны, людоеды-убийцы, но страдали они по-настоящему и боль ощущали не хуже людей. И все же жалости было уже куда меньше, чем в первые разы. Кёджуро нисколько не сомневался, что демон нарушит свои клятвы при первой возможности, если будет отпущен. Он сам знал мечника, который повелся на слезные мольбы и взял с демона слово никогда больше не нападать на людей. Тот юноша погиб почти сразу, как дал обманщику свободу. Ничего, скоро сердце закаменеет совсем. А вообще, от криков даже польза есть: так Тенген быстрее найдет их со своей «добычей». Второй демон от чего-то был молчалив и даже регенерировавшего рта не раскрывал. Может, не способен к речи, а может, что-то замышляет. Надо быть внимательнее. Кёджуро опустил их на траву вниз лицом и раскрыл один из ящиков, прикидывая размеры. Оба демона довольно маленькие, возможно, бывшие подростки. Должны поместиться. Первым он взял за ворот рваной рубахи говорящего и поднял над землей лицом от себя. — Чтоб твоя мать сдохла! Чтоб ей также руки с ногами отрезали! Чтоб она кровью захлебнулась, и ты вместе с ней! Кёджуро хмыкнул и не стал говорить, что пожелания несколько опоздали. Демон отправился в деревянный ящик и заранее завизжал, почувствовав исходящий от него запах глицинии. Сосновые доски предусмотрительно вымачивают в отваре коры. Второй демон все также молчал. Кёджуро положил его в ящик так, чтобы голова лежала на обрубленных бедрах его «сородича». Помещаются неважно, плечо второго торчит. Он хотел закрыть крышку аккуратнее, но внезапно крылатый молчун вскинул голову и плюнул в своего мучителя. Острое зрение и интуиция выручили снова. Кёджуро дернул головой, уклоняясь от небольшого шипа, наверняка ядовитого, и с силой захлопнул крышку. Хрустнули чьи-то кости, раздался жалобный вой. — Я тоже хотел по-хорошему, — вздохнул он. Вместо того, чтобы воткнуться в шею, шип надорвал ворот кителя. Спустя минуту появился Тенген и бросил тело без конечностей на землю. Кёджуро настороженно покосился на молчаливого демона, ожидая, что и он может прятать во рту шипы. Но Узуй, оказалось, просто отрезал ему челюсть с языком. И присыпал ее порошком.***
Двое какуши потянули повозки с ящиками по проселочной дороге, третий внимательно фиксировал слова столпов в толстый блокнот. Где поймали, как поймали, как напали демоны, какие способности успели показать, сколько примерно человек съели… Все это имело значение. Перед тем, как поместить их на «арену», как выражались иногда столпы, демоны тоже проходили отбор. При жизни Канаэ Шинобу лично участвовала в поимке и сортировке демонов. Сейчас этим занимались какуши с хорошим стажем и обязательно с истребительским прошлым. Тенген отчитывался юноше о «своем» демоне, как вдруг увидел, что Кёджуро уже уходит прочь. «Даже не подождал, а ну стоять!» Какуши вызвал в нем вспышку гнева, записывая слова слишком медленно и задавая слишком много вопросов. Хотелось отобрать этот блокнот к чертовой матери и записать все вместо него. — Кё, подожди! — Тенген нагнал его около поворота на станцию. — Слушай… Хочешь отдохнуть на небольшом источнике? Я знаю, тут есть неподалеку. Поехали? Кёджуро думал дольше, чем планировалось, и ответил с куда меньшим энтузиазмом, чем ожидалось. Узуй внутренне чертыхнулся. Все из-за того случая. Надо попросить прощения. Собраться уже наконец и сделать это. По дороге, пока он собирался и продумывал сложную речь, Кёджуро довольно быстро приосанился и стал общаться как обычно. Тенген даже опешил. Неужели он сам его простил? Даже внутренние звуки почти вернулись на прежний уровень. Тем не менее, облегчение от этого не приходило. Слишком хорошо. Слишком подозрительно.***
Сидя на энгаве маленькой гостиницы с большими перспективами, Кёджуро тяжело думал. То чувство, которое поселилось у него внутри в тот день, так никуда и не выветрилось. Время не притупило его и не трансформировало во что-то другое. Он погладил ладонью высокий лоб и еще раз вспомнил свои ощущения. В тот момент ему хотелось полностью довериться Тенгену. Вытворить еще что-нибудь безумное или запретное, главное, чтобы с ним. Так сильно хотелось все это повторить. Хоть на миг, но еще раз оказаться в ситуации, когда это чувство бьет ключом. После произошедшего внутри жил его отголосок, похожий на маленькую красивую птичку. По крайней мере, он умел также звонко петь и высоко взлетать. Однако сейчас этой птичке будто подбили крыло, и подняться вверх она больше не могла. «Тебе-то откуда знать?» Из-за ослабленного слуха Кёджуро всегда приходилось быть очень внимательным и не показывать своего недостатка. Но при Тенгене он позволил себе расслабиться и признался, что не слышит шкатулку на середине большой комнаты. И случайно отозвался на «солнце», приняв слово за обращение по имени. Какой стыд. Открываться слишком опасно, и сегодня жизнь напомнила ему об этом. Если люди узнают твои слабые места, то резко возрастает риск получить удар именно по ним. Тенген не был исключением. Чувство, которое Кёджуро испытывал в ту ночь, однажды может сыграть с ним крайне жестокую шутку. Довериться – однажды проиграть. Он вздохнул и начал расстегивать китель, чтобы посмотреть надрыв. Придется зашивать. Уходить с энгавы не хотелось. Через несколько часов рассветет. Тенген наверняка спит, и его чувствительный слух будет потревожен, если в комнату кто-то войдет. Да и разговаривать с ним стало чуточку труднее. Кёджуро вдруг задумался, не выдал ли он в каких-нибудь словах другие свои слабости. Есть ли у друга еще оружие против него? Стоило ему как следует задуматься над Тенгеном, как тот внезапно появился на энгаве. Какое-то время он потоптался на месте, а потом направился к сидящему. Будто вовсе не ожидал его здесь увидеть, наткнулся совершенно случайно, и отступать стало поздно. Весьма глупая стратегия. Тенген тихо сел на дощатый пол и уставился в ночь. Дождя не было уже сутки, убывающая луна снова радовала людей молочным светом, хотя в такое время ей наслаждались только двое. — Почему ты не спишь? — спросил Кёджуро, складывая китель в руках. — Проснулся от того, что тебя нет. — Раз ты не спишь, я пойду воротник зашью. — Кё, постой, — Тенген сжал его руку и дернул назад. — Прости, что я тогда сказал это. Мне… черт, мне действительно блестяще стыдно, что я додумался. — Ты поехал со мной, чтобы была возможность уединиться? — Кёджуро поднял янтарные глаза, глядя с каким-то осуждением. — Да, — выдохнул друг. — Не красит меня, правда? Но я не жалею, что выбрался. С тобой хорошо проводить время, даже если у нас нет яркой близости. С тобой просто… все как будто намного интереснее. Даже эта мерзкая работа. Слушай, слышишь ты или нет, мне это блестяще не важно, — Тенген вдруг засмеялся. — Знаешь, когда жены вернулись, то весь день меня спрашивали, почему я так громко разговариваю. Привык и не заметил… Пошли в комнату. Ты воротник хотел блестяще зашить.***
Остаток этой лунной ночи Тенген решил провести без инцидентов, приставаний и суеты, но жизнь решила иначе. В небольшой сумочке со швейными принадлежностями была всего одна иголка, и она опрометчиво выпала у Кёджуро из рук. Найти ее никак не получалось. Он, стараясь не двигаться, осмотрел пол перед собой и обернулся назад. Тенген вздохнул и опустил взгляд, мгновенно увидев характерный блеск. Иголка лежала на кителе и отражала свет так, что, вероятно, была невидима для Кёджуро. Он зажал ее пальцами и лениво протянул другу острым кончиком. «Отличный взгляд, — усмехнулся про себя. — Прямо чувствуются годы блестящих тренировок.» — Кё, вот она. Кёджуро обернулся и хотел было сказать что-то в благодарность, но вместо слов отрывисто вскрикнул и взмахнул левой рукой, отбивая от себя протянутую иглу. Тенген и сам вздрогнул, не ожидая такой реакции на безобидное действие, и понял, что больше не ощущает металлического предмета у себя в руке. Наверное, она снова упала и в этот раз безнадежно потерялась. У Кёджуро словно сковало каждую мышцу. Он, прерывисто дыша и боясь шевельнуться, пялился широко открытыми глазами куда-то в пол. Игла воткнулась ему в тыльную сторону ладони почти посередине между мизинцем и запястьем. Более того, ее острый кончик выглядывал с внутренней стороны на целый сантиметр. «Еще бы чуть-чуть, и в кость. Что за чертовщина сейчас произошла?», — подумал Тенген, глядя на этот странный акт. Кёджуро била мелкая-мелкая дрожь, он вроде и пытался посмотреть на свою руку, но какая-то жестокая сила не давала ему обернуться. Тенген неверяще распахнул глаза. Не врет ли ему слух? Обычно страх звучит, как звенящее от звуковых волн стекло или как частая барабанная дробь. Кёджуро сейчас звучал, как зловещий гул далеких морских волн под штормовым ветром. Это означало, что он в шаге от настоящей истерики. Это вообще возможно? — Кё?.. — Я сам вытащу! — надрывно отозвался тот. — Все нор-мально. Проткнутая рука с широко растопыренными пальцами мелко тряслась, другая до побеления костяшек сжалась в кулак. Прерывистое дыхание удерживалось на грани. Лица он так и не смог повернуть. Тенген чуть поджал губы, не зная, что ему предпринять. Любое действие могло толкнуть Кёджуро в какую-то адскую бездну. Это точно тот Кёджуро, которого он знал? Тот, который почти невосприимчив к боли и ничего не боится? Тот самый человек, которому было плевать на огромную рану через все тело, теперь без сознания готов слечь от простой швейной иглы в ладони? — Солнце, — на грани чужой слышимости позвал Тенген и надел на себя маску глубокой сосредоточенности. — Там какая-то чертовщина в окне. Видишь, как лунный свет мерцает? Коварный план удался. Кёджуро медленно поднял взгляд на черный квадрат окна. Тенген, оказавшись вне его поля зрения, молниеносным движением сжал чужое запястье и выдернул иглу. Маневр был крайне рискованный, но удачный. На ладони выступила капля крови. Кёджуро издал звук, похож на всхлип и отдернул руку. — Я бы сам справился! Зачем ты полез ко мне?! — А зачем ты дернулся и загнал ее себе в руку? И не ори на меня! Тенген фыркнул и сходил до стоящей на полки маленькой аптечки. Там нашлись салфетки и дезинфицирующий раствор. Кёджуро растерянно следил за его действиями, не зная, что предпринять. Он снова опрометчиво выдал себя. В буквальном смысле на ладони подал новый способ себя уязвить. Жгучий стыд окрасил скулы почти в тон капле крови, которую Тенген стер, бережно держа его руку. — Я вовсе не испугался, — сказал Кёджуро, опуская голову. Отложив использованную салфетку, Тенген аккуратно взял его за плечи, притянул к себе и заключил в объятия. Хвала богам, дрожь почти унялась, дышит как человек, а не как заевшая паровая машина. Он невесомо погладил золотистую голову, перебирая пряди и ни слова не говоря. Кёджуро не вырывался, но и ответных действий не предпринимал. — Хочешь, я ее сломаю, — предложил Тенген спустя несколько минут. — Или сожгу. — Не надо, это единственная иголка. — У них наверняка их завались. Но эта гадина осмелилась уколоть тебя. — Я же еще не зашил воротник. И не нужно портить чужие вещи. Тенген смотрел на лежащую в стороне иголку так, будто уже вынес ей приговор. Маленькой железке несдобровать. Она уже покойница. Кёджуро, ощущая тело друга всем боком, наконец улыбнулся и обеими руками обнял его левое плечо с золотым браслетом. Он словно стоял в русле реки, которую перекрыл огромный камень, но теперь этого камня нет, и мягкие волны уносят его прочь. Некоторое время они молчали, просто поглаживая друг друга и успокаиваясь от пережитого стресса. — Когда я был маленьким, — вдруг начал Кёджуро и снова провел пальцами по браслету. — Матушка тяжело заболела, и врач назначил ей уколы. Отец сам делал их. Нас с Сенджуро всегда выставляли из комнаты на это время. Матушка много мучалась от своей болезни, но однажды я случайно увидел, что эти уколы тоже причиняют ей боль. Она меняла одну боль на другую и получала временное облегчение. Один раз отец уже набрал шприц, но в соседней комнате заплакал Сенджуро, и он ушел к нему. Вскоре после того, как он вышел, к матушке зашел я, потому что решил, что все закончилось. Матушка попросила дать ей шприц, потому что не могла встать, и сказала, что сама справится. Я дал ей его, но у нее… у нее вздрогнула рука, и шприц выпал. Он воткнулся мне прямо в стопу. — Боги милостивые, — Тенген даже прокашлялся и отстранился, глядя в янтарные глаза. — Я получил небольшую дозу ее лекарства и понял, почему она так мучилась. Пролежал без сознания почти до следующего дня. Я до сих пор помню это чувство. Когда ты протянул мне эту иголку, мне показалось, что ты хочешь уколоть меня. — Кё, — Тенген ошеломленно заморгал. — Я… я никогда бы так не сделал, клянусь. Даже если бы не знал этой истории. Он быстро сгреб Кёджуро в новые объятия, крепко прижимая к груди, словно хотел защитить от всего мира, от всех его бактерий, иголок, токсичных лекарств и болезней, для которых они нужны. — Глупо это, да? — сдавленно сказал Кёджуро. — Я Пламенный столп, потомственный истребитель, боюсь таких маленьких штук. Должно быть, очень забавно? — Ничего глупого и забавного. То, что случилось, просто ужасно. Я бы на твоем месте сотню лет был в истерике. Но если бы не этот случай… сегодня, в жизни бы не заподозрил, что у тебя есть такой страх. — Я почти пересилил его. Но если иголка появляется неожиданно, то все равно пугает. Если Шинобу берет у меня кровь или вроде того, я всегда внимательно смотрю на это. Так спокойнее. А насчет моего слуха… — Солнце, прости меня. Я сказал, не подумав… — Да, я… Все хорошо. Я хотел сказать, что… — Кёджуро освободился от сильных рук и чуть отвернулся, пряча глаза. — После той миссии я думал, что оглох совсем, но через несколько дней слух частично вернулся. Сначала было трудно, и я почти все время боялся. Мне всегда казалось, что вокруг происходит что-то, о чем я не знаю. Я всегда оборачивался, иногда дергался. Постоянно казалось, что кто-то зовет меня, а я не слышу. Упустить что-то важное было для меня хуже всего. Это напоминало мне о дне, когда… — он болезненно поджал губы и отвернулся совсем. Тенген не стал мешать и просто аккуратно сжал его ладонь. — Когда дела у матушки пошли совсем плохо, даже я, ребенок, уже понял, что надежды нет. Каждый день, едва проснувшись, я сразу же бежал в ее комнату, чтобы послушать, как она дышит. Иногда она дышала ровно и спокойно, она иногда… начинала немного хрипеть, и я сразу же звал отца. И вот однажды я прибежал к ней и не услышал дыхания. Тогда я решил, что оглох. Кёджуро крепко зажмурился и прижал кулак ко лбу. Тенген почувствовал, как по его лицу потекли слезы. Звенящая пустота появилась в его сердце и разрасталась тем сильнее, чем явственнее он представлял своего друга ребенком, нашедшим мать мертвой. Ребенком, которому в одиночку пришлось растить брата и делить кров со скатившимся в депрессию отцом. — Кёджуро… — прошептал Тенген дрогнувшим голосом. Тот обернулся и удивленно ахнул, затем выхватил из аптечки другую салфетку и прижал к его щеке. — Прости, я совсем разговорился. Не плачь… Это моя вина, я не должен был… Тенген перехватил его руку и плавно опустил вниз. Другой рукой погладил по золотистым волосам. — Все хорошо. Теперь я намного лучше понимаю тебя. Что же… черт возьми, что же с ней случилось? — В детстве мне никто не говорил, но потом я нашел какие-то врачебные бумаги. Там сказано об опухоли с метастазами. Метастазы – это как кусочки опухоли. Они разносятся по телу с кровью и заражают другие органы… Не надо плакать. Это никого не вернет и ничего не исправит. — Знаю. Просто мне очень жаль, что это случилось. Это так нечестно. Так нечестно, что… Прости… Спасибо, что рассказал. Я п-пойду блестяще в источнике посижу? — Они оба чувствовали, что нужно немного побыть наедине со своими мыслями. — Да, иди. Я зашью воротник и тоже приду.***
Кёджуро с туго стянутыми в высокий пучок волосами казался Тенгену отдельным видом искусства. Лицо все еще обрамляли короткие пряди по бокам, но красивая шея с почти зажившими отметками была полностью открыта. Какая же красивая шея… Не длинная и не короткая, без единой лишней складочки. Пока Кёджуро прилег на камни и откинул голову, наслаждаясь теплом воды, Тенген внимательно разглядывал эту «идеальную» шею, гадая, возможно ли такое передать с помощью каких-то бумаги и карандаша. Заинтересованный взгляд багряных глаз сбегал вниз, до неглубокой яремной впадинки и разлета чуть выступающих ключиц, еще ниже были плотные грудные мышцы и нежные чувствительные соски. Остальная картина ненавязчиво скрывала целостность под неспокойной водой. Он видел только, что Кёджуро сидит на широком выступе со сложенными влево коленями и держит руки на бедрах. Первоначальный план был непременно увлечь его хотя бы здесь и во всей красе показать, как Тенген по нему соскучился. Он рухнул также грандиозно, как и возник. Ему нужно отдохнуть. Узуй прекрасно слышал из леса, чего наболтал тот говорящий демон. И потом, этот их небольшой конфликт, игла и все эти тяжелые признания… Кёджуро нужно побыть в покое хоть немного. — Что-то случилось? — он приоткрыл янтарный глаз и скосил его на Тенгена. Тот удивленно приподнял серебристые брови. — Ты все смотришь на меня. — Как ты это блестяще понял? — Почувствовал. — Кё, когда мои жены уедут в следующий раз, приходи снова. Только учти: у меня к тебе весьма непристойная просьба. Друг с улыбкой согласился и снова закрыл глаз. Тенген отвернулся от него и начал следить за тем, как крохотные волны играют в догонялки. Защитить бы его. Дать бы ему все, что отняла жизнь. Пусть сутками торчит со своими книгами, а не урывает десять минут времени на забег в библиотеку. Пусть чистит картошку как удобно, а не как можно быстрее. Пусть хоть с утра до ночи рассказывает про то, чего там начитается. Пусть слушает музыкальную шкатулку столько, сколько захочет. Но они оба взяли в руки сталь ничирин и встали на путь крови. И защитить его не получится.