***
Кёджуро еще раз оглядел небо перед тем, как коснуться звонка. Чудесная голубизна тут и там покрывалась серо-белыми обрывками облаков. Теплый ветер слегка качнул золотистые волосы и принес запах недавно открывшейся первой в их городке булочной. Едва кончики пальцев коснулись веревки, из поместья раздался надрывный крик. В том, что он принадлежал Тенгену, сомнений не было. Кёджуро озадаченно отошел от ворот. Отсюда до поместья не меньше пятнадцати метров, а крик слышался вполне отчетливо. Наверняка произошло нечто ужасное. Решив, что медлить нельзя, он взял короткий разбег и без труда преодолел высокий забор.***
Перебирая всю существующую нецензурщину, Тенген метался по кухне и прибивал крошечные язычки пламени. Помещение слегка задымилось. Развернувшись к окну, чтобы убрать занавески и приоткрыть его, он случайно сшиб небольшой сосуд с маслом, и тот звонко разбился о пол. Еще хоть одно потрясение, и он точно бросит все и сядет, чтобы покачаться из стороны в сторону и поплакать. И плевать, что пол теперь в масле. Рука грубо схватила край занавески и отдернула ее в сторону. Тенген, и так висящий на волоске, пронзительно завизжал. За стеклом, сантиметрах в десяти от его лица было лицо Кёджуро с широко раскрытыми глазами. Слишком близко и слишком неожиданно. Он отшатнулся назад, поскользнулся на масле и вытянулся на полу. Наверное, он на какой-то краткий миг потерял сознание, потому как не помнил, откуда взялась эта тяжесть на груди. — Что, так не терпится блестяще оседлать меня? — спросил Тенген, не открывая глаз. — У тебя пол в масле, — Кёджуро сидел на коленях прямо на его груди. — А ты в окна заходишь. — Подумал, что ты в опасности. — Моя жизнь была на волоске, — Тенген наконец открыл глаза и поднял голову. Слова проглотились сами собой, когда он увидел, во что одет Кёджуро. Обычно он носил либо униформу, либо черные хакама с кимоно какого-нибудь базового цвета, либо черную юкату. Но сейчас вся его одежда вплоть до таби была разных оттенков зеленого. — Это что, костюм бактерии?! — Нет! Я просто решил одеться по-другому. Ярко, правда? — Чего? Так, знаешь, что… иди сюда… — Тенген поднялся так, чтобы удержать Кёджуро на руках и не дать ему коснуться пола, подошел к сёдзи и поставил его за порогом. — А теперь иди отсюда. В комнате подожди. Где угодно блестяще подожди. — Ты же помоешь пол? — От масла?! Да я буду унылую вечность его драить! — Тенген пригладил испачканные волосы. — Но если ты загадаешь мне свое чертово желание, то может быть… — Тогда загадываю. Масло на полу — это очень плохо. — Брысь отсюда, палочка Коха! Сёдзи захлопнулись прямо перед носом. Кёджуро быстро оглядел их и предпочел оставить друга с его проблемой один на один. Что за катастрофа там случилась, лучше выяснить потом. Судя по всему, Тенген был в шаге от настоящего пожара. Сейчас он немного успокоится, и можно будет предложить ему помощь. Кёджуро походил по коридорам пустого поместья. Потом заглянул в несколько комнат и не нашел там ничего необычного. Заглянул и в ту, где они впервые танцевали под музыкальную шкатулку, улыбнулся воспоминаниями. Следом пришли и другие воспоминания, воруя улыбку и поселяя в душе легкое сожаление. Почему же так происходит? Почему Кёджуро изменяет сам себе? Он же столько времени упорно тренировал силу воли, а теперь ему нужно так мало, чтобы она покрылась паутиной трещин. Самообладание готово обернуться грудой осколков, стоит только совпасть некоторым обстоятельствам. Сидя на энгаве гостиницы той ночью, он корил себя за то, что сознался в слабости, а спустя совсем немного времени снова разговорился, выдавая свои самые болезненные тайны. Почему он не верен своим собственным мыслям? Тенген тогда сумел помочь ему, пусть и обманом. Заставил отвлечься и выдернул дьявольскую железку из ладони, а потом и вовсе сделал маленькую перевязку. Не похоже, чтобы он хотел посмеяться или в будущем припугнуть иглой забавы ради. И все же сам он откровенничать не особенно спешил. В поместье Бабочки Тенген поделился информацией о своей семье, но довольно абстрактно. Клан шиноби, деспотичный отец, сбежавшая мать, истребление его родни и не только, побег с тремя девушками, вот и вся история. Тенген открылся ему не больше, чем кому-либо другому, а Кёджуро выдал самое сокровенное. Может, ему нужно больше времени? Им обоим нужно больше времени? Кёджуро вздохнул и прикрыл сёдзи. Надо возвращаться на кухню. Может быть, друг уже остыл и готов пойти на контакт.***
— Тенген… — Кёджуро чуть дернул бровями, выражая недоумение. — А как ты набрызгал на потолок? Замерший в положении замаха шваброй, друг поднял глаза. На потолке и правда красовалась дорожка брызг, которые он оставил, когда заносил «оружие» за голову, чтобы выразить бьющие ключом эмоции. Некоторое время они просто разглядывали это недоразумение, но потом Тенген опустил швабру на пол и тяжело вздохнул. Праведный гнев подождет. Кёджуро удовлетворенно отметил, что пол чист, осталось только подсушить воду. Да и помещение уже проветрено от странного дыма. — Я еще и потолок решил блестяще помыть, — прошипел Тенген, бросил швабру и вручил ему тарелку с креветками. — Ты вообще знаешь, что я для тебя тут старался? Иди… иди… иди и сядь куда-нибудь. У меня тут еще сковорода, чтоб ее демоны съели… И голову надо помыть! И вообще, я мыться блестяще пойду! — Хочешь, я пойду с тобой? — М, чего? — Тенген с подозрением обернулся. Слишком уж хорошо звучало предложение в контексте окружающих его событий. — Если это яркая шутка, я сделаю с тобой что-нибудь ужасное.***
Сначала он долго смывал с себя масло горячей водой и думал, что его уже ничто не спасет. А теперь напрочь перечеркнул свои прошлые мысли, лежа в ванне и откинув голову на живот сидящему на широком бортике Кёджуро. Достойный отдых после стольких мучений. Горячая вода пахнет травами, блаженная тишина успокаивает растревоженное сознание, а проворные пальцы в мыльных платиновых волосах слишком хорошо знают свое дело. Хотелось улыбаться, тихо смеяться от легкой щекотки, а моментами даже закусить губу от удовольствия. Тенген нарушил покой воды, поднимая руки, чтобы приобнять разведенные в стороны бедра по бокам головы. Кожа на них почти высохла, редкие волоски слегка топорщились от влажного воздуха. Сидеть так целую вечность было бы проще простого, но всему приходит конец. Тенген отстранился и сдвинулся к другому концу ванны, чтобы смыть с головы пену. Кёджуро опустился в воду и прилег на бортик, наблюдая за ним. По просьбе он снова сделал высокий пучок и уберег волосы от намокания и кольцевания от пара. Тенген выпрямился и отжал мокрые пряди, затем стряхнул с лица воду и обернулся. Друг без слов понял его желание и развел руки, словно хотел обняться. Большой вес его нисколько не смущал. Тенген лег спиной на чужую грудь и пристроил голову под выступающей ключицей. Теплые руки соединились у него на солнечном сплетении, вода плескалась где-то прямо под ухом. Но самое главное – рядом была открытая шея, на которую он засмотрелся еще тогда, на источнике. Он думал о ней почти всю неделю до этой встречи и не мог нарадоваться, что теперь она так близко. — Тенген, можно спросить кое-что? — Кёджуро чуть наклонил голову, чтобы встретиться глазами. — Спроси. Только сначала перестань уныло спрашивать на это разрешение. Так раздражает… — Просто мой вопрос может показаться тебе неудобным… Я хотел спросить, как так получилось, что у тебя там… совсем нет волос? Тенген всем телом ощутил, как друг смутился. Слух уловил этот застрявший в груди воздух и укусившую мышцы скованность, а краснота вспыхнула не только на лице, но и на этой прекрасной шее. Очень удачный вопрос. Хороший знак того, что у Кёджуро спадают барьеры. — Сам убрал. Лезвием, — Тенген пожал плечами. — Как на лице? — Ага. — А зачем? — смущенно спросил Кёджуро. — Захотел. Стало блестяще интересно, что будет. Не так уж и плохо. Выглядит красиво, да? — Вроде бы да… Наверно, мне тоже надо так сделать. — Э-э-э, я бы на твоем месте не стал. Видишь ли… Это довольно неудобно. Я чуть не умер, когда впервые порезался. А потом кожа начинает так уныло болеть, нужно что-то заживляющее, но не такое, как мазь для ран. А знаешь, что хуже всего? — Тенген даже приподнялся, чтобы снова заглянуть в янтарные глаза. — Чертовы волосы вернутся, и глазом моргнуть не успеешь. Сейчас они у тебя очень светлые и мягкие, но если ты от них избавишься, они захотят тебе ярко отомстить и станут жесткими. И чем чаще их срезать, чем противнее они будут. А когда растут, кожа та-а-ак чешется… Теперь приходится постоянно это делать. Если бы я блестяще знал сразу, то не стал бы. Черт с ними. А ты что, только сейчас заметил? — Нет, давно. Сначала я не обращал внимания, но потом, когда мы стали ближе… Я подумал, что это какая-то обязательная процедура. Вдруг тебе не понравилось, что я их не обрезал. — Ха! Не бери в голову. Мне все блестяще нравится. Вода остывает. Давай уже выйдем, а то я непременно решу закончить здесь свою жизнь.***
Кёджуро еще слышал вслед какие-то уточнения, пока шел за черной юкатой в комнату. Тенген кричал довольно громко, но слух все равно подвел, и он остановился, чтобы прокрутить в голове услышанное и переработать в слова. Друг крикнул что-то еще. — Повтори! — отозвался Ренгоку. — Я сказал: в верхнем ящике справа!!! Кёджуро удовлетворенно кивнул и сдвинул сёдзи, но вдруг замер, словно ударившись в стену. Перепутал комнаты. Отвлекся, и не дошел до нужного помещения. Комната явно принадлежала кому-то из девушек: безупречный порядок, ничего лишнего, все сбалансировано, даже все углы, кажется, выверены предельно точно. Он уже хотел закрыть комнату, но одна из стен привлекла его внимание. Откуда-то из глубин дома послышался голос Тенгена, но сознания не достиг. Кёджуро, как под гипнозом, переступил порог и подошел к стене. На ней висел портрет. Кажется, это Макио. Светло-карие глаза, короткие темные волосы, свободные светлые пряди, обрамляющие чуть повернутое вправо лицо. Точно, это она. Из всех жен самая решительная и дерзкая. Кажется, когда он впервые встретился с ними у Шинобу, она постоянно одергивала других и косилась на Тенгена, переживая за его реакцию. Девушка на портрете была несколько моложе своей владелицы, взгляд не такой уверенный и цепкий. Уголки губ самую малость приподняты, словно настоящая улыбка для нее под запретом, но ради художника она быстро оглянулась по сторонам и показала эту таинственную красоту. Как живая. Именно такая мысль первой родилась в голове Кёджуро. Даже хочется подойти и проверить, точно ли это рисунок, а не сама Макио замерла в небольшом окошке, где ее видно по грудь. Так не бывает. Невозможно так поразительно точно запечатать образ человека на полотне. Здесь же нет ни единой лишней черты или дефекта, нет броского перепада света, нет резкого контраста. Тот, кто это нарисовал, не иначе как обладает божественным даром, а не просто каким-то там талантом. — …уныло голос сорвал! — Тенген появился на пороге и удивленно вскинул брови. — Ты что тут делаешь? — Она такая… красивая… — Кёджуро показалось, что вместо него ответила пустота. — Т-то есть, я ничего такого сказать не хотел! Я хотел сказать, что она как настоящая. Она как живая… — Конечно, это же моя блестящая будущая жена. Нравится? — Очень. Я никогда не видел такого красивого портрета… Кто это нарисовал? — Я. Кёджуро громко кашлянул, подавившись слюной, обернулся на друга и раскашлялся с новой силой. Серебристые брови изогнулись, не предвещая ничего хорошего. Такая реакция Тенгену была совсем не по душе. — Что за дела? Думаешь, я на такое не способен? — Стой… — Кёджуро глубоко вздохнул. — Все не так, извини, что смутил тебя, — он снова обернулся к портрету, мгновенно сдаваясь его чарам. — Иногда, когда видишь что-то слишком красивое или сложное, кажется, что человек не может это сотворить. В такие моменты очень странно услышать от кого-то, что это сделал именно он. Ты понимаешь, что смотришь в глаза, которые видели все этапы создания, или можешь коснуться руки, которая держала кисть. Это кажется таким же невероятным, как ледяные камни над небом. Кёджуро обернулся к Тенгену и увидел, что тот весь вытянулся и залился краской. Ни разу на его памяти Тенген не выглядел таким смущенным и впервые не мог найти слов. Однако первичный шок быстро прошел, он растянул лучезарную улыбку и поставил ладони на бока. — Ну еще бы! Я же говорил, что я блестящий художник. Между прочим, именно Макио первой из жен заметила мой талант. Пошли! Покажу тебе кое-что. Тенгена словно подхватил какой-то вихрь. Он вцепился Кёджуро в руку и утащил его в свою комнату. Обстановка там снова изменилась: исчез футон, кровать сдвинулась ближе к окну, а кресла перекочевали почти к самой стене с противоположной стороны. Витал слабый запах какой-то химии. Кёджуро сел на заправленную кровать и принялся заинтересованно следить, как друг извлекает из шкафа белую папку и садится рядом с ним. — Я покажу тебе кое-что очень важное. Если вдруг блестяще засмеешься, укушу тебя за задницу так, что неделю сидеть не сможешь, — Тенген бережно раскрыл папку, в которой оказалось множество самых разных рисунков. — Смотри, это все я нарисовал. Кёджуро натянуто сглотнул. Смеяться вовсе не хотелось. Он осторожно брал листы, словно это была великая ценность, и внимательно разглядывал, затем откладывал на кровать. Многие рисунки были сделаны наспех обычным карандашом, некоторые – более детально и вдумчиво, некоторые нарисованы красками, некоторые, кажется, чем-то вроде угля. Кёджуро видел локомотив с уходящей вдаль цепью вагонов. Три силуэта девушек с небольшими сумками на фоне здания вокзала. Набросок какого-то парка. Множество разных пейзажей. Набросок комнаты с углом стола на переднем плане. Были и портреты. Большую часть людей Кёджуро не знал. — Это же Шинобу? — Блестяще верно. Совсем еще малявка. Набросал ее после того, как впервые оказался на больничной койке в ее поместье. Где-то еще есть Канаэ. — Вот она, — Кёджуро всмотрелся в рисунок. Красивая девушка с длинными волосами и заколками-бабочками по бокам счастливо улыбалась с листа. Наверняка при жизни она улыбалась точно также. — Я ни разу не видел Канаэ, но сразу понял, что это она. Они с Шинобу так похожи. Дальше шло несколько пейзажей леса в разные сезоны года. Цветущая сакура. Чье-то роскошное поместье. Несколько рисунков уличных кошек. Большеглазый мальчишка лет четырех с темари в руках. Много рисунков Хинацуру, Сумы и Макио, как они перебирают какие-то вещи, готовят, просто сидят и разговаривают. Как живые. Даже быстрые наброски карандашом были самим совершенством. Тенген тоже оглядывал каждый рисунок, затем переводил взгляд на Кёджуро, оценивая реакцию. Тот неизменно оглушал восхищением и любопытством. Спроси его о чем-то, ни слова не выдавит. Наверно, поэтому Тенген просто молчал и наблюдал. Сердце вздрагивало и непривычно громко колотилось. Пожалуй, он и сам бы не смог внятно заговорить. — Кто это? — все-таки спросил Кёджуро, показывая портрет девочки лет двенадцати, и Тенген понял, что пора. — Это Юко. Моя яркая младшая сестра. Единственный человек в семье, которому было не плевать на мое творчество. Ее убили первой. Кёджуро вздрогнул от того, как резко лопнул кокон очарования, выстроенный созерцанием творчества. Как внезапно и больно прозвучало упоминание смерти. Лицо Тенгена странно изменилось. Он взял портрет и бережно погладил пальцами. Девочка на листе мило улыбалась, но глаза хитро прищурены, как у маленькой кицунэ. Отчего-то Кёджуро был уверен, что они с Тенгеном очень похожи. Будь у нее шанс вырасти, она наверняка стала бы первой красавицей с длинными волосами цвета серебристого пепла и глазами, похожими на терпкое гранатовое вино. — Моя дорогая Юко… Я нарисовал ее незадолго до смерти. Отец терпеть не мог, когда я этим занимался, но Юко очень хотела собственный портрет. Мы уходили под видом тренировок. Я блестяще прятал бумагу и карандаш под одеждой. — Почему ее убили? — спросил Кёджуро, кладя руку поверх руки Тенгена. — Черт их знает. Если бы я знал, какому ублюдку не угодила моя сестра, разорвал бы его на месте. Скорее всего, хотели нас сместить. А то и вовсе блестяще развалить оставшихся шиноби. — Почему так получилось? — Мой клан ярко стоял выше всех. Отец обожал продемонстрировать всем, как безбедно мы живем, в то время как многие кланы еле сводили концы с концами. Когда умерла Юко, он начал творить невесть что. Ее смерть была ярким сигналом для него. Он устраивал поистине адские тренировки, никого не щадил, на здоровье плевать хотел. Лучше бы блестяще выяснил, кто стоит за убийствами или изменил бы свое отношение, чем добивал остальных детей нечеловеческими нагрузками. А я, черт возьми, просто хотел… порисовать… Тенген обернулся и посмотрел в янтарные глаза. Что это стало с его голосом? Не узнать. И не понять, почему внутри все трещит и осыпается, как старая точеная насекомыми древесина. Боль растревоженным ульем загудела в солнечном сплетении. Он на верном пути. Кёджуро заслуживал того, чтобы знать жестокую реальность. — Я так сильно любил рисовать, но отец делал все, чтобы лишить меня этого. — Почему же? — Потому что, по его мнению, шиноби не положено этим заниматься. Шиноби должен ярко сдохнуть в поле под палящим солнцем, как моя старшая сестра! У нее случился удар. Отец, вместо того, чтобы помочь, ударил ее ногой в живот и велел подниматься. Блестящая тренировка еще не окончена! Она умерла до того, как солнце скрылось. Я урывал моменты перед сном, рисовал виды из окна или кого-нибудь из родных. Не мог без этого выжить. Прятал рисунки и карандаши, уголь выбрасывал, но отец все находил и уничтожал. — Тенген на время замолчал, глядя в пол. — Однажды он пригрозил, что сломает мне каждую кость в руке, если не прекращу свою унылую брехню. Я был в глубоком расстройстве. В наказание за мое непослушание нас лишили всего. Я и мои братья спали почти на голом полу в пустой комнате, потому что я рисовал. Он делал это специально, разжигал в них чертову ненависть, чтобы они сами сделали за него всю работу и сожрали меня. Я этого не заслуживал! — Тенген словно на время обернулся упрямым подростком, у которого силой отнимают любимое дело. Багряные глаза видели только обозленную семью, гибнущую по очереди, руки то и дело рассекали пространство, словно отгоняли призраков прошлого. — Я был ярким! Я хотел носить яркую одежду, украшения, я хотел выделяться из серой толпы своей родни, мне ничего этого не дали. Шиноби не должны выделяться! А я выделялся! Я был выше! Я сильнее! Я быстрее! Я был красивее! У меня был настоящий талант! В отличии от них всех. Ты слышал?! — Тенген вдруг обернулся и указал пальцем на Кёджуро, будто он лично стоял за всеми его невзгодами. — Слышал. Ты очень громко говоришь. — Этот чертов унылый и тусклый мир заслуживает того, что я показал себя! Если есть, что продемонстрировать всем вокруг, надо это сделать, — лицо Тенгена вдруг смягчилось и даже немного осунулось. Ресурс эмоций немного иссяк. Распирающая колючая боль нашла выход. Он продолжил уже тише. — Я бы непременно умер с тоски, если бы не Макио. Мне было шестнадцать лет, когда мы познакомились в городе, на рынке. У нее пытались отнять еду. Она была блестяще худой и слабой, но такой смелой и дерзкой… Мальчишки, что напали на нее, были в два раза больше, но она с яростью кирина защищала свой кулек риса и кусок вяленого мяса с детскую ладонь. Я решил спасти несчастных и ярко отлупил их палкой на глазах у всей улицы. Никто не заступился за нее, кроме меня. Макио узнала, что я не имею возможности рисовать, поэтому украла для меня черную краску, забрала из дома половину единственного листа бумаги и сама сделала из конских волос мою первую настоящую кисть. Я заново обрел яркий смысл жизни. Так вышло, что клан Макио имел самое низкое происхождение. Их голос не имел значения, они жили в низах и многие относились к ним весьма уныло. Если бы я сказал отцу, что хочу взять ее в жены, он высек бы меня со всей жестокостью. Вообще-то, он и так время от времени этим занимался… — Макио старше всех? — спросил Кёджуро, надеясь отойти от печальных воспоминаний. — Нет, она средняя. Старшая Хинацуру. Ее клан по рангу шел сразу после нашего. Она была старшей дочерью, с самого рождения ее пророчили в жены либо мне, либо моему младшему брату. Ее даже называли Хинацуру-химэ. А ее фамилия Хига. Мне кажется, мы с ней сразу блестяще понравились друг другу… — голос Тенгена стал тихим и даже немного мечтательным. — После ее клана по рангу шел клан Танака, из которого происходит Сума, тогда я не знал ее лично. Как младшему сыну, мне позволено было иметь двух жен, и я решил во что бы то ни стало жениться на Макио и вытащить ее из нищеты. Даже если это будет блестяще стоить мне всей кожи на спине. Другой моей женой, естественно, стала бы Хинацуру. Снова на время повисла тишина. Кёджуро молча обрабатывал информацию, крепко держа руки Тенгена. Когда он впервые услышал о прошлом шиноби, то понятия не имел, что все так глубоко и тяжко. — Через пол года настал момент, когда нас осталось двое. Я и мой младший брат. Семеро из девяти детей клана Узуй должны были умереть, чтобы мой дорогой отец, наконец, блестяще понял, что занимается не тем. Многие кланы теряли своих людей и ничего не могли сделать. Он был в панике. Чтобы хоть как-то удержать власть, он объединился с кланом Хига. Между мной и Хинацуру заключили неформальный ранний брак. Я понимал, что никто в этой унылой чертовщине ничего не смыслит. Ни отец, ни господин Хига не слушали меня. Они не слушали даже друг друга. Я один понимал, что их политика больше не подходит для сложившейся ситуации. Единство между кланами уже не то, что раньше. Недовольство людей только росло. Многие покидали родные края, бежали и меняли деятельность. Я понимал, что у нас нет будущего. — И тогда ты уехал? — Блестяще верно. Я познакомил Хинацуру и Макио и сказал все, как есть. Мои идеалы в корне отличались от тех, что так ярко навязывал всем мой отец. Если они готовы занять мою позицию, то мы в ближайшее время соберемся и уедем. Пусть это побег, но я не видел другого выхода. У Хинацуру была близкая подруга, Сума, она убедила меня взять и ее тоже. Мы вчетвером договорились, что поедем на север и будем двигаться, пока не найдем подходящую работу и не сможем осесть. Я дал им обещание, что любой ценой уберегу их жизни, а когда мы станем старше, то блестяще поженимся вместе. Уже через сутки мы были на вокзале со всеми нашими накоплениями и минимальными пожитками. Самое главное, что я сумел урвать с собой, это чудом сохранившийся портрет моей Юко. Мы добрались из префектуры Миэ в Токио и там узнали о Корпусе истребителей. — Вы преодолели такое расстояние? — Кёджуро удивленно захлопал глазами. — Да. Ояката-сама встретился с нами и все объяснил. Я быстро подготовился и прошел финальный отбор. Целый год мы много работали, редко отдыхали дольше одного дня, но я чувствовал себя свободнее, чем когда-либо. Потом купили это поместье и обжились. Потом я стал ярчайшим столпом, а потом познакомился с тобой. Вот такая вот скучная моя жизнь. — Спасибо, что поделился этим… — Кёджуро был потрясен. — Я даже не представлял, что все так… трудно. И, знаешь, я очень рад, что теперь ты можешь позволить себе рисовать. И твои рисунки просто замечательные! — Спасибо, мое Пламя, — Тенген наклонился, увлекая его в легкий, но нежный поцелуй. — Черт возьми, я так долго шел к тому, чтобы рядом были люди, которые это оценят. Надо было бежать оттуда намного раньше! Кёджуро растерянно моргал и улыбался, думая, что лучше всего сказать. Вот, что Тенген прячет за спиной. Распаленное непринятием самолюбие. Спрятанную за показной дерзостью боль потери семьи и травли. Непокорный, на всех смотрящий свысока и заранее высокомерный, а на деле непризнанный гений. Кёджуро встал с кровати и просто обнял его, прижимая слегка взъерошенную голову к груди. — Мне кажется, что простого таланта мало, — он чуть отстранился и взял руки Тенгена в свои. — Твои руки благословила какая-то высшая сила. По-другому так рисовать невозможно. Узуй вдруг резко отвернулся, его плечи мелко вздрогнули. Послышался звук, похожий на истерический смешок. Сердце горело и плавилось, больно опаляя всю грудь. Спустя минуту он смог взять себя в руки и обернулся к терпеливо ждущему Кёджуро. На лице того цвела улыбка. Хотелось срочно зацеловать его всего или обнять и никуда никогда не выпускать. А лучше все сразу и прямо сейчас. — А знаешь, что? — вдруг спросил Тенген. — Я могу еще и на теле рисовать. И блестящий макияж умею делать. — Макияж как у женщин? — Почему сразу как у женщин? Я считаю, что, если глаза яркие и красивые, их непременно надо выделять. Хочешь, покажу тебе? — Покажи, — Кёджуро улыбнулся еще шире. — Тогда переодевайся, а я все блестяще соберу. Тенген открывал разные выдвижные ящички, вытаскивая маленькие баночки самых разных цветов. Нашелся у него и сверток с целым арсеналом строго упорядоченных кистей. Все это он разложил на заправленной кровати к тому моменту, когда Кёджуро закончил подпоясывать юкату. Они сели напротив, оглядывая все это богатство. — Ты сам рисуешь ту штуку вокруг глаза? — Блестяще верно. — Что она значит? — Такой рисунок был у главного героя любимой сказки Юко. Она говорила, что мы с ним похожи, вот я и стал рисовать. Давай и тебе блестяще нарисуем! Только волосы собери, как в сэнто. Кёджуро развязал низкий хвост и снова собрал высокий пучок. Он уже догадывался, что Тенген, похоже, просто пялился на что-то, что не видно под волосами. Кроме того, он понимал, что ему самому это нравится. Жадный взгляд скользил по коже и отдавался легкими мурашками где-то вдоль позвоночника. Пару раз перехватив эти взгляды, Кёджуро понял, что объект внимания – его шея. Вот уж странно. Тенген снял крышки двум баночкам и сказал выбирать цвет. — Блестящий выбор. Левый или правый глаз? — Давай правый. Тонкая кисть окунулась кончиком в бордовую «краску». Кёджуро по просьбе закрыл глаз. Прохладные касания к тонкому веку контрастировали с теплом прижатой к скуле руки. Тенген сосредоточенно выводил тонкие линии и оканчивал их кружками на манер булавы. Длинные чередовались с короткими и вскоре обрамили глаз. Левым глазом Кёджуро иногда посматривал то на Тенгена, то ему за спину. Как ни странно, лицо друга было отнюдь не удовлетворенное работой. Он то и дело отстранялся и хмурился. — Не открывай глаз, — Тенген аккуратно подул на половину лица, чтобы подсушить свое творение. — Пошли блестяще посмотрим. Они встали с кровати и подошли к зеркалу. Кёджуро наклонился ближе и повертел головой, с интересом оглядывая рисунок. На тон светлее, чем рисовал себе друг, а в остальном точно такой же. Тенген продолжал задумчиво молчать. — Тебе не нравится? — заметил его замешательство Кёджуро. — У тебя брови для этого слишком широкие. Надо что-то другое. Посиди, я блестяще принесу полотенце. Пока Тенген вышел, Кёджуро еще раз оглядел лицо в зеркало. И правда, брови у Тенгена тонкие, поэтому рисунок получается размашистым и красивым. В его случае это невозможно. Наверняка они придумают что-то более подходящее для такого типа лица. Тенген вернулся и аккуратно стер маленьким влажным полотенцем свой рисунок. Затем порылся в бесконечных баночках, нашел ярко-алую и задумчиво оглядел кисти. — Твое блестящее лицо… — он поддел пальцами подбородок и начал поворачивать голову Кёджуро вправо и влево, наклонять и приподнимать. — Слегка заостренное. Кожа хорошая. Черты резкие. Ты же у меня яркий и стремительный, тебе нужно что-то соответствующее! Тенген словно поймал озарение и взял тонкую кисть. По просьбе «не двигаться» Кёджуро терпеливо замер. Рисунок, кажется, был очень простым, но Тенген выводил его трепетно и осторожно, словно не имел права на ошибку. — Блестяще готово! — он с широкой улыбкой чуть отстранил кисть, но вдруг резко повернулся к сёдзи, услышав движение мышей. Кёджуро рефлекторно повторил его действие и случайно наткнулся носом на кисть. — Черт! А… а… а знаешь… так даже лучше! Кёджуро снова оглядел себя в зеркало. В этот раз под его глазами красовались алые галочки, по две с каждой стороны. Они идеально повторяли изгиб нижнего века и визуально немного заостряли глаз. Его случайное касание прочертило на переносице тонкую полоску, которая красиво влилась в общую картину. — Тенген, это так красиво, спасибо тебе! — Пожалуйста, Солнце. Похоже, ты у меня тоже человек искусства. Сам дополнил себе красоту, не придраться. Они снова вернулись на кровать, и Тенген на скорую руку сделал себе легкий макияж в сиреневых тонах. Восхищенный его навыком, Кёджуро попросил и себе такой же. Для него друг выбрал красно-золотые тона и заморочился чуть больше: немного подкрасил густые ресницы и пригладил брови. От легкого облачка пудры они оба расчихались и начали смеяться. Но и это оказался не конец, и спустя несколько минут Кёджуро удивленно смотрел как ему сначала подпиливают, а затем красят ногти. — Ты уверен? Я бы блестяще выбрал другой цвет. — Мне нравится! Тенген хмыкнул, докрашивая мизинец фиолетовым лаком. Ну хоть не зеленый, в который он был одет с ног до головы. Черный, красный или золотой ему куда больше к лицу, но если он так хочет фиолетовый… Все равно перед уходом домой лак и все это счастье на лице придется стереть, так что какая разница. — Фиалковый не совсем твой цвет… — А думал, он фиолетовый. — Нет, вот фиолетовый. — А это желтый? — Грушевый. — А это какой? — Нефрит. Я тебе что, блестящее развлечение? — Вовсе нет, не думай так, — Кёджуро улыбнулся. — Для меня эти цвета называются совсем по-простому. А ты знаешь такие красивые названия. Зеленый ведь выглядит гораздо красивее, когда он не просто зеленый, а нефрит. — Блестяще верно. Рад, что ты это понимаешь.***
Тенген еще раз прижал мягкое полотенце к влажному лицу и покосился на умывающегося Кёджуро. Как давно началось вот это странное «хочется взлететь и смеяться» от одного только взгляда? А главное, как быть дальше? Он ощущал себя больным, причем неизлечимо. Поселившись у него внутри, Кёджуро прочно забился куда-то в сердце и исчезнет оттуда, только если Тенген вдруг умрет. Хотя, может быть, и это не поможет. — Ты говорил, — начал вдруг Кёджуро, отвлекая от мыслей, — что у тебя ко мне будет просьба. — Я блестяще помню. Хочешь прямо сейчас? — Может, лучше в комнате? Тенген не стал смеяться и просто кивнул. Внутренне он удивлялся тому, что друг сам напомнил об этом. Никак, ждал встречу всю неделю, чтобы поскорее эту просьбу исполнить. Усевшись на кровать, Тенген испытующе посмотрел на стоящего напротив Кёджуро. Тот заранее покрылся легким румянцем и держал запястье одной руки в другой. Взгляд отвел куда-то в сторону. Смутился. Изнутри полыхал желанием, но все равно смутился. Хитрая улыбка тронула губы, но Узуй удержал ее и наконец сказал: — Соврати меня. — Что? — переспросил Кёджуро, склоняя голову на бок. — Что это значит? — Это значит, что ты должен блестяще сделать что-то такое, чтобы я тебя захотел. — А все остальное время ты… не хотел? — А? — у Тенгена нервно дернулось веко. — С чего ты взял? Кёджуро растерянно моргал, не понимая ситуации и смысла этой просьбы. Тенген уже не первый раз ощутил себя загнанным в свою же ловушку. Звук становился напряженным, вероятно, Кёджуро всерьез усомнился в своей привлекательности или его искренности. Надо немедленно выкрутиться, иначе всему конец. — Смысл в том, что… обычно инициатива блестяще принадлежит мне, но сегодня я решил, что тебе тоже стоит попробовать. Расслабься, хорошо? Но если никак не получается, то блестяще попробуем в другой раз. — Нет, все нормально. Я понял. Просто надо немного подумать. Кёджуро озадаченно прошелся по комнате. Инициатива теперь его, значит. Надо как-то заставить Тенгена возжелать себя. Что привлекло бы его? Шея, на которую он так запал, уже открыта. Может погладить ее у него на виду? Как-то слишком просто. Такому искушенному человеку этого явно будет мало. Кёджуро перебрал в памяти моменты, когда бы Тенген вел себя или хотя бы выглядел напряженно рядом с ним. Переодевание. Каждый раз, когда Кёджуро переодевался или раздевался, он пытался хоть чуть-чуть взглянуть на это. Его привлекала даже не сама нагота, а процесс. Как еще он сказал? «Мне нравится, когда другим людям стыдно»? Наверное, если сделать что-то развратное, у него просто сердце остановится. Где бы еще взять на это сил? Тенген сидел по-турецки и терпеливо ждал. Усиленный мыслительный процесс был ему отчетливо слышен. Догадается ли Кёджуро о том, что, чтобы совратить его, хватит одного взгляда или касания? Он в любом случае не выйдет из игры проигравшим. Наконец, он остановился и медленно приблизился к кровати. Взгляд чуть опущен, румяные скулы так и не вернули привычный цвет. — Ты не против, если я сделаю так? — с этими словами Кёджуро развязал пояс юкаты и позволил ему выскользнуть из руки на пол. Полы разошлись в стороны. Кёджуро аккуратно поддел одежду на плечах, чтобы она соскользнула на локти. — Можешь посмотреть на меня? Тенген, как загипнотизированный, поднял взгляд от упавшего пояса и встретился со взглядом Кёджуро. Боковым зрением он видел, как юката окончательно съехала на пол, а руки начали развязывать фундоси. Ожидая несколько скромных поцелуев или поглаживаний, он был не на шутку удивлен. Какой неожиданный оборот приобрела его игра. И ведь это только начало. — Не отвлекайся, хорошо? — Кёджуро залез на кровать и сел на коленях, вынуждая Тенгена развернуться к себе лицом. Все-таки держать зрительный контакт проще, чем осознавать, что тебя рассматривают. Кроме того, по глазам можно быстрее оценивать реакцию. Кёджуро медленно поднял правую руку и провел кончиками пальцев по шее, от уха до ключицы, потом переместил ладонь так, будто хотел себя придушить, но на деле просто погладил. Тенген сглотнул, стараясь не опускать глаза. Играть по чужим правилам оказалось невероятно тяжело. Кёджуро чувствовал, что состояние, как и атмосфера в целом, начинает быстро меняться. Он сам своими действиями перемещал их в какую-то другую плоскость. Неужели снова та самая «другая реальность», где все возможно? Только в этот раз без алкоголя и с ясным сознанием. Он мысленно чертыхнулся, ощущая мурашки вдоль всего тела, и улыбнулся Тенгену так, что у того разом свело все мышцы, а затем аккуратно прикоснулся пальцами к своим губам. Подушечки пробежались по мягкой коже, согреваемые теплым дыханием. Взгляд Тенгена невольно опустился, чтобы внимательно следить, как указательный и средний пальцы исчезают во рту. Кёджуро чуть повернул голову в сторону, неторопливо, но ритмично двигая рукой. Терпеть настойчивую эрекцию становилось слишком трудно, тем более, когда так играют на слабостях. Боковым зрением Тенген видел, что его любовник испытывает ту же проблему, однако он не успел признать поражение. Кёджуро вдруг снова обернулся и вынул пальцы изо рта. В янтарных глазах горел странный, почти пугающий огонь. Он неторопливо приблизился и оперся левой рукой на напряженное бедро друга. Того так и передернуло от обычного прикосновения. Но это оказалось мелочью по сравнению с тем, что произошло дальше. — Ты не слишком напряжен? — шепот опалил ухо Тенгена, и он почувствовал, как в горле пересохло. Захотелось нарывно закашлять и чего-нибудь выпить. — Если я вдруг сделаю что-то неправильно, то скажи, ладно? Я переживаю, что могу не справиться. Какой-то частью еще незамутненного разума Тенген понял, что это лишь случайный набор фраз, призванный, чтобы отвлечь его внимание. Голос Кёджуро как-то странно дрогнул, дыхание на короткий миг прервалось. Тенген медленно опустил взгляд и увидел, что он аккуратно поглаживает себя пальцами снизу. «Черт!» Это явно какая-то галлюцинация, ему просто кажется. Кёджуро отстранился и снова заглянул ему в глаза. Рука поднялась к лицу, блестящие от собственной смазки пальцы погладили нижнюю губу, оставляя влажный след. Тенген изумленно приоткрыл рот, но смог издать только невнятный хрип. Болезненное напряжение снизу стало невыносимым. Вслед за пальцами по губе проскользнул юркий язычок, собирая все без остатка. Не оставляя Тенгену возможности совладать с собой, Кёджуро повторил свой маневр и приблизился, чуть наклонив голову. Их лица замерли в паре сантиметров друг от друга. Тенген без труда понял намек и с необычайным трепетом провел языком по горячим от возбуждения губам. Чужой вкус заставил напряженные мышцы стянуться еще туже. Голова мучительно закружилась от неверия в происходящее. Он потянулся вперед, увлекаясь в поцелуй, но не смея перехватить инициативу. Неспешность и аккуратность Кёджуро властно держали его на какой-то опасной грани. Но даже если ему суждено сорваться в пропасть, он не против. Особенно если в его руке будет другая, теплая и уже такая… любимая? Тенген с опозданием понял, что пояса его юкаты больше нет, тело тронула легкая прохлада. Горячие руки, сдвигающие в сторону ткань фундоси, слишком контрастировали с температурой комнаты. Блаженство свободы от одежды перебилось новым ощущением – Кёджуро, сжав свой член у основания, слегка коснулся его. Тенген резко оторвался от его губ и прижался щекой к щеке, силясь удержать дыхание. Ничего не получилось. Такого он точно не ожидал. К такому он точно не был готов. Свободной рукой Кёджуро обнял его за шею и привстал на коленях. Широкие ладони оказались на его бедрах, жадно сжимая мышцы и помогая совершать неспешные движения навстречу. Тенген чувствовал, что Кёджуро сам на пределе, но изо всех сил старается удержаться. Его покрытая смазкой ладонь плотно сжалась, концы большого и среднего пальцев едва соприкоснулись прижимая друг к другу два члена. — Солнце, — прошипел Тенген. — Это уже слишком… Не боишься, что я… блестяще перестараюсь с тобой? — Так я справился? — Кёджуро смущенно улыбнулся, плотнее прижимаясь к нему. Тенген перехватил оба его запястья и опрокинул на кровать так, что она жалобно скрипнула. — Ты что, надо мной ярко издеваешься? Я найду на тебя управу. Дай только тебя растянуть, и, клянусь, ты пожалеешь! — О чем?! Ты же сам этого хо… Тенген грубо зажал ему рот и укусил в шею. Кёджуро дернулся в сторону, что-то мыча через широкую ладонь. Освободившейся правой рукой он с размаху нанес Тенгену отрезвляющий удар в ребра. Тот кашлянул и отстранился, выпуская его. — Я что-то сделал не так? — спросил Кёджуро. — Почему ты сразу не сказал? — Ты… ты… Черт, ты блестяще прав… — Тенген пригладил волосы. — Вот это я накинулся… Не думай, Солнце, я и представить не мог, что ты так хорошо справишься. Иди ко мне, — он приглашающе развел руки. — Я буду с тобой ласковым, давай, милый. Не дожидаясь ответа, Тенген взял его за руки и притянул к себе. Пальцы мелко дрожали, померещился какой-то странный зыбкий холод. Нетерпение поселило в теле ложное чувство слабости. Он прижал Кёджуро спиной к своей груди и обхватил левой ладонью за шею, слегка надавливая. Тот натянуто сглотнул от нового скачка возбуждения. — Мой искуситель, — тянул Тенген, правой рукой поглаживая вздымающуюся грудь. — На что ты, оказывается, способен. Выходит, если блестяще дать тебе волю, можно узнать много нового, — он опустил руку и сжал его возбужденный член. — Как хорошо, что я до этого додумался. — Тенген-а-а-ах… — Кёджуро схватился за его левое предплечье. — Я-я думал, мы вместе… — Нет, мой дорогой, сначала я немного отыграюсь, — Тенген наращивал амплитуду своих движений. — Эта твоя блестящая выходка… Я чуть не кончил, когда ты дал мне поцеловать себя. Повтори это для меня. — Если ты хочешь... — Кёджуро с усилием сформулировал ответ и стремительно покраснел, ласкающая его рука сразу же остановилась. Влажные пальцы растерли прозрачную смазку по приоткрытым губам. — Тебе так идет этот яркий стыд, — Тенген снова опустил руку на его член. — Давай, милый, стыдись для меня… Стыдись того, что я с тобой делаю. Стыдись того, как ты хочешь меня, — он провел языком по блестящим губам и перешел в жадный грубый поцелуй. — Стыдись своих стонов. — Прекрати… — зажмурился Кёджуро, но хват на шее не дал ему отвернуться. — Хватит это говорить… — Ты знаешь, как меня остановить. Просто ты не хочешь. Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, причем немедленно. — Н-не говори та-ак! — Ну хорошо… Ты хочешь, чтобы я овладел тобой, вошел в тебя, твое тело блестяще воет от желания принять мой член. Так ведь? — Тенген чувствовал, что осталось совсем немного, и начал чуть усиливать давление, когда пальцы оказывались под головкой. Кёджуро изгибался в его руках, не успевая чередовать дыхание и громкие стоны. Заполошное сердцебиение оглушало. — Слушай меня: пройдет немного времени, и я заставлю тебя самого просить об этом. Будешь умолять меня дотронуться до тебя и наслаждаться этим. Поверь, тебе понравится. — Блядь! — Кёджуро дернулся всем телом, прогибаясь в спине и роняя голову на широкое плечо, и тут же зажал себе рот. Сладкая судорога острыми иглами вонзилась во все мышцы. Его приглушенные стоны мгновенно стали любимой музыкой для Тенгена. Он блаженно прикрыл глаза, вслушиваясь в эту симфонию и чувствуя горячее семя на ладони. Казалось бы, на этом все закончится. Однако Кёджуро понял, что ошибся, когда с усилием поднял голову и увидел, что Тенген с видом гурмана слизывает с пальцев вязкую белесую смесь. Шок выдернул его из омута удовольствия, как ледяная вода выдергивает из сна. — Что ты делаешь?! — Пробую. Что, нельзя? Или тоже захотел? Тенген хищно улыбнулся и наклонил голову. Как и несколько минут назад, их губы замерли в паре сантиметров. Кёджуро попытался поверить в серьезность происходящего, но так и не сумел, поэтому просто потянулся вперед, вовлекаясь в поцелуй. Тенген почти сразу протолкнул язык ему в рот, и он растерянно заморгал от странного привкуса. Осознание, насколько это развратно и запретно, пустило по позвоночнику обжигающую волну возбуждения. — Вижу, тебе блестяще нравится, — произнес Узуй, перекладывая Кёджуро на бок и пристраиваясь сзади. — Теперь нам даже масло не нужно. Смотри, как легко я растяну тебя. Не сопротивляйся, ты же хочешь, чтобы было хорошо? Кёджуро ощутил сразу два пальца и почти до крови прикусил губу. Тенген не прекратил свои разговоры даже сейчас, ритмично растягивая его мышцы. Не прекратил и тогда, когда развернул его на спину, прижимая колени к груди, и одним толчком вошел почти на всю длину. И потом, когда поставил на колени и заставил опереться руками на изголовье. И даже в конце, опустив его грудью на мягкую поверхность. Раздвинь для меня ноги, милый. Черт, так горячо… Я и сам выдержу не долго. Мой яркий извращенец, ты любишь, когда тебя заставляют? Нет, не делай такое лицо, это же просто прекрасно. Ты так сладко стонешь, когда я вхожу до конца… Прогнись глубже, я хочу блестяще попасть в то самое место. Если ты будешь так сжимать мышцы, я точно кончу прямо в тебя. Солнце, каждый раз, когда я ласкал себя, я думал только о тебе. И так будет всегда, это я могу… пообещать. Когда-нибудь я дам тебе это увидеть. Нет, не вздумай сдерживаться! Кричи, черт возьми! Можешь даже разорвать эту простынь, если так хочется.***
Кёджуро с заплетающимся языком извинялся за простынь уже в четвертый раз, но Тенген все так же качал головой и говорил, насколько это сейчас не имеет значения. Куда важнее было самостоятельно добраться до сэнто, суметь помыться и перестелить кровать. Тела словно набиты ватой, в головах звенящая пустота, в горле как песком посыпало. Они выпили столько воды, словно были на грани смерти от похмелья. Они были пьяны друг другом настолько, что никак не могли разжать руки и отдалиться хоть на сантиметр. Лежа на свежей постели и слушая ночную прохладу, Тенген поглаживал ровную спину Кёджуро кончиками пальцев. Тот спокойно дышал ему в ключицу и неспеша погружался в сон. Возможно, это и был тот самый персональный рай, о котором он как-то слышал. По крайней мере, чувство безграничного счастья властно овладело его сердцем, выселяя оттуда все тревоги и делая страхи какой-то убогой мелочью. Казалось, это может длиться вечность. Вот так лежать, обнимая друг друга после сумасшедшей любви, и слушать баюканье лунного света. Но однажды все изменилось.