Мизансцена

А в следующий раз она пришла к нему уже через неделю. Холодным февральским днем. Ненавидит так зиму, с каждым днем все сильнее. И все сильнее ждет весну, потому что оживает тогда. Зима для нее такая выматывающе-темная, высасывает из тебя всю душу и силы. И с кровати порой тяжело подняться. Холод снаружи и внутри. А хочется просто накинуть на себя свое любимое мятное платье, выбежать на улицу с влажными после душа волосами, все равно ведь высохнут от жаркого солнца, которое ослепительно светит в глаза, щебечут птицы, в воздухе стоит запах зноя и цветущих яблонь. А сейчас она стоит на улице под его окнами, топчась на месте, чтобы согреться, а ветер кусался – остро, влажновато, и щеки уже горели. Ждала, пока Симанов сбросит ей ключи со второго этажа, со своего старенького балкона. Он всегда так делал. Домофона у него не имелось – платить лень, да и открывать всем подряд тоже. К нему же каждый день кто-то да заскакивает из студентов или знакомых. Проходной двор, не иначе. И скрашивают его одиночество, которое он делит напополам с котом Васькой. И со всеми ведет свой особенный и непохожий на другие диалог. И на каждого человека у него припасены свои истории, о которых не узнает больше никто. И Ила чувствовала укол зависти, или ревности. Или два в одном. Так глупо, правда? Будто он чем-то ей обязан. Возомнила себя особенной для него, неповторимой. Думаешь, он относится к тебе так, как к ни к кому больше? Ты давай, с океана на сушу вернись. И не живи в своих иллюзиях. Но зачем тогда он, этот чертов Симанов, давал и дает ей повод чувствовать себя особенной? Да, он часто выделял ее из других студентов. По крайней мере, в ее группе, среди одногруппников. Но он искренне восхищается чуть ли не каждым учащимся, в каждом видит что-то особенное, интересное для него и раскрывает в них это. Вот он какой. И в ней увидел слишком много, против воли. Одна из самых последних пар перед его уходом была запоминающейся. Илария хорошо ее запомнила, ведь была в восхищении, и научилась новому кинематографичному приему, и на эмоции он ее вывел. И показал ее в самый беззащитный момент как на ладони всем. Немного оголил душу. В тот учебный день они занимались в фотостудии в стенах универа. В одном большом помещении темными шторами огорожено три фото-зоны, в которых практикуются все студенты. И в тот день все зоны были заняты, стоял настоящий кипишь, все громко переговаривались друг с другом, кто-то врубил отвратительную музыку, матерился, ходил туда-сюда. И их группа из шести человек, что соизволили прийти, расположилась в самой крайней зоне. Близился Новый год, и поэтому Хелена, подружка Иларии, притащила в сумке несколько длиннющих гирлянд. Они сидели сонные и уставшие, хотя еще ничего толком то и не сделали, слушали на фоне крики первокурсников. Ила засыпала в большом кожаном черном кресле, таком мягком, она буквально тонула в нем и была готова скрыться. И потом Хелена так внезапно начала обматывать ее гирляндой. Светящиеся огонечки путались в волосах, обернулись вокруг ее ворота черной водолазки, плыли вдоль рук. Знаете, такая ничтожная мелочь, но такая светлая. И настроение сразу поползло вверх, впервые у нее за зиму возникло новогоднее настроение. А еще и ее любимый Симанов сейчас придет. Ну радость! И она помнит, как он зашел к ним в студию, только-только с улицы. В черном пальто, снег уже растаял в его волосах, отчего они были влажными. Такой алый и живой румянец на щеках и кончике носа. Девушка невольно залюбовалась им, смотря, как скидывает с себя пальто и небрежно бросил куда-то в угол, как окидывает взглядом пространство и их, и какой он был сердитый в то утро. Раздражал лишний шум, не давая сосредоточиться, и раздражало то, что опять малое количество студентов пришли на пару. Хоть ему и было часто глубоко наплевать кто ходит, а кто нет, но иногда им завладевала злость и непонимание. Как и в тот момент. Он перевел свой взгляд на нее, задерживаясь чуть дольше, чем на всем остальном. Едва заметно улыбнулся. - Это че у нас тут, елочку новогоднюю поставили? – кивнул он на нее, спрашивая у остальных присутствующих. Хелена что-то бросила ему в ответ о том, что она притащила гирлянды и поддерживает атмосферу здесь, а Ила сидела и улыбалась, задумавшись о чем-то своем. О нем. Он пообещал, что сегодня будет нечто интересное и то, что она будет главной героиней этого всего. Сказал всем подготавливать освещение, выстраивать и настраивать источники света, но Илария должна сидеть и ничего не делать. Не хотел ее тревожить в такой момент, не хотел развеять эти чары спокойствия и умиротворения внутри нее, из-за которых и затеял всю эту штуку. Лешка, ее одногруппник, все никак не мог правильно и грамотно выстроить свет, таская софт-боксы туда-сюда, и запинаясь об их провода. Он всегда носил черные костюмы, был замкнут в себе, но обладал отличной иронией, которую проявлял только в интернете, а в жизни много молчал, а еще любил угощать всех шоколадками. Ей нравился Леша как личность, он забавлял практически всех, и ее в том числе, но она всегда относилась к нему более серьезно, чем все остальные. Наверное, понимала его. Понимала его странность, и находила в себе тоже. И вот сейчас, наблюдая за его отчаянными попытками что-то сделать и за его рассеянностью, девушка незаметно улыбалась себе в кулачок, глядя на него исподлобья. Но одновременно ей было и жаль бедолагу, кажется, он хотел послать это все к чертям собачьим. Да еще и Симанов стоял над душой, яростно метая молнии своим взглядом, и мысленно закатывая глаза. Мужчину начинало это заметно подбешивать, но настроение у него сегодня было такое – мразотное, никому не помогать. Ему хотелось, чтобы студенты хоть чему-то научились за четыре года обучения, а оказывается, они хуи пинали все это время. И от этого ему становилось яростно. - Леша, блять, ты не видишь что источник нужно подвинуть назад, чтобы свет подсвечивал сбоку и сзади? Или ты слепой? – Симанов разошелся не на шутку, ведь редко позволял себе подобные высказывания в сторону студней. И Ила лишь поджала губы в своей привычной манере, когда испытывала смятение. И не сводила взгляда. В основном с него. То, какой преподаватель был сейчас строгий, как хмурились его брови и появлялась ярко выраженная складочка на переносице, а в его привычно спокойных глазах читалась злость. Было темно, и только мягкий теплый свет от трех постоянных источников света освещал его часть лица, создавая на нем рисунок светотени. Но с горем пополам, ее одногруппники выстроили освещение, в то время как Владимир ушел курить и пить кофе, стараясь успокоить нервы. Она сидела все в том же кожаном кресле, крутясь на нем из стороны в сторону. Сидела в самом центре комнатки, а на нее, как на звезду интервью, было обращено световое оборудование. Свет немного неприятно начинал слепить глаза, и приходилось щуриться. А еще голова разболелась, но боль притупилась, когда он вошел обратно к ним. Встал напротив нее, изучая взглядом серых глаз. Думая о чем-то. А потом попросил Лешку держать отражатель, ведь его снова не устраивал теневой рисунок на ее лице. Чертов перфекционист. А бедный парнишка все никак не мог удержать его прямо, вечно скашивая куда-то, и не понимая как обращаться с этим дебильным отражателем и что от него хотят. - Да сукин ты сын, ты четвертый курс, Леша! И до сих пор не знаешь принцип работы отражателя, и не видишь! Ты посмотри, блять, какая у нее на лице жесткая тень, ты видишь, что ее нужно смягчить? – повысил голос. А ей стало уже страшно, и невольно вжимается в кресло. Захотелось его успокоить, была бы ее воля, сказала бы ему что-то, коснулась его длинных пальцев, сжимая в своих. Интересно, помогло бы это ему? А может, ему этого и не хватает? Как бы это было, сделав она это? Ила представила в красках. То, как Симанов резко замолкает, а на них таращатся все одногруппники и особенно Хелена, и не понимают, что она делает. Но ей бы было все равно, и она мягко и осторожно зажимает его пальцы в своих, а другой рукой гладит тыльную сторону его ладони. И смотрит в его глаза своими, такими спокойными. И он автоматически, как по щелчку тоже становится таким. И действует на него это отрезвляюще, ведь он нуждается в ней. И готов быть с ней осторожным и бережным. Поэтому он и перехватит ее руки в свои, невесомо целуя костяшки. Но тут сладкие мысли прерывает его голос. - Девочка то уже уснула, пока ты тут соображал, как правильно с оборудованием работать! – и смотрит на нее так тепло, переводя взгляд на Лешу, который продолжает смущенно стоять где-то рядом с ней. – Сегодня я хочу вам показать принцип кинематографичного кадра, когда фотография рождается из видео. Чтобы эмоции были самыми настоящими, и иногда из этого может что-то получится. Поэтому, я проведу с тобой небольшой диалог, в формате интервью. Девушка немного напряглась после этих слов, ерзая на кресле. Стало отчего-то волнительно. Только от чего? То, что сейчас он, такой непредсказуемый, сможет задать ей какой угодно вопрос, и уничтожит ее этим? А зная его, он всегда заставал врасплох, играл на тонких струнах души. Заставлял думать. А вдруг он задаст слишком личный для нее вопрос, и что ей делать? Здесь сидят люди, с которыми быть откровенной, если честно, не очень-то и хочется. Почему они не могут быть наедине в такой момент. А может, он специально все это задумал, чтобы узнать у нее что-то личное и важное? Ил, ты такая смешная и наивная, ну. Пойми уже, что мир не крутится вокруг тебя. И особенно его мир не вертится вокруг тебя. Он просто проводит очередную пару, и все. Тогда почему выбрал именно ее? Да потому что лицо у тебя такое, будто щас сдохнешь, если что-то будешь делать. Сделала бы его попроще, может, и не ты бы была героиней этого интервью. Но все, что она смогла сделать – это кивнуть в ответ. Согласилась. Подписалась на бог знает что. Подписала себе смертный приговор души. И вот он уже сидит напротив нее, поставив локти на колени, подаваясь корпусом тела вперед, к ней. Чтобы глаза в глаза. Его зрачки почти съели всю радужку. И оба напряжены, словно рельсы в метро. Она сидит и ждет. Пытается предугадать вопрос, что вот-вот сорвется с его губ. Может быть, о любви? О чем еще можно спрашивать, чтобы получилось чувственно? Везде вокруг только и разговоры, что о ней – о любви! Так давай, задавай. Я готова. Я открою перед тобой душу, не перед ними. - Первый вопрос, который я хочу задать тебе.. Такой простой, но одновременно именно на нем все люди дольше всего думают. – выдерживает паузу он. – Так вот, довелось ли тебе испытать настоящую любовь в своей жизни? И что это вообще такое? Сука. Ну Владимир Дмитриевич, ну вы серьезно? Вот уж от кого не ожидала, так это от него. Такой предсказуемый, банальный, заезженный вопрос! Сколько рассуждений было на этот счет, неужели все мало? Зачем ты спросил? Неужели тебя так мучает – любила ли? Да, любила. Вас. И продолжаю. Он же так жаждет честности и открытости, и так нагло заставляет ее соврать прямо сейчас, смотря ему прямо в глаза. А почему бы и не сказать правду? Что на это тогда ты мне скажешь, а? На, получай всю правду в лицо! Вы же этого и хотели, и добивались. Что же, не нравится такой ответ? Тогда держи мерзкую ложь и впитывай в себя. Упивайся ею. И мучайся. Илария думает почти с минуту, смотря куда-то в сторону, в пустоту. Но настоящая пустота сейчас внутри, зияющая дыра. А потом начинает свой монолог, надеясь на то, что он все поймет. Поймет ее ответ. - Знаете, до недавнего времени я думала, что не испытывала ничего. Но начиная с двенадцати лет я всегда верила в нее, отчаянно пыталась влюбиться. И потому так часто обманывала себя, кормила ложными надеждами себя и свое сердце. Да, в моей жизни были люди, с которыми я испытывала нечто подобное, что можно назвать любовью, но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это была не она. Просто это было для чего-то нужно. И буквально около полгода назад я впервые ощутила это. И это настолько непохоже на те чувства, что я испытывала в прошлом. Это нечто сладко-щемящее, с привкусом горечи. Это искреннее восхищение. Это максимальное принятие. А я никогда никого не принимала настоящего, даже себя. И могу взять на себя смелость назвать это любовью. По крайней мере, мне бы очень хотелось в это верить, но кто знает, может, я ошибаюсь и в этот раз? Она резко замолчала, поставив точку своим взглядом. Все это время она неотрывно смотрела своими в его. И он не посмел отвернуться, даже моргнуть. Как обычно наблюдал, сканировал. Она могла поклясться, что увидела в его глазах нечто похожее на понимание. И почему-то Симанов внезапно потеплел, оттаял. Это было совершенно незаметно, но она заметила. - Это замечательно, когда ты испытываешь такие чувства. И я буду искренне рад, если ты не ошибаешься. – а краешек губы взметнулся слегка вверх. – Это был вопрос для разогрева, совсем пустяковый, по сравнению со следующим. Я хотел тебя подготовить к нему, к самому важному вопросу. Будь готова хорошенько подумать, прежде чем ответить, и не спеши, пожалуйста. Готова? Она мысленно вырыла себе могилку, и была готова лечь туда прямо сейчас. Закапывайте живьем, умоляю. Второй раз открывать душу перед ним за один день она была не готова. И взгляд ее стал таким внимательным, таким предвкушающим. Вобрал в себя все эмоции сразу. И тревожность, и неподдельный интерес, и томительное ожидание. Закусила нижнюю губу. И подалась вперед, чуть ли не соскакивая с этого проклятого кресла. Ну же, не томи! - Спасибо тебе, девочка, за интервью и твои эмоции. Это я и хотел вам показать. – произносит радостно он, хлопнув ладонями, и вставая со стула. И выключил камеру. Блять. Что? Он сейчас серьезно? Она готова поклясться, что возненавидела его в этот момент по-настоящему и так яростно. Это был его всего лишь очередной прием, которых было уйма, и на каждом он использовал определенные. И она стала жертвой. Для него, может быть, это ничего и не значит, просто сделал. Просто создал. А у нее все внутри переворачивается от несправедливости. Это все ее завышенные ожидания сыграли, Илария надеялась, что ему действительно интересно узнать ее, и он выбрал такой нестандартный способ узнать о ней. А это всего лишь его очередной эксперимент, урок! Урок, который она запомнит. Но разве это говорит о том, что Симанову не интересно узнавать о ней? Да черта с два, он все время преподавания в их группе только и старался, что узнать. Еще даже до этого. Разве может он просто нагло влезть в душу своим студентам, и сказать мол «ну давай, рассказывай мне все!». Не этично. Не в его духе. И потому он выбирает изощренные методы, куда более безразличные. Не мог же он задать ей куда более глубокие, личные вопросы здесь, при всех. У него еще будет время и возможность спросить ее обо всем возвышенном и печальном. Но не сегодня. И главный вопрос, который мучал ее тогда – зачем? И он поспешил с ней поделиться ответом, и только тогда она поняла для чего он так развел ее, в чем была суть. Но внутри все еще жило недовольство с примесью восхищения. В тот момент, в тот самый, когда Ила была готова ответить на самый главный и сложный вопрос, на ее лице читалось столько эмоций, как никогда в обычном состоянии. И взгляд. Это предвкушение, готовность, тревожность, неподдельный интерес, блеск. Все это невозможно сыграть, нарочно отобразить на лице, нельзя просто вдруг почувствовать это из ниоткуда, позируя перед камерой. Но всю эту эмоциональную палитру можно запечатлеть с помощью видеозаписи, что он и сделал, а затем искать и искать то самое выражение ее лица, когда она вся как на ладони. Уязвимая, в какой-то мере. И родится из этого снимок.