***
Празднество не продлилось долго: в следующие несколько дней вдоволь напировавшаяся элита общества возвратилась к своим делам, в свои страны. Файрен вернулся в столицу Срединных Земель, а Ричард отбыл в Д’Хару. И сделал он это крайне необычным путем. В вечер перед отбытием он привел Кэлен к небольшому колодцу, совершенно пустому. Содержимое колодца (и вовсе не воду) пришлось призывать с помощью магических наручей с рунами, которыми так дорожил Ричард и которые так любила снимать с него Кэлен. Оказалось, что эти наручи призывают… женщину. Обнаженную, переливающуюся, серебристую женщину, крайне помешанную на теме удовольствия. Кэлен снизила градус скепсиса, лишь когда Ричард объяснил ей, что это «разнузданное магическое создание», Сильфида, поможет ей добраться до Д’Хары меньше чем за сутки. И до многих других мест, где находились такие же колодцы. Сильфида радостно подтвердила это после нескольких минут пристального вглядывания в Кэлен, будто она искала в ней… что-то. Как оказалось, нашла — Магию Ущерба, которая была источником Кон-Дара. Даже мысль, что от Ричарда ее отделяли сутки, не унимала ее тоску. Она наивно полагала, что это чувство настолько сроднилось с ней, срослось с ее кожей словно панцирь, въелось в самое сердце, что она уже никогда не испытает боль от него. Эта боль всегда была: тупая, пульсирующая… но без Ричарда она стала в десятки раз сильнее. Поддаваться этой боли было опрометчиво. Однако, она не смогла удержать ее в узде, когда в один из вечеров капитан Райан пришел разделить с ней ужин в огромном обеденном зале. Не выходить из кабинета стало просто невыносимо, когда она осталась сама по себе, и компания дворцовых чиновников начала слишком давить на нервы, чтобы видеть их и в свободное время. После церемонии Райан вернулся в свое прежнее состояние — повышение ранга ничуть не изменило его. Как и мундир, галла, по его собственному признанию, будет храниться в надежном месте, пока он не разобьет следующую армию размером побольше. А вот шипастый браслет он практически не снимал. — Мне нравится думать, что я такой же твой телохранитель, как и капитан Мейфферт — для лорда Рала. Кэлен не хотела его убеждать, что защита ей вовсе не нужна. У него было много способов увериться в этом, а напирать на искреннее желание отблагодарить ее она вовсе не хотела. — Скажи, Брэдли, — юноша тотчас поднял взгляд, — кто, по твоему, лучший союзник для Галеи? — Яра, Греннидон… а какие еще варианты? Тамаранг — вряд ли. — Если выбирать между Кельтоном и Д’Харой, — без проблеска смущения уточнила Кэлен. Райан сморщился. — Кельтон? Только если Создатель спустится на землю и прикажет лично. Д’Хара… сложно сказать. Зависит от того, кто стоит во главе. — Предположим, что я имею ввиду Файрена как короля и Ричарда — как лорда Рала. Райан не стал удивляться этому «предположению». — Раньше я бы ответил, что даже Файрен будет лучше, но… я буду глупцом, если выкину из памяти целые полгода жизни, за которые д’харианцы не раз спасли мою жизнь. Я верю Искателю, а о Файрене не знаю ничего, — Райан пожал плечами. — Я на стороне Искателя. — Я хотела услышать это, — призналась Кэлен, даже не зная, как реагировать. С облегчением? С радостью? — Я не читаю мысли, Мать-Исповедница, — улыбнулся он. — Это всего лишь мои рассуждения. — Как ты считаешь, Брэдли, можно ли убедить других относиться к д’харианцам так же? — Да, — он пожал плечами. — Тем более, если приключится хорошая война. Кэлен хмыкнула. Она пресытилась хаосом и кровопролитием, и, если для сближения нужно принести еще большие жертвы, значит, ему не суждено случиться. Ненадолго они погрузились в молчание. Райан был гораздо более увлечен едой, нежели Кэлен, слишком глубоко ушедшая в свои думы. — Если ты решишь уйти от Файрена, все галеанцы будут на твоей стороне, — высказался Райан неожиданно и для себя, и для его собеседницы. — Лорд Рал заботится о тебе, в отличие от него. — Это так заметно? — Кэлен откинулась на спинку кресла, скрещивая руки на груди. Ей стало некомфортно от того, как просто это выглядело в его глазах. Словно до вульгарного очевидная вещь — адюльтер на потеху публике. — Разве что для тех, кто сидел с вами у костра и сражался бок о бок. Не волнуйся, Мать-Исповедница. Лишь спокойно выдохнув, Кэлен осознала, что она задержала дыхание в ожидании ответа. На легкие перестало давить.***
Ричард быстро вернулся к своим обязанностям: ему не потребовалось ни дня, чтобы втянуться в рабочий процесс. Расписание его встреч стало почти в два раза более плотным, чем раньше, и это… радовало. Так он не успевал отвлекаться. Но вечерами, когда он оставался наедине с собой, все его планы летели к Владетелю, а его мысли возвращались к Кэлен. Он все чаще задумывался о том, как бы поступила она; что подумала бы о его действиях, какой совет дала бы. Ее тень незримо следовала за ним весь день, просто он не замечал ее, назначая все больше и больше встреч, задерживаясь допоздна и отдавая все свои силы подданным. Он приносил ту же жертву, что и она. День за днем. Фибра за фиброй разрывая себя на части. На задворках сознания неизменно мелькала мысль, что это было неправильно. Все без нее — неправильно. Но он сам согласился на это. Сам подтолкнул ее к измене, сказав, что готов уступить любому ее желанию, даже если ее приоритетом было сохранить мир в Срединных Землях, и лишь потом — быть с ним. Со дня его отбытия миновало три луны, пролетели первые ненастные осенние дни. Лишь тогда он получил от нее весточку, одновременно вселяющую и надежду, и тревогу. «Мне необходимо провести исповедь в Кельтоне, но я не справлюсь без своего волшебника. Жду тебя ко дню осеннего равноденствия». Ричард был готов зацепиться за любую возможность увидеть ее. Но, Создатель, почему именно Кельтон?!***
— Когда убитую нашли в спальне, почти все тело было покрыто синяками. Платье разорвано, шея синяя от удушья. Никто не смог выяснить, сколько времени прошло между убийством и изменой — или изнасилованием. Да и вряд ли пытался. Я не успела взглянуть на труп и могу опираться лишь на слова коронера. Кельтонский коронер напоминал хищную птицу с агрессивно торчащими бакенбардами и острым клювоподобным носом. Этот нос влезал в личное пространство с той же птичьей бестактностью. Хорошо, что не попытался проскользнуть в комнату, иначе Ричард бы точно прищемил его бесполезный клюв дверью. Он не упомянул и половину фактов, которые сейчас поведала Кэлен, а лишь рассыпался в речах о том, как бесчестно себя ведет граф — муж убитой, не желающий раскаяться в несдержанной ярости. — Какой вердикт вынес коронер? — Утверждает, что это сделал граф, поскольку у него всегда был сложный характер. Он очень ревнив, вызывает на дуэли по малейшему поводу, едва стоит кому-то взглянуть на его жену. Что уж говорить про его действия, если он увидит жену с любовником? К тому же, его не было в кузнях среди работников именно в то время, когда могло произойти убийство. — И это — все основания? Его характер? Раз он был настолько ревнив, то с большей вероятностью он бы убил не жену, а ее любовника, но коронер даже не рассматривает такой вариант. Отсюда вопрос: чем граф провинился перед короной? — Помимо прочего, он мог повздорить даже с королевой, если она пыталась ущемить его интересы, и всегда забирал свое. А вот «любовник» разве что не целовал королеву в ноги. Даже титул и имение достались ему по ее милости. — Королева будет недовольна, если ты решишь исповедать ее любимчика первым. — Для того мне и нужна твоя защита. Сзади и спереди по коридору раздавались шаги. Приближаясь, они замедлялись, сливались в единый гул. Вокруг Матери-Исповедницы и лорда Рала сгущались толпы. Они молчали — весь их разговор остался в кабинете Кэлен — и даже не смотрели друг на друга, идя на почтительном расстоянии. Кельтонцам было достаточно просто того, что они шли бок о бок, чтобы начать строить теории. Теории, которые очень скоро дойдут до королевы, разумеется. Почему Кэлен пошла на это? Он видел в ее чертах что-то необъяснимое: среди этих серых дворцовых лиц она казалась проблеском последнего луча осеннего солнца. Абсолютно недостижимым. — Кельтонцам придется пойти на сближение с тобой. Ты станешь моим волшебником. Потом, возможно, займешь пост Зедда. — Я буду защищать тебя и без лишних титулов. Не навлекай на себя проблемы. — Куда делся Ричард, который убеждал меня поставить Кельтон на место? Ведь ты уговорил меня стать королевой. — Тогда речь шла о твоей безопасности. — Так же, как и сейчас. Совет скоро забудет, что такое Орден Исповедниц, если я не напомню им, что на нашей стороне всегда была сила. Когда они были наедине и могли позволить себе хотя бы толику откровенности, он видел это в ее глазах: она надеялась, что одиночество наконец покинет ее хотя бы на заседаниях Совета и на исповедях. Это было большим шагом и для нее, и для Ричарда, которому придется приспособиться к новым обязанностям и переложить часть старых на доверенных лиц; для Совета, который заставят принять д’харианца. Статус Искателя значительно облегчал задачу, но даже так они не согласятся уступить без давления. Более того, они притворялись, что могут присвоить знания и неоценимые богатства Замка Волшебника себе, когда волшебников больше не осталось. Ни одного, кроме Ричарда, выступавшего в их сознании жадным демоном. Но правда была иной: Ричард не нуждался в позволении, и Совету стоило напомнить об этом. Если Ричард и Кэлен объединятся, вместе у них получится обуздать Совет. Королевский дворец Кельтона был не таким, каким Ричард представлял его. Ему казалось, что в детстве Файрен должен был спать на шелковых простынях и пить росу, чтобы стать столь горделивым мужчиной. Реальность была далека от этого: Кельтон, с его равнинами, зажатыми между горами и беспокойными холмами, край кузнецов и земледельцев, был равен Галее в богатстве разве что из-за стальных характеров местных жителей и их тяге к работе. Кельтонский дворец походил на памятник труда этих людей и напоминал Замок Волшебника в своей мрачной неприступности, а местная элита обладала слухом таким же острым, как кельтонские кинжалы, и не страдала праздностью. Ричарду было тревожно от понимания, что он находился здесь с Кэлен — женой их Верховного принца. И тревожно вовсе не за себя. Вокруг них неизменно вился весь двор, включая принцессу и двух младших принцев, а иногда даже королеву. И если младшие члены семьи были просто любопытны, то королева Сулис внушала трепет одним своим видом, даже когда стояла на коленях, приветствуя Мать-Исповедницу. — Однажды я видела, как гонец, приехавший с вестями о приграничном конфликте, посмотрел ей в глаза и забыл собственное имя, — предупредила его Кэлен еще до приезда во дворец. — Он глотал воздух с десяток секунд, прежде чем смог представиться. Мне кажется, эта женщина молодеет от чужого страха. В вечер их прибытия во дворце устроили роскошный прием, на котором Ричарда представили как Искателя и впервые — как волшебника Матери-Исповедницы, в чем он сразу увидел замысел Кэлен. Герольд бы точно не опустился до такого самостоятельно. Вся королевская семья силилась сделать вид, что Кэлен была их любимой родственницей и членом семьи, но если младшие хоть сколько-то верили в это, то королева просто следила издалека, чтобы Мать-Исповедница была подальше от своего волшебника. Ричард все равно не спускал с нее глаз, но поспешил воспользоваться возможностью узнать больше про связи Кельтона с другими странами. От наиболее словоохотливых советников и дворцовых служителей он узнал, что Сандерия выпасала свои стада на равнинах Кельтона, а гористый Хергборг зависел от производимой ими шерсти — разумеется, здесь Ричард не мог предложить ровным счетом ничего, кроме северных пустошей и песков Равнины Азрит. Но Кельтон продает Лифании железо, получая зерно взамен, а такой обмен был бы на руку и Д’Харе. Ричард не единожды замечал на себе взгляд принцессы Мерны, которой на вид было сложно дать больше восемнадцати лет. В ней угадывались те же черты, что и в старшем брате, но на ее невинном лице такая мягкость не выглядела чужеродной или напускной. Это приятно отличало ее от холодной и наблюдательной матери-королевы. — Принцесса заинтересовалась тобой, — вымолвила Кэлен, подойдя к Ричарду неожиданно близко. Это расстояние могло называться дружеским где угодно, но не в столице Кельтона. — Ей стоит знать, что у Ралов не принято брать жен. — Думаю, она знает, — Кэлен улыбнулась и лукаво прикрыла глаза. — Ее собираются выдать замуж за дряхлого главу Совета Семи в Мардонии. Даже Файрен говорит, что ей стоит нагуляться перед тем, как ее запрут за десятифутовыми стенами их столицы. Ричард усмехнулся. Значит, Файрен — не единственный в этой семье, кто не прочь развлечься на стороне. — Проверяешь меня, Мать-Исповедница? Кэлен пригубила вино из кубка. Взгляд Ричарда застыл на ее губах, окрасившихся в яркий алый. Он вспоминал прикосновения этих губ и мечтал, что вне этого проклятого дворца, где невидимые уши и слова сопровождали каждый шаг, он вновь сможет прильнуть к ним. — Ты — свободный человек, — просто ответила она, отведя глаза. Но он все равно увидел этот знакомый взгляд: опустошенный и смотрящий вперед лишь потому, что стержень внутри нее так и не согнулся. Она выглядела так, отстраняясь от него и надевая все новые и новые слои безразличия, лишь когда уходила к Файрену. — Я сказал, что верен тебе. Свободные люди не отказываются от своих слов. Кэлен едва заметно улыбнулась и вновь надела Маску, едва позволив ему увидеть этот проблеск эмоций за тенью пушистых ресниц. Возможно, он сыграл злую шутку с ее совестью, ведь Кэлен никогда не будет верна лишь ему. Пусть. Это не значит, что он станет приносить ей такую же боль.***
Судить преступника по верности королеве было глупо и неразумно. Разумеется, коронер был неправ — Кэлен была уверена в этом, исповедуя любовника убитой женщины вперед мужа, неугодного обществу. Здравый смысл не подвел ее. Дом был пуст: муж убитой, граф, находился в кузне, наблюдал за ходом работы. Ни для кого не было секретом, что он бывал дома лишь ранним утром и поздним вечером. За несколько часов до обеда вся обслуга поместья работала на кухне, а его хозяйка была практически одна. «Любовник», оказавшийся просто насильником, бывал у соседей достаточно часто, чтобы знать даже такие мелочи про распорядок дня. Разъяренный муж не убил жену, застав ее с любовником: он просто едва не зарубил насильника, в чьи сладкие речи про искреннюю и непризнанную любовь верилось охотнее, чем в правду сурового и прямолинейного человека. Кэлен же видела, что муж любил жену и горевал, даже не прибегая к магии. На лице Ричарда можно было прочитать то же понимание. Исповедь прошла без единого нарекания и без вмешательства волшебника, но даже его присутствия хватило, чтобы королева захотела видеть Кэлен сразу после исповеди. Или дело было в том, что ее зарвавшаяся игрушка потеряла волю и теперь подчинялась Матери-Исповеднице? Оба варианта были вполне возможны. Голова была немного не на своем месте. Ричард предложил Кэлен пойти с ней, зная, что без своей магии она едва чувствовала землю под ногами, но она отказалась. Матери-Исповеднице не нужна помощь, чтобы поговорить с королевой, будь она хоть трижды матерью ее мужа. В Кельтоне настороженно относились к женщинам на троне, но нынешняя королева легко завоевала доверие вельмож: она была гораздо более властной, нежели ее флегматичный и болезненный муж, умерший, едва достигнув сорока лет. Здешней аристократии было проще терпеть авторитарного правителя, который знал, чего хочет, нежели кого-то, кого приходилось бы наставлять. Кэлен удивлялась, что у твердолобого Файрена мог быть такой мягкохарактерный отец, но со временем она пришла к пониманию, что его воспитанием занималась лишь мать — женщина, которая смотрела на Мать-Исповедницу, как на разряд молнии, который намеревалась поймать. Уже поймала. Почти четыре года назад. Вместе с древней магией, которая текла в ее крови вот уже много поколений и которая должна была перейти в кровь ее внуков. — Я не собираюсь обсуждать ваше решение на исповеди, Мать-Исповедница, хотя оно и было принято против моей воли, — сразу заверила она, перебросив ярко-каштановые волосы через плечо. Их едва-едва посеребрила седина, переливавшаяся так же ненавязчиво-благородно, как золото ее изящной и витиеватой короны. Наглухо запахнутый ворот темно-зеленого платья подчеркивал ее стать даже лучше, чем смелые декольте придворных дам. — Тогда, полагаю, мы встретились ради светской беседы, — едва ли в голосе Матери-Исповедницы звучал интерес. — Отнюдь. Светскость этой беседы ограничится поздравлениями с вашим новым титулом, более я не собираюсь тратить время на любезности. Кэлен кивнула. Она любила прямолинейность, а ее у королевы было больше, чем золота в кельтонской казне. — Я польщена, что лорд Рал смог уделить время столь короткой и незначительной процедуре, как наказание преступника, но не кажется ли вам, что он здесь не на своем месте? — королева сверкнула живым взглядом карих глаз. Еще до свадьбы с Файреном Кэлен понимала, что от такого взгляда не скроется ничто. Благо, она была не менее проницательна. — Лорд Рал — последний волшебник в Срединных Землях. — В Д’Харе, — мягко поправила она. Так говорят разве что с несмышлеными детьми. — Исповедницу всегда сопровождает волшебник, и не важно, откуда он родом, будь то Д’Хара или даже Древний Мир. — Древний Мир… — королева задумчиво коснулась подбородка, — даже из-за барьера доходят слухи, что там нет такого упадка, как у нас. Почему бы не пригласить волшебников оттуда, раз вы так дорожите традициями Ордена и своей безопасностью? К тому же, Замок Волшебника пустует вот уже несколько лет. — Не каждый способен пройти через Долину Заблудших. — И все же, это лучше, чем вести дела с д’харианцами, вам так не кажется? Кэлен смерила ее ледяным взглядом. Королева не изменилась в лице ни на миг. — Мне довелось встретить волшебника из Древнего Мира — он решил принести свет в наши темные края, помогая разорить Эбиниссию. — Помогая д’харианцам, верно? — И кельтонцам. К слову, одному из ваших капитанов очень импонировали его идеи. Королева повела плечом и выпрямилась, но не отреагировала ровным счетом никак. Она не была Исповедницей, но у нее было достаточно практики ношения такой же маски, что у Кэлен. — В Древнем Мире происходит нечто, что не поддается здравому смыслу, раз волшебники приходят оттуда с учением, призывающим к уничтожению магии. У меня действительно нет выбора: я намереваюсь возвести лорда Рала в ранг Первого Волшебника, чтобы впредь такие обладатели дара знали, перед кем им придется отвечать. Брови королевы слегка поднялись. — Я жалею, что Зеддикус погиб так рано, сражаясь с нашим общим врагом. Он никогда не любил Ралов. — Однако, он — дедушка нынешнего Магистра. — Не могу припомнить, чтобы он рвался спасти его из лап отца-тирана. Думаю, он не питал к отпрыску этого чудовища теплых чувств. Он умер за него. — Он нарек его Искателем. — В надежде, что тот проживет достаточно долго, чтобы свергнуть другого Рала. Отчаянный шаг в отчаянные времена. Ничего более. Кэлен удержала себя от того, чтобы высказать любимой родственнице все, что думает о ее мнении. Однако, в демонстрациях чувств не было смысла, и правда оставалась на ее стороне… только легче от этого не становилось. — Нравится вам это, или нет, лорд Рал станет частью Совета. Я не стану отрекаться от связи с правителем, чье имя не запятнано дурными поступками, лишь из-за ваших предрассудков. — Только следите, чтобы связь не стала слишком близкой, — королева позволила себе тень снисходительной улыбки. — Среди моих подданных уже ходят слухи. Неприятные слухи, Мать-Исповедница. Если они окажутся правдой, вряд ли Совет станет молчать. Одно дело — пустить Рала в Совет, совсем другое — пустить его дурную кровь в род Исповедниц. — Слухи говорят, что в постели вашей дочери уже побывало полдюжины гвардейцев, — Кэлен выгнула бровь. — Однако, я уверена, это все злые домыслы людей, которые хотят расстроить союз Кельтона с Мардонией. Я очень скрупулезно выбираю слухи, которым собираюсь верить. А вы? Королева поднялась с кресла. Ее гордо выпрямленная спина и вздернутый подбородок не выдали и следа удивления, но Кэлен знала — она задела ее. — Думаю, мы поняли друг друга, Мать-Исповедница. Срединным Землям не нужен новый повод для распрей. — Разумеется, — Кэлен поднялась неторопливо, в отличие от королевы. Эта победа была за ней. Она вышла, сохраняя твердость походки. Лишь когда она достигла своего временного убежища, опочивальни, принадлежавшей ей и Файрену, она заперла дверь изнутри и привалилась к ней, упираясь лбом.***
Ричард и Кэлен отбыли одновременно, не удостаивая кельтонцев долгими прощаниями и отмахиваясь от любого предложения сопроводить их. Исповедницы всегда путешествовали со своими волшебниками — Кэлен не уставала повторять это, как мантру, каждый раз, когда ловила на себе изучающие взгляды. Клеветники молчали. Молчала и она. Вокруг раскинулись лишь пожелтевшие равнины с редким травостоем. Дорогу было видно на мили вперед, пока солнце висело белым диском над темными кронами далекого леса, более похожего на обман зрения. Когда начнется лес, до Сильфиды останется всего несколько миль пути. — Я должна вернуться в Эйдиндрил, — призналась Кэлен, когда миновали часы с их отъезда. — Когда я разберусь с делами там, я снова вернусь в Галею на несколько недель. — То есть, теперь Сильфида — не просто «разнузданное магическое создание»? — Ее помощь при перемещениях неоценима, иначе я бы не смогла совмещать обязанности Матери-Исповедницы и королевы Галеи, — признала Кэлен. — Но как еще я могла назвать обнаженную серебряную женщину, которая постоянно спрашивала, как доставить тебе удовольствие? Ричард усмехнулся. — Это — ее особый шарм. Кэлен фыркнула. — Я пришлю гонца с путевым дневником, чтобы не приходилось ждать писем неделями, — сказал Ричард. Кэлен могла лишь надеяться, что это магическое приспособление не будет таким же разговорчивым. — Ты хотел сказать, чтобы оставлять друг другу пожелания доброй ночи. Ричард улыбнулся, одобряя ее попытку разрядить обстановку. — И это тоже. — Ты мог бы приехать в Галею, — невинно предложила она. Ричард улыбнулся, сразу понимая, что она имела ввиду, и уже тогда она знала, что он согласен. Ей было неловко вот так отвлекать его от дел, но Ричард бы не смог принять тот факт, что Кэлен решает подобное за него. Поэтому она просто радовалась в душе, что у них была возможность встречаться на нейтральной территории. Они практически не говорили в дороге. Кэлен мысленно убеждала себя, что завтрашний шаг в объятия одиночества не будет таким мучительным, как в первый раз. Ричард тоже выглядел задумчивым. Ей казалось, что и он молчал лишь затем, чтобы не терзать их обоих, потому что ничто другое не шло на ум. Вечером, когда они остановились, чтобы переночевать в приют-сосне на самой границе леса, они оба не высказали предложение ускориться, раз до колодца Сильфиды оставалось всего несколько часов пути. Прозвучали возражения в духе «лошади сломают ноги в темноте» или «ночью небезопасно передвигаться», хотя они оба знали, что это не было нерешаемой проблемой. Ночью, когда от костра остались лишь тлеющие угольки, Кэлен легла рядом с Ричардом и поднырнула головой под его подбородок. Он натянул одеяло на них обоих, а Кэлен прильнула к его груди, цепляясь за него так отчаянно, словно видела в последний раз. Она не могла перестать думать над разговором с королевой. Если заметила она — заметят и другие. Возможно ли скрыть это, если люди вокруг искали любой повод, чтобы оклеветать Кэлен? Даже если они не будут вместе, окружающие все равно будут видеть то, что хотят видеть. — Прошло лишь несколько месяцев, а я так устала от лжи, — прошептала она, зажмуриваясь до рези. Она была готова кануть в небытие и раствориться в лесах, если бы Ричард согласился на то же. Но он не согласится. И она не сможет. Ложь всегда становится правдой. Лгуны всегда теряют что-то: душу, власть, жизнь… а пропавшее всегда находится. — Из каждой ситуации есть выход. Мы найдем решение. — Мне нравится твой оптимизм, даже когда я тебе не верю. Ричард поднялся на локте и навис над ней. — Я оскорблен до глубины души. — Нет, — Кэлен усмехнулась, касаясь его щеки. — Тебя не так просто оскорбить. — Не когда это касается моих обещаний тебе. Он наклонился и поцеловал ее в лоб, потом добавил уже шепотом, проводя рукой по ее щеке: — Когда-нибудь лгать больше не придется. Я обещаю. Перед сном Кэлен вспомнила одну мечту. Не свою — его: небольшой дом в лесу, который Ричард бы построил собственными руками. Дом, дорогу к которому будут знать только друзья; где не будет слухов, сплетен и интриг, где они смогут быть вместе, не беспокоясь об обязанностях и о чужом мнении. Наверное, эта мечта оставляла ему силы на такие обещания. Мысль об этом доме согревала сердце и ей, пока она не вспоминала, какой была цена такому счастью. Пока не удавалось думать об этом без боли, но, возможно, она научится убегать туда, чтобы успокоить душу. А пока… Пока ее душа была спокойна лишь в Эбиниссии. Она проводила в Эйдиндриле половину месяца. Все было спланировано до мелочей: встречи с Советом, бумажная работа, встречи с просителями, иногда — исповеди. В течение двух недель она справлялась с объемом работы, обычно занимавшим месяц, и затем отправлялась в Эбиниссию в объятиях Сильфиды. Там ее ждал почти тот же распорядок: встреча с дворцовыми чиновниками, бумажная работа, просители… А еще бесконечные хождения по городу вместе с капитаном Райаном, когда она видела новые лавки и мастерские, выросшие на месте развалин благодаря усилиям бывших солдат. Город все еще казался вымершим, но постепенно жизнь возвращалась к нему. На улицах даже встречались молодые пары, будто не видевшие разруху вокруг и не боявшиеся бесконечной работы. Они ничем не отличались от таких же влюбленных в Эйдиндриле, а это значило уже очень многое. Ричард приезжал на несколько дней, якобы затем, чтобы проследить за службой дезертировавших д’харианцев, теперь подчинявшихся капитану Райану. Кэлен понимала, что, как только он прибывал в Эбиниссию, все д’харианцы и так узнавали об этом, поэтому даже не пыталась скрыть его пребывание. Тогда к ее обходам города присоединялись еще больше человек, включая морд-сит, д’харианских офицеров и самого лорда Рала. Вечера в королевском дворце были спокойными. Ненавистный ночной стук в дверь перестал навевать мысли о Файрене, а со временем не стало и стука: Ричард заходил в ее покои, как в свои собственные. Как только она привыкала к этому, все заканчивалось. И так — раз за разом, месяц за месяцем. Чтобы это не стало привычкой. А вскоре Эбиниссия поднялась с колен, и больше не было необходимости проводить там столько времени.***
«Как ты это видишь?» «Большую, просторную гостиную. С огромным окном… витражи — это слишком?» «Однозначно». «Хорошо, значит без них. Нужна большая кухня». «И большая спальня с крепкой кроватью». «Ричард…» «Кровать в Эбиниссии скрипела, признай это». «Кровать должна быть из стали, чтобы выдержать такое». «Хорошая идея. Сколько этажей?» «У кровати?» «И ты называешь меня испорченным? У дома, Кэлен». «Возможно, два». «Для нас двоих? Тогда что будет на нижнем этаже?» «Детские комнаты, разумеется». «Ты никогда не говорила о детях всерьез». «Как и о доме в лесу». Несуществующие комнаты для таких же несуществующих детей. В доме, который никогда не будет построен. Почему бы и нет? Это всего лишь безобидный самообман. Просто он затянулся и впутал в себя и Ричарда, и Кэлен. Очень крепко. «Сколько комнат?» «Не меньше двух». Кэлен вспомнилось, как Дени забиралась к ней в постель, когда ей снились кошмары. Они спали под одним одеялом, на одной подушке, и этого было достаточно, чтобы кошмары отступили. Кто знает — возможно, две комнаты предназначались бы вовсе не двум малышам. «Ричард… я не хочу, чтобы этот дом был похож на дворцовые покои. Никакого бархата и шелка. И на полках будут деревянные статуэтки, вырезанные твоей рукой». Она могла без труда представить, как из-за окна пробиваются застенчивые лунные лучи, рассеиваясь по комнате и будто замирая на полке над очагом, лаская прикосновением высеченных из дерева животных, застывших на полушаге и полумысли. Ричард вырезал много таких фигурок в бессонные ночи перед сражениями, а Кэлен наблюдала. Сначала издалека, потом — склонив голову ему на плечо. Его работа гипнотизировала ее: то, как нож лежал в его руке, казалось естественным, и, даже когда он сказал, что его направлял дар, Кэлен не поверила. Дар не мог превратить ремесло в искусство. Она представила большое и удобное кресло, с которого можно наблюдать за потрескивающим огнем. Теплый мех на полу, такой, в который хочется зарыться кончиками пальцев и стоять, чувствуя, как тепло поднимается осторожной волной. Скрип половиц. От ее шагов. От шагов Ричарда. От неловких шагов их детей: первых, неуверенных, или быстрых и не знающих границ дозволенного. Постель с деревянным изножьем, у которой стоит колыбель, накрытая пологом. Колыбель тихо и будто с любовью ворчит, стоит лишь легонько качнуть… А в комнатах — разбросанные игрушки и полный хаос не заправленных постелей. Как и должно быть. Как это бывает у обычных людей. Кэлен пришлось резко захлопнуть путевой дневник, когда она услышала шаги за дверью, и безликая черная книга, с потертым годами кожаным переплетом, быстро слилась со всем остальным, что лежало на ее рабочем столе. Кэлен не стала рисковать и спрятала ее в ящике стола, вместе с документами, кража которых повлечет смертельное наказание. В данном случае — для нее. — Мать-Исповедница, — молодая служанка выглянула из-за приоткрытой двери, — вас ждут на заседании Совета через полчаса. Кэлен кивнула девушке, но не торопилась вставать из-за стола. Служанка помедлила. — Все в порядке? — она решилась задать вопрос. Кэлен никогда не обозначала, что служители дворца не имели право говорить с ней о личном. Ее предшественницы поступали именно так, а она просто забыла оградиться. Да и зачем? Не осталось ничего, что стоило ограждать. Почти ничего. В последний раз она была с Ричардом в Эбиниссии, когда минуло зимнее солнцестояние, а сейчас за окном уже пели первые птицы, прилетевшие с поздним зовом весны. Правда, не так давно лорд Рал приезжал в Эйдиндрил с официальным визитом, но тогда им оставалось довольствоваться редкими часами на стыке вечера и ночи, когда сил хватало лишь на то, чтобы услышать голос друг друга. Он должен был справляться со своей жизнью, а она — со своей. — Все так, как должно быть, — ответила Кэлен негромко, но уверенно. Напоследок, перед тем как встать из-за стола, она дернула ручку выдвижного ящика. На всякий случай. — Доброе утро, — Файрен встретил ее в коридоре. — Доброе, — неохотно ответила она. Он точно оказался здесь не просто так, и тем более неспроста повел на заседание через коридоры, скрытые от посторонних. — Ты не говорила, что моя мать вызывала тебя после исповеди. Разумеется, это связано с Кельтоном. Кэлен снисходительно посмотрела на него. Даже снизу-вверх этот взгляд удавался ей прекрасно, и она знала, что он раздражал ее мужа. — Ничего особенного. — Ты точно говоришь про мою мать? — он усмехнулся. — Она не ведет пустые диалоги. Что она хотела от тебя? — Она обеспокоена тем, что я собираюсь сделать лорда Рала Первым Волшебником. Кэлен могла соврать и сказать, что разговор касался лишь процедуры исповеди, но Файрена было непросто обмануть. Раз он знал сам факт разговора, значит, королева уже успела передать ему и его суть, и свои опасения. Кэлен ходила по тонкому льду, недоговаривая. Но, кажется, ее ответ удовлетворил Файрена. — Ты собиралась обсуждать это со мной? Кэлен подозревала, что он знал даже больше, чем говорил. И в ее ответе он не нуждался, просто проверял. — Я не хотела торопить события. Ложь. Она успела обсудить назначение Ричарда с половиной Совета. Ей пришлось подбирать ключи к каждому: Совет давно не принимал решения, исходя лишь из логики и гласа совести. Если бы совещание по решению этого вопроса прошло раньше положенного, она бы получила отказ. Поэтому она не говорила с Файреном, зная, что он-то не станет ждать. — Я разделяю мнение матери. Статус Искателя уже дает Ралу предостаточно полномочий, но так ты сделаешь его членом Совета и дашь доступ к Анклаву Первого Волшебника. — Раньше волшебники сами распределяли ранги, и Совет не вмешивался, — напомнила Кэлен. — Раньше и Замок принадлежал им, а теперь, когда там никого не осталось, он стал собственностью Эйдиндрила. Совет имеет право решать, кого пускать в свои владения. Кэлен с трудом не ускорила шаг, понимая, что так выдаст свою нервозность. Файрен шел той же размеренной, но быстрой поступью. Кэлен радовалась, что, по крайней мере, ей не приходилось смотреть ему в глаза во время этого разговора, а ходьба хотя бы немного рассеивала гнев. — Как будто до этого он не бывал там! Даже его облачение принадлежало Первому Волшебнику три тысячи лет назад, и забрать его он мог только из Анклава. Видишь? Он уже бывал в Замке без вашего ведома, и это останется его правом, раз барьеры пропускают его. Замок Волшебника умеет принимать решения так же хорошо, как Совет. — В Замке хранятся важные артефакты, которые могут стереть с лица земли целые города. Я имею право опасаться. — Он нам не враг. Истинный враг отделен от нас лишь Долиной Заблудших, но даже так через нее проходят единичные одаренные фанатики, которые стремятся уничтожить не только магию, но и всех, кто не поддерживает их методы. Замку Волшебника нужна защита, или эти артефакты будут обращены против нас. Файрен хмыкнул. Если бы он слышал речи волшебника Слагла, он бы не сомневался. — Даркен Рал убивал моих людей годами, а потом д’харианцы вырезали Эбиниссию, — напомнил он и сжал запястье Кэлен, чтобы она остановилась. — Скажи, как можно просто забыть это, если ему подчиняются те же люди, что совершили столько преступлений? Взглянув на Файрена, она поняла, что его недоверие и страх были искренними. Старые раны имели право болеть, но Кэлен жалела, что он не видел Эбиниссию разрушенной и разоренной. Его старые раны были бы не так мучительны, как новые. — Ты и сам знаешь, что Искатель Истины не пойдет на такое, — она высвободилась из его хватки и обнадеживающе сжала его ладонь. — Галеанцы уже поверили ему, когда я поручилась за его честность. Я буду благодарна, если и ты поверишь мне на слово. Файрен сжал челюсти так, что уголки губ непроизвольно дернулись. Если он доверится ей и отдаст свой голос, это будет самый большой его шаг за все время их брака. — Хорошо. Если ты ручаешься за него, я буду на твоей стороне, но не стану спорить с Советом в случае отказа. Кэлен едва скрыла облегчение. Файрен даже не представлял, насколько много значила его поддержка. Он лишь ухмыльнулся: — Интересно, что нужно сделать мне, чтобы заслужить такое доверие. — Ты — мой муж. Я доверяю тебе. Как же она ненавидела лгать.