***
Разговоры не смолкали. Шепот бегал по рядам собравшихся в палате Совета. Исповедник. Проклятие ее рода. Кэлен едва сдержала улыбку, позволив ее только в мыслях. Если и проклятие, то очаровательное, крошечное и сероглазое, но уже с таким же внимательным взглядом, как у отца. Вновь по рядам пронеслась вереница слов, разгоряченных, словно табун коней. Исповедник. Исповедник. Исповедник! Кэлен не собиралась покидать покои первые несколько дней после родов, чтобы ей не приходилось отстаивать жизнь сына, не будучи в состоянии удерживать себя на ногах. Служанки не впускали в покои никого, говоря, что Матери-Исповеднице требуется отдых после тяжелых родов. Повитухи охотно делали то же самое, хотя они-то понимали, что роды прошли легко: ее сын не дал ни единого повода подумать, что этот мир не ждал его. Старушки-повитухи были теми, кто принимал роды у других Исповедниц более десяти лет назад. Кэлен слышала, как они почти начали произносить привычное «девочка», приняв ребенка, только явившегося на свет, но вдруг застыли на полуслове. «Мальчик». Они посмотрели на Мать-Исповедницу с немым вопросом, на что Кэлен лишь вымученно, но искренне улыбнулась. Ее мальчик. Сомнение витало в комнате ровно до тех пор, пока Кэлен не взяла на руки сына. Тогда выдохнули все: и служанки, и повитухи. Их госпожа казалась счастливой и не намеревалась умертвить ребенка в первую же минуту, только увидев, а этого было достаточно для их облегченных улыбок. Как только начались роды, Кэлен написала Ричарду в путевом дневнике. Они провели порознь почти три мучительно тяжелых месяца, и единственное, что Кэлен знала на тот момент — то, что он был в нескольких днях пути от Эйдиндрила вместе со своими солдатами. Ожидая его, она планировала отдохнуть и накопить силы для столкновения с Советом, но, разумеется, у плана был изъян: она не учла неуемность королевы Кельтона, прибывшей в Эйдиндрил, чтобы увидеть новорожденную внучку. Против нее не могли выступить даже все верные Матери-Исповеднице люди — это было бесполезно. Поэтому Кэлен предстояло защищать сына в одиночку и не в самом лучшем состоянии. Ее душу грела лишь мысль о том, как Ричард обрадуется, впервые увидев сына, когда все будет улажено. Их первая встреча не станет последней. Ни за что. — Вы лгали нам, Мать-Исповедница! Вы намеренно скрыли факт рождения Исповедника! С огромной фрески на дальней стене палаты Совета на нее взирал уверенный, холодный взгляд Магды Сирус. Кэлен подумалось, что ее подбородок был вздернут в знак осуждения, но вдруг это перестало иметь какое-либо значение. Кэлен поступала так, как считала правильным. — Не просто скрыли — солгали, — холодно заметила королева, стоявшая на возвышении подле стола Совета. Разумеется, рядом с Файреном. — Умолчать о таком чудовищном событии! — Монстр, — шептали голоса в коридорах. — Это немыслимо! Никогда Исповедникам не было позволено жить более одного дня. Тиран. — Это преступление! Исповедник. Монстр. Тиран. Проклятие. Зная, что услышит именно это, Кэлен оставила с сыном всех людей капитана Райана. Просто на всякий случай. Лишь сам Брэдли теперь стоял за ее плечом, сосредоточенный, непоколебимый в своей верности ей. Файрен занял место во главе стола, но не принадлежащее ей кресло — значит, время для государственного переворота еще не настало. Однако, когда Мать-Исповедница зашла в палату Совета, все его члены остались на своих местах, не приветствуя ее — это было нарушением приличий и явной демонстрацией неуважения. Кэлен не собиралась терять достоинство, прорываясь к своему трону, хотя конечности едва слушались ее. Тело все еще болело, как после боя — после родов не прошли и сутки. Она не проиграет, только если останется сильной. Кэлен не тешила себя пустой надеждой и понимала, что сегодня может случиться все, что угодно — но их с Ричардом сына они не получат. — Я думаю, у Матери-Исповедницы была на то причина. Нам стоит быть более терпимыми к только что родившей женщине, — вдруг заступился за нее Файрен. — То есть, — Кэлен не смогла сдержать усмешку, — теперь я — спятившая, но все же женщина? Лучше бы он подумал об этом, когда пытался урвать Галею под видом приданого дочери. Ему стоило представить последствия, когда он перестал видеть в ней и женщину, и партнера, и смертельную угрозу. — Я скрыла правду намеренно, будучи в здравом уме, и я не буду оправдываться. Совет притих. Королева выгнула бровь, смотря на Мать-Исповедницу, словно на взбалмошную девчонку. Они надеялись, что она будет раскаиваться? Что все это было ошибкой, недоразумением? Только Файрен, казалось, не был удивлен — он знал ее лучше остальных и должен был понять, что Кэлен была настроена крайне серьезно. — Вы не возражаете, если я поговорю с женой с глазу на глаз? Кэлен никак не выразила свое удивление. Что ж, время ее запрета прошло — он вновь получил право на это. Совет согласно закивал. Кэлен обернулась к Брэдли, прося его остаться на месте. Юноша окинул мужа Матери-Исповедницы недоверчивым взглядом, но все же склонил голову, соглашаясь. Файрен и Кэлен вышли в зал, посвященный памяти Матерей-Исповедниц прошлого, а потом — в галерею. Одного взгляда супругов хватило, чтобы гвардейцы скрылись из виду, оставив их наедине. Этим ранним утром их окружал лишь тусклый весенний свет, лившийся из высоких окон. Словно чувствуя суть происходящего, небо обрядилось в облака и впитало ими солнечные лучи, а далекие холмы и вовсе утонули в плотном тумане. Даже в нем было бы комфортнее, чем в роскошной белокаменной палате Совета. — Кэлен, мне жаль, что это случилось, — его глаза лихорадочно блестели, — но если ты позволишь мне помочь тебе, я сделаю все возможное, чтобы они не убили нашего сына. Он ни разу не заходил к ней. Она слышала, что он узнавал про ее самочувствие, как только ребенок появился на свет, но после того, как королева Кельтона покинула покои Матери-Исповедницы, неся правду на устах, он не предпринял ни единой попытки увидеть сына. Кэлен не нуждалась в его чувствах, но как же не по себе ей было от мысли, что он оставался ее мужем. Сейчас он казался собранным, но Кэлен видела, что он боялся и не находил себе места от волнения, и он не появлялся на пороге ее покоев вовсе не из-за приступа занятости. — Мне не нужна твоя помощь, — Кэлен заглянула ему в глаза с вызовом. — Это мой ребенок, Файрен, и ты не имеешь к нему никакого отношения. Лучшее, что ты можешь сделать — дать мне разобраться со всем самой. — Что? Твой?! Так ты чтишь наш договор? Мы терпели друг друга пять лет, чтобы соблюсти его! — Я не отдам тебе в руки Исповедника, чтобы ты надел на него Рада-Хан и использовал как ручного палача! — Что заставило тебя думать, что я способен на это?! — Ты собирался увезти его и сделать правителем, воспитанным в духе Кельтона! Ты собирался поставить под его власть треть территорий Срединных Земель! — Но не поставил! — вскричал он. — Пока — и потому что я пригрозила, что исповедаю тебя! Что теперь помешает тебе запереть меня в Рада-Хан и выбросить ключ в пропасть?! Скажи мне, Файрен, но не смей врать! — Я никогда не запирал тебя! — Ты манипулировал моим чувством долга и заставлял раздвигать ноги, когда Совет задевал твое себялюбие! Какие травмы ты будешь вымещать на беззащитном ребенке? Скажи мне, Файрен, что помешает тебе сделать из него свое подобие?! — Этот ребенок не только твой, и я имею право воспитывать его так, как считаю нужным! Если бы ты не была так помешана на правилах своего Ордена и не пыталась отстраниться от меня, я бы и не подумал забирать его! — Ты не воспитаешь Исповедника, никогда! Благодаря тебе из него вырастет такой же золотой мальчик, который будет исповедовать девушек налево и направо, а кельтонцы будут молиться на него, — Кэлен уперла палец в его грудь. — У тебя нет права спорить со мной, как нет ни малейшего права на этого ребенка. Ты даже не его отец. Файрен остолбенел. Его взгляд замер на ней. Лицо перекосилось от гнева и шока. — Что?! — он навис над ней, и Кэлен отпрянула, боковым зрением видя, как дернулась его рука, сжатая в кулак. — Как ты могла? Одно дело — спать с Ралом, но зачем рожать от него?! Неужели ты такая же безголовая шлюха, как остальные? Кэлен поджала челюсть. Она не станет оправдываться — это не его дело. — Чем лучше, что на него будут молиться д’харианцы? — процедил он. — Он вырастет таким же тираном, как и все Ралы, только еще более могущественным! Что непонятного в том, что ты поставила Срединные Земли в еще большую опасность, дав оружие этим нелюдям? — Только ты можешь видеть в ребенке оружие! — Да ну? А что же видит его отец? — Своего сына, Владетель тебя побери! Кэлен направилась обратно в палату так стремительно, как только хватало сил; толкнула тяжелую дверь красного дерева и прошла вперед по ковровой дорожке. Собравшиеся на возвышении политики обернулись к ней в ожидании. — Я требую развода с Верховным принцем и лишения его права на воспитание сына. Члены Совета, не ожидавшие такой перемены темы, взглянули на Мать-Исповедницу в ужасе. Королева Кельтона вздернула подбородок. — Ваш договор невозможно расторгнуть, — заметил посол Мардонии, казавшийся спокойнее прочих. Даже при этом его голос дрогнул в конце, будто он хотел сказать что-то еще, но не решился. — Это запрещено законом Кельтона! — раздался голос Файрена за ее спиной. — На каком основании? — ледяным тоном осведомилась королева Сулис. — Я нарушила условия договора, — Кэлен вздернула подбородок. — Мой сын не будет наследником Кельтона, поскольку в нем нет ни капли королевской крови. Думаю, это — веский повод для расторжения. Если до этого Совет выглядел не в своей тарелке, то теперь они словно и вовсе потерялись в пространстве. Первые секунды на лицах у всех собравшихся царил шок, который затем сменился пониманием. Кэлен могла не говорить, кем был отец. Только королева смотрела на нее пышущим ненавистью взглядом, будто говорившим: «я предупреждала». — Исповедник еще и сын Рала? Наследник Д’Хары? — коренастый посол Лифании поднялся из-за стола, хлопая по его полированной поверхности увесистыми ладонями. — Нашего злейшего врага на протяжении многих лет! — вскочил Вальтер Кольбейн, посол Греннидона. — Подождите! Возможно, он не одарен. Прошу, Мать-Исповедница, скажите… — взмолился юный представитель Тамаранга. — Он унаследовал магию Ралов и Узы, — Кэлен не стала тешить его пустыми надеждами. — Если вы не поддержите мое требование, единственный ныне живущий Исповедник окажется в Д’Харе и будет воспитываться как будущий Магистр. Д’харианцы имеют на это полное право. — Как ты могла допустить это? — Файрен едва удержался от крика в стенах палаты Совета. — У нас есть иной вариант — мы можем умертвить Исповедника, как этого требует обычай, и потребовать выполнения условий договора, — ультимативным тоном заявил Кольбейн. Он умел держать лицо и вести переговоры, но Кэлен видела, что в этой ситуации он не был готов отстаивать никакую иную позицию. — Исповедники — не зло! — простодушно выступил вперед капитан Райан, не дождавшись разрешения Кэлен. — Ваши записи лгут! Поднялся такой шум, где Кэлен не могла различить отдельные слова. — Объяснитесь, Мать-Исповедница. Что это значит? — посол Яры тоже поднялся из-за стола, но не гневно, а будто выражая свою солидарность с Кэлен. Лишь в нем она заметила желание выслушать ее. Ричард не просто так увидел в нем союзника. Сзади послышался гул, перекрывавший даже спор на возвышении впереди. Кэлен инстинктивно напряглась, но, когда двери раскрылись, по ее телу пробежала волна облегчения.***
Голос его сына порой бывал настолько звонким, что пробивал на дрожь. В свои восемь лет он редко бывал спокоен: всегда что-то требовал, всегда жаждал внимания, всегда хотел чего-то нового и необычного. Принц говорил матери не баловать его, но королева не знала иного способа завоевать любовь внука, кроме потакания его желаниям. Ту же стратегию она применяла к младшим сыновьям — но не к Файрену. — Он совсем отбился от рук, — Кэлен выглядела невероятно уставшей. Она никогда не казалась такой даже после многих часов заседаний, но один день с сыном выжимал ее силы досуха. Сегодня он снова сорвал урок и вместо него подговорил телохранителей, чтобы они пофехтовали с ним. Потом уехал куда-то на полдня. Файрен говорил жене, что с гвардейцами он в безопасности, но с этой женщиной все было бестолку. Когда сыну исполнилось шесть, Кэлен наняла учителей, не боявшихся работы с неумным маленьким Исповедником. Они продержались год, прежде чем сама Мать-Исповедница пришла на урок и ужаснулась поведению сына, который отказывался слушать все, что его не интересовало. Следующий год она обучала его самостоятельно, кое-как совмещая это с обязанностями правителя. Файрен совершенно не понимал, зачем она так потакает своей мании контроля, но спорить с ней было бесполезно. Не удивительно, что Кэлен не позволяла даже поднять тему рождения новых Исповедниц ни Файрену, ни, тем более, Совету. Верховный принц, по правде говоря, и сам не сильно хотел этого: мороки с сыном было предостаточно. Моментами казалось, что в нем было что-то потустороннее. Должно быть, он унаследовал это от Кэлен: в свои двадцать лет она умела смотреть так, что мороз пробегал по коже, и ее взгляд был тяжелее удара, полученного в бою. К тридцати годам стало и того хуже, только глаза, в которых будто проросли тонкие льдинки, теперь принадлежали уставшей белокожей оболочке с непроницаемым мертвенным ликом. Поэтому Файрен старался видеться с ней как можно реже. — Это твоя вина. Он все же поднял взгляд. — Я даже не причастен к его обучению, так в чем ты меня обвиняешь? — спокойно заметил он, просматривая документы. Кэлен уперла руки в бока. — В том-то и дело: ты не хочешь привить ему способность мыслить и постоянно потакаешь сиюминутным желаниям! Когда я пытаюсь заинтересовать его обычаями других народов, он отвечает, что королю Кельтона хватит знаний о Кельтоне! Почему, когда я прошу тебя быть с ним строже, ты делаешь все наоборот? — Если привязать ноги и руки к четырем коням и пустить их в разные стороны, рискуешь быть порванным на куски. Скажи, какой прок в знаниях о племени Тины, если он никогда не окажется в нем? — Его обязанность — защищать тех, кто не может защитить себя сам. Если он не может осознать важность этой задачи, то как поймет все остальное? Ты можешь представить, что будет, если ему не понравится держать в узде свою силу, например? Или надевать Рада-Хан, когда настанет время выбрать жену для продолжения рода? Или проводить справедливый неподкупный суд? — Ты раздуваешь философскую проблему из обычного детского каприза. Кэлен закрыла глаза. Он видел, как ее рука сжалась в кулак. Она собиралась что-то сказать, как всегда, не давая ему закончить спор на логичной ноте и требуя уважения к рудиментарным традициям Исповедниц, но ей пришлось замолкнуть: в комнату вбежал их сын. Она настаивала, что при ребенке они не должны спорить и перетягивать одеяло, чтобы авторитет обоих родителей был беспрекословным, но отчего-то ему казалось, что Кэлен не гнушалась этим вне присутствия мужа. И он сам — тоже, по правде говоря. Кайден был высоким не по годам, крепче любых других детей, которых когда-либо видел Файрен. Его незаконнорожденный старший сын унаследовал гены матери и, войдя в подростковый возраст, оставался худощавым и болезненным на вид, хотя на проблемы со здоровьем вовсе не жаловался. А вот законный наследник, хотя и взял многое от Кэлен, казался истинным кельтонцем во всем. Файрен назвал его Кайденом в честь прадеда, чтобы мальчика не постигла та же участь, что и его болезненного, рано умершего дедушку, отца Файрена. В древние времена так называли воинов, самых сильных и смелых. У Кэлен была другая идея, но тогда, не выдержав схватку с его твердолобостью, она лишь сказала, что столь воинственное имя для Исповедника было не лучшим решением. Сын пробежал мимо матери и прыгнул на подлокотник, садясь подле отца. — Файрен, — Кэлен смерила обоих строгим взглядом. — Не хочешь сказать сыну, что думаешь о его поведении? Принц взглянул на мальчика, и тот лишь шкодливо пожал плечами. — Что плохого в том, что я занялся тем, что мне больше нравится? — обиженно спросил он у матери. Файрен потрепал его по голове, взъерошивая темные-темные, как смоль, завитки его волос. — В твоем возрасте я поступал точно так же, сын. Поверь, в этом нет ничего плохого. Кэлен одарила его ледяным взглядом. — Конечно. Ничего, кроме абсолютной разнузданности.***
Палату Совета затопили д’харианцы. Во главе шел Ричард, сразу за ним, по его правую руку — капитан Бенджамин, по обе стороны — с десяток морд-сит во главе с Карой и Бердиной. Ричард махнул рукой, позволяя закрыть двери в зал Совета уже своим людям, бескровно оттеснившим с поста защитников Эйдиндрила. Кэлен старалась не думать о том, как это должно выглядеть. Она и сама понимала, но не собиралась придавать этому значение. Не сейчас. Не когда д’харианцы были первой и последней линией защиты ее сына. — Полагаю, вы забыли пригласить меня на заседание, — спокойно заметил Ричард, становясь бок о бок с Кэлен. — Это не твое дело, Рал, — гневно ответил Файрен. — Разве? Файрен и Ричард пересеклись взглядами. Верховный принц отступил вперед, к столу Совета, но ненависть в его взгляде ничуть не утихла. Кэлен видела, как рука Ричарда с силой сжимала эфес Меча, так, будто даже на пальцах скоро проступит надпись «Истина». Гнев в глазах обоих мужчин был страшен. — Зачем здесь столько солдат? — Файрен оглядел телохранителей Ричарда с трудно скрываемой ненавистью. — О, здесь далеко не все, — Ричард вперил в принца неподвижный взгляд. — Примерно тысяча находится во Дворце Исповедниц, в два раза больше — в Эйдиндриле. Они следят, чтобы те, кто откажется выслушать меня и Мать-Исповедницу, не смогли покинуть этот зал раньше, чем мы закончим обсуждение. Ваши гвардейцы уже предупреждены, что они имеют полное право сложить оружие и уйти, не вступая в бой. У меня нет желания проливать кровь невинных людей. — Это безумие! — взбеленился посол Тогрессы, до этого смиренно молчавший. — Кто будет большим безумцем — человек, который предостерегает, что у него в руках оружие, или тот, кто намеренно на него бросается? — терпеливо улыбнулся Ричард. — Я просто хочу провести слушание, не превращая его в балаган. И, если у кого-то из вас был план по убийству Исповедника, советую отложить и его — в крыле Матери-Исповедницы сейчас находится по меньшей мере две сотни моих солдат, и они тоже получили вполне четкий приказ. Совет притих. Кэлен видела, как заскрипели шестеренки в умах собравшихся, теперь понявших, что у них нет иного выбора. Кэлен одарила особенно пристальным взглядом посла Никобариса, единственного, пожалуй, из всех, кто одобрил бы убийство новорожденного одаренного. Волнение отразилось на его лице, и он едва спрятал его от Кэлен. Она испытала наслаждение, увидев его страх. Первым за свое место вернулся посол Яры, за ним — посол Лифании. Следом — Тогресса, Мардония, Тамаранг. Вальтер Кольбейн из Греннидона неодобрительно хмыкнул, прежде чем опуститься в кресло. Принц и королева Кельтона оказались за столом позже всех, причем последняя заняла кресло слева от трона Матери-Исповедницы, как единственное свободное. Кэлен не понравилось то, что она увидела — казалось, будто Кельтон окружил ее место во главе. Ричард и Кэлен поднялись по ступенькам, становясь на возвышении перед всеми членами Совета, у длинного края стола. — В Замке Волшебника содержатся записи обо всех судебных процессах, проводившихся в Эйдиндриле, — твердым тоном Кэлен дала понять, что не позволит пропустить ни единое ее слово. — Среди них я нашла запись о суде над Исповедниками. Преступниками названы все из них, даже те, чью вину было невозможно доказать. Пытаясь разобраться глубже, мы нашли записи предка Первого волшебника, Торана Рала. — Он покровительствовал Исповедникам и не раз утверждал, что в большинстве из них нет той тяги к власти, в которой винят остальных, — начал объяснение Ричард. — В «большинстве»? Это должно успокаивать? — Файрен скрестил руки на груди, откидываясь на спинку кресла. — У всех есть грехи, — холодно ответил Ричард. — Но вряд ли властолюбие Исповедников сравнимо с твоим. — Ралы всегда были любителями диковинных игрушек, напичканных магией, — Файрен окинул насмешливым взглядом Кару, Бердину и остальных телохранительниц Ричарда. — Почему бы твоему предку не выгораживать их, если они были полезны для него? Исповедники подчиняют своей воле гораздо быстрее, чем морд-сит! Как минимум половина Совета согласно закивала. — Вы на заседании Совета, Верховный принц. Возможно, доля правды в этом есть, но мы обязаны соблюдать приличия, — жестко напомнил посол Лифании. — Продолжайте, Первый Волшебник. Ричард благодарно кивнул. — Дневник моего предка написан на древнед’харианском, и, поскольку никто в Совете не знаком с ним, я рискнул заручиться помощью специалиста. Нетрудно предположить, что лишь моих слов будет недостаточно. Ричард обернулся, давая своим солдатам знак, чтобы они раскрыли двери. В палату Совета вошел невысокий молодой человек субтильного вида, облаченный в рясу. Все в Совете заметно выдохнули, не заметив в нем очевидной угрозы. Молодой человек очень неуверенно смотрел на Совет и на Мать-Исповедницу, но легко — на Искателя. — Зачем вам понадобилась помощь ученого из Лифании, Первый Волшебник? — осведомился посол. Он смотрел на молодого человека не так, как остальные — они явно были знакомы. — Приветствую вас, посол Горман, — ученый кивнул, подтверждая мысли Кэлен. Когда он подошел ближе, Кэлен заметила, что в уголках его глаз и между бровями уже собрались морщинки. Он был старше нее и Ричарда, хотя все остальное говорило об обратном. Ричард без сомнений предоставил слово ему вместо того, чтобы отвечать самому. Он поприветствовал остальных присутствующих, неловко склонив голову, и прочистил горло. — Поскольку Лифания граничит с Д’Харой, в нашем языке много общего с древнед’харианским. Хотя большая часть населения говорит на всеобщем языке, мы без затруднений понимаем древнед’харианский, поскольку используемый нами диалект крайне похож на тот, что раньше был распространен в Д’Харе. А тот, на котором ведут переписку волшебник Зорандер и Торан Рал, очень древний, поэтому он напоминает наш даже сильнее, чем более поздние варианты. Имя «Зорандер» полетело от одного человека к другому. Зорандер — тот самый герой Темных времен, и вдруг оправдывал тех, кто посеял такую смуту, о которой помнят даже спустя тысячу лет? Если бы об этом заявил Ричард, ему бы точно никто не поверил. — Подтверждаете ли вы, что в дневнике опровергается вина Исповедников? — спросил посол Горман. — И Торан Рал, и волшебник Ренниус Зорандер пишут, что Исповедников обвиняют в том, чего они не совершали, и обращают вину единиц против десятков, — ученый с готовностью кивнул. — Поэтому, да, я подтверждаю это. Не знаю, какие события привели к уничтожению Исповедников в дальнейшем, но ошибки быть не может: сам Ренниус Зорандер, получивший титул Волшебника первого ранга за помощь в борьбе с ними, считал их жертвами системы. — У меня нет оснований сомневаться в словах соотечественника, — кивнул посол. — Я считаю, что мы должны принять во внимание новую информацию. — Однако факт остается фактом: Исповедники начали Темные времена, а не кто-либо другой. Мою страну не волнует, сколь многие из них были виновны, — вновь выступил греннидонец. — По той же логике мы можем подвергнуть сомнению право на жизнь любого человека, присутствующего в Совете, — заметила Кэлен. — Исповедников уничтожил мой Орден и их волшебники. А затем, когда не осталось их, сформировался Совет, который спелся уже с другими волшебниками и выкрал из Замка Волшебника шкатулки Одена, — она оглядела присутствующих, всех, по очереди. Многие из них были слишком молоды, чтобы участвовать в этом, но почтенные члены Совета в летах потупили взгляд, явно выдавая свое знание, — чтобы затем Даркен Рал попытался собрать их и в процессе уничтожил всех оставшихся волшебников и Исповедниц. Это — круг насилия, который необходимо разомкнуть. — Или можно просто достать ножи и закончить это здесь и сейчас, — раздался предельно серьезный голос Кары. Кэлен едва не прыснула: весь сегодняшний день ей казалось, что она услышит то же от членов Совета, не желавших вытащить затычки из ушей. Если бы Ричард не обличил их в глупости, некоторые бы точно решили показательно пасть жертвой аргонов. И без того озадаченный Совет совсем сник, поняв абсурдность ситуации. Кэлен понимала их: не так легко поверить в правду после веков лжи. — Вы правда готовы рискнуть безопасностью всего Нового Мира? — посол Джары не выглядел убежденным. — Будь этот ребенок даже последним Исповедником в мире, я не вижу причин нарушать обычай. Ричард и Кэлен вздохнули практически одновременно. В Джаре все были помешаны на астрономии и соблюдении традиций — вполне возможно, что сегодня послу предсказали неподходящий день, чтобы принимать важные решения. — Мать-Исповедница, мир не рухнет, если погибнет ваш первенец, — строго заметила королева. — Многие женщины проходили через это. Не стоит превращать случайность в трагедию. Случайность. То, что Файрен не достоин быть отцом Исповедницы — случайность. Ее любовь к Ричарду — случайность. Ее сын, невероятным образом унаследовавший сразу два вида магии — случайность. — Значит, цепь закономерных событий в Кельтоне называется «случайностью»? — Мать-Исповедница нахмурилась, опираясь на стол. Ей хотелось смеяться от этого абсурда. — Что вы имеете в виду, Мать-Исповедница? — посол Яры сцепил руки в замок, переводя взгляд с королевы на главу Совета. За них ответил Ричард. — Любой волшебник знает, что магия поддерживает Завесу между миром живых и Подземным миром в целости. Это — саморегулируемый механизм, который не виден ни одному человеку, и брешь в нем могут пробить лишь люди, вовсе лишенные искры дара — Столпы Творения. По сути, это все неодаренные дети рода Ралов, кроме одного — Магистра Рала. — Полагаю, вы догадываетесь, что будет, если этот ребенок умрет, — Кэлен смежила глаза, пристально вглядываясь в лица всех, собравшихся за столом. — Останутся лишь Столпы, и Завеса пострадает, — догадался молодой посол Тамаранга. — Род Ралов прервется, — констатировал Файрен. — Почему это должно пугать нас? Срединные Земли ничего не теряют и не приобретают. — Д’Харианцы чувствуют связь со своим Магистром с помощью Уз, — ответила Кэлен, значительно поднаторевшая в д’харианских обычаях. — Без нее они неполноценны, лишены цели и защиты. Вы видели на руинах Эбиниссии, что происходит с ними без командования. Представьте себе опустошенную горем, деморализованную, лишенную цели нацию — таким станет д’харианский народ, если оставить его без лидера, а Срединные Земли может постигнуть та же участь, что и Галею. — То есть, вы поработили собственный народ и требуете от нас принять это? — вкрадчиво спросила королева. Мать-Исповедница не смогла удержать себя: — Узы существуют на протяжении тысячелетий! Их магия — это такая же первооснова их существа, как и сама искра жизни. Д’Хара стояла на пороге вырождения однажды, когда держатель Уз покинул ее на несколько веков. Даже без особого доступа вы можете проверить архивы Эйдиндрила: в те времена наши народы страдали от постоянных нападок соседей, что жгли приграничные города и разоряли деревни, живя за счет мародерства! Представьте, что будет, если никогда более не появится ни один Магистр? — К тому же, нас никто не порабощал, — громыхнул Бенджамин, становясь вплотную к столу. — У всех вас есть цель, и наша — служение Магистру и Д’Харе. — Да, цель, — Кара прищурилась, пробегаясь острым взглядом по лицам членов Совета. — Деньги, слава, власть — это то, за чем стремитесь вы, поэтому вам проще понять, когда кто-то убивает, чтобы набить собственный кошелек и прославиться, а не чтобы защитить своего правителя. Кэлен знала отношение морд-сит к Ричарду — они считали его достойнейшим из всех Ралов, правивших Д’Харой за целые столетия. Кара говорила Кэлен, что любая морд-сит с гордостью примет смерть, чтобы сохранить жизнь Магистра, но она защищала Ричарда не только из чувства долга. То же касалось и ее сестер по эйджилу — они были готовы умереть за Ричарда, потому что он был достоин такой жертвы. И он бы поступил ради них точно так же. — Народ служит своему лорду Ралу, а лорд Рал служит своему народу. Мы честно выполняем свой долг, — сказала Бердина так, словно намеревалась этим поставить точку в разговоре. Совет молчаливо одарил взглядом сначала Ричарда, потом Кэлен, потом выстроившихся вокруг них телохранителей. Повисло молчание. Она видела, как за их потухшими взглядами мрачно крутились и скрипели шестеренки. Они никогда не слышали таких пламенных речей от д’харианцев, которые не позволяли никому залезать себе в душу и берегли все, связанное с их народом, как зеницу ока. Кэлен понимала, сколь широким жестом было это признание. — Теперь, если у вас нет вопросов, я бы хотел знать, куда на самом деле идет сталь, поставляемая из Д’Хары, — Ричард скрестил руки на груди. — Мы уже обговаривали это, — отмахнулся Файрен. — И какое это имеет отношение к делу? — Я вижу, что вас беспокоит перспектива воспитания Исповедника в Д’Харе, но необходимо учитывать, что альтернатива — Кельтон — тоже не так безобидна, как кажется. Думаю, принц никогда не выставлял напоказ тот факт, какое количества оружия Кельтон тайно продает различным наемникам, Защитникам Паствы и просто жителям приграничных территорий, которые теперь точат на соседей не вилы, а вполне новые клинки? Я не говорю о том, какое количество оружия куется в Лифании и затем направляется к границам Д’Хары для оборудования форпостов. Скажите, принц — зачем в пышущем миром альянсе такое количество кельтонского оружия? — Людям всегда спокойнее иметь под рукой закаленную сталь — тем более, с д’харианцами в соседстве. — Только зачем нужно оружие, если не планировать пускать его в ход? — вопросил посол Джары. — А оружие для наемников и Защитников Паствы — это и вовсе неприемлемо! Посол Горман, — он обернулся к лифанцу, — можете ли вы подтвердить, что лифанские кузни работают на Кельтон? — Могу. Наши отношения сложились очень давно, но в последние несколько лет объем увеличился, — кивнул он. — И вас не интересовало, куда идет это оружие? Посол Лифании не нашелся с ответом. Очевидно, пока кельтонцы выкупали созданное из их металла оружие, это было не столь важно, а на бумагах, подписанных ими, уж точно не значился конечный получатель. — Кельтон стал гораздо опаснее Д’Хары, — без зазрения совести заявил посол Яры. — Мы даже не заметили, как принц Файрен получил те же полномочия, что и Мать-Исповедница, но в его руках — первая по силам страна союза! Д’Хара — партнер, но не лидер альянса и тем более не та страна, что будет диктовать нам правила, в то время как Кельтон уже снарядил своим оружием большую часть Срединных Земель! — Приграничных конфликтов стало гораздо больше, — неохотно заметил греннидонец. — Исповедниц не хватает, чтобы наказать всех плутов, воров и убийц, — сухо заметила Кэлен, — так что преступность цветет, как розы — в королевском саду Кельтона. — Разгневанным жителям лишь нужна защита от обидчика, — спокойно заверил Файрен. — Насилие ведет к насилию, — процедила Кэлен. — В чем смысл снаряжать наемников, а потом продавать оружие крестьянам для защиты от них? Разве это поможет избежать кровопролития? Людям нужно не кельтонское оружие, а справедливость и разумное управление! — Кельтон — самая могущественная страна альянса, — королева встала со своего места. — Мы имеем право возглавлять Совет, поскольку обладаем сильнейшей армией и не стеснены в ресурсах. Кто еще может похвастаться этим? Ни Яра, ни Греннидон, ни Галея не могут возглавить союз. — Только Мать-Исповедница имеет на это право, и это должно оставаться неизменным, — сурово заметил лифанец. — Кельтонцы зазнались и забыли, где их место в Совете, — спокойно согласился мардонец, смеряя королеву скучающим взглядом. — Мать-Исповедница спелась с Д’Харой, — протянул Вальтер Кольбейн, — и что нас ждет дальше, если она останется во главе? Нами будет править не Кельтон, а Д’Хара? Нам тоже вживят… Узы, чтобы мы только и знали, что служение Магистру Ралу?.. — Магия, с помощью которой были созданы Узы, давно утеряна, раз это вас так беспокоит, — прервал его Ричард. — Объединения не будет. Д’Хара останется союзником Срединных Земель и не станет претендовать на управление альянсом. — На словах, — неожиданно резко изрек греннидонец, будто забыв о напускном спокойствии. — Мать-Исповедница уже нарушила договор однажды. О каком доверии может идти речь теперь? — Нам стоит проголосовать за судьбу Исповедника, — Файрен наконец озвучил здравое предложение. — И лишь потом думать, что станет с договором между Кельтоном и Матерью-Исповедницей. — Резонно, — кивнул ему Ричард. — Но голосование необходимо провести немедленно — пока оно не закончится, никто не покинет комнату. У вас нет времени, чтобы поговорить между собой и наскоро придумать план, как извлечь выгоду из ситуации. Все отреагировали на это по-разному, то хмыкая, то возводя очи горе, но выбора не оставалось: им пришлось согласиться. Зашуршали листки, украшенные вензелями королевских домов; заскрипели перья. Голосование началось. Им было дано не больше четверти часа на раздумья. Ричард и Кэлен все так же стояли во главе стола, следя, чтобы голосование прошло честно. Морд-сит же кружили вокруг, предупреждая любое резкое движение. Кэлен замечала, как, стоило им приблизиться к одному из послов, тот сжимался под их взглядом и боялся даже лишний раз пошевелить мускулом. Никто не осмеливался нарушить молчание. Ричард и Кэлен свернули свои бумаги с голосами и сложили в центр стола последними. Никто не решился оспорить их право участвовать в принятии решения, раз они были членами Совета, пусть даже сегодня они подвергли опасности его существование. Обычно голоса подсчитывала Мать-Исповедница, но Кэлен понимала, что сейчас это было не лучшим вариантом. Миссию возложили на плечи лифанскому ученому, не заинтересованному ни в одном из исходов. Он вел подсчет голосов медленно и скрупулезно, записывая сторонников и противников. Кэлен старалась не смотреть. Ричард же пристально наблюдал за работой вынужденного судьи. — Большинство выступило за то, чтобы Исповедник был предан ритуалу очищения. Сердце Кэлен упало. — Кто проголосовал против? — спокойно спросил Ричард. — Лифания, Яра, Мардония, Джара, Кельтон… Кэлен посмотрела вперед, во главу стола. Королева не удостоила ее взглядом на сей раз, а вот Файрен взирал на нее с упрямством и твердостью. По закону это все еще был его сын, так что не удивительно, что он проголосовал именно так. Он никогда не упустит выгоду. Лифанец назвал еще несколько других стран, но сторонники этого решения все равно перевешивали. Кэлен едва могла дышать: грудь сдавило мучительным спазмом. Телохранители за ее спиной вытянулись стрункой. Бряцнули доспехи. Это конец. Кэлен не имела ни малейшего понятия, что будет дальше, но, Духи, как же она хотела избежать нового столкновения. Как она хотела решить это бескровно. Кара рывком дернула ее назад. Отступив на несколько шагов, Кэлен увидела боковым зрением, как Ричард резко поднял напряженные руки. Вместо темно-синего рисунка вен по его предплечьям вились белые светящиеся нити. Воздух наполнили шум и вибрация, нараставшие вместе с тем, как Ричард разводил руки шире. Сияние вырвалось за пределы его тела вместе с длинными потоками бушующей энергии, рассекавшей воздух с шипением. Пол под их ногами задрожал, и Кэлен и Кара едва не потеряли равновесие. Солдаты тоже отступили от стола, делая несколько шатких шагов в сторону и отдергивая лифанского ученого вслед за собой. Члены Совета не успели ни закричать, ни ахнуть, ни тем более укрыться от магии. Энергия окутала каждого из них, окружая весь стол полупрозрачным белым куполом, переливавшимся, словно стекло под лучами солнца. Едва эта энергия рассеялась, глаза всех членов Совета закрылись, и они упали на спинки кресел, лишившись сознания. Кэлен прикрыла рот рукой. Она не могла найти слов. — Они… мертвы? — в неверии выдавила она. Каждая фибра ее тела дрожала уже не от усталости, а от ужаса. В палате вдруг наступила пугающая тишина. С момента рождения сына она успела забыть, что мир умел молчать, но даже успокоить несмышленого младенца было проще, чем Совет. Так тихо могло быть лишь на кладбище. — Можешь считать, что они уснули, — спокойно ответил Ричард, болезненно рассекая голосом эту ужасающую тишь, и обернулся к ней. — Но они не спят, так? — Не совсем. Они видят проекцию принятого ими решения: отдаленные последствия для Нового Мира, если не останется ни одного носителя магии и Завеса, отделяющая Подземный мир, ослабнет. Я хочу убедиться, что они понимают, какую цену заплатят, если попытаются убить очередного одаренного. — Как долго они будут без сознания? — Несколько дней. Возможно, больше — в зависимости от того, как долго они будут доходить до полного отчаяния. — Они все видят одно и то же? — Магия подстраивается под их слабые места и давит именно на них, чтобы сильнее задеть чувства. Они видят, что случится с самыми дорогими для них вещами в том случае, если магия начнет исчезать, но у каждого разные кошмары. Я лишь вплел в них реальные факты, например истончение Завесы и усиление влияния Подземного мира. Кэлен не понимала, как это можно уложить в голове. Она знала, что волшебники были способны создавать иллюзии, но то, о чем говорил Ричард, стояло на ступень выше всего, о чем она слышала раньше. — Это звучит дико, Ричард. — Так и есть, Мать-Исповедница, — кивнула Кара. — Он создавал это… — Нечто, — подсказала Бердина. — … целых два месяца. Почти не выходил из кабинета, не ел и не спал. Кэлен сжала руку Ричарда. Боязнь, что члены Совета вот-вот откроют глаза и заставят ее отпрянуть, наконец ослабла. — Они заслужили, — спокойно заметил Райан. — Надеюсь, им хватит ума понять посыл. — А что видит Файрен? — осторожно спросила Кэлен, уже предчувствуя, что его ждало вовсе не обычное наказание. — Его иллюзия особенная, но я и сам до конца не знаю, во что она перерастет. Я лишь заложил основу, а достроят ее уже его страхи.***
Его взгляд был острым, словно лезвие ножа, и резал по коже не хуже. Файрен долгое время игнорировал мысль, кому на самом деле принадлежал этот взгляд. Вовсе не ему. И даже не Кэлен. Он будто говорил: «почему ты так поступил со мной?», пока губы растягивались в неестественной, ледяной усмешке. Его ничуть не смущал факт, что он занимал трон отца. А толпа вокруг молча взирала на Файрена, и он не знал, что было страшнее: взгляд его сына или пустые взгляды его матери, братьев, сестры. Он буквально слышал голос Кэлен, говоривший: так все и будет. — Ты выглядишь нездоровым, отец, — Кайден склонил голову вбок, чуть прищурив глаза. Словно лис, юркнувший из-за кустов и готовый вцепиться в добычу. — Хочешь, уступлю твое место? Посидишь, отдохнешь. А я пока помогу тебе с делами. — У тебя еще маловато опыта, чтобы заниматься моими делами, сын, — заметил Верховный принц, делая несколько шагов вперед. Вся королевская чета молчала. Даже мать Файрена, которая должна была согнать внука с не подходящего ему по рангу места, молчала и не смотрела на говоривших. Ее взгляд слепо уперся в противоположную стену. Она даже не моргала. Будто ждала приказа. — Что ты сделал с ними? Кайден усмехнулся. По спине Файрена пробежал страшный холодок. Он не мог. Не мог! — Заставил стать более сговорчивыми. — Что?! — взревел Файрен, стремительно направляясь к нему, чтобы вытрясти всю дурь из его кучерявой головы. — Они растили тебя с самого детства! Как ты посмел, щенок?! Юноша поднялся с трона и лениво сделал несколько шагов вперед. — Я посмел? — ни один мускул в его лице даже не дернулся, не выдавая обиду или злость. Файрен ненавидел эту владетелеву Маску. — Как ты посмел притворяться, будто я что-то значу для тебя? — О чем ты говоришь? Кайден снисходительно усмехнулся. — Я любил тебя в детстве. Ты был единственным, кто спасал меня от нудного обучения и отстаивал мои интересы перед матерью. Я думал, что ты делаешь это ради меня, потому что хочешь лучшего, в то время как мама желала видеть меня таким же, какими были Исповедницы до нее. Послушным, покладистым, следующим правилам. Ручным зверьком судебной и политической системы. О, да, Кайден ненавидел все, что было связано с Орденом Исповедниц. Он не мог долго терпеть общество матери — между ними был коренной разлад, не поддававшийся починке с самого раннего его возраста. Однажды Кэлен назвала его «разочарованием», хотя так и не сказала это ему в лицо. Их сын был достаточно проницательным, чтобы и так знать это. — Но ты просто пользовался мной. Как и она. Разница в том, что ты прикрывал это моим благом, а на деле — просто хотел купить любовь, чтобы править Срединными Землями через меня. — Это неправда! — Неужели? — он выгнул брови и, не сводя взгляд с Файрена, вытянул руку вправо, на безмолвную королевскую чету Кельтона. — Они рассказали мне это. После того, как целый год сочились приторными речами и вворачивали болтики своих идей мне в голову, используя, словно сточную яму для своих эгоистичных желаний. А потом я исповедал их, чтобы прекратить это, — его губы растянулись в холодной улыбке, — и они невзначай поведали о моем настоящем отце, которого ты заставил запереться в Д’Харе, жонглируя моей жизнью и властью в Совете. И о том, как он защищал мою мать от тебя. И как отвоевывал мое право на существование. Он начал медленно спускаться с возвышения. Его поступь была бесшумной и уверенной, словно он был тем, кто царствовал в этом дворце, а не его отец. — Неужели ты не подумал, что, если не мама, то я отомщу тебе за то, что ты отнял? Ты лишил меня семьи! Сделал из меня бездушное орудие, так наслаждайся его работой! — Кайден встал напротив него, смотря глаза в глаза. Он уже достиг того же внушительного роста, что и у Файрена, но это не прибавило им схожести. — Отчего ты так несчастен, отец? Теперь никто тебе не помешает! Наслаждайся абсолютной властью — я дарую ее тебе! Файрен в ужасе переводил взгляд с сына на всю его семью. Все исповеданы. Все лишены души. Кайден сделал шаг в сторону и легкой походкой прошествовал мимо, так бодро и весело, будто не танцевал на кладбище. В горле поднялся ком. Файрену показалось, что в его глотку затолкали могильную землю. Обернувшись, Верховный принц — или уже король? — увидел, как сын хлопает по плечу гвардейца с такой небрежностью, словно тот был его питомцем, и мгновенно понял, что абсолютно все в этом проклятом дворце теперь были исповеданы. Кэлен могла бы от души посмеяться над ним. Она бы сгибалась пополам, хватая воздух ртом. Она бы задохнулась от злорадного ликования на грани истерики, твердя, что она «говорила, говорила, говорила!» — если бы не погибла год назад после одной из исповедей, когда на нее напала толпа недовольных горожан.***
Ричард едва ощущал собственное тело от волнения. Кэлен тихо открыла дверь в покои и взяла его за руку, видя его нерешительность. Стоило им войти, взгляд Ричарда сразу начал блуждать по привычным интерьерам ее покоев в поисках сына. Рядом с постелью Кэлен стояла изящная резная колыбель с темно-синим пологом, и, еще до того, как Ричард смог вспомнить, как пользоваться собственным телом для передвижения, появилась улыбчивая кормилица с румяными щеками, источавшая больше бодрости, чем все, кого сегодня видел Ричард. На ее руках и оказался его сын. Искренне улыбаясь, несмотря на все, что происходило последние часы, Кэлен взяла новорожденного мальчика на руки, быстро окинула его волнительным и любящим взглядом, будто поддавшись порыву удостовериться, что с ним все так же хорошо, и лишь после обернулась к Ричарду. Он вытянул руки ей навстречу и, когда Кэлен уложила крошечный сверток ему на предплечье и согнула другую его руку, подводя под крошечную спину ребенка, он застыл в нерешительности. — Не бойся, — ее голос звучал ласково. — Он не рассыпется. Ричард с оторопью осознавал, что его сын был гораздо меньше свертка, в который он был завернут. Сколько вообще слоев в нем было? Не слишком ли жарко для весны? Как вообще женщинам удается укутать живого ребенка в столькие слои ткани… и, Духи, каким маленьким он должен быть на самом деле! Он едва верил рукам, ощущавшим ребенка как нечто невесомое, и своим глазам. Да, именно что своим. Светлым серым глазам, будто освещавшим весь мир, даже когда они были сонно прикрыты. Хотя все остальное в его маленьком сыне казалось гиперболизированным, незнакомым, Ричард не мог отвести взгляд. Ему не потребовалось ни секунды, чтобы привыкнуть к мысли, что это хрупкое, но невероятное сокровище — его плоть и кровь. Его сын. Слова встали комом в горле. Он должен был сказать что-то. Что-то, что выразило бы хотя бы часть его радости, благодарности, его любви к Кэлен и их ребенку. Но таких слов просто не существовало на свете. И не могло существовать. — Добрые духи, — Ричард моргнул несколько раз, боясь поднять взгляд на Кэлен. Если он не сдержит слезы, придется смахивать их, а удерживать сына одной рукой пока казалось слишком рискованной затеей, — как ты создала такое чудо? — Ричард, — тихо смеясь, она подошла и приподняла его подбородок, — ты в порядке? Он должен был спрашивать это у нее. Она провела половину суток в родах. Она стояла перед Советом в одиночестве. Он должен был целовать ее до потери дыхания, чтобы хоть как-то выразить свое восхищение и благодарность. А мог лишь… — Ты что, плачешь? Поздно. Слеза уже прочертила путь по его щеке. — Что? Нет, конечно, — он чуть отвернулся в глупой попытке скрыть это от Кэлен. — Но… я вижу, что ты плачешь! — Тебе кажется. Сегодня пасмурно, не видно ни зги. Кэлен, озадаченно наблюдавшая за его откровенно бездарной попыткой спрятать эмоции, внезапно рассмеялась — почти беззвучно, чтобы не потревожить сонного малыша на его руках, но искренне и заразительно. Ричард не смог сдержать себя и теперь смеялся сквозь слезы вместе с ней. — Ты — ужасный лжец, Ричард. Он все же перехватил сына так, чтобы удержать его одной рукой, и притянул Кэлен к себе, чтобы поцеловать ее лоб, щеки, губы — вкладывая в эти действия все, что так и не смог облечь в слова. У их поцелуя был сладкий вкус неуловимого счастья, смешавшийся с солеными слезами неверия. Его. И ее.