***
Кэлен попыталась открыть глаза, но получилось удержать фокус всего на секунду. Из окна били столпы болезненно яркого солнечного света — значит, ей посчастливилось поспать до утра. Сначала она вытянула руку в сторону Ричарда, ожидая найти его в постели, а потом сквозь утреннюю тишину из-за ее спины донеслись тихие и мерные шаги. Из колыбели, маячившей перед ней большим темным пятном, не слышалось ни звука. Кэлен легко сложила факты. В ее сознании воцарилась блаженная тишина, пока с его дна не всплыли мысли, с которыми она засыпала накануне. — Сколько времени прошло? Пара дней… или больше? — спросила она вместо банального пожелания доброго утра, обращаясь все равно что на ощупь. — Только не говори, что неделя. Я запуталась в днях. Она не могла думать ни о чем другом, когда пыталась уснуть: грудь сковывало страхом, что не отпускал вплоть до пробуждения, пока мысли не занимали дела. Кэлен не спала больше нескольких часов подряд с самого рождения сына, и это только играло ей на руку. Только вот, сколько это длилось… — Три. Или четыре. Пять? — тихим, хрипловатым со сна голосом ответил он. — Как же долго… И никто из членов Совета еще не очнулся? Невероятным усилием воли Кэлен окончательно раскрыла глаза. Веки были такими тяжелыми, будто их тянули грузила на самое дно сонной бездны. Говорить было проще, когда утренний свет не резал по оголенным нервам, выдергивая болезненные стоны вместо связной речи. — Несколько за эту ночь, — неожиданно ответил Ричард. Еще вчера в ответ на это он лишь сокрушенно качал головой. — Яра и Лифания и так нас поддерживали, так что видению оставалось проделать не слишком много работы. Они даже не потребовали объяснений, когда проснулись, и не стали перечить солдатам. Кэлен услышала резкую перемену в голосе Ричарда, такую, будто что-то вдруг заставило его улыбнуться. Уж точно не мысль о Совете. Она перевернулась на другой бок и увидела, что Ричард аккуратно баюкал сына, да только тот не хотел засыпать: вместо этого он крепко-крепко обхватил отцовский палец крошечной ладошкой и даже не собирался отпускать. Кэлен могла бы смотреть на них часами, будь у нее такая возможность. — Но где они? — она решилась оторвать Ричарда от созерцания сына. Он взглянул на нее немного рассеянно, будто даже не понял, насколько отвлекся, и кем были эти «они». — В своих покоях. Я попросил их не покидать Дворец Исповедниц, пока Совет не соберется в полном составе. — А что лифанский ученый? — Попросил разрешения поработать в д’харианских библиотеках, а пока я дал ему доступ к одной из библиотек Замка в знак признательности за помощь. Он занимается изучением магических существ, и наша речь крайне заинтересовала его. — Из него бы вышел неплохой куратор, как считаешь? — Нам стоит задуматься над этим. И над многим другим. Над именем для вот этого парня, например, — малыш так и не отпустил палец отца, но теперь Ричард смотрел не на него, а на Кэлен. И очень решительно. — Сколько мы уже избегаем этого разговора? — Если бы я знала, я бы напомнила тебе без зазрения совести. Но она не имела ни малейшего понятия. — Если ты боишься накликать беду и ждешь решения Совета, наш сын может остаться без имени еще на месяц или два, — предупредил он. — Я не могу предугадать, как долго им придется находиться в иллюзии. Кэлен отвела взгляд. Что ж, это многое меняло. Даже несмотря на долгую, с виду успешную попытку успокоения, даже несмотря на разговор шепотом, их сын все равно стал хныкать, начиная очередной приступ плача. Кэлен села в постели и протянула руки к Ричарду, чтобы взять малыша. Она ловким движением приспустила рубашку и приложила сына к груди. Он успокоился достаточно быстро — с первых дней Кэлен научилась понимать его с полувскрика и быстро узнала, как и что следовало делать. А Ричард убедился, что ему не нужно прятать взгляд куда подальше или думать, что он вмешивается во что-то слишком личное, когда наблюдает за ними. Как итог — они стали похожи на обычную семью. И вовсе не на ту, которая видится раз в несколько месяцев. Первые дни жизни их сына были беспокойными. Кэлен даже не думала о том, чтобы оставить ребенка кормилице и вернуться к своим обязанностям, пусть даже палата Совета была запечатана и они были единственными, кто мог помочь народу. Подача прошений была приостановлена за редкими исключениями. — Среди Исповедниц принято воспитывать детей самостоятельно? Ричард не вкладывал в вопрос никакого подтекста, но плечи Кэлен вдруг напряглись, будто в ожидании упрека. Они неплохо справлялись вместе, разделяя обязанности: Ричард следил за правильной работой заклинания, отдавал приказы войскам, просматривал все поступающие документы и общался с теми членами Совета, что возвращались к сознанию, а Кэлен была с их сыном, просматривала отчеты из Галеи и отдыхала, лишь когда он сменял ее на посту между делами. Они неплохо справлялись, если сон в постели, а не в кресле, заслуженный ими этой ночью, можно было считать успехом. Ричард не мог уразуметь, как одна Исповедница могла вынести это на своих плечах. То, что всю заботу о детях брал на себя исповеданный отец, казалось далеким от реальности: предшественницы Кэлен подпускали отцов к детям лишь для обучения полезным навыкам, когда они достигали нужного возраста. — Матери-Исповедницы часто оставляли детей на попечение своих сестер, нянь и кормилиц, чтобы быстрее вернуться к делам, — она опустила взгляд и скорее неосознанно провела пальцем по щеке сына, приникшего к ее груди, однако ее взгляд был сосредоточен не на нем, а на чем-то внутри нее самой. — Но я не стану. Если что-то пойдет не так, я должна знать, что была с ним каждую минуту. Ричард сделал все возможное, дабы убедить ее, что это «что-то» минует их. Казалось, она поверила ему. И все же, пока Совет не вынес вердикт, они ни разу не обсуждали имя сына. Неопределенность, тяжело висевшая в воздухе, мешала думать о будущем. Они жили так, как было прописано в их собственном договоре: в настоящем, где мир ограничивался спальней с огромной постелью, мерно раскачивавшейся колыбелью и днем и ночью, распростершимися за стрельчатыми окнами и незаметно сменявшими друг друга. Даже с его безграничным желанием помочь, Кэлен выглядела уставшей. Казалось, все ее силы уходили на то, чтобы ухаживать за ребенком и изображать бодрый вид, но, стоило ей коснуться головой подушки, как она мгновенно засыпала. Они оба были не в лучшем виде, судя по тому, что Ричард иногда видел в зеркале, проходя мимо вместе с беспокойным сыном, которого удавалось убаюкивать, лишь прижимая к плечу и гладя по голове и спине. Иногда Ричарду казалось, что малыш узнает его голос и успокаивается, но никто не мог утихомирить его лучше, чем Кэлен. Этот мальчик был абсолютно очарован своей матерью — это он точно унаследовал от Ричарда. Оказалось, что быть отцом новорожденного ребенка ничуть не легче, чем пытаться спасти его. Ричард мало что знал о собственном сыне и о том, как не создать ситуацию, в которой ребенка придется спасать уже от него. Для лорда Рала, привыкшего нести ответственность за себя и своих людей, забота о столь маленьком создании была неизведанными водами, но даже в них он сумел найти ориентиры. Их сын засыпал лишь тогда, когда ничто не стесняло его — любые одеяла вызывали только приступ беспокойства. Он любил быть на руках и нервничал в колыбели, вдали от родителей, так что за несколько дней она потеряла смысл и почти превратилась в украшение. Он не любил громкие звуки и яркий свет. Его убаюкивали колыбельные Кэлен, а магия Ричарда, благодаря которой он выводил яркие цветные узоры на темном балдахине, была лучшим средством от плача (правда, от них мгновенно засыпала и Кэлен). Ричард не представлял, как мог согласиться на то, чтобы эти бесценные знания достались другому человеку. Что бы Кэлен ни думала, чего бы ни боялась — разделять все тяготы они будут друг с другом. Не по одиночке. И ни с кем другим.***
Когда им показалось, что они научились понимать своего ребенка, он начал ставить их в ступор чем-то новым. Опытным путем им удалось выяснить, что он боялся громких звуков шагов, а морд-сит и солдаты Когорты поблизости вгоняли его в панику. А когда они шагали, говорили и подходили слишком близко — беды было не избежать. — Кольбейн, этот греннидонец… — Тише, — шикнула Кэлен, медленно укачивая сына. Он то плакал, то обидчиво хныкал несколько часов подряд безо всякой причины и так, словно ему было крайне больно. Ричард проверил его здоровье всеми возможными способами, но результаты озадачили его. Он точно не был болен, но разве мог двухнедельный ребенок симулировать страшные мучения? Ричард ощутил, что вновь уткнулся в каменную стену вместо решения. В который раз за все это время? — Кольбейн очнулся, — громко прошептала Кара, едва не надрывая голосовые связки, и глянула на Ричарда, кивнув в сторону двери. — Если вы хотите поговорить с ним, сейчас самое время. — Сейчас полночь! — почти одними губами прошептал Ричард, однако мимика выдала его отношение к этой идее. — Он был без сознания две недели, а вы все это время вообще не спали — в чем проблема? К тому же, его сестра к утру уже поднимет гвалт. Кара была права насчет Элеоноры Кольбейн. Она приехала сегодня вечером, поскольку Вальтер, ожидаемо, не ответил на ее недавнее письмо. Ричард с трудом мог представить, как ей удалось так быстро добраться до Эйдиндрила, но, зная ее привязанность к брату и их общему делу, он не удивлялся. Она имела право беспокоиться, а они, напротив, не имели права лгать ей. Кэлен вклинилась между Ричардом и Карой. Она протянула сына морд-сит и, когда у той удивленно взметнулись брови, уложила его ей на плечо, осторожно стащила цепочку с эйджилом с ее запястья и обвила сына уже ее руками. — Если начнет хныкать, погладь по спинке и тихонько укачивай, — быстро прошептала она и обернулась, направляясь в ванную комнату. По пути она похлопала Ричарда по плечу. — Лорд Рал тебе все покажет. — Ты бросаешь нас? — возмутился он, все еще шепотом. — Я поговорю с Кольбейном и вернусь, обещаю. Ричард закатил глаза и смирился. Она почти не выходила отсюда вот уже полмесяца — ему стоило уступить, чтобы она случайно не придушила его в замкнутом пространстве. — Возьми с собой Райана! — опрометчиво бросил он напоследок. Кэлен не подала виду, что услышала, зато сын начал новый виток хныканья.***
Кэлен стоило догадаться, что разговор будет не из легких. Вальтер Кольбейн был своенравен, легко выходил из себя, часто перескакивал с темы на тему и жестикулировал так, что мог снести чернильницу на заседании Совета. Две недели принудительных сновидений не могли пройти бесследно для такого человека. Она бы хотела ошибиться, но не вышло. — Как я здесь оказался?! Кэлен не могла не смотреть на перевернутую мебель, на разбитые вазы, на красные разводы на стенах. Вена на лбу Кольбейна вздулась, напоминая разъяренную змею, готовую броситься в атаку. — Это бесчеловечно! Зачем вы меня дурачите? Костяшки дипломата были сбиты в кровь. Д’харианцы, удерживавшие его, вросли в пол как два монолита, но по налившимся сталью шеям было видно, с каким трудом удавалось подавлять сопротивление обезумевшего греннидонца. Он бился, словно пойманное в силки животное, из последних сил и со всей яростью. Кэлен никогда не видела его таким. Никого из членов Совета. Она не могла не задаться вопросом, каким из этого состояния выйдет Файрен. И что будет с ним, если пройдет еще две недели? Месяц? Несколько месяцев? Он тоже будет биться о стены, кричать, переворачивать мебель? Он тоже попытается наложить на себя руки, как только очнется? — Никто вас не дурачил, посол, — спокойно ответила ему Кэлен. — Все, что вы видели — плод вашего сознания. Вашего — и только. — Мое сознание? Мое?! Вы не смеете!.. Как вы можете?.. Кольбейн осел на пол. Голова свесилась вперед, как будто ему перерезали шею вместе с хребтом. Он выглядел именно так — будто в нем что-то надломилось. — Что вы видели, Вальтер? — Кэлен сделала несколько уверенных шагов вперед и уже собиралась склониться к нему, но Райан очень крепко схватил ее за плечо, останавливая. Она увидела, как д’харианцы крепче сжали греннидонца, сдавливая его плечи и предплечья. Он лишь задышал тяжелее, хрипя, мотая головой из стороны в сторону. — Это… Это безумие! Безумие! Его голова задрожала. Все тело сотрясала крупная дрожь. — Сколько времени прошло? Как вы можете быть такой молодой? Как вы могли пережить всех — как вы прошли через этот кошмар? — Кошмар? — невольно переспросила Кэлен. Послы Лифании и Яры были немногословны и не желали говорить о своих видениях. Не потому ли, что они были так же ужасны? — Расскажите мне про него, Вальтер. — Нет. Нет! — он в очередной раз попытался вырваться, едва не нырнув вперед, в сторону Кэлен. Его удержали лишь д’харианцы. — Вы мертвы! Вы не можете быть живы! — Все в порядке, Вальтер. Я жива, как и вы. Кошмар не станет явью от того, что вы заговорите о нем. Я клянусь, что вы в безопасности и все позади. — Тогда где вы были несколько лет?! — Прошло лишь две недели, — изумленно вымолвила Кэлен. — Ваша сестра хочет видеть вас. Я могу позвать ее, чтобы вы убедились, что с ней все в порядке. — Моя сестра мертва! — закричал он, с ненавистью глядя в ее лицо. — Вы все мертвы! Все! Кэлен отпрянула, когда посол особенно яростно дернулся в ее сторону. Сердце бешено стучало в груди. Мысль об исповеди успела лишь мелькнуть и тут же померкла, когда все внутри нее сжалось от приступа боли. Она не могла окончательно разрушить и без того сломленного человека, даже если от его голоса зависела жизнь ее ребенка. — Мать-Исповедница, это бесполезно, — рука Брэдли еще крепче сжала ее плечо, возвращая в сознание. Он будто хотел хорошенько встряхнуть ее и поскорее увести отсюда. — Так ты ничего не добьешься. Что может успокоить истерзанную душу, если глас рассудка молчит? Разве что… Ричард и его умения целителя. Но надолго ли? — Позовите лорда Рала, — почти беззвучно отдала приказ она. Райан отреагировал мгновенно и тут же подозвал к себе одного из солдат. Уже через полминуты он скрылся в коридоре. Как можно скорее отведя взгляд от посла, Кэлен вышла из покоев. Когда она вылетела в коридор, в ушах все еще стояло звенящее «вы все мертвы!» и надрывный голос посла, а его ненавидящий, безумный взгляд будто все так же жег ее спину. Ее первый выход из покоев потряс ее до глубины души, и она лишь хотела вернуться обратно, к сыну, но судьба была глуха к ее слабости — она подослала ей Элеонору Кольбейн, намеревавшуюся пройти даже сквозь Первую Когорту, лишь бы прорваться к брату. Кара недооценила ее, решив, что она станет ждать утра — посол покинула покои, едва заслышав десятки шагов, сотрясавших крыло после полуночи. Она была готова воспользоваться любым шансом. Капитан Райан выглядел так, словно и в ней увидел угрозу — видимо, после поведения Вальтера он более не хотел подвергать Мать-Исповедницу неоправданному риску. Кэлен с трудом уговорила женщину успокоиться и дойти до ее кабинета, чтобы поговорить с глазу на глаз, и лишь тогда Брэдли выдохнул, видя, что с ней хотя бы можно вести диалог. — Мать-Исповедница, это неприемлемо. На каком основании вы удерживаете его взаперти вот уже столько времени, почему не даете даже ответить на письмо? Вальтер никогда не пропадал на столь долгий срок! Неужели вы держите его в заложниках? Я вынуждена спросить, на каком основании это случилось и почему власть находится в руках д’харианцев? Кэлен видела по ее поблекшим голубым глазам, что она была вне себя от беспокойства. Элеонора никогда не нарушала приличия и соблюдала все церемониалы, но сейчас перед Матерью-Исповедницей был не просто дипломат, столкнувшийся с проблемой, а живой человек, достойный узнать правду о том, кто был ей дорог. Кэлен усадила ее в кресло и села напротив. Она без утайки рассказала о последнем заседании Совета и принятом ими решении, о неоднозначности ситуации и о заклинании Ричарда. Элеонора слушала молча, потупив взгляд в гладкую столешницу, отражавшую сбивчивое мерцание свечи. Когда Кэлен закончила, тишину нарушал лишь застенчивый шепот ветра, пробивавшегося из-за открытого окна и игравшего с тяжелыми шторами. Несмотря на прохладу, Кэлен чувствовала лихорадочный жар от волнения. — Вы сказали, что Вальтер очнулся. Вы достигли своей цели — убедили его, что Исповедника безопаснее оставить в живых? Кэлен тяжело вздохнула. Она села на край кресла и сложила руки на коленях. — Мне не удалось обсудить с ним это, — осторожно ответила Кэлен. — Думаю, ему нужно время, чтобы оправиться от шока. — Вальтер упрям. Если он решил, что ваш сын опасен, то переубедить его будет почти невозможно. — Я боюсь, что пока он не в состоянии принимать решение, леди Кольбейн. Он до сих пор не верит, что очнулся, и считает, что мы все мертвы. Элеонора моргнула несколько раз. Ее поза была зеркальными отражением позы Кэлен, лишь склоненная голова и отведенный в сторону взгляд выдавали ее смятение и тревогу. Она закрыла глаза, и все черты ее лица будто свело болезненной судорогой. — Я могу понять ваше желание защитить сына, Мать-Исповедница. Я бы пошла на все, чтобы уберечь моих сыновей, даже в столь безнадежной ситуации. Но кто дал вам право лишать моего брата рассудка? Я всегда уважала вас, но это… это переходит все границы. — Ни я, ни лорд Рал не хотели этого, — бесстрастно ответила Кэлен. Она смотрела на Элеонору так же, как если бы она только что исповедала ее брата — спокойно, стремясь не ранить чувства. Никакой разницы не было, пока к Вальтеру не вернулся рассудок. — Я обещаю, что мы сделаем все возможное, чтобы помочь лорду Кольбейну. — Я полагаю, если бы вы хотели уничтожить Совет, вы бы не стали идти на такие уловки, — на лице Элеоноры двигались лишь губы, остальные же черты застыли, словно маска. — Если вы желали добиться, чтобы я поддержала вас на голосовании вместо Вальтера, ваши надежды тщетны — пока я не обсужу это с братом, Греннидон не встанет на вашу сторону. Но и становиться вашим врагом я не желаю. По крайней мере, пока есть надежда на то, что Вальтер оправится от этого ужаса. Кэлен кивнула в ответ. Обычно словоохотливая Элеонора поднялась с кресла и молча вышла в коридор после того, как коротко поблагодарила Мать-Исповедницу за уделенное ей время. А Кэлен искренне не понимала, чем заслужила ее спокойствие. Вернувшись, Кэлен обнаружила Ричарда лежащим в постели и, к ее удивлению, спящим, положив руку поверх их сына и практически уткнувшись носом в его макушку. Даже переодеваясь ко сну, Кэлен все еще посматривала на эту идиллическую картину. Она отказалась от мысли, что стоило вернуть сына в колыбель, понимая, что так разбудит Ричарда — в последнее время его сон был беспокойным и поверхностным; он постоянно был наготове, что бы ни случилось — истерика сына или бунт очнувшегося Совета. Как бы Кэлен ни старалась, у нее не получилось остаться незаметной. Ричард проснулся, раскрывая глаза на долю секунды, и вновь закрыл, будто на миг забыл, где находится. Кэлен легла напротив и коснулась его щеки. — Не хотела тебя будить, — едва слышно прошептала она. — Как ты уложил его спать? — Я схитрил, — признался он. — Мне помогла твоя служанка, Кэсси. Она подсказала, что это всего лишь колики. Колики! Добрые духи, Кэлен чувствовала себя самой глупой матерью на свете. — Не имею ни малейшего понятия, насколько они опасны, но стоило приложить немного тепла, и он успокоился. Когда я уходил к Кольбейну, даже Кара перестала его побаиваться. Кэлен окинула взглядом безмятежное лицо спящего сына. Он не проснулся даже от их тихого разговора, вымотанный долгим плачем. Она провела кончиком пальца по кулачку малыша, но он даже не разжал его, как делал обычно. — Я горжусь тобой, — улыбнулась Кэлен. Ее маленькая простая радость тут же померкла, стоило ей вспомнить о своем неозвученном вопросе. — Что насчет посла? Ты смог с ним поговорить? — Я воспользовался одним нехитрым заклинанием, чтобы он не навредил себе. Когда он успокоился, я разговорил его. — Что он видел? — Смерть своего народа от рук Имперского Ордена. Помнишь, что нам говорил Риггс, когда мы пришли к ним в лагерь? Они боролись за мир без магии. В этом мире нет Долины Заблудших и нет никого, кто может защитить нас от Древнего Мира, в котором в десятки раз больше людей, но человеческая жизнь ни во что не ставится. Я заложил в иллюзию все то, что слышал от Риггса; все, что слышал об Ордене за время войны и от исповеданных тобою солдат, и Вальтер увидел, как Греннидон пал в борьбе с ними. И знаешь, кто позволил им войти в столицу? — Боюсь представить, — глухо ответила Кэлен, готовясь к худшему. — Сами жители. Потому что так им приказал голос в голове. Голос Владетеля, Кэлен. Когда магический дар выродился, Завеса истончилась, и люди начали слышать его. Вальтер увидел победу Владетеля над Создателем. — Хорошо, что это всего лишь иллюзия. Раз Вальтер проснулся, значит, он осознал последствия. — Несомненно, это так. Только вот, я не уверен, что он будет в состоянии выступать в Совете. — Ричард вдруг замолчал. — Где ты была после того, как ушла? — Я случайно встретилась с Элеонорой Кольбейн. Ричард поднялся на локте. — Ты рассказала ей? Кэлен кивнула. Ричард поджал челюсть. — Она не за нас, но и не против. Нам необходимо помочь Вальтеру, если мы не хотим нового конфликта, и тогда ее голос может оказаться на нашей стороне. — Я даже не уверен, что его исцеление будет успешным, не говоря уже о сроках, — он опустил взгляд, задумчиво смотря на спящего сына. — Впрочем... какое это имеет значение? Мы сделаем все возможное.***
Список видений пополнялся с каждым новым проснувшимся членом Совета. — Послу Тогрессы снилось, что вымерли целые города. Он бродил по одному из них неделями, потом решился добраться до следующего. Там не было ни души. Вся его страна опустела, не осталось никого. Не было даже животных и птиц. Он стер ноги до костей, пока шел по тракту. Шел, шел и шел… ему не встретился ни извозчик, ни путник, ни даже разбойник. Ничего… только пустота и тишина. Можешь представить это, малыш? Вчера посол Тамаранга признался, что слышал голоса, которые призывали его убить любого незнакомца. Он долго сопротивлялся, но они усиливались, шептали все чаще и чаще, а затем кто-то напал уже на него, и круг насилия пошел на новый виток, пока он не расправился не только с обидчиками, но и со всей своей семьей, уже не видя, кто перед ним. Они все подчинялись этому… голосу. Тебе лишь предстоит узнать посла, мой милый, но ты сразу поймешь, что он бы не обидел ни одно живое существо. А его потерянный, затравленный взгляд… они все смотрят так, будто не осознают, что очнулись. Кольбейн так и не поверил, что я — настоящая. Он уверяет и сестру, и лекаря, что я — Дитя Погибели! Чудовище из сказок! Детская страшилка! А посол Никобариса… духи, такой участи не пожелаешь и врагу. Когда ты подрастешь, я расскажу тебе о скрийлингах — страшных порождениях Подземного Мира. Послу не повезло: эти создания оказались главным его страхом, поэтому в своих кошмарах он прятался от них, начиная каждый день в бегах и погибая к закату. И так — год за годом, повторяя день за днем. Теперь он убежден, что, если твоя магия будет защищать Завесу, мир станет гораздо безопаснее, но он отказывается выходить из покоев вот уже несколько суток и не готов представлять свое мнение в Совете. Даже речь без запинок дается ему с трудом. Я не знаю, правильно ли поступил твой папа, Эд, хотя и понимаю его. Но что, если это слишком? Что, если другие не поймут нас и не дадут нам шанс все исправить, как Элеонора? Знаю, мне не стоит рассказывать тебе о своих тревогах, ведь это я должна оберегать тебя, а не наоборот, но… раз ты пока не понимаешь меня, то и печалиться не будешь, верно? Подожди-ка… ты что, улыбаешься? — Кэлен? Ричард удивленно смотрел на нее из дверного проема. Видимо, он слышал большую часть ее монолога, раз теперь казался таким встревоженным. — Почему ты говоришь с ним… об этом? — Его успокаивает мой голос, а я не знала, о чем еще могу рассказать ему. Ничто другое не шло в голову. Ричард, посмотри! Духи, неужели мне не показалось? Ричард сделал несколько шагов к креслу и перегнулся через плечо Кэлен. Ее сын перевел любопытный взгляд с матери на отца, и улыбка вновь осветила его лицо. Всего лишь на несколько секунд, но это была она — улыбка. Бессознательная, беспричинная и неуместная, учитывая рассказ Кэлен… первая улыбка их сына. Прежде чем они возобновили разговор, прошло несколько минут молчания. Кэлен потеряла нить повествования, а Ричард словно забыл новости, с которыми пришел. Они оба смотрели на сына и ждали, ждали, ждали… пока не поняли, что малыш не торопился вновь радовать их, только довольно гулил. Тогда Ричард коснулся плеча Кэлен, и, подняв взгляд, она увидела, что на его лицо легла мрачная тень. Кэлен догадалась, что, скорее всего, проснулся очередной член Совета — почему-то они предпочитали для этого вечернее время, так что час был вполне подходящим. — Файрен очнулся. Я могу поговорить с ним, — осторожно предложил он, до сих пор помня, как проходил первый разговор с Вальтером Кольбейном. Тогда Кэлен не справилась, и один Создатель ведает, что будет сейчас, с ее мужем, из-за которого все началось. Но ее страхи не имели значения. — Нет, Ричард. С ним обязана говорить я. Он хотел сказать что-то еще, она слышала это даже в тишине, видела по его лицу: по решительно сжатым челюстям, по беспокойству, залегшему глубокой бороздой между сведенными бровями. — Мне нужно удостовериться, что с ним не случилось что-то похуже, чем с Кольбейном. Я могу не вмешиваться в разговор, но одну тебя не отпущу. — Хорошо, — Кэлен сжала его ладонь. — Я позову кормилицу, чтобы она присмотрела за Эдом. Она не видела Файрена почти полтора месяца. Кэлен шла по коридорам Дворца быстрым шагом, и все равно ей казалось, что она медлит и пытается отсрочить неизбежное. Она бы хотела забыть и не прокручивать в голове бесчисленные варианты того, как пройдет их разговор, пытаясь предугадать его аргументы и найти пути давления на его слабые точки. Ее грудная клетка дрожала от напряжения, разрывая каждый вздох на мелкие судороги. Лишь подойдя к его покоям, где она проводила множество ночей без собственного желания, она сумела справиться с собой, схватившись за шанс исправить все. Остальное не имело значения, если эта ночь будет последней. Ричард открыл дверь перед Кэлен и безропотно пропустил ее внутрь, а сам остался ждать в коридоре на случай, если что-то пойдет не так. Она была благодарна, что он не попытался вмешаться. Она была обязана поставить точку, сама. За эти полтора месяца ее муж перестал быть похожим на самого себя. Его лицо осунулось, и дублет, что раньше был впору, теперь сидел слишком свободно. И, хотя он провел полтора месяца в глубоком сне, под его глазами залегли усталые тени. Кэлен бы пожалела его, не будь он виновником собственных бед. — Кэлен, — поприветствовал он ее, едва заметно кивнув. — Рада видеть, что ты пришел в себя, — кивнула Кэлен в ответ, соблюдая толику приличий. Если он был здесь, значит, иллюзия подействовала, и она не имела права относиться к нему, как к врагу. — Прежде чем ты начнешь допрашивать меня о том, что же мне привиделось, скажи, все ли в порядке с моей матерью. — Она пришла в себя неделю назад и хорошо себя чувствует, — спокойно ответила Кэлен. Файрен выдохнул с облегчением, даже не скрывая эмоций. Кэлен видела, что в нем что-то изменилось. В том, как он смотрел на нее, как говорил. Из его взгляда пропала вся надменность, а за бездонными зрачками засела беспробудная печаль. — Что ты видел, Файрен? — Кэлен села в кресло напротив него. Когда Файрен взглянул на нее, она не почувствовала в его взгляде никакого веса: ни желания запугать, ни его собственных эмоций. Ни гнева, ни боли, ни злости. Ничего. — Я наблюдал за сыном… вашим сыном, очевидно… с самого его детства. Прожил с ним каждый день, пока все не полетело к Владетелю, когда он повзрослел. Ты была права, Кэлен: я не могу воспитать Исповедника. Кэлен выпрямилась, не ожидая этого признания. — Что произошло? — Он исповедал всю мою семью. Всех в королевском дворце. А я даже не знал, что это произошло, потому что был уверен: все под контролем. Но это была ложь. А ты была права с самого начала. Кэлен изучающе смотрела на него, не зная, что ответить. Ведь это была не совсем она, а ее проекция — то, какой ее знал Файрен и какой ее видел Ричард. — Ты быстро пришел в себя, — осторожно заметила она. Обычно людям требовалось несколько часов, чтобы осознать, где они находятся. Их иллюзии часто затягивались на вымышленные годы. Судя по всему, с Файреном произошло то же. — Все просто, — он криво улыбнулся. — Ты умерла. Я не ожидал, что когда-нибудь увижу тебя. Все встало на свои места, когда я проснулся, а мне вдруг сказали, что ты захочешь поговорить со мной. Кэлен вперила в него неподвижный взгляд. Многие желали ей смерти, но что должно было случиться в его иллюзии, связанной с ее сыном? Что Ричард заложил туда? — Я рад, что это не случилось на самом деле, — искренне признался он. — То, что произошло с тобой и сыном… я никогда не хотел этого, Кэлен. Я не стремился сделать из него тирана, поэтому не понимал, чего ты боишься и почему обвиняешь меня во всех смертных грехах. Я лишь хотел упрочить позиции Кельтона и королевского дома, а вместо этого разрушил все. А ты предупреждала меня: и здесь, и в этом кошмарном сне. Но я не слушал, потому что недооценивал тебя. Теперь я понял, что хотел сказать Рал, говоря, что вас связывает магия и одиночество: я не могу представить, каких трудов стоит ограничить такую силу, а тем более — научить этому. Кэлен молчала, боясь вставить и слово. Все, что она только что услышала, казалось ей нереальным, будто Файрен продолжал играть с ней. Она даже не рассчитывала, что когда-нибудь он осознает это. Файрен отвел взгляд, будто и сам думал о том же, что и Кэлен. Он должен был сломать что-то в себе, чтобы наконец сказать правду. — Что бы ты ни думала про меня, я никогда не желал тебе зла, Кэлен. И я не хочу, чтобы в реальности произошло то же, что я видел во сне, — он взглянул на нее. К его взгляду вернулась хорошо знакомая ей решительность. — Я больше не стану удерживать тебя. — Что? — неверяще спросила она, сминая ткань платья. Ногти впились в колени, едва не прорывая кожу. — Я расторгаю наш договор, — отчетливо проговорил он. Она не могла поверить своим чувствам — это были лучшие слова из всех, что ей доводилось слышать от него. — Но в Кельтоне это преступление, — только и вымолвила она, едва находя силы даже на дыхание. — Менее тяжкое, чем десятки загубленных жизней. Моя жизнь, твоя, жизнь сына, жизнь моей семьи, да даже жизнь Рала не стоят того, чтобы мы мучили друг друга десятилетиями, прежде чем все окончательно развалится. Кэлен вскочила с кресла и сделала несколько шатких шагов к Файрену. В ее глазах стояли слезы благодарности. Файрен встал, не до конца понимая, чего от нее ожидать, и не без опасения наблюдал за ней. — Спасибо, — она обняла его, крепко, как никогда раньше. Он обвил руками ее талию, впервые так аккуратно. Это были первые их настоящие объятия, без принуждения, без мучительно-болезненного чувства долга, но вся их прелесть была в том, что они станут последними. Раздался стук в дверь, за которым сразу же последовал звук поворота дверной ручки. Щелкнул металл. Кэлен отпрянула и увидела в дверях Ричарда, а по его правую руку стояла Бердина. Без тени стеснения Кэлен тут же отстранилась и подошла к ним, чтобы не протягивать разговор через всю комнату. — Мать-Исповедница, лорд Эддард никак не может успокоиться. Если вы уже закончили, можете проверить его? — казалось, Бердине было неловко просить об этом, учитывая то, какую часть разговора она застала. Ричард же тактично молчал. Кэлен стерла дорожки слез со щек и кивнула. Она лишь обнадеживающе улыбнулась Ричарду и сжала его плечо перед тем, как уйти. Она и правда узнала все, что хотела — и даже больше. Ричард подождал несколько секунд, прежде чем перевести взгляд на Файрена, все так же стоявшего посреди комнаты. Ричард принял решение и вошел внутрь, цедя каждый шаг, словно удар. — Что ты сказал ей? — Я отпустил ее. Скажи спасибо своему заклинанию, оно было очень доходчивым. Ричард хмыкнул. Такого как Файрен могли убедить лишь страдания, долгие и красочные, в этом он не ошибся. Кошмары, через которые пришлось пройти всем членам Совета, не были для него в радость и уж точно не приносили Ричарду никакого садистского удовлетворения, но это решение Файрена придавало им смысл. — Это не изменит мое решение, но скажи честно: ты придумал все, что я видел? — Нет, — Ричард покачал головой. — Все, что было сделано мной — это основа: сын-Исповедник, такой, каким их описывали в древности, с типичными для Ралов пороками, которые ты и сам хорошо знаешь. Но Кэлен и все остальные люди, с которыми ты встретился в иллюзии, вели себя в соответствии с твоим представлением. — Кайден напомнил мне твоего отца, — Файрен сощурился. — Я видел его однажды: те же жесты, тот же голос. Кайден. Ричард слегка улыбнулся такому типично-кельтонскому имени. Выбранное им и Кэлен имя нравилось ему гораздо больше, хотя бы потому что у него была история — забавная и неожиданная. — Это — твой страх, Файрен. Я не рискнул предположить, как будет вести себя Исповедник, и оставил это тебе. — Знаю. Только вот, меня позабавило, что в остальном он был похож не на Даркена Рала и даже не на тебя, а на Кэлен. Ричард не стал отнекиваться — думая о сыне, он всегда видел маленькие детали, которые могли перейти к нему от Кэлен: ее темные волосы и благородные черты лица, зеленые глаза. Наверное, эти надежды случайно просочились в структуру заклинания. Файрен понял без слов. Он вздохнул. — Я надеюсь, что ты воспитаешь из него достойного человека, иначе всем нам придется несладко. — Сделаю все возможное, — спокойно ответил Ричард, не чувствуя необходимости расшаркиваться перед Верховным принцем. Он был благодарен ему, как и Кэлен, но не мог отринуть остальное. — Надеюсь, ты немного поумерил свою жажду власти. — Как только я избегу расправы суда за то, что создал прецедент расторжения брака, обязательно наведаюсь в Народный Дворец за разрешением вести дела самостоятельно, Рал, — огрызнулся он, но не зло, а устало. Иллюзия никого не отпускала так просто. — Буду ждать тебя с визитом. Только предупреди заранее — попрошу солдат получше наточить аргоны. Файрен усмехнулся. Ричард направился к двери и уже почти вышел из комнаты, как вдруг Верховный принц окликнул его: — Как вы назвали сына? Ричард не мог противостоять самому себе — улыбка все равно промелькнула на его лице, как и всегда, когда он говорил о сыне. — Эддард. — В честь… деда Кэлен? — припомнил Файрен. Кельтонцы знали своих врагов в лицо и помнили почти всех Амнеллов, как и галеанцы — всех предков Файрена. Ричард решил просто кивнуть в ответ, хотя это была лишь часть правды.