Апельсиновые самокрутки и зелёная лампа

– Хёнджин, ты ведь любишь меня? ⠀Хёнджин примостился, скрипнул, как заводная механическая игрушка, разваливаясь, поднялся и лёг сбоку, закидывая фарфоровую руку на плечо Феликса. Он не хотел выпускать его, но Ликс сам выбрался из лёгкого объятия и застыл у лица. От него исходило тепло и чувства. Хёнджин заглянул в искрящиеся карие радужки и после долгого выжидания, после долгого обдумывания, хотя и обдумывать было нечего, он заговорил: – ... Как ты думаешь, если бы я сказал "да, это правда", у нас могло бы что-то получиться? – Я не знаю, Джинни, – кожу Феликса обволокло сотней иголок, он горячим комком приластился к плечу Хёнджина, – но я тебя люблю. – Я ведь говорил, не зови меня так... ⠀Сердце Хвана стало подобно картине, только если рисовать на чёрной бумаге: оно налилось цветами, красками, горячими и странными, кровеносными, живыми. Прохладные одеяла не грели так, как грел Феликс. Как его любовь. Ангельская, очаровательная, жаркая. Такая, будто бы призрачная. Хёнджин прополз рукой к своей груди и сжал пальцами кожу. Он пытался то ли выдрать всё, что можно было из железной, блестящей серебром клетки, то ли заставить внутренние органы зажить спокойнее, остановить их биение, ритмичные пульсации, схожие с шипениями мюзиклов на кассетах. Спёртый воздух, заселяющийся в лёгкие дрожащими спиральными притоками, и, выбирающийся горьким оттоками, давил. – Фел, ты... – склеры наполнялись бордовым, от сожалений, – сможешь когда-нибудь простить меня за всю ту боль, что я тебе принёс? ⠀А сердце Феликса страшилось, трещало. Оно окуналось в кровавые озёра и высыхало застывающей плотью. Оно почти и не билось. Ликс прижался ближе и оно вдруг забилось. И вновь сорвалось. – Я прощаю тебя, Хёнджин... – всё же сумел сказать он, чтобы прижаться ближе и вдохнуть едкий одекалон, – Я прощаю. ⠀Хван Хёнджин вздохнул. Ему как-то непонятно. Как-то чувственно. – И я люблю тебя, Феликс. Я не хочу тебя покидать. Мой малыш, милашка Ликси... ⠀Нежности затекали волнами прямо в глотку. Феликс слишком очарователен, слишком крохотен для мира. Спрятать бы его в шкатулке и запереть маленьким ключиком. Но Хёнджин небось сломает её от тоски. Зацелует, нарисует и протянет самокрутку светловолосому мальчишке с каким-то уж больно приятным ароматом, сладким, вызывающим привыкание. И с дурным везением, от коего он так часто встревал в драки и терпел мучительные рёвы в голове и сердце. – Останься со мной, Джинни. И скажи это ещё раз, – улыбнулся Феликс. – Останусь, насколько захочешь. Я люблю тебя. И я тебе больше скажу: ты самый светлый, прелестный и ангельский человек, которого я только встречал, – Хёнджин наклонился ниже и чмокнул его в лоб, – ты – сияние... ⠀С "ангельским" наврал, об этой лжи напомнили давно выцветшие синяки от Ликса на теле, которые некогда пульсировали под кожей, как живые гадюки. Но они уже уползли. ⠀Феликс через ноющую боль в теле вжался в Хёнджина. Тот рывком стянул с себя и с парня брюки, и укрыл его по плечи мягким покрывалом. – Не мёрзнешь? Ты очень тёплый... и сахарный. ⠀Колючая прохлада витала в воздухе. Хёнджин притянул к себе пальцы Ликса и облизнул костяшки. Феликсу хорошо. Ведь его любят. Ссадины, царапины и шрамы – ничто, в сравнении с нежностью Хёнджина. Он покрывал его пальцы своими плывущими губами и выцеловывал каждую фалангу с особенным трепетом, с приятной заботой, с превосходящим всё сущее чувством. Они так и пролежали вдвоём весь сероватый день, весь багряный вечер, всю иссине-тёмную ночь, отвлекаясь лишь на обожаемые Хёнджином французские поцелуи. На тесные объятия. На простые и лёгкие, как дым самокрутки слова. Зелёная лампа, подаренная когда-то в сентябре Феликсом помигивала в углу комнаты. Самый яркий свет, сравнимый лишь с душой Феликса. Её вырвали из розетки, как что-то мешающее. А Ли Феликс дышал. Прямо под боком. – Ни одна блядская лампочка никогда не засияет, как ты... – шепнул Хёнджин, наглаживая пальцами шелковистую кожу. – Я ведь тебе её подарил, – Ликс мельком хмыкнул, отдаваясь проходящейся по конечностям дрожащей мягкости. – Да, но она меня чертовски бесит, хах... ⠀Лампа холодного тёмно-зелёного цвета, моргающая в сломанном удлинителе, замотанном скотчем, как и всё сломанное в этой спальне. Её Феликс подарил после того, как забрёл к Хёнджину три раза. Три дня холода, после которых становится тепло и непонятно, светло. Потому что на третий день Ликс принёс в тёмный дом лампу на стол, на котором валялось всё, кроме самой лампы. На котором валялась бумага, карандаши, краски. "И как рисовать без света?" – подумал он и купил художнику лампу. "И как жить без сияния?" – подумал Хёнджин и прижал Феликса сильнее. ⠀Они спали, охватывая друг друга приятной, ощутимой, влажной любовью. А на утро Ликс разбудил Хёнджина, что сонно вытягивался и бросался подушками с лёгкой улыбкой. – Фел, ну давай не пойдём, – ныл он. – Я прогуливаю почти неделю. Думаешь мне хочется? Мне страш... – Тебя никто не тронет. Но я хочу спать! – он бросил ещё подушку, что улетела в Ликса вместе с яблочными шкурками и баночкой масляной краски, и уткнулся лицом в постель. – Вставай! ⠀Шорох простыней, сцепляющиеся ладони, щекочущие фаланги, отдалённая хвойя, неясно откуда появившаяся. Феликс вытянул Хёнджина с кровати. Из белого шкафа, увешанного абстрактными плакатами, он достал для него белую рубашку с ажурными рукавами и тёмные брюки. Одел его, причесал, пофыркал. И вдвоём они вышли из дома. Хёнджин отдал Ликсу свой чёрный тренч, а на себя накинул лёгкий мятный пиджак с фантиками и канцелярскими ножами в кармане, о чём пожалел. По дороге он прижимался к Феликсу, искал в нём тепло. И находил. – Почему не взял чего-то потеплее? – Я взял тебя, – Хван прильнул к разгорячённому плечу. – Это я взял тебя. Ты не хотел подниматься, помнишь? ⠀В дыхании непогоды Хёнджин притянул пальцами подбородок Ликса и игриво подул на его губы. И получил короткий мокрый поцелуй. ⠀Улицы осенью по-странному серые и докучающие. Асфальт весь в трещинах, тучи над головой висели так низко, что, казалось, они вот-вот упадут, обваляться вместе с небом и луной. Пролетающие грязно-оранжевые и жёлтые листья шуршали и рассыпались сухими песчинками. Их Феликс вяло славливал и рассеивал по ветру. А Хёнджин наблюдал за простой детской забавой, дивясь тому, сколько шрамов приклеилось к их телам, как те самые листья: ярко-красные, бледно-мандариновые и серые, похожие на прах октября. Ликс разбрасывал их частицы, обращая в солнечные лучи, кои впивались прямо в грудь Хёнджина. ⠀Юнцы оплутали дороги, обвили свои руки и сплели кисти. Ветер противно бил по лицам. Разноцветные кусочки засыпающих древ разбивались о стены школы. А рукам настолько тепло, что и самосплавление меркло перед этим касанием. Хёнджин до самого кабинета не отпускал Феликса. Он переминал чужие пальцы и расслабленно улыбался, не замечая перешёптываний и косых взглядов школьников. Когда-нибудь он их всех изобьёт. ⠀Перехватывая пылинки в кислороде, Ликс остановился около подоконника напротив двери кабинета литературы с каким-то ехидным смешком. Будто мотыльки расправили крылья на резных губах. Ох уж эти классицизмы и сентиментализмы, пропечатанные на бумажках, что Феликс приносил в сентябре. Кажется, они ютились в ящике стола между коробкой сухой пастели и коробкой фломастеров. Хёнджин встал рядом и отпустил тёплую руку. Из толпы к ним подскочил бушующий Джисон: – Ребят!... – удивился парнишка, – а, как в... ⠀Столкнувшиеся зрачки засверкали животными бликами. Хёнджин скривился и, упрятав кулак в карман брюк, нащупал там пластинку металла, скрепку и ключики от банок пива, а ещё маленький сборник поэзии и заботу Ликса. – Хан, свали к своему кошаку, – прыснул он, перебирая карманное барахло, зацепился за книжонку. ⠀Кошак не заставил долго ждать. Кошки сами приходят, даже когда их и вовсе не зовут. – Ты здесь! – Феликса резко обняли, – Где ты пропадал вообще, Ликс? Я думал, что с ума сойду с Джисоном, – Минхо не отпускал белокурого парня. ⠀В нос ударил резкий запах смешавшихся духов Хо и Хёнджина. Мята, ягоды и горечь. И апельсин, присущий губам Хвана. Растрёпанный мальчишка с блестящим румянцем на впалых щеках отстранился и заулыбался: – Минхо, вы что, подружились? ⠀Взор Минхо померк, словно его только что прокляли. Или напомнили о проклятии. О таком, скребущем, саднящем и сладко пробирающем до мурашек. – Подружились! – крикнул Джисон, хватая кота за плечи со спины, и одарил чужую шею мелким поцелуем. – П-подру... эй, что, не трогай меня! Терпеть не могу, когда ты так наваливаешься! – голос надломился, – И стой на месте, хватит прыгать, как кролик! ⠀Чуть пошатнувшись, недовольный Минхо перевёл взгляд на спокойного Хёнджина, созерцающего, вычитывающего, выдирающего поэтичные строки из сборника Поля Элюара. И снова на Феликса. В его голове застрял неозвученный вопрос, а из кожи просочилось волнение. Прямо наружу полилась тревога, как мелкие паучки, выползающие через поры. Минхо, который обвинил математику во всех своих проблемах, пару раз обнял Джисона за школой, позволил ему перелизать всю свою шею, и, который жутко переживал за своего лучшего друга, затих, как что-то совсем неживое, каменное. Притаился в своей душе. ⠀Ароматы, ощущаемые через чур едко, кружили, как моль по шлейфу кислорода, садились на острые скулы и заставляли Ликса сходить с ума от примесей жгучей химии. Хёнджин прижал его к себе и, забрасывая руку на плечо, пылко поцеловал в висок: – Вкусно пахнешь, Фел. Скажи, – томно начал творец, – не хочешь сходить со мной на романтический ужин? – Хочу... – появившаяся на тюльпановом звёздном лице улыбка светила солнцем, неземным, далёким. ⠀Очарование не сходила с Хёнджин а и его едва краснеющих скул. Джисон широко распахнул глаза и схватился руками за голову. Его мир перевернулся с ног на голову, как песочные часы, но их нижняя часть отрезалась пламенем и приставилась к верхней, в ряд падающих частиц. Всё осознанное рассыпалось. С ума сойти, друг-художник с сигаретами и страстью к дракам... влюбился? ⠀А Феликс хотел. ⠀Хотел быть любимым им. ⠀Минхо впил взгляд в хотящего. "Ты в облаках или на радуге?" – хотел было спросить он, но его вдруг толкнули сзади. На спину Хо опустилась нежная рука Джисона, пробегающая вдоль позвонков пальцами-крольчатами. И Минхо их не оттолкнул. И Джисон никуда не ускакал. Они не могли наглядеться на Хёнджина с Ликсом. Не могли понять. Есть такое состояние, когда голова опустошается, а к душе приливает всё. Абсолютно всё. Кровь, нервные искорки, эмоции и чувства, хранимые меж лёгких. То же самое происходило и сейчас. ⠀Пустота эта сводила в спазмах. Минхо глянул вправо, прямо в радостные удивлённые глаза Джисона. Тот кивнул и широко улыбнулся. И засмеялся, разорвался звонким блестящим хохотом. ⠀Они подружились. И полюбили. ⠀Любой истории положен свой конец. Он может быть печальным, счастливым, неоднозначным. Если говорить об истории Хван Хёнджина и Ли Феликса – это волнистая тропа, увиливающая то во мглу, то на свет. Как цветок. То чахнет, то распускает яркие бутоны. Как стрела. То пролетает мимо, то попадает в самое алое яблоко, подобное тем, что валялись на дне холодильника Хёнджина. Как таблетка от головной боли, как красные капсулы Ликса. ⠀Они ничего никому не объясняли. Просто бродили вместе по грани реальности и улыбались. Шатались по пустым улицам, сжимая руки. Подсаживались друг к другу на уроках чтобы отоспать бессонные ночи, которые они проводили в объятиях и поцелуях. Феликс всё чаще оставался в подранных стенах Хёнджина. Он почти поселился там. Почти приручённый одомашненный чаровник, изливающийся яркостью. ⠀Чанбин в школе больше не появлялся, а Чонин всё чаще смеялся, громко, искренне. Просто прелесть. Словно стаю волков и прайд львов настигло перемирие. Наверное, зверям такое не дано, а людям... Волк и лев. Человек и человек. Чёрное сердце, расписанное узорами акрила и сияющее сердце с кислинкой обезбола. – Ты когда-нибудь задумывался о том, почему клешированное сердечко имеет именно такую форму? – Хёнджин звякал вилкой по тарелке с салатом и отпивал розовое шампанское из блестящего бокала. – Это то, которое смайлик? – а Феликс всё глядел на его радужки, заполняющиеся отражениями света. – Ликси, мне так нравится твоя простота. ⠀В упоении Феликс улыбнулся и поднял бокал. Пузырьки газов стремились вверх, чтобы улетучиться в свете раннего вечера и растаять там. Хёнджин звонко чокнулся об стекло своим фужером. – Ну так почему? – вспомнил он. – Потому что если взять два сердца, которые органы, и приложить друг к другу, то получится как раз форма того смайлика. – В этом... есть смысл. Два сердца, что ищут свою половинку, – Феликс хихикнул и глотнул ещё жидкости, оставшейся жгучим осадком на гортани. ⠀В кафе светили тёплые лампы, не сравнимые с моргающим настольным достоянием Хвана, за столами расставлены вытянутые кубические вазочки с красными цветочками. У Хёнджина в бокале алкоголь. У Феликса простая газированная вода. – Точно не хочешь выпить? – Нет, спасибо, лучше, если ты напьёшься, а я помогу тебе добраться до дома, – мальчонка заливался подавленными хихиканиями. – За кого ты меня держишь, это всего лишь один бокал шампанского, – тихо посмеялся Хёнджин. – Кто знает, какой бокал будет в твоей руке через пару минут. – Давай я хоть какой-нибудь коктейль тебе закажу? – Тогда на твой вкус, – об этом он пожалеет. ⠀Через пару минут принесли лёгкий напиток оранжевого цвета с кусочками клубники и блестящими кубиками льда. Феликс втянул через трубочку сладковато-горький вкус. И скривился, отодвигая красивый стакан Хёнджину: – Отвратительно... ⠀Смутило, даже разочаровало. Хван притянул к себе белую соломинку и попробовал коктейль: – Да, правда гадость. Пей воду. Это невкусно. ⠀Кашлянув, Феликс засмеялся и опустил свою ладонь на руку Хёнджина. Он с наигранной ухмылкой отпил из бокала газировки и сексуально облизнул губы, дёрнув бровями вверх: – А знаешь, что вкусно? – выдавил он глупо, заезжанно, и искренне. – Твоя кожа? – Хочешь попробовать? – Хёнджин на завораживающий голос потянулся ближе, как на соблазнительную сладость. – Пробовал, вкусная. – Может быть, желаешь ещё? - подмигнул Феликс и пересел ближе к Хёнджину, проехавшись по кожаному бежевому диванчику, – Ужин просто бесподобный. ⠀Сверкания огоньков играли на потолке оранжево-пламенными зайчиками. Хёнджин наклонился к шее Ликса и накрыл её тремя размашистыми поцелуями, будто бы набухшими пионами. – Такая сладкая и тёплая... – он снова поцеловал и мягко прикусил, – тебе правда понравилось? – Салат с водой – да, а вот коктейль... – Я ещё смогу извиниться за него. М-м... ты так прекрасен, – вкушал он, пока Феликс ему внимал. ⠀Закатное солнце скрывалось за горизонтом, скрашивая небосвод огнём и фиолетовым тенями. Феликс сжал рукой свои белые брюки. Свитер с подвязками сполз на плечо, которое сразу чмокнул Хёнджин. – Джинни... – Фел, – взгляд затуманен и одурманен, и не розовым шампанским. – Не говори ничего. Я так тебя хочу. ⠀Феликс хотел... ⠀Пока Хёнджин желал и мечтал. ⠀Феликс дотянулся до бокала Хёнджина и допил игристое со дна. Он коварно улыбнулся и нырнул пальцами под стол, к манящим бёдрам, и пробежался по ним вверх. Соблазнительно, нежно, лёгкой мимолётной украдкой. А мысли унесли обоих в какую-то дивную вселенную, где не существовало никого, кроме них и их влечения. – Так, всё. Я не протерплю долго. Сейчас же прекрати. ⠀Вожделения накрывали куполом. Ликс отпустил чужую ногу и коснулся живота Хёнджина под кружевной рубашкой. Его потянуло вниз. Словно красная лента связалась внутри в бантик. Словно серая ржавеющая цепь заковала изнутри. Хёнджин выдохнул в свою ладонь и резко сжал запястье Феликса: – Ты сказал, что хочешь меня. – Может быть, тогда... – Да. Мы идём ко мне. ⠀Роговицы их совсем затерялись в силуэтах друг друга и отсветах кафешки. Хёнджин, странно ухмыляясь, оставил несколько купюр, испачканых акварелью, на столе и потянул улыбчивого Ликса за собой. Он накинул на парня рыжеватое пальто и вывел из кафе. Тёмное небо уже освещалось желтоватой луной. Разноцветная плитка тротуаров цокала под ногами. А Феликс и правда прекрасен. В подаренной одежде, с серебристыми серёжками, с розоватой улыбкой. И без одежды прекрасен. В своей наготе бесподобен. А в светлых тканях – богоподобен. Чёртов ангел. – Из-за твоих выходок я не доел. – Не злись, – усмехнулся Феликс, – я нарежу тебе яблочек, в постели похрустишь. – Заманиваешь меня? Тогда яблоки и твои стоны. ⠀Ликс чмокнул Хёнджина в губы и вцепился в его руку. Ему вспоминался сентябрь. Прохладный, алло-вишнёвый и тягучий. ⠀Дойдя до дома, он нарезал красных яблок на плоскую фарфоровую тарелку и отдал Хёнджину. Он любил их кисло-сладкий вкус, любил вгрызаться и вытягивать сок зубами, и любил вгрызаться в Феликса, вытягивая красные облачные соки из него. ⠀Они упали в постель, в поцелуи друг друга. Хёнджин не торопился, он медленно раздевал Феликса, шаг за шагом, свитер за брюками. В одном белье Ликс прошёлся до стола, взял две банки пива, кисточку, и с шиканием открыл их. За призмой оконного стекла словно лопнул тюбик серо-синей краски, там было так темно, и изредка поблёскивали бледные фонари, смеялась острая луна, режущая склеры и лимбы глаз. Сполна насладившись вдохновенным видом, который вскоре точно нарисуется любимой рукой на полотне, Феликс вернулся в кровать и протянул одну банку парню. Хёнджин хрумкнул яблоком и подсел ближе, расстёгивая свою рубашку. Их дыхание на мгновение пересеклись и с упоением растворились друг в друге. ⠀Художества представлялись в воображении, чертились в голове. Ликс облизнул волос кисти и начал рисовать ею по медленно открывающейся коже. Невидимые влажные узоры обсыпались морозом спальни. Это были извилистые слова, узоры, пейзажи, стихосложения, что поддавались только прочтению Феликса. Никто другой не сумел бы их разгадать. ⠀Никто никогда не изрисует и не разгадает Хёнджина и Феликса. ⠀Они, как собрание ссадин, поцелуев и клубничного пива, банки которого валялись на полу, стояли на тумбе, грелись в ванне. Они влюблённые причудливые мальчики. ⠀Хёнджин впился в губы Феликса, смочил их своей слюной и оторвался. Он завалил его на живот и продолжил покрывать поцелуями чужую спину. Сжал руками ягодицы и искусал позвоночник. Пиво Ликса пристроилось на тумбе, а свою банку Хёнджин наклонил над его кожей и капнул немного под лопатки, и сразу слизал. – Ах, Хёнджин... – вздрогнул Феликс от мокрых потоков. – Не холодное? – Сделай ещё, – взмолил. ⠀Струйка ягодного безалкогольного напитка пролилась на прогибающуюся спину, на хрустящие позвонки. Хёнджин потянулся языком ко влажной дорожке и испил её, оставляя след слюны. Он перевернул Феликса и повторил тот же ритуал на его животе, заглядывая в глаза, тонущие в удовольствии. К растёгнутой рубашке Хёнджина потянулись тонкие пальцы: – Разденься уже и возьми меня. – Ты сегодня такой нетерпеливый, – усмехнулся принц дьяволов, разжигая в своих глазах адские искры. – А ты сегодня так долго тянешь. – М, знаешь что... – он загадочно блеснул. ⠀И дотянулся до тарелки на другом краю кровати. Облизнув кусочек яблока, Хёнджин положил его на губы Феликса. Тот с аппетитом сгрыз фрукт. Ему скормили ещё пару долек и поцеловали в лоб. – Я не хочу тебя брать, – проговорил чёртов демон, проговорил и разулыбался своими скверными клыками. – Хёнджин! ⠀Приглушённо освещённая спальня наполнилась звонкими переливами смеха. Феликс забрался на хохочущего мальчишку и принялся щекотать его, выгребая ещё больше смеха. Но руки заломились от крепкой хватки и вот он уже лежал под ухмыляющимся Хёнджином. – Остынь, Фел. Моё сияние... я тебя люблю. ⠀Распятый в одеялах Ликс выгнулся, поворотился и застыл. Вздохнув, он всё же вышептал из себя: – И я люблю тебя, Джинни... – Давай мы просто поцелуемся? ⠀Хёнджин улыбнулся. Никогда его не хотелось так сильно избить и заставить захлебнуться в собственной кровищи. Феликс прильнул к его губам и позволил разлечься на своём теле. Остыл. Но думы о крови ещё искрились на оголённых нервных концах. ⠀Хёнджин, которого с детства упрекали во всякой "необычности" и твердили сливаться с толпой, ненавидеть себя, отец которого бросил семью ради денег, мать которого запила ради утешения. Хёнджин, который полюбил ради любви. Феликс, которому не нравился шум, у которого часто болела голова, которому не нравилось драться, у которого сладкая кожа. Феликс, которому нравилось любить и быть любимым. ⠀Хёнджин, которого били за "непохожесть", который бил за свою надуманную "гордость". Хёнджин, которому внушали "неправильность", которого бросили. Который лишь один раз держал за руку на глазах матери и много раз обнимал, целовал и доводил до блаженства на глазах Феликса. Феликса, которого выпаивали обезболом, резали ножами, с которым спали в объятиях. Который одарил своим сиянием один раз и надолго, может быть, навсегда, может, никогда и это лишь сон. ⠀Тогда просыпаться – хуже погибели. Но Хёнджин не спал, и Феликс тоже. ⠀Они ещё поцелуют, ещё обнимут. Они любят. И без "ещё". ⠀Они улыбались друг другу так тепло и искренне. Самые светлые. Они показывали друг другу красоту мира, в котором есть любовь. Они отдали друг другу свои сердца, по бокалу газированных напитков и все самые лучшие чудаковатые чувства, которые только могли сгрести со своей души. ⠀Любой истории положен свой конец. Если говорить об истории Хван Хёнджина и Ли Феликса – это апельсиновый дым, кровь, лампа цвета зелёнки, головная боль, "я люблю тебя, моё сияние" и "я люблю тебя, Джинни". Тропа, что приведёт их к концу грани реальности – в ту же спальню, прокуренную апельсиновыми самокрутками, и с мигающей зелёной лампой.