***
Беспокойной эта ночь была не только для рыжеволосой. Но, в отличии от нее, к Ибрагиму сон и вовсе не пришел. Мужчина до поздней ночи просидел за государственными бумагами в попытке отвлечься от засевших в разуме слов… меня ничего не держит в этом мире, я умру, но не позволю пользоваться собой …что неистово мучили его сознание, заставляя раз за разом прокручивать в голове воспоминания. Удивительно, но он в мельчайших деталях помнил свой первый день рабства… Стоял теплый день поздней весны. То самое время, когда набухшие почки лопаются, выпуская на волю свежую зелень листьев. Маленький Тео обожал это время за возможность наблюдать за возрождением природы, за мягкое солнце, по которому он скучал всю зиму, за то чувство, что самая прекрасная пора года только впереди как и вся его жизнь. И в тот день ранним утром они с отцом отправились на берег. Пляж был окутан предрассветным туманом, что стирал границы между небом и морской гладью. Стоял абсолютный штиль, будто море еще не очнулось ото сна, но, казалось, скоро пробудится от звонкого пения птиц. Отец редко брал его с собой, потому как мальчик был еще недостаточно взрослым, чтобы помогать с ловлей рыбы. Но вечером Тео так упрашивал его об этом, что было невозможно отказать. …о чем вскоре мужчина горько пожалеет… Когда они уже возвращались домой по дороге, им встретился отряд всадников. Уже издалека было видно, что люди облачены в темные одежды, что скрывала даже лица, что не предвещало ничего хорошего, потому, спихнув сына с дороги, мужчина опустил глаза в землю и постарался не привлекать у себе внимания. Но уже через несколько мгновений его настигли и окружили. — Я простой рыбак, у меня ничего с собой нет, кроме рыбы и сетей, — услышал Тео голос отца, стараясь даже не дышать. — Это заметно, но проверить никогда не помешает. Выворачивай карманы, — послышался хриплый мужской голос в сопровождении одобряющего гула, — что ты возишься? — вновь зазвучал голос спустя несколько секунд, после чего Тео услышал глухой удар и болезненный стон отца. Мальчик лежал в небольшом овраге и никак не мог увидеть, что происходит, отчего было еще страшнее. И, поёжившись, ребенок случайно коснулся ногой сухой ветки, что тут же звонко хрустнула… С того дня минуло почти двадцать лет, но боль от потери самых родных в его жизни людей не отпускала его все эти годы … Ибрагим лишь научился прятать ее в глубинах своей души и пресекал любые попытки своего разума вернуться в тот день, добиваясь того, что с каждым разом образы становились все бледнее… но сегодня они будто с новой силой вновь попытались завладеть им. С силой откинувшись в кресле, мужчина устало провел ладонями по лицу и поправил ворот кафтана. В кабинете было невыносимо душно, или это от размышлений о прошлом сдавливало грудь… Визирь перевел взгляд на окно. На улице стояла темная ночь, но где-то вдалеке уже были слышны первые неуверенные птичьи пощелкивания. Поднявшись со своего места, Ибрагим направился в сад, словно там, в тени деревьев можно найти укрытие от собственных дум, но давящая ночная тишина только больше мучила его. Незаметно для себя визирь оказался возле конюшни, откуда доносилось тихое фырканье лошадей, веяло теплом и сладким запахом сена. Вороной конь визиря был в своем стойле и, заметив приход хозяина, оживился, высунул свой бархатный нос и уткнулся в руку мужчины, требуя ласки. Кожу опаляло горячее дыхание животного, пока конь ластился о ладонь словно кошка, когда в голову пришла мысль… И будто почувствовав его желание сорваться с места и унестись прочь от всех мыслей, конь слегка, кажется, одобрительно фыркнул и переступил с ноги на ногу.***
Окутанный мягкой тьмой предрассветного часа во весь опор мчался всадник на иссиня-вороном коне. Облаченный в черные шелка он был словно одной из теней сумеречного леса. И лишь хрипение жеребца, что то и дело взмахивал головой в немой просьбе ослабить поводья и позволить мчаться еще быстрее, его громкий топот, от которого содрогалась сама земля, и звонкий треск веток под копытами отличали его, из плоти и крови, от иллюзии ночного видения. Все осталось позади… усталость, сожаления, гнев, даже собственное имя, что на самом деле никогда не принадлежало визирю как и вся его нынешняя жизнь. Но сейчас это было неважно. Сейчас все это было втоптано копытами в землю, а мужчина был лишь в объятиях прохлады, пока мощные порывы ветра норовили снести его со спины верного коня. И в голове не было ни одной мысли, ни одного воспоминания. Это было мгновением той самой свободы, о которой он грезил во снах с того самого дня, что навсегда изменил его жизнь. Дня, что стал клеймом на его памяти…***
Когда Ибрагим вернулся во дворец, уже светало. На этот день было запланировано несколько важных встреч, и визирь хотел было поехать в Топкапы, чтобы как можно раньше начать со всем разбираться, но отчего-то его невыносимо тянуло увидеть перед отъездом свою рыжеволосую бунтарку. Еще никто и никогда не вызывал в нем таких ощущений… не проникал так глубоко ни в разум, ни в саму душу. Осторожно открыв дверь в покои, чтобы не потревожить сна наложницы, Ибрагим прокрался к постели и скользнул тёплым взглядом по женскому силуэту под пушистым одеялом. Ее грудь еле заметно поднималась в такт тихому неспешному дыханию. Шелковые пряди рыжих волосы струились по плечам, спине и белым простыням. Пребывая в мире грез, девушка была безмятежна и прелестно улыбалась своим снам. Стало безумно интересно, что так радует ее в том незыблемом мире, где она чувствует себя спокойно. И в этом порыве желания соприкоснуться с ее снами мужчина поднес руку к лицу, почувствовав кончиками пальцев тепло ее тела, и лишь в последний миг удержал себя, чтобы не разрушить волшебство момента. Проснись она сейчас, то вновь превратилась бы в запуганную маленькую взъерошенную птичку. Разум вновь воспроизвел отрывки вчерашних событий… ее обжигающе дерзкий взгляд, упрямо вздернутый подбородок, до крови искусанные губы, дрожащая рука с ножом. Как же она была обескуражена всем происходящим, раз решилась не просто на убийство, но покусилась на собственную жизнь. Любуясь сейчас этим умиротворенном лицом, Ибрагим ощутил ужасное чувство стыда за свои действия. Ведь он видел ее взгляд на рынке, видел, как она была напугана, стоя перед ним вечером. Но накинулся на нее словно дикий зверь, даже не удосужившись поговорить. Желая увидеть ее улыбку, пытался заполучить тело, уверенный, что через него получит и все остальное. Но как он ошибался…***
Когда Александра вернулась в покои с балкона, первое, что ей бросилось в глаза, было яркой лазурной тканью, что лежала на тахте. Легкий шелк оказался расшитым восточным нарядом. В отличии от вчерашнего откровенного платья, которое рыжеволосая разорвала в клочья, он был закрытым и сдержанным и даже пришелся ей по душе. На девушке все также был только халат, в котором она вчера сбежала из хаммама, и босые ноги леденели от холодного каменного пола, потому, переодевшись, Александра почувствовала себя куда лучше и задумалась, что ей делать дальше. Визирю уже должны были сообщить, что она проснулась, а завтрак накрыт, значит он будет здесь с минуты на минуту. Единственное, о чем наложница могла сейчас думать, это как сбежать из этого места, совершенно не заботясь о том, что она будет делать дальше, оказавшись одна в чужой стране. И в голове быстро созрел план по организации теплого приема для хозяина дворца с участием бронзового подсвечника, что стоял тут же на тумбе… Подойдя к двери, Александра приложила ухо к полотну и прислушалась в попытке уловить хотя бы какой-то звук шагов или отголоски голосов, но в коридоре было удивительно тихо. Оставалось только ждать, замерев на месте с невидящим взглядом, и каждая минута лишала девушку решимости и уверенности, заставляя руки мелко дрожать и сжимать ножку подсвечника до побеления костяшек, пока в уголках глаз собирались слезы. Но, хотя тело предавало ее, отдаваясь во власть животного страха, рыжеволосая продолжала упорно внушать себе, что она со всем справится, раз за разом делая глубокие вдохи в попытке успокоиться. Очередной вдох отдался острой болью в груди. Конечности будто окаменели, и казалось невозможным сделать даже малейшего движения, но только заслышав тихий шорох где-то в глубинах дворца, Александра моментально пришла в себя, вновь прильнув к теплому дереву двери. Далекие неспешные звуки, что перебивались стуком собственного сердца, были будто игрой воображения. Но чем ближе они становились, тем отчетливее девушка понимала, что все это реальность. И когда в замке наконец послышался характерный скрежет ключа, она собрала всю свою решимость, чтобы привести в исполнение задуманное, и со всей силой ударила вошедшего подсвечником, а затем, не думая, рванула в пустой коридор и понеслась по нему, не разбирая дороги. Вновь она в этом бесконечном лабиринте… и вновь бежит в поисках выхода, подбирая подол платья, но вокруг лишь запертые двери и холодные каменные стены. — Александра! — в очередной раз послышалось за спиной и подстегнуло бежать еще быстрее без оглядки, пока, преодолев очередной поворот, девушка не оказалась перед огромной дверью. Дальше дороги не было, а позади слышались приближающиеся спешные шаги, потому наложница резко рванула за ручку, обрадовавшись на долю секунды, что дверь поддалась, но уже в следующее мгновение поняла, что оказалась на балконе… Обреченно прижавшись спиной к стене, Александра почувствовала, как по щекам полились горячие слезы. Безысходность и бессилие охватили ее с новой силой, и девушка начала медленно скатываться вниз, жадно хватая воздух, когда ощутила прикосновение чужих грубых пальцев, что с силой сжали ее шею, будто собираясь переломить. Но ей было все равно. Остатки сил покинули ее тело... она уже не могла сопротивляться и была готова смириться с чем угодно, лишь бы поскорее закончился весь этот кошмар. — Откуда в тебе столько безрассудства? Ты думала, что с тобой будет, сбеги ты отсюда? Когда окажешься в лесу, где полно разбойников? Они уже не будут к тебе так снисходительны как я! Воспользуются телом и оставят умирать в канаве! Этого хочешь? — яростно кричал визирь, пока наложница безучастно смотрела перед собой, будто его и не было. И именно это безразличие быстро остудило пыл мужчины. Ослабив хватку на шее, что теперь была покрыта яркими кровоподтеками, он договорил уже более спокойно, — завтрак ждет, мы возвращаемся в покои. На этот раз его слова привлекли внимание рыжеволосой. Переведя усталый взгляд на мужчину, Александра недоверчиво нахмурилась, не веря своим ушам. Только сейчас она заметила кровь на его лбу, куда, по-видимому, пришелся удар, и это только усилило непонимание. Почему он так добр к ней? Задержав взгляд на алой струйке, что стекала вдоль виска к подбородку, девушка подняла руку, ведомая неясным порывом, и осторожно коснулась лица визиря, ощутив кончиками пальцев тепло его крови, будто проверяя реальность происходящего, пока Ибрагим молча наблюдал за ее действиями.***
Завтрак проходил в тишине. Хотя Александра уже и забыла, когда в последний раз нормально ела… Путешествие по морю, дорога до Стамбула, а когда ее привезли на рынок и облачили в полупрозрачные ткани, девушка лишь твердила одни и те же вопросы, игнорируя попытки Фатимы заставить ее поесть… Но пряный запах расположившихся на подносе блюд не вызывал никакого аппетита, но сворачивался тугим узлом где-то внизу живота, создавая неприятные тягучие ощущения и заставляя съеживаться. Ее состояние не оказалось незамеченным визирем. — У тебя круги под глазами и лицо осунулось. Если решила заморить себя голодом, не выйдет, — произнес мужчина, ставя перед ней тарелку с фруктами. Но желаемой реакции на это действие не последовало. — Ты понимаешь, что я говорю? — продолжил Ибрагим. На этот раз его голос был насмешливым с явными издевательскими нотками, и ответом стал прямой убийственный взгляд, что был красноречивее любых слов. А у девушки высокое самолюбие… — Не имею ничего против невербального общения, но, боюсь, изъявлять свои желания так не получится, — рассуждал мужчина, растягивая и смакуя каждое слово. — Желания? — передразнила его девушка, произнеся словом тем же медовым тоном с придыханием, при этом пройдясь по его лицу скептическим взглядом. — Есть что-то, чего ты хочешь, и я могу выполнить это прямо сейчас? — на этот раз слова были произнесены абсолютно серьезно, а в черных глазах, что буквально впились в нее, не было ни капли насмешки. И Александра решила поддержать этот странный диалог… — Я хочу уйти. — Хочешь покинуть дворец, несмотря на то, что тебя ждет за его пределами? — Разве здесь меня ждет что-то иное? Какая принципиальная разница, кто распорядится моей жизнью? — практически зло выплюнула девушка, не совладав с эмоциями и абсолютно не заботясь, что ее может ждать за подобное сравнение, чем в очередной раз поразила мужчину и навела на размышления. — А если я скажу, что не собираюсь принуждать тебя ни к чему, что может вызвать твое неудовольствие? — предложил Ибрагим прежде, чем успел осознать, что им двигает. — Тогда какой от меня здесь толк? — недоуменно прокомментировала рыжеволосая. — Что скажешь, если мы будем беседовать два часа каждый день? Остальное время ты будешь предоставлена сама себе. Библиотека и сад в твоем распоряжении, можешь даже ездить верхом, если захочешь. — И что со мной будет, когда я надоем своему господину? — томно произнесла рыжеволосая с нотками сарказма, продолжая считать, что с ней просто играют, и не желала отставать. — Выдам тебя замуж, за кого попросишь, — очередная фраза вызывала у нее абсолютный ступор, отчего девушка удивлённо замерла, чем вызвала у мужчины довольную ухмылку, — будем считать это согласием. Тебе понравились покои, которые были выделены вчера? — Да, — потерянно и еле слышно выдохнула девушка одно единственное слово, продолжая рассматривать визиря в попытке найти признаки насмешки над собой. Но мужчина казался абсолютно серьёзным. — Хорошо, они в твоем распоряжении. Гюлизар Хатун принесет тебе сегодня ткани и украшения, можешь выбрать все, что понравится для своих нарядов. И раз ты идешь на контакт, прошу тебя поесть. Изнуренный вид никого не красит. После чего визирь поднялся с подушек и покинул покои, оставляя девушку со ее мыслями. Сегодня ей есть о чем подумать…***
По приезде во дворец, Ибрагим первым делом отправился к Султану, чтобы доложить, как продвигается урегулирование вопроса по восстанию в Анатолии. Несмотря на плохие известия из провинции, Повелитель был в довольно хорошем расположении духа и, внимательно выслушав донесение, одобрил решения своего визиря, предоставив ему полную свободу действий. — Ибрагим? — Да, Повелитель? — отозвался мужчина, к своему ужасу осознав, что какое-то время не слушал своего Султана. — Кажется, ты сегодня где-то витаешь. Все в порядке? — Да, просто меня заботит, чем для нас может обернуться этот мятеж. Никак не могу перестать об этом думать, — оправдался визирь, быстро сориентировавшись, хотя на самом деле разум захватили куда более приятные мысли. Но, главное, что правитель остался доволен его ответом. — Ты слишком много думаешь о делах. Когда это дело будет улажено, думаю, тебе не помешает немного отдохнуть. Можем съездить на охоту в Эдирне вместе с Шехзаде. Что скажешь? — Это прекрасная идея, Повелитель. — Значит решено. Если у тебя все, можешь идти, — произнес Сулейман, после чего Ибрагим отправился к себе. Но не успел грек устроиться за рабочим столом в своем кабинете, как к нему влетел Сюмбюль и раскланялся в приветствии. Со времен, когда Ибрагим служил Хранителем султанских покоев, евнух был его глазами и ушами в гареме и помогал улаживать все острые вопросы, связанные с членами династии, до того, как они доходили до Повелителя. И в этот раз по виду слуги визирь сразу понял, что прошлый вечер не прошел без происшествий, и даже догадывался, в чем дело… — Как прошел вчерашний праздник для Повелителя? — Все прошло замечательно, Паша. Повелитель подарил одной из наложниц фиолетовый платок и принял ее ночью в своих покоях, — рассказал евнух, нервно перебирая пальцами край своего рукава, а затем перевел на визиря многозначительный взгляд, — а когда утром девушка возвращалась обратно в гарем… — Не тяни время, Сюмбюль. — Она пропала. — Что значит пропала? Она возвращалась одна? — равнодушно спросил визирь, уже заранее зная о судьбе рабыни. С момента переезда в Топкапы это была уже не первая наложница, что заплатила жизнью за ночь с Султаном. И хотя Ибрагим собственноручно тщательно скрывал подробности каждого происшествия, выставляя их как несчастные случаи, он еще ни разу не обсуждал с Махидевран этот вопрос, потому она не подозревала о его причастности. Но с каждым разом это становилось все сложнее… хотя Валиде Султан, казалось, старательно не обращала свое внимание на обстоятельства инцидентов или, может быть, правда, верила в случайности, ее крайне заботило, что у ее сына всего один Шехзаде, и она все чаще присылала к нему новых девушек. И если бы Повелитель каждый раз просто не забывал о рабынях, что бывали в его покоях, то уже давно обратил бы внимание на действия матери своего наследника. Потому Ибрагим понимал, что рано или поздно необдуманные действия султанши навредят ее Шехзаде и на этот раз необходимо принять иные меры. — Да, Паша. М…м….махидевран Султан… — полушепотом промямлил евнух. Он никогда напрямую не сообщал визирю всех подробностей, ограничиваясь лишь намеками, потому как у каждой стены этого дворца будто бы были уши, и одно неосторожное слово могло обернуться катастрофой. — Я все понял. Никому ни слова, я лично займусь этим делом и сообщу о результатах Валиде Султан. Можешь вернуться в гарем, — проговорил мужчина и добавил уже более тихим голосом, — и сообщи Махидевран Султан, что мне нужно с ней увидеться. — Как прикажете, Паша.***
Меньше всего Ибрагиму сейчас хотелось разбираться с проблемами, которые Махидевран Султан умела себе создавать как никто другой. И, желая отвлечься от мыслей о неприятном разговоре, визирь решил подождать султаншу на балконе и разрешил себе окунуться в воспоминания о сегодняшнем завтраке. Хотя ссадина на лбу от удара рыжеволосой продолжала монотонно пульсировать, грозя в тандеме с бессонной ночью вызвать головную боль, все же мужчина был необычайно доволен. И просто от мысли, что ему удалось добиться от девушки хотя бы капли смирения, уголки его губ дрогнули в полуулыбке, хотя он совершенно не понимал, почему для него это так важно. Как человек высокого положения Ибрагим привык контролировать не только всех окружающих, но и каждый свой шаг, потому в последние годы в его жизни практически не происходило ничего из ряда вон. Когда служишь самому Султану, нужно всегда быть начеку и готовым ко всему, а любая неожиданность чаще всего оборачивается неприятностями. Потому визирь старался избегать в своей жизни непредсказуемости и всегда тщательно обдумывал последствия любого своего поступка. До вчерашнего дня… Куда вернее было бы не создавать себе проблем и выбрать тихую наложницу, которая вела бы себя согласно установленным правилам. Но эмоции, что эта бестия вызвала в нем, перечеркнули все логичные мысли и заставили поддаться импульсу. Где-то в глубине души он чувствовал, что последствия этого решения еще скажутся на его жизни. Но заглушал это предчувствие, не в силах отказать себе в том, что будоражило его сознание и добиралось до глубин самой души. — Ибрагим Паша, — послышался тихий женский голос за спиной, но визирь так сильно ушел в себя, что не обратил на это внимание, потому султанше пришлось повторить свое обращение несколько громче, что заставило мужчину вздрогнуть. — Махидевран Султан… — Мне передали, что Вы хотели встретиться со мной. — Госпожа… Прошу заранее простить меня за тему последующего разговора, но, боюсь, более невозможно его откладывать. — Это связано с Мустафой? — Не напрямую, речь пойдет о Вас, султанша. О том, к чему приведут ваши действия, если Вы продолжите избавляться от наложниц Повелителя. — Паша, я не… — Я бы предпочел пропустить часть с отрицанием. Мне доподлинно известна судьба каждой рабыни, и я понимаю причины, которые подтолкнули вас к этому, и приложил все усилия, чтобы не Вы, не Шехзаде не пострадали. Но, боюсь, что впредь Вам придется смириться с установленными в гареме порядками, — как можно мягче произнес мужчина, но слышал, как с каждым его словом рваное дыхание султанши все сильнее учащалось, а взгляд метался из стороны в сторону, будто женщина не могла себя заставить посмотреть на него и не знала, на чем сфокусироваться. — Я не могу допустить, чтобы у Повелителя родился еще один сын от другой женщины… — наконец выдавила из себя черкешенка, прикрыв глаза, и Ибрагим заметил, как в уголках блеснули слезы. — Боюсь, у вас нет выбора, госпожа. В этот раз я все улажу, и надеюсь, впредь Вы сможете справиться со своими чувствами, — все также спокойно продолжал визирь, но султанша больше не могла держаться, потому, поклонившись, буквально выбежала из его кабинета и поспешила поскорее вернуться в свои покои.***
После разговора с султаншей Ибрагим с головой погрузился в работу и опомнился только, когда за дверью послышались голоса, и один из них явно принадлежал Сюмбюлю, который, по-видимому, напоминал очередной наложнице, как вести себя перед Повелителем. За окном уже давно стемнело, и по покоями гуляли причудливые тени, порождаемые светом свечей, с пламенем которых играли легкие порывы летнего ветра, что нес с собой солоноватый запах моря. Раньше визирь остался бы ночевать в Топкапы, чтобы не возвращаться домой в темноте ночи. Хотя он любил свой дворец и лично занимался оформлением главных комнат на европейский лад, чтобы спустя столько лет вновь почувствовать себя дома на чужой земле, Ибрагиму так и не удалось вдохнуть в него жизнь, и порой стены до сих пор казались холодными и чужими, потому визирь мог не появляться дома по несколько дней. Но сегодня мужчина впервые почувствовал некое тепло при мысли о доме. Как никогда захотелось немедленно оказаться там… и грек прекрасно понимал, что дело ни в чем ином, как в новом жителе его дворца. Поэтому первым делом после возвращения Ибрагим поинтересовался, где сейчас Александра. — Александра Хатун практически весь день провела в библиотеке, Паша Хазретлери. И до сих пор не вернулась в свои покои, — отчиталась Гюлизар Хатун. — Сегодня она ничего не натворила? — Нет, Паша, вела тихо и выполняла все, что велено. Отпустив калфу, визирь немедленно отправился в указанное место. И когда подходил к повороту, за которыми скрывалась библиотека, поймал себя на мысли, что старается идти как можно тише. Дальняя часть дворца была нежилой и утопала в ночном сумраке, с которым был не способен бороться один единственный факел в руках визиря. На мгновение ему даже стало не по себе, что в таких обстоятельствах с девушкой могло что-то произойти, потому он решил, что если рыжеволосая и впредь будет проявляться такой интерес к книгам, приказать слугам заняться освещением этой части здания. Еще один шаг, и мужчина оказался в нужном коридоре, и сразу заметил слабый свет, что тонкой полоской разделил коридор на две части, проникая в него через приоткрытую дверь. Бесшумно прокравшись, Ибрагим заглянул в комнату через щелку, девушки видно не было. Уже оказавшись внутри он обнаружил Александру, уснувшей на тахте с распахнутой книгой на груди. Обложка показалась знакомой и, к своему удивлению, визирь обнаружил, что девушка читала на фарси. Совершенно не хотелось тревожить ее сон, но из-за своих размеров помещение было довольно прохладным, и, ночуя здесь, она могла бы простудиться, поэтому выбора не было. Осторожно подхватив книгу, Ибрагим отложил ее в сторону, и поднял рыжеволосую, решив отнести в покои на руках. Пробурчав что-то неразборчивое, девушка махнула ногой в воздухе, но так и не очнулась, позволяя Ибрагиму насладиться этим коротким моментом дороги до ее покоев. Она вновь была в его объятиях, но на этот раз не пытаясь заколоть, а мирно посапывала, вызывая у мужчины совершенно незнакомые до этого момента чувства и желания. И, оказавшись у ее постели, мужчина с трудом заставил себя выпустить ее из рук, залюбовавшись этим спящим чудом. Аккуратно уложив девушку, Ибрагим накрыл ее одеялом и взглянул в лицо рыжеволосой, обнаружив, что она распахнула глаза.