***
Сухой и бесснежный декабрь на самом деле был не тем, что имел в виду Фредди, когда отправился приветствовать Васси в тёплых объятиях после их благополучного полёта. Он ожидал сильного снегопада каждую неделю, но максимум, что получил — это внезапный сильный снегопад, но весь снег, выпавший тогда, расстаял на следующий день. Все деревья были голыми и мёртвыми, а трава потускнела. Всё выглядело мрачно и уныло, а ещё было по-прежнему чертовски холодно, словно в аду. Солнце садилось с каждым днём всё позже и позже. — Такое чувство, что мы всё ещё в Лондоне, — ровным голосом произнесла Наташа, затаскивая свой багаж на заднее сиденье машины Фредерика. — Дитя, я мало что могу с этим поделать. Фредди мог поклясться, что услышал ругательство из её уст, когда она резко повернулась к пассажирскому сиденью, не удосужившись встретиться с ним взглядом. Он следил за её скованными движениями, пока она не нырнула в машину, а затем перевёл свое внимание на Флоренс и Светлану. — Как прошёл полёт? — поинтересовался Трампер. — Бессонно, по большей части, — добродушно пошутила Светлана, бросив взгляд на Наталью и Николая, которые резко препирались на заднем сиденье. — За последние недели они стали ещё хуже, и мне действительно кажется, что они вот-вот взорвутся в любой момент. — У них просто стресс, — утешила Флоренс, поцеловав её в висок. — Элиза и Василий должны были вылететь после того, как закончат работу, но они внезапно задержались, и это вызывает беспокойство…всё равно на то, была бы бессонница или нет, потому что ситуация и так не из приятных. Фредди сочувственно кивнул. — Всё уладится само собой через день или около того, без сомнения. В худшем случае мы всегда можем заменить их временными секундантами. Я могу, по крайней мере. Ну, знаешь, наше собственное рождественское чудо и всё такое. Мы — и есть чудеса. Флоренс склонила голову набок и растянула губы в натянутой улыбке. Она протянула руку и схватила его за плечо, сжав его. — Думаю, ты — чудо, Фредди. — Конечно, и к тому же чертовски хорошее чудо! Она разразилась добродушным смехом, несколько раз похлопав его по плечу, прежде чем сесть в машину вместе со Светланой и остальными членами её семьи. Американец был в восторге от их присутствия не первый год. Не обращая внимания на однотонный серый цвет, который, казалось, поверг город в ужас, рядом была его самая любимая семья, которая окутала его собственный мир таким количеством снега, сколько он желал, и при этом сохранила тепло уютного камина. Он даже не особо возражал, когда движение шло умопомрачительно медленно. Он слушал "Притворись, что я Каспаров в этом матче" Николая и "Я не могу этого сделать, когда ты играешь так, словно золотая рыбка" Натальи. И Фредерик прислушивался к тихим движениям, которыми они обменивались друг с другом, глядя на ряды машин, и уловил презрение Наташи между её нахмуренными бровями. Движение улеглось далеко за полночь, и остальная часть пути прошла спокойно. Флоренс и Светлана удалились в свою обычную комнату для гостей, а Николай взял паузу в игре, дабы распаковать вещи. Наталья осталась в прихожей со своим багажом, осматривая квартиру, которая, по сути, была её вторым домом. — Ты купил новый диван? — спросила она. — Тебе он нравится? Девушка глянула на диван с неким безразличием. — Он...зелёный, — сказала она таким тоном, который не означал ни ненависти, ни любви. Наталья оставила свой багаж и села на зелёный диван, ощупывая руками нейлоновую ткань, а затем откинулась на подушку. — Мне нравится зелёный, что я могу сказать? Знаешь, тебе следует распаковать вещи и лечь спать. — Я слишком взволнована, чтобы спать, — ответила она. — Такое чувство, что сейчас я умру от выброса адреналина. Фредди подошёл к дивану и сел рядом с ней. — И дело не только в Лизе и Васе, — начала Наташа, снова сурово нахмурив брови. Она бросилась вперёд и упёрлась локтями в колени, заламывая руки. — Завтра я играю белыми…это будет либо Каро-Канн, либо Сицилианская — я смотрела оба дебюта дважды, трижды, а затем и пять, шесть раз. Это будет транслироваться по телевидению, и все люди будут смотреть. Я знаю, что попала сюда сама, но боюсь, что просто потеряю недели подготовки в тот момент, когда сяду за эту шахматную доску и должна буду сделать свой первый ход. И независимо от того, насколько хорошо я играю в шахматы, это всегда сводится к одному и тому же: я была одним из оставшихся детей. Какое им вообще дело? Девушка не смотрела на него, как бы он ни старался её заставить. Нахмурившись, она спрятала лицо в ладонях, после провела руками по волосам и бросила отстранённый взгляд на дальнюю стену напротив них. — Но я тоже боюсь, Фредди. Я очень боюсь проиграть — вдруг всё это вернётся к папе. Разве это не просто иррационально? Но иногда я не могу от этого избавиться. Это самая большая агония, которую я когда-либо испытывала, и всё это просто поражает меня сейчас. И я должна просто спать, зная, что завтра меня будут преследовать всевозможные ужасы? Он положил руку ей на спину в попытке унять нарастающее беспокойство. — Тебе не пойдёт на пользу чрезмерное беспокойство по этому поводу, я это прекрасно знаю, — ответил Фредерик. — Когда ты начнёшь играть, то просто будешь знать, как нужно ходить, будто это твоя вторая натура. Это всё, что ты действительно можешь сделать. Ничто другое не будет иметь значения в это время, обещаю. Есть только ты и игра. Ты даже можешь представить, что просто играешь против Николая. Наталья усмехнулась и покачала головой. — Может быть, — произнесла она. — Надеюсь, ты прав насчёт всего этого. — Конечно прав, я уже несколько раз проходил через отжим — практически прыгал через невозможные обручи с ФИДЕ. У тебя всё будет хорошо, Наташа, и я серьезно отношусь к этому. Ты вторая после лучшего в мире, и завтра ты докажешь, почему заслуживаешь большего, чем просто второе место. Больше не думай ни о прессе, ни об Анатолии, ни о чём другом, что могло бы отвлечь тебя от игры. Это значит, что тебе пора спать. — Ты всё ещё ведёшь себя так, будто мне восемь, — сказала она. — Тебе всё ещё восемь, ты просто растянулась на несколько дюймов и можешь дотянуться до шкафа, не заставляя меня поднимать тебя. — Как всегда, — усмехнулась Наталья с широкой улыбкой и поднялась с дивана. — Надеюсь, завтра у меня всё получится. — Мне не нужно надеяться, у меня есть все доказательства здесь, передо мной. Ты выбьешь его прямо из парка. Её улыбка стала мягче. Она наклонилась и крепко обняла американца, заключив в самые большие медвежьи объятия, в которых он когда-либо был. — Спокойной ночи, Фриц. — Спи сладко, ребёнок. Он махнул ей рукой в сторону спальни, а она в ответ послала три воздушных поцелуя на удачу, пока не исчезла в спальне с тихим щелчком. Ночная прохлада улеглась. Он остался сидеть на зелёном диване ещё несколько минут, пока не решил, что должен достаточно хорошо отдохнуть, чтобы завтра поболеть за кандидата. "Как хорошо", — подумал он, быть частью настоящей семьи, но он никогда не привыкнет к этому по-настоящему.***
В первый день из восемнадцати партий были решены две ничьи. Правда в соревновательных шахматах заключалась в том, что им всегда удавалось выявить самое уродливое из любого. Несмотря на то, что Наталья в основном не пострадала, две ничьи расстроили её и перечеркнули все удачные перспективы, которые у неё могли быть до первого матча. Теперь, когда началась настоящая игра, она вернулась к душераздирающей реальности, что ей придётся стремиться дальше — стараться ещё усерднее, чем прежде, чтобы добиться победы. Элизе и Василию удалось прибыть во время первого матча, и они пришли, дабы занять столовую Фредди, пока она была пуста во второй половине дня. Все они столпились вокруг громоздкого компьютера с доской посередине и книгами, разбросанными по столу. — Завтра снова будет Сицилийская, — уверенно сказал Николай. — Как вы думаете, та же вариация и всё такое прочее? — спросил Василий, расставляя потревоженные шахматные фигуры на свои места. — Конечно, — тихо усмехнулась Элиза. — Это его последняя любимая вариация. В какой-то момент он переместит E6, это наиболее стабильно. Этот полуоткрытый ход служит ему началом для атаки, понимаешь? — Мы всё равно попробуем другую вариацию или другой дебют, — произнёс Николай, продолжая, — но мы не можем продолжать делать то же самое и надеяться на что-то другое. Чёрт! После этого хода игра полностью сбалансирована. Ладно, хорошо — если он и дальше продолжит играть против нас в эту дурацкую сицилийскую защиту, тогда мы начнем с D4, или мы можем найти способ открыть нашу позицию и бросить её обратно в него…точно! Теперь, если он попытается это сделать, мы всегда сможем... Разговор продолжался ещё некоторое время. Наталья лежала на диване, свесив ноги с подлокотника. Она смотрела на белый потолок, скрестив руки на груди, и размышляла в очень краткой тишине, а затем лениво провела рукой по лбу, прежде чем прикрыть глаза. — Я, например, думаю, что две ничьи впечатляют, — произнёс Фредди, прислоняясь к краю дивана и глядя сверху вниз на явное огорчение Наташи. — Я не хочу слышать, насколько это впечатляет, — сказала она, махнув рукой в воздухе преувеличенным показным жестом. — Я слышала о том, что удивляет это, что удивляет то. Да, это удивляет, но этого недостаточно. Если всё так же продолжится, то настоящий победитель будет выбран на тай-брейк**. Американец пожал плечами. — Я много играл вничью с чемпионами до меня с твоим отцом, так что это не редкость. Это как два двигателя, играющие друг против друга, но мы склонны ошибаться. Возможность откроется перед тобой, Наташ, но иногда ты не можешь заставить себя. Девушка опустила руку и удивлённо уставилась на него, уголки её губ глубоко втянулись в щеки. — Ты имеешь в виду чемпионат, на котором ты проиграл с папой? Ты говоришь как старик. Ну, это не имеет значения. Если мы продолжим играть по минимуму, то всё будет решаться в самом конце. Иногда мне действительно приходится заставлять себя, иначе я никогда ничего не добьюсь. Что ты думаешь, Фриц? — Я думаю, тебе нужно сформулировать хорошую контратаку. Пока ты свободна, я спущусь проверить почту. Если хочешь, то можешь пойти со мной. Подышать немного свежим воздухом и всё такое. — Думаю, мне на пользу будет, — пробормотала она, устало поднимаясь. — Он ещё не ответил? — Ты была бы первой, кто это узнал, если бы он ответил. Наташа поджала губы, неуверенно нахмурившись, и, вставая, расправила плечи. Она ничего не сказала, да и в этом не было необходимости. Её разочарование было достаточно ощутимым. Она жестом показала Николаю, что отлучится на минутку, и вышла из квартиры вместе с Фредди. — Это и вправду отстой, — пробормотала Наталья в лифте. Она прислонилась к зеркалу, снова запрокинув голову к потолку, несомненно, играя в свою собственную молчаливую игру, пока говорила. Её разум был просто своеобразной машиной, перегружающей себя, иногда не по её собственной воле. Она зажмурила глаза, чтобы ещё на несколько секунд избавиться от постоянно растущей усталости. — Почему он просто не может сказать то, что хочет? — Это не так просто, — ответил Фредди. — Он...ну, знаешь...он пережил время, когда просто не мог сказать всё, что хотел. Конечно, это заноза в заднице, но так оно и есть. — Мне плевать на то, как оно есть, — произнесла девушка. Трампер взглянул на часы, после опустил взгляд на грязный пол, вышел в вестибюль и направился к небольшому уголку с почтовыми ящиками. Он не стал бы пытаться объяснять нелепые поступки Анатолия его дочери и всем другим. Репортёр мог бы извинить его сколько угодно (и он даже признал бы, что его сердце стало мягче после визита к Сергиевскому), но единственным реальным путём к конкретному завершению было бы то, что Анатолий выполнил своё обещание и перестал погружаться в своё жалкое одиночество. Возможно, было легко убедить русского в то время, когда он был охвачен чувством вины, но, может быть, и нет. Возможно, Фредерик ошибался, и что на самом деле он вообще ничего об Анатолии не знал, а может быть… Фредди медленно остановился, засовывая ещё один мусорный конверт в конец стопки. Это был конверт того, кто был представлен перед американцем; коричневыми и грубыми, чёрными выцветающими чернилами были написаны его имя и адрес, а также дрожащие буквы предполагаемого отправителя. Он поднял глаза и встретился с ожесточённым взглядом Натальи. — Неужели это... — она взяла конверт, дабы убедиться в этом сама, и просто не выдержала, немного побоявшись держать в руках эмоции, которые, должно быть, содержались в письме. Вместо этого она взяла Фредди за запястье и сжала его. — Не сейчас, Коля тоже должен знать. — Как и Флоренс и Светлана, — ответил он. — Они даже не называют его по имени, будто не знакомы. Я осмелюсь сказать, что если бы он был мертв, то им было бы плевать на это. Её грубый ответ вызвал язвительный взгляд Фредди. — Наташа, им нужно знать. Её плечи немного напряглись, но она молча смирилась, торжественно и понимающе кивнув.***
Дорогой Фредди***
Николай нашёл Наташу сидящей на краю тротуара в скорбном молчании. Она положила руки на колени и подпёрла подбородок рукой, глядя на затуманенное небо и оранжевые огни соседних жилых домов. Он сел рядом с ней и наклонил голову, чтобы тоже смотреть на то, на что она глядела, и на мгновение они восхищались холодной ночной тишине. Он снова поднял голову и повернулся, дабы посмотреть на девушку. Её взгляд был отстранённым, веки слегка покраснели, а рот заметно нахмурился. Николай осторожно обнял её одной рукой и положил голову ей на плечо. — Коля, это несправедливо по отношению к тебе, — прошептала она. — Думаю, это несправедливо по отношению к нам обоим, — сказал он. — Мы почти не знаем его, но всё равно кажется, что мы даём ему шанс за шансом. Я хотела, чтобы он был здесь, но потом мы получаем от него весточку, и внезапно он вызывает у меня отвращение и мысль о том, что он может причинить ещё больше вреда, просто снова находясь рядом с нами. Разве тебе никогда не казалось, что все остальные решили простить его? А ты? И будь со мной честен. Я не могу позволить себе злиться, иначе я просто начну плакать. — Я не знаю. На самом деле мои мысли где-то далеко, и я пытаюсь заставить тебя согласиться с Руй Лопесом. Натала выдавила лёгкую улыбку. — Не-а, никогда. — Эх, я не понимаю. Это действительно хорошее начало, и у меня есть доказательства, подтверждающие это. Но ладно. Возможно, тебе всё равно захочется чего-то более интересного. Но, видишь ли, пока я не увижу его лицом к лицу, я не знаю, как буду к нему относиться. Это странно, ведь он наш чудесный папа, — произнёс он с напыщенным преувеличённым акцентом, — но я не могу оправдать свою ненависть к нему. Когда он не бывал дома подолгу…я не помню тех времен. Я помню, как ты кипятила мне молоко, когда я не мог заснуть, и ты даже вставала на стул, чтобы достать мёд, что, честно говоря, было самым смелым поступком, который я видел тогда за все свои шесть лет. — Ты так много мне должен, — легко пошутила девушка. — Я помогаю тебе выиграть чемпионат! — он засмеялся. — И когда ты выиграешь, считай, что призовые деньги — моя компенсация. Дело в том, что у меня есть ты, и у нас есть Элиза и Василий, и у нас есть шахматный клуб друзей, которые тоже нас поддерживают. Что ещё нам нужно? Папа может гнаться сколько угодно за своей несбытосной мечтой, если это действительно всё, что он хочет. У нас есть хорошие шансы на прорыв в следующих партиях, несколько хитростей и немного больше уверенности в себе, и не успеешь ты оглянуться, как окажешься на этом турнире на церемонии закрытия и вернёшься домой новым чемпионом. За всё это время ты не обязана прощать его, если тебе этого не хочется. Он не может выбирать, каким мы его видим. — Даже если он действительно хорош, тогда? — Ну...думаю, ему просто придётся очень постараться, чтобы доказать это. Тем не менее, Наташ, ты не должна этого делать, если не хочешь, хорошо это или нет. У тебя всё ещё есть я, и я буду помнить каждое твоё смелое восхождение на эту шаткую старую табуретку только для того, чтобы ты достала мне немного меда. — Ты бы закатил истерику без него, — ответила она и наклонила голову к голове Николая. Они не могли разглядеть ни одной из маленьких веснушчатых звёздочек посреди этого многолюдного города. Наталья делала вид, что каждый огонёк в каждом жилом комплексе — это своя маленькая звёздочка, и каждый раз, когда одна из них гаснет, она взрывается в бескрайнем космосе, и там оживает другая. Это было практически лучше, чем настоящие звезды. У каждого движущегося силуэта была цель, выходящая за рамки простого небесного сияния в небе. — Знаешь, что, по-моему, действительно поднимет тебе настроение? — Коля сделал драматичную паузу, а затем очень мило добавил: — Если бы ты приготовила мне чашку горячего шоколада, потому что я уже отмораживаю себе конечности. — Уверен? — воскликнула она с улыбкой, затем высвободилась из его объятий и встала. — Думаю, я оставлю тебя здесь умирать. — Прошу, прошу, прошу-у-у! Пойдём, у меня ноги как лёд, — он раскинул руки и схватил её за руку, когда она повернулась, дабы уйти. — Наташа, ты была бы лучшей, лучшей, лучшей на свете! Она разразилась безудержным и шумным смехом. Просто потому, что она была добра, она приготовила ему горячий шоколад, когда они вернулись в квартиру.***
Из кухни Трампер наблюдал, как небольшая доверенная команда с напряжённой интенсивностью записывала каждый ход на листок. Ни Николай, ни Элиза, ни Василий не отрывались от экрана во время каждой долгой паузы между ходами. Николай особенно расхаживал от одного конца дивана к другому, задумчиво подперев подбородок. В квартире было в основном тихо, если не считать диктора, бросавшего аннотацию, а затем между ними троими раздавался тихий шёпот, прежде чем он неизбежно возвращался к растущему предвкушению. Флоренс и Светлана сидели вместе за обеденным столом, на котором повсюду была разбросана мука, а на подносе аккуратно выстроились сложенные в ряды пельмени. Разговоры о шахматах были для них излишни, поскольку они всё ещё почему-то не могли насытиться сентиментальными чувствами друг друга. Фредерик не стал бы возражать — они обе выглядели счастливыми. Блуждающей мыслью он напомнил себе, что ему нужно достать рождественскую ёлку со всеми её украшениями из недр своего склада и перетащить её обратно сюда. Он подумывал о том, чтобы купить что-нибудь меньше, например, какое-нибудь настольное растение, чтобы сэкономить место, но Светлана сказала ему, что это не даст такого эффекта. "Справедливо", — подумал американец, но тут же вспомнил об ужасных хлопотах. Он убрал последние несколько вымытых тарелок и повернулся к звонящему телефону. Трампер зажал трубку между ухом и плечом, насухо вытирая руки полотенцем. — Это Фредди, — весело представился он, бросая полотенце на стойку. — Привет, Фредди, — ответил тихий голос на другом конце провода. Мир внезапно сжался в своё собственное стеклянное вогнутое убежище, где он мог слышать только ритмичное биение своего сердца, готового вырваться из груди. Он сжал трубку в руке и повернулся спиной к остальной части своей квартиры, почти касаясь лбом стены, продолжая смотреть вниз. — Анатолий? — спросил Фредерик шёпотом. Он представил себе его безмолвный кивок, если бы он был здесь, перед ним, и его нерешительную улыбку, потому что он не ответил словестно. Тем не менее, он был здесь, разговаривал с ним по телефону, и это был самый близкий контакт из всех между ними с тех пор, как американец уехал. — Я получил твоё письмо, ты здесь? Сейчас? — Я... — ответил он, — позвонил в неудобное время? — Нет, далеко не так...слушай, дай мне полчаса примерно, в зависимости от пробок. Я приеду за тобой. Последовала ещё секунда молчания, а затем Анатолий сказал: — Спасибо. Я скучал по тебе, — его дыхание было слегка прерывистым, как будто он хотел сказать что-то ещё, но всё, что он сказал после, было: — Увидимся. Мне нужно многое тебе рассказать, и...что ж, это может подождать. Прощай, Фредди, но пока что только сейчас. Фредди всё ещё чувствовал стук, стук, стук, и он не прекращался. Его голос дрожал — он даже не мог вспомнить, что он произнёс, когда сказал Флоренс и Светлане, что ему нужно уйти, и он не думал, что уловил их ответы. Он возился со своей курткой и чуть не выронил ключи, выходя за дверь. Он снова увидит Анатолия, и на этот раз он останется навсегда (Навсегда! Он думал о том, как освободить место для другого тела, которое займёт и без того переполненный дом).