Оберегая радость

      Когда Юнги увидел, как Хосок, его единственный друг, которого он, да, обидел, но хотел извиниться, сел за другую парту, не к нему, а к Чимину, в голове промелькнуло только одно слово и никак не хотело уходить, вцепилось всеми лапами в черепную коробку, а зубами грызло изнутри. Предатель.       Понимал ли Юнги, что это глупо? Понимал. Понимал ли он, что злиться на Пака нет никакого смысла? Конечно, не дурак же. Понимал ли он, что испытывать жгучую ревность от того, что улыбки Чимина получает его, теперь уже бывший единственный друг, это ну просто «нот нормал»? Еще как. Получилось ли у него с этим что-то сделать? Нет. Нет! Злился ли он от этого? Ха!       Пару дней он надеялся, что все вернется на круги своя. Потом понял, что Хосок не намерен снова общаться. Можно его понять. По сути, он один тянул их отношения. Он еще долго продержался, стоит заметить. Хосок достоин друга, который не будет принимать все как должное. Хотя, если быть честным, Юнги ценил Хосока, просто не очень умел это показывать. Ладно, не хотел этого показывать. Привязанность к другому человеку, даже если она есть, пусть лучше останется в тайне. Никто не должен знать, что ему может быть больно от того, что какой-то человек уйдет из его жизни.       Нацепив на себя маску безразличия с легкой угрозой, Юнги решил жить так, будто никакого Хосока никогда и не было. Будто никто не строчил ему миллион сообщений, не присылал миллион фоток, не произносил миллион слов в минуту и не смеялся так, словно произошел миллион уморительных вещей.       Стоит ли говорить, что план оказался провальный? Хосок сидел перед ним и был собой, то есть слишком заметным. А еще рядом с ним был Чимин, который улыбался внутрь себя одному ему понятным вещам, но теперь он улыбался еще Хосоку.       Чимин написал для Юнги сочинение, как и обещал. Хорошее сочинение. Самое лучшее сочинение из всех, что Юнги доводилось читать. Этот мальчишка писал о простых вещах, которые случаются в жизни любого человека, но писал об этих вещах так, что они становились особенными.       «А если бы он написал обо мне, я бы тоже стал особенным?»       Сочинение Юнги никому не отдал. Жадным он не был, но эти слова Чимина хотел оставить только себе, присвоить и беречь, чтобы никто не посмел запачкать их своими грязными душонками. Хватит и его одного.       Без Хосока жизнь Юнги побледнела, именно он раскрашивал ее яркими цветами, как свои тетрадки цветными ручками и фломастерами. Дни были похожи один на другой. Проснуться от тянущего чувства в поджилках, до будильника пялиться в стену, не есть, не разговаривать с мамой, пойти в школу, не выражать эмоций, поспать на дополнительных занятиях, пойти домой, проверить пустой холодильник, не разговаривать с мамой, купить что-то в круглосутке, не сделать уроки, лечь спать, страдать от бессонницы. И так по кругу.       В выходной, чтобы разорвать этот порочный круг, Юнги пошел покормить драного кота. Драный кот не выразил своего восхищения его визитом, но корм съел и тарелку вылизал, и даже заставил себя погладить, уткнувшись мордой в локоть. В сторону магазина Юнги старательно не смотрел, хотя знал, что Чимин работает. Только немного кольнуло в груди, когда он увидел, как из магазина выскочил Хосок и на бегу выкрикнул слова прощания.       Разорвать порочный круг не удалось.       В школе все обсуждали предстоящий праздник и вечеринку, и Юнги уже тошнило от всеобщего помешательства. Если бы Хосок не ушел, то заставил бы его участвовать в этом. Может, все и к лучшему, пусть Чимин воплощает эпатажные задумки бывшего единственного друга Юнги.       В день вечеринки он проспал. Бесконечные ночи, наполненные всасывающими в себя мыслями, так его измотали, что он стащил у мамы снотворное. Не имея никакого представления, сколько таблеток надо принимать, Юнги заглотил две и отключился до обеда следующего дня. Никто его не разбудил.              Очнувшись ото сна, который был похож на продолжительный обморок, Юнги понял, что он не чувствует себя отдохнувшим. Точнее было бы сказать, что ощущает он себя разбитым, как зеркало у них в прихожей — отражает, но не целую картинку, а все по кусочкам. Он забыл, как пользоваться своим телом. Что надо сделать, чтобы поднять голову и посмотреть на ноги, которые находились в миллионе световых лет, а именно на другом конце кровати? Пришлось приложить массу усилий и подняться, потом одеться, потом выйти в коридор.       — мам? — Никто не ответил, тишина квартиры была пустой.       Юнги подошел к двери и посмотрел на крючок, пальто и сумочки не были на месте. Мама ушла. И она даже не обратила внимания на то, что кеды ее сына стоят у двери, а значит, он не ушел в школу. Или заметила, но ничего не сделала, но об этом думать не хотелось.       Шаркая к ванной комнате, Юнги остановился у двери родительской спальни. Он не входил в эту дверь, мама не входила в его комнату, как будто они заключили безмолвный договор, разделили территорию квартиры. Соседи, у которых общая кухня, ванная и гостиная. И они были прекрасными соседями, всякий бы позавидовал! Тихие, чистоплотные, гостей не водили, домашних животных не имели.       Рука сама потянулась к двери, жгучее желание нарушить правило появилось внутри. В последний момент Юнги отдернул руку и решительно двинулся в ванную.       Часы показывали четвертый час, иди в школу не было никакого смысла, и Юнги никуда не спешил. Он делал самые обычные дела, не придавая им никакого значения. Хотелось кофе, но собрав все свои карманные, он поморщился их мизерному количеству. Пришлось заварить растворимый и делать вид, что все не так уж плохо. В шкафу была обнаружена пачка печенья и пачка рамена. Съедено было и то, и другое, но жрать все равно хотелось нещадно. Может, из-за снотворного? А почему тогда его мама глотала эти таблетки горстями, но он не видел, чтобы она ела. Юнги подумал, что вообще забыл, как его мама ест, а ведь они живут вместе. В памяти всплывали только семейные завтраки, но они были давно.       Юнги знал, что на верхней полке есть банка из-под чая, в которой всегда было немного налички. Он вытащил несколько купюр и пошел в ближайший магазин.       Погода стояла на удивление теплая для последнего дня октября, солнце обманчиво пригревало, но к вечеру станет намного холоднее, а ночью и вообще может подморозить. Когда в его жизни радостных моментов стало категорически мало, он прекратил жаловаться на погоду. Раньше он ненавидел жару, холод тоже, ветер сильный, и дождь, да он мог брюзжать на любые природные явления. А теперь шел по улице и все думал, красиво-то как. Но он только себе в этом признался, больше никому, слишком уж странно для него, ей-богу.       Набрав в магазине целый пакет продуктов, Юнги пошел домой. Странное дело, ему захотелось приготовить какой-то нормальной еды, и чтобы мама вернулась с работы, и они вместе поужинали. Он не тешил себя большими надеждами, но надеялся, что она придет вовремя и не откажется поесть. Забить холодильник продуктами не получилось, тот был слишком большой и слишком пустой. На дверцу Юнги закинул пару пакетов кошачьего корма. Да, этот драный кот приручил его и сделал своим рабом.       Еда остыла. Мама не пришла. Задержалась на работе или с коллегами зашла выпить, пятница же. Юнги не ощутил обиды или злости. Вообще ничего не почувствовал. Упаковал все, что приготовил, и убрал в холодильник. Аппетит пропал.       Все время на периферии сознания маячили мысли, что вот сейчас Хосок уже должен был прийти домой, а вот сейчас, наверно, собирается на вечеринку, а теперь, наверно, уже в клубе, здоровается с каждым встречным-поперечным, и не важно, знаком ему человек или нет. Интересно, Хосоку удалось уговорить Чимина пойти с ним? А какие у них костюмы, неужели парные? А вот мысли о том, что он мог быть сейчас вместе с Хосоком, Юнги отгонял от себя, потому что он совершенно не хотел идти на эту дурацкую попойку с дурацкой музыкой и танцами в дурацких нарядах.       Лежа на диване и щелкая пультом, Юнги старался не упасть совсем низко и не открыть инстаграм. По телеку шел какой-то старый скучный фильм, и он не заметил, как задремал.       Из сна его вырвала вибрация телефона. Он сощурился от яркого света экрана, а потом не поверил своим глазам — Хосок. Это имя не высвечивалось на его телефоне уже больше двух недель. Вибрация настойчиво продолжалась. Юнги взял трубку.       — алло?       — Юнги?       Он был готов услышать что угодно, но не голос Пак Чимина.       — Чимин? Что случилось? Где Хосок?       — он рядом, с ним все в порядке. Почти…       — что значит почти?       — Хосок напился, и я не знаю что с ним делать. Ты можешь…       — где вы? — Юнги перебил жалобный голос в трубке.       — на остановке.       — где? Объясни нормально!       Юнги выбежал в прихожую и надел куртку, пока Чимин сбивчиво объяснял, где они находятся. Запихнув телефон в задний карман рваных джинсов, натянул кеды, схватил ключи и помчался вниз по лестнице через две ступеньки.       Если он правильно понял из объяснений, парни были недалеко. Юнги срезал путь через несколько переулков, а потом побежал по прямой широкой улице, светофоры мигали желтым. Ему встречались шумные компании у баров и ресторанов, их освещали яркие неоновые вывески. Пришлось расстегнуть куртку стало жарко от бега, но изо рта вырывались белесые клубы пара.       Дорога извернулась вправо и пошла вниз, разрезая парк. Впереди под фонарем виднелась автобусная остановка и две фигуры на скамейке. Хосок спал на плече у Чимина, а тот обхватил себя руками и уставился в одну точку не моргая. На нем была только футболка, и мальчишку била крупная дрожь.       — эй, Чимин, — Юнги дотронулся до его плеча. Парень дернулся и часто заморгал.       — ты пришел.       — ага, все нормально? — он потряс Хосока. Тот что-то промычал и попытался отпихнуть от себя чужие руки, которые мешали спать, и прижался к Чимину еще ближе.       — не знаю, что с ним делать. Мне его не утащить на себе, да я и не знаю куда…       — ко мне. Пошли. Где твоя куртка?       — куртка? — Чимин плохо соображал. — Там осталась, в клубе. И крылья.       — крылья? — тут уже подвис Юнги.       — да, мои крылья, крылья ангела, точнее, лебедя, их надо забрать, — мальчишка встал, сделал пару шагов и остановился.       — ну так иди быстрее! И куртку не забудь, у тебя уже губы синие! — Хосок начал медленно сползать со скамейки, потеряв опору, и Юнги быстро его подхватил и прислонил к остановке.       — да… — Чимин медлил, — да, мне надо вернуться.       Он сжал кулаки, потом разжал и быстро пошел в сторону клуба. Его тонкая фигура вскоре скрылась за поворотом. Тишину ночи нарушали редкие машины и освещали фарами остановку, заставляя жмуриться. Юнги постоянно поворачивал голову в ту сторону, где должен был появиться Чимин. Он закусил губу изнутри, нога сама начала мелко дергаться.       — черт, почему он так долго!       Только сейчас до Юнги дошло, что у него нет номера телефона Чимина и он даже позвонить ему не может и спросить, где тот пропадает. Время тянулось мучительно медленно, но вдруг послышались торопливые шаги. Юнги повернул голову и увидел мальчишку, спешившего к остановке. В руках он нес большие белые крылья, к слову, уже изрядно потрепанные.       — извини! — он запыхался.       — все нормально? — уже который раз Юнги задавал этот вопрос.       — да… Да. Все нормально, — Чимин будто сам себя пытался успокоить. — Пойдем?       Они подхватили тело Хосока с двух сторон и медленно двинулись в сторону дома Юнги. Выглядели они, мягко говоря, необычно. Чимину пришлось надеть крылья, чтобы было удобнее, а Юнги нацепил на себя рожки, потому что с Хосока они постоянно сваливались.       Так они шли, ангел и демон, и тащили третьего, который еле передвигал собственными ногами.               Хотелось бы полюбоваться красотой ночи, но наличие пьяного Хосока, который еще умудрялся быть чем-то недовольным и ворчать, сильно мешало. Парни почти не разговаривали, иногда только Юнги говорил «налево» или «уже недалеко», а Чимин отвечал «хорошо» и «все в порядке».       В лифте Хосок слегка позеленел, но все обошлось, и им удалось затолкать его в квартиру. Юнги прислонил пьяное тело к стене и сначала снял свои кеды, а потом наклонился и снял обувь с Хосока. Он заметил, что туфли мамы стояли у входа. Чимин топтался на пороге.       — заходи уже, помоги дотащить его до комнаты.       Чимин быстро зашел внутрь, аккуратно закрыл дверь и разулся, а потом они вместе потащили горе-весельчака по коридору в комнату Юнги. Как только тело Хосока приняло горизонтальное положение, он завернулся в одеяло и затих. И повисло неловкое молчание. Чимин украдкой смотрел по сторонам, а может просто не знал, куда смотреть и можно ли куда-то смотреть.       — я наверно…       — есть хочешь? — выпалил Юнги.       Он и сам не понял, зачем это сказал, но ему не хотелось, чтобы Чимин уходил так быстро. На нем все еще были прекрасные потрепанные крылья, на скулах переливались блестки, волосы растрепались и лезли в глаза, и он постоянно откидывал их назад. И он все еще дрожал.       — мне надо уходить.       — тебе надо согреться.       — а твои родители?       — если мама не вышла на весь тот шум, что мы устроили в прихожей, значит приняла снотворное и до утра ее ничем не побеспокоишь. А если учесть, что завтра суббота, то раньше обеда она не встанет. Или тебя дома ждут?       — нет, я предупредил дедушку, чтобы он не ждал меня и ложился спать. Кстати, а родители Хосока не будут его искать? — Чимин обеспокоенно посмотрел на сопящий на кровати кокон.       — черт, надо им написать, — Юнги достал телефон и настрочил родителям Хосока, что тот останется ночевать у него. И тут же пришел ответ с пожеланием спокойной ночи. Видимо, не расставаться с телефоном — это у них семейное. — Даже если они не купились на мое вранье, выяснять не стали.       Юнги вышел из своей спальни, и Чимину ничего не оставалось делать, как пойти следом. Только крылья он снял, когда в очередной раз зацепился ими за косяк.       Кухня в квартире Минов была небольшая, вместо стола они использовали широкий подоконник. Юнги махнул рукой, приглашая своего внезапного ночного гостя садиться, а сам достал еду из холодильника и отправил в микроволновку. Ее гудение разбавляло молчание. Чимин смотрел в окно, подперев голову рукой, и дернулся от резкого «дзынь».       — пахнет очень вкусно, спасибо!       — ничего особенного, — Юнги подал палочки, — на скорую руку.       — ты сам это все приготовил? — в голосе Чимина прозвучало удивление.       — да. Хотел поужинать с мамой.       — но пришлось спасать нас с Хосоком… — мальчишка уткнулся в тарелку.       — она не пришла на ужин. Хотя этот черт недоделанный у меня в неоплатном долгу, — усмехнулся Юнги.       — я бы его не бросил.       — я знаю. Ешь.       Юнги никогда не включал свет на кухне. От окна было достаточно светло даже ночью. А ему нравился полумрак, так было спокойнее и уютнее. Они сидели у подоконника бок о бок и молча ели, глядя на город и на небо.       — оказывается, я очень сильно проголодался, — нарушил тишину Чимин. — Спасибо, очень вкусно! — Юнги кивнул и слегка улыбнулся. — Я хотел бы извиниться перед тобой. — Чимин отложил палочки и посмотрел на него.       — за что?       — за Хосока. В смысле, что я… Точнее, что он начал общаться со мной. И перестал с тобой.       — это не твоя вина, тебе не за что извиняться.       — тогда что между вами случилось?       — ты не знаешь? — Чимин покачал головой. — Мы просто поссорились. И ты тут не при чем.       Оба замолчали и снова стали смотреть в окно. Луна была почти полная, полупрозрачное облако едва прикрывало ее наготу. Включился холодильник и тихо загудел.       — я не находил себе покоя от этих мыслей, знаешь, будто я отнял у тебя друга и поставил тебя на свое место. — Юнги посмотрел на мальчика рядом, но он не повернулся. — А еще я думал, что это все ошибка, что не может такой человек, как Хосок, дружить с таким, как я, и все ждал, когда это закончится. Знаешь, я не хотел, но готовился к тому, что снова останусь один.       Юнги затаил дыхание и не шевелился, будто боялся спугнуть. Но Чимин замолчал и ничего больше не говорил, только не мигая смотрел в окно.       — с таким как ты? — голос сел и захотелось кашлять.       — ты же читал мой дневник и все про меня знаешь. Нищий заморыш. Чудик.       Юнги скривился. Он уже тысячу раз пожалел о тех своих словах.       — прости.       — за что? — Чимин повернул голову. Он выглядел грустным.       — за то, что я прочитал твой дневник и наговорил тебе всякой ерунды.       — я сам виноват, я согласен с тобой.       — ни в чем ты не виноват! Я просто тогда на тебя разозлился! Разозлился на то, что ты переписал сочинение, сделал так, как просил учитель, а не так, как ты считал правильным! — Юнги говорил все громче и громче. — Ты себя предал! И я на тебя разозлился! Я вообще не хотел отдавать тебе твой дневник и рассказывать, что я его прочитал!       Глаза мальчишки расширились, он вдохнул и все никак не выдыхал, из-за чего хотелось похлопать его по спине.       — почему не хотел? — наконец он выдохнул вопрос, но вроде и совсем не тот, что хотел, просто самый подходящий.       И вот что ему ответить? Что он уже давно хотел понять, откуда у Чимина берется его особая улыбка, та, что внутрь, как будто его душа улыбается? Сказать, что наблюдал за ним, а когда нашел ту тетрадь, а потом понял, что это дневник, а потом еще и имя свое увидел в этих строчках, то просто не смог удержаться? Сказать, что искал его магазин? Что прибегал посмотреть, как Чимин смотрит на закат? Как это все можно сказать, даже когда сидишь на темной кухне близко-близко, а глаза напротив смотрят с грустью и непониманием? А еще по щекам его так и течет звездная пыль! Да что ты такое сделал с ним, Чон Хосок, что у одного Мин Юнги сейчас сердце сломает грудную клетку и вырвется наружу!       — да потому что мне было стыдно за то, что я к тебе в душу влез без разрешения! Вот почему! — Юнги злился на себя. — И если бы ты об этом не узнал, то не стал бы меня презирать.       — я тебя не презираю.       — а должен!       Нестерпимо тяжело было признаваться, но в то же время стало легче.       — я и правда почти поверил, что ты будешь постоянно просить делать за тебя домашние задания или всем расскажешь, что узнал обо мне. Но когда ты не отдал учителю сочинение, которое я написал, то совсем ничего не понял. Почему ты не сдал работу? Ты же из-за этого получил дополнительные задания.       Слишком много вопросов, Пак Чимин!       — не захотел я, чтобы этот черствый осел читал твои слова. Захотел себе оставить, и дела мне нет до его дурацких оценок, — он выпалил это на одном дыхании.       — Юнги, — кажется, первый раз Чимин назвал его по имени, — помнишь, ты принес мне яблоко? Ты сказал, что это за то, которое я уронил из-за тебя. Это же не так, да?       Ну вот и за что ты такой проницательный, Пак Чимин!       — не так. Я хотел пообщаться, искал предлог.       — знаешь, мы подружимся. — Юнги повернул голову и увидел, как Чимин смотрит в окно и чуть-чуть улыбается. — Потому что ты тоже чудик.       Улыбка сама залезла на лицо, Юнги не мог ее контролировать от слова совсем. Смог только припрятать, и то не очень умело.       — тебе надо помириться с Хосоком.       — с этим пьяным телом сложно мириться, он лыка не вяжет.       — завтра, — Чимин улыбнулся. — Он скучал по тебе.       — если бы скучал, то уже давно бы сам пришел.       — а ты разве не скучал? — ответ Чимин и так знал. — И не пришел.       Ночь никуда не спешила. Все было неизменно, и время словно перестало существовать. И от этого внутри растеклось приятное спокойствие. Все было правильно и на своих местах. Луна на небе, Хосок в спальне, туфли мамы у порога, пустые тарелки в раковине, они двое рядом у окна, улыбка у Чимина на лице.       — чему ты улыбаешься? — Юнги решился задать самый важный свой вопрос.       — м? — мальчишка будто был не в этом мире, или слишком в нем. — Я не улыбаюсь.       — я вижу. Ты внутрь улыбаешься. Прячешь.       Чимин посмотрел на Юнги. Он долго смотрел, но отвести взгляд не хотелось. Наоборот, хотелось в его глаза залезть и увидеть так, как видит он.       — красиво, вот и улыбаюсь, — он снова повернулся к окну и замолчал, как будто сказал все, что хотел. — Мир такой удивительный, в нем так много прекрасного, что мне приятно просто быть его частью. Даже когда происходит что-то плохое со мной, я ищу красоту вокруг. Она во всяких мелочах, которые нужно просто заметить. Я их собираю и храню внутри.       Вот так просто.       Или не просто?       — ты не заморыш. Ерунду говоришь, — буркнул Юнги.       — спасибо, но я знаю, какой я. Давно знаком.       Он пошутил и сам улыбнулся. А потом положил голову на руки перед собой и закрыл глаза. Его лицо немного светилось в темноте. Юнги тоже положил голову на руки и стал рассматривать лицо напротив. Над бровью маленький шрам, ресницы отбрасывали тени на щеки, губы пухлые, мягкие. Чимин вздохнул, и Юнги резко закрыл глаза. Он слушал мерное дыхание. Вдох, выдох, вдох, выдох. А потом все звуки пропали. Юнги уснул.