Оберегая радость

      Юнги открыл дверь своим ключом и вошел в пустую квартиру. Он знал, что мамы не будет в это время. У дверей не стояли ее туфли, на крючке не висело ее пальто. Все было по-прежнему, все было на своих местах, а точнее привычно отсутствовало. Ни звуков, ни запахов, ни присутствия.       Он прошел в свою комнату, снял форму и надел джинсы и худи. Потом поставил стул к шкафу и достал с верхней полки обувную коробку. Обуви в ней не было, уже давно эти кеды износил Хосок. В коробке он хранил банковскую карту на свое имя, о которой мама не знала, и конверт с деньгами. На карту переводил деньги отец. Юнги их снимал и убирал в конверт. Он нисколько не потратил за все время, и не знал, зачем копит и почему именно наличкой.        Карту и деньги он достал, коробку убрал обратно и закрыл шкаф. В ящике стола нашел свой паспорт и все вместе положил в рюкзак. Юнги не задавал себе вопросов, зачем он это делает, просто делал, потому что так казалось нужно.       Окинув взглядом комнату, он поискал, что еще ценного у него есть. Взгляд ни за что не зацепился. Да, были любимые вещи — книги, музыкальные альбомы, всякие мелочи, одежда, но ничего такого, что было бы ему необходимо.       Юнги воткнул телефон заряжаться и завалился на кровать, закинув руки за голову. Впервые за три дня он остался один. Три дня в доме Чимина, вместе с Чимином, в жизни Чимина. За эти три дня случилось много всего, но Юнги ни за что бы от них не отказался, потому что с ним случился Пак Чимин.       Вспомнился вечер пятницы. Юнги не собирался делиться своими проблемами, но то, с какой заботой и нежностью Чимин на него смотрел, как держал за руки, как обнимал и шептал слова утешения, все это прорвало плотину сдерживаемых переживаний. В словах Чимина он слышал искренние обещания, которые хотел услышать — не уйдет, будет рядом, разделит все. Он сказал дышать, а Юнги так давно не дышал.       Так давно никто не относился к нему бережно, будто он ценность. А Чимин делал именно это. Когда он притащил остывший кофе, один, потому что на два у него не хватило денег, когда он не задавал вопросы, которые жгли его губы, самые красивые в мире губы, Юнги был готов поклясться в этом, когда сказал, что он больше, чем друг, назвал своей душой, каждый раз сердце Юнги сжималось, потому что было страшно. Он боялся еще не случившегося, того, что Чимин уйдет из его жизни так же внезапно, как в ней появился, и уже грустил об этом. Да только поздно. Юнги уже вручил этому мальчику с глазами-полумесяцами свое глупое сердце без обещания вернуть назад. И даже если оно разобьется, он не будет жалеть, потому что только рядом с Чимином оно по-настоящему билось. Оно билось, когда Чимин улыбался, оно бешено билось, когда Чимин сказал «ты нравишься мне», вместо «ты разочаровал меня», оно чуть не проломило ребра, когда Чимин плакал за него. Он просто взял и разделил с Юнги все, что не давало спать.       Когда мама появилась в дверях квартиры Паков, он разозлился. В голове пронеслось — как ты посмела! Вид запуганного и трясущегося Хосока только подхлестнул его ярость. Но благодарность расцвела внутри, когда Чимин заслонил его собой. Юнги хотел быть лучше. Он становился лучше рядом с Чимином.       Слова мамы были ножом в спину. Он почти услышал, как металл царапнул по костям. И только сейчас он понял, как неправильно было думать, что Чимин откажется от него! Чимин был сильным, намного сильнее Юнги. При всей своей мягкости и ранимости, он не ломался. Бедность, издевательства, добровольный отказ от будущего, которое он не мог себе позволить, не заглушили его жажду жизни. Он продолжал искать радость. Он ее находил. Он ее берег. Юнги восхищался этим.       Юнги восхищался Чимином.       Но он чувствовал не только это. С Чимином было хорошо. Легко, спокойно, уютно. А еще весело и интересно. Чимин — особенный и не такой, каким может показаться. Юнги хотелось ему помогать, оберегать. Хотелось проводить с ним время. Хотелось смотреть на него. Хотелось держать его руку…       Что все это такое?       Хлопнула входная дверь. Почему она вернулась так рано?       — Юнги?       Он поднялся с кровати и открыл дверь своей комнаты.       — я здесь.       — хорошо.       — ты сомневалась?       Она не ответила. Повесила пальто, сняла туфли и с большим пакетом прошла на кухню.       — иди есть.       Эти слова вызвали бы у него радость, если бы прозвучали несколько дней назад. Сегодня же только подозрение. Юнги прекрасно помнил звук пощечины, сжатые кулаки, тиски на запястье. Сирена внутри выла и визжала — опасно! Но ее заглушило воспоминание, как эти же руки, которые делали больно, в последний момент погладили. Это его мама, где-то там его мама.       Она раскладывала еду. Две тарелки, две пары палочек, два стакана.       — я зашла в твою любимую закусочную. Ты говорил, что хотел поужинать вместе, — посмотрела на маленькие часики на тонкой руке, — время как раз подходящее.       Губы, такие же красные, как всегда, тронула улыбка. Но ее взгляд… Она смотрела на него, как дрессировщик на тигра. Внимательно оценивая каждый шаг, готовая к резкому прыжку. Юнги же чувствовал себя кроликом, которого готовят на ужин этому самому тигру.       — спасибо, мама, — он тоже улыбнулся и сел.       Еда была вкусная. Юнги правда любил эту закусочную, они часто ходили туда в детстве. Он взял палочки и отправил в рот ломтик курицы, медленно и долго жевал, прежде чем проглотить. Кусок в горло не лез. Но он взял еще, отправил в рот и также медленно прожевал и проглотил снова. Так он съел всю свою еду, молясь не отпустить ее назад прямо сейчас.       Мама выпила воды. Ее тарелка была настолько полной, насколько пустой тарелка Юнги. Она просто поковыряла еду, погоняла кусочки с места на место и положила палочки на стол.       — вкусно? — Она повернула голову к нему. Они сидели бок о бок и все это время смотрели в окно. На улице начало темнеть, и их отражения проявлялись в стекле, как в зеркале.       — ага. Спасибо.       — на здоровье, милый.       Милый.       — как дела в школе?       Юнги понял, что она не собиралась говорить о том, что произошло. Как обычно. Они просто сделают вид, что ничего не было, и будут жить с этим дальше. Будут тащить груз невысказанных слов, пока он не задушит их. Или пока пороховая бочка, на которой они сидят уже давно, не рванет, разнося все вокруг. Спасибо, мам.       — спасибо, мам. Все нормально.       — готовишься к экзаменам?       Кулаки сами сжались. Это волновало ее больше всего?       — готовлюсь. С Хосоком и Чимином.       — хорошо, — она поджала губы, но быстро натянула улыбку, — ты молодец. Я уверена, что ты хорошо сдашь экзамен.       Ага. Юнги чувствовал, как контроль покидает его тело, как внутри тлеет, разгорается и жжет, как слова поднимаются к губам, и те сами шевелятся и говорят.       — мы хорошо сдадим экзамен.       — да, конечно, вы с Хосоком хорошо сдадите экзамен, — она взяла его тарелку и свою и понесла к раковине.       — и Чимин.       Она что-то хмыкнула и сгребла всю еду со своей тарелки в мусорное ведро. Она просто взяла и все выбросила.       — ты уже решил, куда хочешь поступать? — Включила воду и начала мыть посуду.       Юнги встал.       — ты видела его вчера.       — что? — Она повернулась, на ее лице отразилось недоумение, которое кто-то другой, кто не так хорошо ее знал, мог бы принять за искреннее.       — ты видела его вчера, — он повторил, — Чимина, когда вломилась в его дом и наговорила про меня всякого дерьма.       Она скинула с себя напускное непонимание, как кидают грязную вещь в стирку. Взяла полотенце и вытерла с рук пену, но воду не выключила, вода так и лилась из крана в раковину, ей не было до этого никакого дела.       — Мин Юнги, следи за языком в моем доме.       — это и мой дом.       — вспоминай об этом почаще, особенно когда проводишь ночи в вонючих квартирках.       — не смей так говорить!       Она оперлась на раковину, в которую все так же текла вода, и сложила руки на груди, с любопытством разглядывая сына.       — что такого в этом мальчике?       — этого мальчика зовут Чимин. Пак Чимин. Сколько раз я еще должен повторить его имя, чтобы ты запомнила? — Он повышал голос с каждым словом.       — я запомнила с первого раза, — холодно ответила она.       — закрой уже этот ебучий кран!       Удары воды о раковину Юнги чувствовал, как удары по собственному черепу. Он не мог больше этого выносить. Его распирало от переполняющих эмоций. Плотина, которая прорвалась три дня назад, больше не сдерживала их. Он схватился за голову руками и стиснул виски. К горлу подкатил кислый ком.       Мама повернулась и выключила воду. Должно было стать тихо, но шум в ушах не прекращался.       — Юнги, что происходит? — В ее голосе проскользнуло волнение, она протянула вперед руку, но он отшатнулся. — Милый, ты побледнел.       — я всегда бледный. Благодаря тебе, — и эта шутка снова его рассмешила. Он начал смеяться все громче и громче, пока не разразился настоящим хохотом.       — прекрати свои выходки! — Волнение сменилось раздражением. — Я не обязана запоминать всех, с кем ты шляешься.       — я ни с кем не шляюсь, и он не все! — Смех сменился оскалом. — Чимин самый добрый, чуткий и заботливый человек из всех, кого я знаю! Он понимающий и сострадательный, даже, блять, драным котам помогает! Он трудолюбивый и ответственный! А еще он художник! Он видит красоту в этом гнилом мире и пишет ее! Он верит, что в людях есть свет, и они достойны счастья! Даже если совершили ошибки…       Повисла тишина. Юнги жадно хватал ртом воздух, дыхание сбилось, по лбу стекали капельки пота и катились по спине под одеждой, заставляя тело дрожать.       Госпожа Мин пристально смотрела на него. Юнги всегда казалось, что она видела его насквозь. Раньше, когда он маленьким пытался ее обмануть, она шутила, что у него никогда не получится, потому что она знает его на девять месяцев дольше, чем он себя сам. Чем старше он становился, тем меньше ему это нравилось. Но сейчас он намеренно шел на это, потому что устал от недосказанности, от умалчиваний, от утаек. Знаете эту дурацкую старую игру Сапер? Нажимаешь на квадратики и постепенно открываешь поле, а потом — бабах! — взрыв! Вы проиграли! Он устал играть в эту игру, потому что всегда проигрывал, любой его шаг, любое слово могло спровоцировать взрыв. Для своей мамы он всегда все делал неправильно. Он сам был неправильным.       — так говорят влюбленные, Юнги.       Она не улыбалась, не хмурилась, лицо ее ничего не выражало.       — да.       Слово слетело с языка легко. Вот как называется то, что он чувствовал. Все прояснилось, встало на свои места. Он влюблен в Чимина.       — он мальчик, — отрезала мама.       — он человек.       — ты не можешь любить мальчика.       — я могу любить кого угодно.       Госпожа Мин провела рукой по волосам, глаза ее забегали по лицу Юнги, она пыталась понять.       — ты это делаешь мне назло? Ты это специально? Нашел новый способ, как извести меня? — Хорошо знакомая истерика прорывалась наружу, в глазах ее появились слезы, голос срывался на визг.       — мама…       — я не понимаю, — она качала головой и смотрела сквозь него, — я столько сделала ради тебя!       Ему было горько. Он только что понял, что впервые в жизни влюблен, и сказал об этом своей маме, но она обвинила его в неблагодарности. Юнги не хотел чувствовать себя виноватым, но чувствовал. Он просто хотел ее тепла, хотел, чтобы она была с ним доброй.       — я тоже старался ради тебя.       — что же ты сделал? — Она проткнула его взглядом.       — остался с тобой.       — о чем ты говоришь?       Ее недоверие можно было ножом резать. Юнги казалось, что он бьет кулаками в глухую стену. Почему она не слышит?!       — я не оставил тебя, мама, не оставил тебя одну! Я чувствовал, что тебе плохо, и хотел помочь! — Предательские слезы потекли по щекам. — Но ты отталкивала меня снова и снова! И в одиночестве остался я сам! Без тебя, без папы и без брата!       Она замерла. Как рыба, выброшенная из воды, открывала и закрывала рот. Свой красивый красный рот…       — у тебя нет брата, — расслышал Юнги тихий шепот.       — есть. Он недавно начал ходить. Но я этого не видел. Как и его самого. Я выбрал тебя.       Госпожа Мин сползла на пол и села, прижав голову к коленям. Юнги хотелось подойти к ней и обнять, но он боялся, что она не позволит. А это слишком для него сейчас.       — очень зря.       — прости, я дерьмовый сын. — Юнги развернулся, сходил к себе в комнату, взял рюкзак. — Вернусь вечером.       Ему никто не ответил.              ***              Юнги выбежал на улицу. Стемнело. Он не знал, зачем и куда собрался, просто надо было выйти. Ему нужно было подышать, горло сдавило. Юнги втянул в себя воздух настолько глубоко, насколько мог, и почувствовал, как закружилась голова. Он сделал несколько неуверенных шагов по газону, упал на колени, и его стошнило. Весь ужин оказался на земле. Его выворачивало до желтой желчи. Во рту остался противный вкус кислятины, по щекам текли слезы, на подбородке смешиваясь со слюной.       Юнги утер лицо рукавом кофты, огляделся по сторонам и обрадовался, насколько это было возможно в его состоянии, что никого не оказалось рядом. Осторожно поднявшись на ноги, он сплюнул вязкую слюну и пошел к ближайшему магазину, чтобы купить воды и прополоскать рот.       На кассе он старался не смотреть ни на какую еду, но опасаться, что его снова вывернет, не приходилось, потому что просто нечем. Продавец, прыщавый парень примерно его возраста, пробил бутылку воды, не отрываясь от тестов, которые лежали перед ним. Юнги захотелось пойти в магазин Чимина и увидеть его.       Чимин. Мальчик, в которого он не может быть влюблен, но у Юнги, видимо, вошло в привычку делать все неправильно.       Он вышел из магазина, открыл бутылку и прополоскал рот. Потом выпил оставшуюся воду. Глотку саднило. Постояв пару минут и прислушиваясь к своим ощущениям, Юнги пошел вдоль по улице, никуда не направляясь.       Очень зря очень зря очень зря       Слова мамы крутились в голове. Очень зря, что он остался с ней и испортил ей жизнь? Очень зря, что он остался с ней и испортил жизнь себе? Очень зря, что он не видел своего брата? Что она имела в виду?       Но если не думать об этом, то можно почувствовать головокружительную легкость. Больше никакой лжи, больше он не будет делать вид, что ничего не происходит, больше он не будет отказываться от своих чувств. Осталось только решить, что делать дальше.       Через две недели экзамен, еще через месяц результаты. Юнги не рассчитывал на то, что баллы у него будут высокие, но решил постараться. Если он сможет куда-то поступить, то сможет съехать в общежитие. И пойти работать. Если не сможет… Где ему жить?       В тот самый момент, остановившись на перекрестке, где светофор мигал желтым, Юнги понял, что жить с мамой он больше не хочет. Он любил ее. Скорее всего, она тоже его любила. Но этого было недостаточно. Их привязанность друг к другу не делала их счастливыми, она душила и разрушала. Каждый из них напоминал оголенный провод и им нужно было изолироваться друг от друга.       Возможно, она считала иначе. Но Юнги решил, что пора позаботиться о себе, раз он не способен позаботиться о ней. Нельзя же, в конце концов, помочь тому, кто не берет твою руку! Только за свои решения он мог нести ответственность, за свои ошибки, но не за чужие ожидания. И тащить груз вины, что он не стал тем сыном, которого она хотела, он был больше не в силах.       Юнги пересек перекресток по диагонали, не прямо и не поперек. Произойти может все что угодно, события не всегда подчиняются логике. Но это его жизнь, и другой попросту не будет. Он хотел дышать, хотел жить. Радоваться. Только он мог сберечь свою радость.       Его телефон был все еще выключен. Пароль — дата, когда ему в детстве подарили собаку. На заставке стандартные обои. Сразу же начали приходить оповещения, но он смахнул их и набрал номер, который знал наизусть, и напечатал сообщение: «привет, папа».              Ответ пришел почти сразу.       «привет, Юнги! Как дела?»       Как у него дела? Довольно сложно написать в одном сообщении.       «все нормально. Можем увидеться?»       Он еще ни разу не просил его о встрече. И сам написал впервые. Не всегда отвечал на сообщения, но читал всегда.       «конечно! Завтра? У тебя точно ничего не случилось?»       Юнги понимал его удивление.       «не о чем волноваться. Где встретимся?»       «в какое время ты заканчиваешь уроки? Я заеду»       Он скинул время.       «до встречи! Я рад, что ты написал!»       «до встречи, папа»       Сколько они не виделись? Больше года. Может, уже два. Суд не запрещал им встречаться, но Юнги отказывался. Тогда ему казалось, что папа не настаивал, потому что не очень хотел видеть его. Сейчас он думал, что это было проявлением уважения к его выбору.       — черт, — Юнги потряс головой, будто вытряхивая оттуда свои мысли. Нет, нет, нет… Нельзя сравнивать отца и маму.       Он сделал большой круг по району и вернулся в свой двор. Не глядя, прошел мимо места, где выблевал часть своей жизни, и дернул входную дверь. Не глядя, прошел мимо лифта к лестнице и так же, не глядя, прошел мимо своей квартиры. На самой верхней площадке забрался на подоконник. Он давно сюда не поднимался, с самого начала осени, когда читал здесь дневник Чимина.       Дневник Чимина. Именно с него все и началось. Хотя, нет, началось все раньше. Началось все тогда, когда он заметил улыбку, обращенную внутрь, и глаза, наполненные созерцанием того, чего Юнги не видел.       Он резко засунул руку во внутренний карман куртки и достал оттуда листы, отданные ему Чимином сегодня днем. Так недавно, но так давно. Время — странная штука.       Снова вечер, снова этот подоконник, снова он читает записки Чимина. Но многое изменилось. Те слова не предназначались Юнги, он их украл. А эти написаны именно для него. На душе от этого стало теплее. Он развернул листы и увидел аккуратный ровный почерк, буковки круглые и жались друг к другу, складываясь в слова только для того, чтобы Юнги их прочитал. Он погладил строчки.              «Дорогой Юнги!       Ты сказал, что хочешь увидеть мир моими глазами. Попросил словами писать картины. Честно, я не совсем понял, чего ты хочешь, прости. Потому просто буду оставлять на бумаге все, что приходит в голову. Знай, вскоре этот чистый лист затопит поток мыслей, не более того. Ты можешь прекратить читать прямо сейчас. В этом и прелесть слов на бумаге, ты можешь в любой момент их взять, и в любой момент бросить. Ты сам выбираешь, что со всем этим делать:)       Я один в магазине. На улице дождь, и так сильно стемнело, что оконное стекло превратилось в зеркало и отражает весь зал и меня в нем. Ты думал о том, похоже ли отражение в зеркале на тебя настоящего? Я думал. Иногда мне кажется, что оно отражает совсем другого человека, а иногда этот незнакомец мне даже нравится. Недавно я увидел не себя на той стороне, тем утром, когда пришел домой после вечеринки и ночи, проведенной у тебя на кухне. Мне кажется, что временами в системе происходит какой-то сбой, и зеркало становится окном в другую жизнь. И оттуда на меня посмотрел мальчик с сияющим лицом и глазами, в которых свобода плескалась со смелостью. Он понравился мне, я бы хотел быть похожим на него. Но мы больше не виделись… :)       А знаешь, что похоже на зеркала? Я сейчас скажу банальную вещь, приготовься! Это глаза. Глаза похожи на зеркала! В твоих глазах я увидел того, кем хотел бы быть. Это случилось на уроке литературы, когда я читал свое настоящее сочинение. Мне кажется, тогда ты впервые на меня посмотрел. А во второй раз ты прижал меня к стене, и из твоих глаз на меня смотрел отвратительный я, слабый, надломленный и покорный. Я от такого себя бегу, и от тебя сбежал. Но потом я кое-что понял.       Юнги, мне надо сказать тебе спасибо. Да, я говорю тебе — спасибо, Юнги! Я с тобою становлюсь лучше! Ты меня делаешь лучше! Твои глаза — как окна в другую жизнь, где я тот человек, каким бы мне хотелось быть! И пока ты смотришь на меня, я становлюсь целым. Как будто когда-то мою душу разорвало на части, а ты та нить, что меня соединяет. Я так тебе благодарен! И сколько бы раз я это ни сказал, будет недостаточно. Мне кажется, что ты тоже стал жертвой этой ошибки и не чувствуешь себя единым, и потому тебя одолевает грусть. Мне жаль, что ты не видишь во мне свою утраченную часть души, но я постараюсь помочь тебе ее найти! Потому что даже то, что ты открыл мне — чудо. Ты прекрасен! Твой свет нежный и ласковый, но тебе нужно сиять!       Бумага и чернила сложнее, чем электронный текст. Я перечитал несколько строк и подумал, что мог тебя обидеть ими, но уже не могу стереть их. Могу только скомкать лист и начать все заново, но это будет нечестно. Правда в том, что, когда я смотрю тебе в глаза, я вижу не только себя. Я любуюсь тобой. Это правда. За короткое наше знакомство я с тобой сблизился так, что уже не знаю, где моя душа, а где твоя. Мне с тобой так тепло, мне с тобой спокойно, будто ты мой дом.       Я говорю много странных вещей. И думаю их:) Не знаю все ли так делают. Я мыслю словами, они цепляются друг за друга, и ниточка никогда не заканчивается. Ты замечал, что в толпе людей ты не смотришь на каждого, а охватываешь всех целиком? Никуда не глядя, по сути, ты видишь все, словно находишься везде. Но стоит только зацепиться взглядом за что-то, как общая картина ускользает и разворачивается другая. Брелок, украшение, тату, цвет волос, надпись на футболке, стоптанный каблук, да что угодно! Детали, которые рассказывают истории человека, шепчут, перебивают друг друга. А их хозяин хочет быть услышанным, но одновременно прячется за намеками.       Все это в моей голове. Я люблю находить связи, что порождают смыслы. Это красиво.       Люблю искать красивое. Это не сложно, красота есть во всем. Бывает, что она явная, заметная, а бывает, что скрыта. Красоту легко разрушить, загнав ее в рамки сравнения. Особенно красоту человеческую. А ведь тело так красиво. Когда оно живет, двигается, улыбается, смеется или плачет, когда в покое, в напряжении или в возбуждении. Белая кожа, темная, веснушки, все косточки, складочки, трещинки. Красивы даже изъяны, которые, по сути, ими и не являются.       Знаешь, когда красота становится абсолютной? Когда глаза смотрящего наполнены любовью. За каждым шрамом, царапинкой, особенностью есть история. История преображения, даже если она появилась из слома. Красота несовершенства. Красота самобытности. Красота наполненности. Ведь мы не только тело.       У тебя красивая душа. Иногда мне кажется, что я вижу ее, такую особенную, но такую человечную, хрупкую, трепетную, сострадательную.       Дождь прекратился. Скоро зима. А я грежу весной. Юнги, весна придет?              Юнги вдохнул. Кажется, в какой-то момент он перестал дышать, и сейчас не хватало воздуха. Он посмотрел на дверь на крышу. Огромный замок висел на прежнем месте. Спрыгнув с подоконника, Юнги подошел. Чем черт не шутит… Он дернул замок, и тот раскрылся. Столько времени всего лишь бутафория.       И замок, и кольца на двери заржавели, вытащить их было не просто. Дверь скрипнула, и в лицо ударил колючий ветер. Юнги шагнул на крышу. В небе звезд было не видно, все они упали на землю и светили электрическим светом.       В детстве родители возили Юнги в горы. Они поднялись по тропе на самый верх. Там было поразительно тихо. В этой тишине он слышал все свои мысли, и они были обращены к кому-то, кого он не знал. Юнги просил, чтобы все было хорошо, чтобы родители не ругались, чтобы мама улыбалась, чтобы папа был рядом. На вершине горы, когда кто-то удивлялся крошечности мира под ногами, мальчик смотрел в небо и чувствовал, что именно там его должны услышать. Ведь он так близко.       Тишина, нарушаемая отдаленным шумом города, пробудила детское желание просить кого-то, чтобы все было хорошо. И он попросил.       — пусть у Чимина все будет хорошо.       А потом он достал телефон и написал сообщение:       «моя весна уже пришла»       Чимин ответил почти сразу:       «в ноябре?)»       «с тобой»