Оберегая радость

      Юнги стоял у школьных ворот, прислонившись спиной к ограде. Мимо него проходили другие школьники, и по их внешнему виду легко можно было понять, кого ждет экзамен через пару недель, а кто еще поживет на этом свете.       В животе тоскливо заурчало, он не завтракал. Проснулся до будильника, сразу надел форму, почистил зубы и с громко бухающим сердцем выскочил наружу. Он почти сбежал из собственного дома.       Юнги поморщился. Все это было лишним, потому что мама тоже не горела желанием увидеть его. Вчера вечером, вернувшись с крыши, он обнаружил закрытую в ее комнату дверь и звенящую тишину. И вот они снова избегают друг друга. Как же хотелось освободиться от этой неловкости и непонимания. Обида и вина переплелись в тугой узел и душили его.       — хей, сделай лицо попроще, и так тошно, — Юнги вздрогнул, он не заметил, как подошел Хосок. Парень был помятый и заспанный и кутался в свой огромный шарф, наружу торчал только нос.       На языке вертелось много колкостей, и Юнги уже открыл рот излить это изобилие на того, кто сам нарвался, но его перебили.       — привет! — Робкая улыбка. — Меня ждете?       Похоже, Чимин бежал. Щеки раскраснелись, он запыхался.       — тебя конечно! Хоть одно приятное лицо, от которого нет желания повеситься сию же минуту.       Хосок бесцеремонно подхватил мальчишку под локоть и потащил в школьный двор. Чимин обернулся и протянул руку.       — все в порядке?       «всю жизнь хочу держаться за эту ладошку», — подумал Юнги.       — нормально, — все, что он смог сказать.       А Чимин больше не стал ничего спрашивать. Просто улыбнулся и наложил пластырь на все ранки.       — а вот у меня не нормально! — Ворчал Хосок. — Если честно, я уже хочу поскорее сдать этот проклятый экзамен. Не могу больше ничего учить, мой мозг переполнен и готов взорваться! Нервы на пределе! — Он дернул шарф и случайно затянул его так сильно, что начал кашлять.       — до экзамена это побудет у меня, — Чимин снял шарф-убийцу с жадно хватающего воздух Хосока.       — лучше выброси, у меня плохое предчувствие…              ***              Зубрежка и тесты, тесты и зубрежка — замкнутый круг. Но Юнги был даже рад, не было времени думать ни о чем другом.       Чимин часто поворачивался к нему, улыбался или передавал записочку. Хосок тоже немного раскачался уроку к третьему и стал походить на привычного Хосока.       Они вместе пообедали, болтая о всякой ерунде, и были похожи на обычных беспечных школьников, какими и должны были быть. Чимин сказал, что будет работать через смену до экзамена, чтобы было больше времени на подготовку, и они решили заниматься вместе в эти дни в библиотеке или у кого-нибудь дома, кроме Юнги, конечно, хотя никто не сказал об этом вслух. Хосок не подавал виду, но явно не горел желанием видеться с госпожой Мин ближайшие несколько десятилетий после их последней встречи. А Чимина Юнги сам хотел держать от нее подальше.       Приближалось время встречи с отцом, и Юнги начал волноваться. Раньше у них были хорошие отношения, доверительные. И потом папа не забывал о нем, несмотря на то, что Юнги не отвечал.       На перемене перед последним уроком они сидели на подоконнике верхнего этажа. Любимый подоконник Чимина. Хосок ушел поболтать с ребятами из соседнего класса, ходили слухи, что кто-то собирался устроить вечеринку после экзамена. А Хосока жизнь, видимо, ничему не учит, потому что он собирался любыми способами на нее попасть, нарушив все пакты перемирия, заключенные с матерью.       — ты забыл, чем для тебя закончилась прошлая вечеринка? — Юнги хотелось у виска покрутить.       — тебе бы прислушаться к своей интуиции, — Чимин кивнул в сторону двора, где из мусорки свисал выброшенный шарф.       — я не буду пить! Просто потанцую, потусуюсь и домой! Надо же как-то расслабиться после этого ада! — И был таков.       — ты ему веришь?       — не очень, — пожал плечами Чимин.       Юнги посмотрел в окно. За главными воротами находилась парковка. Но если пойти через задний двор, то можно обойти ее по другой улице…       — Юнги?       — что?       — тебя что-то беспокоит?       — нет. Почему ты так решил?       — я позвал тебя трижды, ты прокусил губу и не заметил, что я взял тебя за руки, чтобы ты не сломал себе пальцы.       Юнги опустил глаза. Чимин действительно взял его ладони в свои. Очень мягкие, теплые пальцы поглаживали его собственные длинные и узловатые. Смелый Пак Чимин. Заботливый Пак Чимин. Внимательный Пак Чимин. Юнги поймал себя на мысли, что ему хочется расцеловать каждый пальчик удивительного Пак Чимина. Но они в школьном коридоре у всех на виду, и он не так смел, как мальчик перед ним. Он едва коснулся тонкой кожи на хрупких запястьях и убрал руки. Стало пусто и неправильно.       — сегодня я увижусь с отцом. — Чимин не убрал руки, не скрестил на груди и не спрятал в карманы. Он держал их перед собой будто позволяя взять, если Юнги это понадобится. — Мы не виделись после их с мамой развода.       — хочешь я пойду с тобой?       Он сказал это абсолютно серьезно, Чимин действительно готов был пойти с Юнги туда, куда ему было страшно идти одному. Внутри растеклось приятное тепло, и руки сами собой потянулись к раскрытым ладоням. Он коснулся их на секунду и сразу убрал. Чимин улыбнулся.       — не надо, я пойду один. Все хорошо. — Тревога начала отпускать. Юнги подумал, и ему отчаянно хотелось верить, что есть теплые руки, которые утешат его, что бы ни случилось. — Но у меня есть к тебе одна просьба.       Беспечный Пак Чимин кивнул, даже не узнав, о чем его собираются спросить. Юнги потянулся к рюкзаку и достал из него пухлый конверт.       — можно оставить у тебя дома? — Чимин взял протянутый конверт. — Ты не спросишь, что там?       — я тебе доверяю.       — Чимин… — Юнги вздохнул. — Там деньги. Мои. Папа переводил, но я не тратил.       Глаза Чимина расширились от удивления.       — так много! И ты таскаешь их с собой в школу! С ума сошел?! — Чимин торопливо засунул конверт во внутренний карман пиджака, застегнул его на все пуговицы и прижал руки к груди.       — не спросишь почему я не оставлю их у себя? — Чимин нахохлился, как воробей, и опасливо поглядывал на других учеников, будто в каждом видел угрозу. Это было одновременно смешно и грустно, потому что на самом деле сумма в конверте была не такая уж большая. Не такая уж большая для кого-то одного, но достаточно большая для кого-то другого.       — я спрячу. И ничего не возьму, не волнуйся.       — можешь взять процент за хранение.       — очень смешно, — Чимин состроил гримасу.       — что я узнал! Вы упадете! — Хосок появился, как черт из табакерки, и хлопнул ладонями по подоконнику. Чимин дернулся и с размаху вписался плечом в оконную раму.       — блять, Хосок, ты совсем сдурел! — Юнги оскалился, но сразу повернулся к Чимину. — Ты в порядке?       — да, просто не ожидал, — он погладил ушибленное плечо, другой рукой придерживая внутренний карман.       — ой, извини, пирожочек, я просто такое узнал! — Прозвенел звонок. — Черт! Я взорвусь, если не расскажу!       — взорвется учитель, если мы опоздаем. Пошли!       Хосок застонал, воздел руки к небу, но поплелся в класс за Юнги и Чимином.              Весь урок Хосок ерзал на стуле, вздыхал и поглядывал на часы. В конце концов не выдержал учитель и вызвал его к доске. Хосок рассказывал историю царской династии, но казалось, что еще чуть-чуть, и он расскажет по-настоящему волнующую его историю. Он краснел, потел, оттягивал ворот рубашки, и, похоже, обещание взорваться было для него не пустым звуком.       До конца урока осталось пару минут, ученики на последних партах незаметно убирали свои вещи, чтобы первыми выбежать из класса, словно скаковые лошади на соревнованиях. Минутная стрелка перескочила на одно деление, потом еще, и воздух разорвал пронзительный, но сладкий звук.       Чимин и Юнги покидали свои вещи в рюкзаки и пошли к выходу, а вот Хосоку так не повезло, учитель задержал его и что-то энергично говорил. Лицо парня было страдальческим, но он сжал челюсти и как герой, прикрывающий отступление, кивнул им, разрешая уйти.       Они спустились во двор.       — ладно, я пошел, — Юнги увидел, что у знакомой ему машины стоял знакомый ему человек.       — позвони мне потом. Хорошо? — Беспокойство плескалось в глазах-полумесяцах.       — хорошо. Не волнуйся, — Юнги поправил значок на пиджаке Чимина. — Я сам его попросил, и он хороший.       — я не думаю, что он плохой! Просто…       — я понимаю. Я позвоню!       Мелькнула шальная мысль поцеловать Чимина в щеку на прощанье, но Юнги только улыбнулся и пошел по двору в сторону ворот.       Папа стоял у машины и курил. Когда он заметил Юнги, то торопливо затушил сигарету каблуком, будто это он школьник, который втихаря чадит окурок, украденный у отца.       Он изменился. Выглядел лучше, чем помнил Юнги. Если честно, он выглядел просто прекрасно. Похудел, слегка отпустил волосы, на нем была светлая свободная одежда, а не офисный костюм. Юнги только сейчас подумал, как странно, что папа захотел увидеться в середине рабочего дня.       С каждым шагом он замедлялся, а потом и вовсе остановился. Может зря это все?       — привет! — Папа подошел сам и улыбнулся той самой улыбкой, которую Юнги помнил с детства. — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!       — привет, пап.       Господин Мин поднял руки, будто хотел обнять сына, но в последний момент передумал и просто погладил по плечам. Повисла пауза. Неловко тут было не только Юнги.       — голодный? Давай поедим?       — да, давай.       — что ты хочешь?       — не знаю. Мне все равно, — Юнги пожал плечами.       — хорошо, тогда поедем туда, где я сам люблю обедать.       Они сели в машину и выехали с парковки. В зеркало Юнги заметил выбегающего из ворот Хосока, и тут же его телефон начал разрываться от входящих сообщений.       «почему ты не сказал?!»       «что ему нужно?»       «куда он тебя везет?!»       «я должен быть с тобой!»       «ответь!!!»       «я сейчас в полицию позвоню!»       Юнги закатил глаза и тяжело вздохнул. Опять он переигрывает.       — все в порядке? — Папа повернул голову и посмотрел на телефон и на него. — Ты занят? Это мама?..       Упоминание мамы разбередило вопросы с тяжелыми ответами.       — нет, это просто Хосок истерит.       «успокойся! это мой папа, а не маньяк. я сам захотел с ним встретиться. потом все расскажу», — быстро набрал сообщение и мгновенно получил в ответ недовольный смайл.       — о, вы с ним все еще дружите!       — нууу… От него так просто не отделаешься, — папа усмехнулся.       — Хосок хороший мальчик. Я помню, он залетал к нам домой, позабыв позвонить, если ему было нужно срочно что-то тебе рассказать, но потом всегда извинялся. Такой веселый и шумный!       — ага…       Снова стало неловко. У них было общее прошлое, много хороших моментов в нем, но упоминание их всегда приводило к одному — это закончилось.       — как дела в школе?       — нормально. Экзамен скоро. И выпуск.       — готовишься?       — да, мы вместе готовимся. Так легче.       — все получится! Все мы через это проходили.       — и я не в первый раз, — хмыкнул Юнги.       Отец замялся. Он знал, что Юнги в этом году еще учился в школе, хотя должен был окончить ее год назад, иначе не предложил бы встретиться после уроков. Или он просто забыл в каком классе учился его сын. Один из его сыновей. Юнги уже открыл рот, чтобы задать этот вопрос, как они остановились на обочине рядом с небольшой закусочной в традиционном стиле.       — приехали. — Он заглушил мотор и поднял ручник, — идем?       — ага.       Юнги вышел из машины и отдернул куртку. В закусочной их встретила пожилая женщина, и отец поклонился ей, Юнги сделал то же самое. Они сели за длинный деревянный стол со скамьями по обе стороны. Отец сделал заказ.       — здесь вкусно готовят, тебе понравится, — улыбнулся он, — хозяева мои знакомые.       — часто здесь бываешь?       — да, частенько захожу после работы или на обед.       — а где ты работаешь?       — в издательстве. В основном мы печатаем книги для детей и юношескую литературу.       — здорово…       — да, компания довольно старая, но современная, в офисе свободный стиль, как ты заметил, наверно, — он потянул себя за мягкий свитер.       — да, заметил. А вот моя школа не современная, — Юнги оттянул ворот белой рубашки. — Кстати, откуда ты знаешь, что я еще в школе учусь? Или ты забыл?..       — я не забыл! — Он взял ладони Юнги в свои через стол. Стало неловко, но руки были такие знакомые. Родные. Юнги не убрал свои. — Твоя мама звонила мне каждый раз, когда искала тебя. И каждый раз мне приходилось говорить, что ты не со мной, хотя хотелось сказать именно это. В прошлом году, когда она позвонила мне среди ночи, она была в панике. Говорила что-то бессвязное о том, что ты пропал, и ей звонил кто-то чужой с твоего номера. Я ничего тогда не понял. Потом она несколько дней не отвечала. И ты тоже. Я не знал, что случилось и ужасно волновался. Собирался ехать к вам домой, но она все-таки позвонила и рассказала, где нашла тебя, — Юнги сидел, не поднимая глаз, смотрел на то, как папа держит его за руки и сжимает сильнее, будто боясь, что он исчезнет.       — она забрала мой телефон, извини. — Получилось очень тихо, почти шепотом.       — ты ни в чем не виноват.       Юнги наконец посмотрел на папу. Он имел в виду, что Юнги не виноват в том, что не отвечал, или в том, что мама забрала телефон, или в том, что с ним случилось?       — я и потом не отвечал на твои сообщения.       — но я видел, что они прочитаны, — папа улыбнулся. Улыбка — так мало и так много. — Пару дней назад она снова звонила. У меня каждый раз душа в пятки уходит, когда я вижу ее имя на экране. И мне снова пришлось сказать, что тебя со мной нет. Что случилось, Юнги? У тебя все хорошо?       Искреннее беспокойство сквозило в его голосе, хотя он пытался казаться спокойным. Он правда переживал за него все это время? Несмотря на молчание со стороны Юнги?       Принесли еду, стол наполнился миллионом маленьких тарелочек с различными закусками и большими тарелками с основными блюдами. Им пришлось разомкнуть руки, чтобы все это поместилось между ними. Юнги подумал, что был не так уж и голоден. Женщина улыбнулась, пожелала приятного аппетита и ушла.       — ешь побольше, ты очень бледный. Наверно, переутомляешься.       — я всегда бледный, — слишком часто он стал говорить это, — кожа такая, ты просто забыл.       — да, давно мы не виделись, не верится, что ты стал таким взрослым! Помню, как ты под стол пешком ходил!       — это любимая фраза всех родителей? — Юнги ухмыльнулся, но папа сразу раскусил, что он шутил и рассмеялся. — Спасибо, что присылал фото. Я все смотрел.       — наверно, целый альбом уже набрался?       — я не сохранял, — получилось виновато, — мама имеет привычку проверять мой телефон, не хотел, чтобы она видела.       Отец поджал губы. Сколько же острых углов им приходилось обходить!       — об этом я не подумал, извини.       — ты ни в чем не виноват.       Они улыбнулись. Легко, немного застенчиво. Но это сглаживало углы и позволяло дотянуться друг до друга.       Еда оказалась очень вкусной. Папа постоянно подкладывал в тарелку Юнги самые сочные кусочки. Он и сам ел с аппетитом, не стеснялся удовлетворенно промычать что-то невнятное или прикрыть глаза от удовольствия. Еда от этого становилась еще вкуснее. Юнги подумал, что последнее время так вкусно ему было только с Чимином.       Спустя время желудок стал приятно наполненным.       — я больше не съем ни крошки, — Юнги положил палочки и постарался незаметно расстегнуть пуговицу на брюках. — Спасибо!       — может, десерт? Ты бы знал какие здесь пирожные! — Отец прикрыл глаза от удовольствия.       — нет, хватит, я уже говорить не могу, — простонал он.       — о чем ты хотел поговорить? Не подумай, что я выпытываю, — папа поднял руки, — мне приятно просто побыть с тобой, но кажется, что ты хотел что-то сказать мне.       Юнги вздохнул. На самом деле он сам точно не знал с чего начать.       — у меня все нормально. Не волнуйся. Я никуда не вляпался. Просто хотел спросить, хочешь ли ты поддерживать отношения со мной теперь? После всего, что произошло. Можем ли мы видеться? Можно ли мне познакомиться с братом? — Все это он сказал пустой тарелке перед собой.       Юнги не смог спросить, можно ли ему жить у папы или иногда оставаться. Он заметил, что тот скучал, что был рад видеть его, как он сам был рад видеть папу. Но за изменениями в его внешности Юнги увидел то, что у отца новая жизнь, из которой он сам ушел несколько лет назад и не мог вламываться теперь.       — малыш…       Детское прозвище крюком подхватило под ребра и закинуло Юнги в его шесть лет, когда он упал с велосипеда и разбил коленку. Потом в семь лет, когда новенький рюкзак оказался случайно в луже, а рубашка в слезах. В восемь лет, когда он пришел с первой плохой оценкой и надутыми губами. В девять лет, когда притащил с улицы драного котенка. В десять лет, когда стоял, опустив голову и сжав зубы, с подбитым глазом и царапинами на костяшках. Сейчас ему намного больше, но слово все то же.       — я понимаю. Я отказался от всего этого сам, никто не принуждал меня. Ты можешь сказать нет. У тебя новая жизнь…       — а ты мой сын, — он сказал это твердо и громко, пресекая все слова Юнги, которые больше были похожи на мяуканье. — Ты часть моей жизни и старой, и новой. Ты часть меня. Мне жаль, что я позволил тебе усомниться в этом, но рад, что ты снова хочешь быть рядом.       — я не сомневался в тебе. Только в себе.       — очень зря, — он тепло улыбнулся.       Очень зря очень зря очень зря       Снова эти слова закрутились в голове и Юнги помотал ею, чтобы вытрясти их оттуда.       — Юнги, а мама не будет против? — Он спросил это очень осторожно.       — я не знаю. Мы почти не общаемся. Чаще ссоримся.       Отец крутил перед собой маленькую чашечку с чаем. У него были очень красивые длинные пальцы — музыкальные, как говорили некоторые. Но папа музыкой не занимался. Если не считать музыкой то, что он стучал по клавишам ноутбука и писал музыкальные слова. Раньше у него была печатная машинка, Юнги вспомнил, какие громкие звуки она издавала и как завораживала его в детстве.       — мама любит тебя. Она заботится о тебе. Ради тебя она делает все.       — я тоже люблю ее, — пришлось приложить много усилий, чтобы голос звучал ровно. — Я старался быть хорошим сыном, но прокололся.       — ты хороший сын. Я знаю, не спорь. Бывает сложно понять друг друга, даже самым близким людям.       — я устал не понимать. Я словно играю в игру, правил которой не знаю. Иногда мне кажется, что верных решений просто нет. А потом мне кажется, что и игры никакой нет, а я в нее играю. Это выматывает.       — понимаю, малыш.       — вы из-за этого развелись?       Юнги впервые спросил о причине. Почему это произошло, почему их семья распалась. Каждый ребенок хотел знать об этом. Каждый видел причину в себе.       Отец, не мигая, смотрел в окно позади Юнги, но на самом деле он заглядывал в прошлое. У разных людей воспоминания об одних и тех же событиях тоже разные.       — не знаю, — он посмотрел Юнги в глаза. — Не такой ответ ты ожидал? Мы любили друг друга, любили тебя, но потом просто не справились. Это моя вина и ее. А может быть ничьей вины здесь нет. Я знаю только одно, что ты не должен страдать из-за наших ошибок. Понимаешь?       В кармане завибрировал телефон. Потом снова. Хосок потерял терпение? Юнги достал телефон и замер. Сообщение пришло от мамы. Она почти никогда не писала ему первая.       «меня не будет несколько дней. Дела по работе. Можешь спокойно приходить домой»       «деньги оставила у тебя на столе, позвони, если будет что-то нужно»       Почему он не обрадовался, как любой обычный школьник тому, что квартира будет в полном его распоряжении, что можно будет жить как душе угодно? Вместо этого Юнги ощутил жгучее чувство вины. В голову полезли скользкие мысли, что это все из-за него. Она почувствовала, что он хотел сам уйти, хотел освободиться, хотел порвать нити. «Мин Юнги, тебе пора полечить голову, она не ясновидящая». Но она проницательная. Она видела его насквозь. Буквы в сообщении начали складываться в другие слова — предатель, лжец, изменник. Юнги несколько раз моргнул.       — Юнги? — Голос отца слышался как из тумана. — Кто это? Снова Хосок?       — да, — он заблокировал телефон, — спрашивает, когда я приду к нему готовиться к экзамену.       Юнги встал и на ощупь стал искать свой рюкзак. Его снова начало мутить.       — все в порядке? У тебя испуганный вид.       — да. Он сказал, что узнал про какие-то новые задания. Нам надо готовиться.       Папа не поверил в это вранье, и это было заметно.       — пожалуйста, позвони мне завтра, договоримся о встрече.       — хорошо, пап, я позвоню.       Юнги не был в этом уверен. И ему стало стыдно. Вина перед матерью, стыд перед отцом — горький коктейль. Почему он его пьет?       Он накинул куртку, махнул рукой на прощанье и толкнул дверь на улицу.              Юнги достал телефон и отправил маме: «хорошо». Вот и все, что он мог написать ей. Потом открыл чат с Хосоком и написал ему, что все прошло нормально, расскажет при встрече. Последним он открыл чат с Чимином. Там было всего три сообщения. Про весну, которая пришла для Юнги в ноябре.       Весна была его любимым временем года. Она дарила надежду. Никогда воздух не был таким сладким, никогда небо не было таким высоким, никогда мир не был таким ярким. Весна, словно первая любовь, нежная и трепетная. Когда Чимин был рядом, когда смотрел на него, когда улыбался, под ребрами у Юнги расцветали розовые цветы и щекотали сердце, от чего оно билось чаще, кровь бежала быстрее, а скулы, его белоснежные скулы, окрашивались цветом этих цветов. Юнги хотелось, чтобы они проросли наружу прямо через кожу, чтобы покрыли его руки, плечи, грудь, чтобы каждый видел, что Пак Чимин волшебник, что смог взрастить эти нежные создания в этом окаменевшем теле. Юнги хотел расцвести, стать цветком и отдать себя в руки Чимина. Но цветы были хрупкие, требовали ласки и заботы. Они вяли и опадали, когда на них попадал яд вины, стыда, обиды и разочарования. Розовые лепестки тлели, превращались в пепел, что кровью разносился по телу и придавал ему цвет серый. Сейчас Юнги был серый. От кончиков волос до кончиков пальцев. Он был уверен, что, если обернется, увидит пепельные следы на асфальте.       Юнги прикинул, что он находился не так далеко от своего района. Можно было доехать на автобусе, но хотелось пройтись пешком. Он снова злился. Злился от того, что не мог справиться со своими эмоциями, не мог принять какое-то решение и следовать ему. В голове жужжали мысли и отвлекали от сути. Он запутался. И это злило. Он злился на себя. Как ему хотелось от себя отдохнуть.       Он достал наушники. Музыка позволяла ему отвлечься и погрузиться в мир образов, она меняла его ощущения. А ноги несли вперед и принесли к дому Чимина. Юнги так и не написал ему сообщение.       Глядя на окна его спальни, Юнги набрал номер. Через пару гудков самый мягкий голос ответил ему:       — Юнги?       — я у тебя во дворе. Ты дома?       В окне тут же показался Чимин и махнул рукой.       — заходи! Не стой на холоде.       Это даже лучше, чем музыка.              ***              Дни походили один на другой. Будильник, завтрак, уроки, обед, уроки, ужин, снова подготовка, подготовка, подготовка, сон, и так по кругу. Но в то же время каждый день был особенный.       Они с Чимином часто оставались вдвоем. Хосок пропадал на репетициях. Это именно та новость, из-за которой он чуть не взорвался в середине урока. Школьная театральная студия, где он играл, решила поставить рождественский спектакль силами выпускников, что-то вроде прощального подарка. Хосок претендовал на главную роль. Он из кожи вон лез, чтобы получить ее, но у него был конкурент, и режиссер пока не решил кого ему выбрать, дал каждому испытательный срок. Оказалось, что Чон Хосок готов глотку зубами рвать каждому, кто стоял у него на пути. Вся его энергия ушла на достижение поставленной цели. Он был сам на себя не похож, собранный и сосредоточенный. И Юнги это вполне устраивало. Ему нравился такой Хосок, от которого волнами исходила уверенность, граничащая с ослиным упрямством.       Юнги сказал ребятам, что мама уехала. Они не стали вдаваться в подробности, видя, что тема болезненная, и пустая квартира превратилась в обитель зубрежки. Везде валялись учебники, книги, тетради, тесты, журналы и методички. На шкафах, зеркалах, стенах и любых поверхностях висели стикеры с записанной от руки информацией. Круглый ровный почерк Чимина перемешался с резким и угловатым Юнги. Но со временем все стикеры заполнились почерком Чимина, Юнги понял, что так запоминал лучше.       Было бы глупо предполагать, что они смогут не отвлекаться друг на друга. Темы их разговоров постоянно сползали на что-то личное. Они говорили обо всем, начиная от любимых шоу и заканчивая представлениями о течении времени. Юнги всегда казалось, что он двигался по жизни прямо, из точки А в точку Б. Чимин же чувствовал, что время циклично. Дни недели повторялись, месяца повторялись, сезоны повторялись, менялись только люди, проходя через них раз за разом. Он тогда так увлекся своими размышлениями, что вскочил на ноги и сделал несколько кругов по комнате, а потом, раскинув руки, кружился вокруг себя с закрытыми глазами, приоткрыв губы… И Юнги заметил непостоянство времени, изменяемость скорости его движения, потому что секунды для него растянулись в часы. А потом, как в дурацком кино, время снова рвануло вперед, Чимин качнулся, рассмеялся и осел на пол, держа голову руками.       В моменты, когда Чимин рассказывал о том, что волновало его, что заставляло его живое воображение удивляться и ликовать, он напрочь забывал о границах личного пространства. Юнги замирал в эти моменты. Чимин был везде, близко, рядом, в воздухе, на коже, под кожей, в крови, в сердце. Он брал Юнги за руки, переплетал пальцы, касался колена, убирал волосы с лица и все это делал с кристальной искренностью. Чимин доверился. Просто взял свое сердце и с улыбкой положил Юнги на ладони.       Они не говорили о любви. Никаких признаний, никаких обещаний. Слова не всегда способны объяснить все, что нужно. В тот момент, в том мире, где они жили, в обители зубрежки, в окружении ярких бумажек, испещренных словами, которые нужно было запомнить, где все стало циклично, двое не нуждались в обозначении словом того, что распускалось между ними. Цветы. Цветы их весны.       Самые хрупкие цветы.       Юнги каждый день писал маме аккуратные сообщения, взвешивая каждое слово, описывал день, спрашивал, как у нее дела. Она читала, отвечала, что все в порядке, но ничего не рассказывала. Несколько раз писала, что задержится. Их сообщения были такими сухими, что першило в горле. Однажды Юнги не писал ей до позднего вечера, ждал, что она сделает это первой, но не дождался. Казалось, что она не просто уехала из города, а уходила из его жизни. Ему становилось страшно и очень больно от того, что на каждый его шаг к ней, она делала шаг от него. Она первая сделала то, что намеревался сделать он.       Чимин, как кот, чувствовал, когда болит. Он заваривал чай, включал любимую музыку или сериал, смешил и не успокаивался, пока Юнги не улыбался хотя бы слабой улыбкой. Он обнимал. Самое действенное обезболивающее, которое Юнги доводилось пробовать. Привыкание наступило мгновенно.       Папе он не писал несколько дней. Тот ждал, но потом позвонил сам. Юнги не взял трубку. Папа звонил снова и снова. В конце концов Чимин осторожно сказал, что поступать так жестоко, и он, как никто, должен это понимать.       Они с папой еще пару раз пообедали вместе, прогулялись в парке. С каждой встречей их разговоры были свободнее, они смеялись, папа хорошо понимал юмор Юнги. Они становились ближе, и Юнги нравилось это, он был счастлив, ровно до того момента, когда вспоминал короткие сообщения от мамы.       Прошло почти две недели, до экзамена было рукой подать, а она все не возвращалась.              ***              Юнги проснулся с чувством неизбежности бытия.       В школу надо было явиться к восьми утра. Неделю назад они получили распределение, оказалось, что Хосок должен сдавать экзамен отдельно от них. Потому было решено, что после экзамена независимо от того, кто в какое время закончит, они встретятся у Юнги дома, ключ он оставит в условленном месте.       Надо было позавтракать, хоть кусок в горло не лез. Накануне они втроем сходили вместе в магазин и купили себе одинаковые завтраки в знак поддержки. В чате Хосок уже скинул селку с вдохновляющими фразами, а Чимин отправил селку с дедушкой, который показывал палец вверх. Юнги написал, что проснулся. Но потом добавил пожелание удачи.       В прошлом году мама проводила его до школы, поцеловала в щеку и стояла, пока он не скрылся за воротами. Она говорила, чтобы он не волновался, что все получится и он справится, только глаза у нее были грустными, и Юнги казалось, что она постоянно оглядывалась на других детей и их родителей.       Вчера вечером в конце их обычных сообщений, мама пожелала хорошо сдать экзамен. Юнги написал спасибо.       Телефон Юнги оставил дома, все равно его пришлось бы сдать, и пошел на место встречи с Чимином. Тот уже топтался под деревом. Невысокая хрупкая фигура, плечи подняты, взгляд рассеянный, губа закушена.       — привет.       — привет. Пирсинг в губе хочешь?       — что? — Чимин слегка заикался.       — губу харе кусать.       Чимин нервно хихикнул, и они пошли дальше. У школьных ворот толпились ребята с младших курсов с плакатами, улыбались, кричали приветственные слова и напутствия. Забавная традиция. Юнги увидел знакомые лица, а те, заметив форму, закричали еще громче. Чимин застенчиво махнул рукой.       А вот за воротами было уже тихо. Чимин достал из рюкзака контейнер и протянул Юнги.       — обед, — пояснил он, — ты же ничего не взял, скорее всего.       — спасибо. Думаешь, мы не встретимся в столовой?       — вдруг нет, не хочу, чтобы ты остался голодным.       — спасибо. Извини, я ничего не приготовил для тебя…       — приготовишь в следующий раз! — Чимин сразу понял, что ляпнул и скривился. — Я не имею в виду, что мы пойдем сдавать экзамен снова! Я хотел сказать… Черт, какой я дурак… — Он застонал и закрыл лицо руками.       — выдыхай, — Юнги улыбнулся, быстро обнял мальчишку и шепнул на ухо, — удачи на экзамене!       — и тебе, — скулы Чимина чуть-чуть порозовели. — Давай постараемся!       — давай.       Они вошли в здание. А дальше все как в тумане. Документы, классы, бланки, правила, тесты, звонки. На обеде Юнги увидел Чимина мельком, они разминулись. Потом опять классы, бланки, правила, тесты, звонки.       Юнги старался изо всех сил. Вместе с заученными знаниями в голову иногда врывались картинки, как они с Чимином учили тот или иной факт, правило или формулу. К концу дня было ощущение, что он уже ничего не соображает, мысли ползли как улитки, а живот урчал подбитым китом.       Закончив последний тест раньше срока, он сдал свои бланки и вышел вон под неодобрительные взгляды учителей. На улице смеркалось, зажглись желтые фонари, было прохладно. Поплотнее завязав шарф, Юнги вышел со школьного двора. У ворот толпились взволнованные родители, ожидающие своих детей. Обойдя их всех, Юнги пошел в сторону дома, как они и договорились вчера.       По пути он зашел в магазин и накупил еды для праздничного стола — пирожные, чипсы, конфеты, мармеладных мишек и червяков, газировку, клубничное молоко, лапшу разных видов и еще всякой всячины, которую едой можно было назвать с натяжкой, но которая была им сегодня необходима.       В квартире пусто, он пришел первым. Надел домашние треники и огромную футбу, притащил журнальный столик из гостиной в свою спальню и достал углеводных монстров из пакета. Заварил себе лапшу, потому что терпеть уже не было сил.       Минут через сорок ввалился Хосок. Всклокоченный, с запавшими глазами, но счастливый. Форменный пиджак был брошен на кушетку у двери, галстук отправился за ним, а из рюкзака были извлечены три банки пива.       — нам надо, — сказал как отрезал.       — где взял?       — там больше нет. Мне лапшу сделаешь? Я сейчас сдохну от голода.       Юнги принес ему дымящуюся тарелку, когда тот дожевывал горсть мармеладных мишек, закусывая их чипсами.       — ничего вкуснее в жизни не ел! — Простонал он, проглатывая лапшу.       — жевать не забывай.       Хосок покивал и с набитым ртом начал рассказывать какие у него были вопросы, что он вспомнил, а что забыл, в чем был уверен, а в чем сомневался, каких знакомых встретил на экзамене. Чимина все не было. Юнги стал искать свой телефон. На экране было уведомление о сообщении, папа прислал утром пожелание хорошего экзамена. Юнги набрал в ответ, что он сдал, все в порядке и уже дома. В дверь тихонько постучали.       — заходи, — на пороге стоял Чимин.       — извини, я забежал домой, чтобы дедушка не волновался, — на нем была обычная одежда, не форма. — Как ты? Хосок уже пришел?       — да, в спальне, иди. Лапшу будешь?       — не откажусь!       Они сидели на полу, ели бесполезную еду и делились впечатлениями. Хосок раздал каждому по пиву, произнес тост — «за высокие баллы» — и они выпили. Юнги включил ночник, было уютно, тепло и спокойно. Экзамен они сдали, а о результатах начнут волноваться завтра. Сегодня передышка.       Чимин клевал носом. Он прислонился к кровати, а вскоре и вовсе забрался на нее, свернувшись калачиком. Некоторое время он еще пытался лежать с открытыми глазами и слушать разговор, но его хватило ненадолго. Хосок выпил свое пиво, допил за Чимином, который сделал пару глотков и потянулся уже к банке Юнги, но получил по рукам.       — тебе еще домой, пьянь малолетняя.       — протрезвею на холоде, — Хосок уже был красный как рак.       — а потом разморит, когда в тепло зайдешь. На, воды лучше попей.       — откуда ты все это знаешь! — Заворчал Чон и начал жадно пить воду.       — тебе лучше не знать.       Они посидели еще немного. Хосок рассказал о репетициях. Режиссер говорил, что никак не может определиться кого взять на главную роль, но кажется, он просто пытался повысить градус напряжения на сцене. И даже зная об этом, Хосок не отказывался от борьбы. Юнги удивлялся и восхищался, потому что сам бы уже послал этого режиссера в пекло и устроил свой спектакль с блекджеком и шлюхами, как говорится.       Часам к десяти вечера у госпожи Чон лопнуло терпение, и она начала обрывать телефон Хосока, а потом и Юнги. И когда ее сыну удалось сфокусироваться и прочитать гневные сообщения, он мгновенно собрался и умчался домой. Юнги только успел всучить ему пакет с мусором и еще одну бутылку воды.       Он вернулся в спальню. Чимин лежал, отвернувшись лицом к стене и обняв себя за плечи.       — Чимин, ты останешься? Ты предупредил дедушку?       — я сказал, что пошел к тебе, — он пробормотал это не открывая глаз, Юнги сомневался, что он вообще проснулся.       Он и сам чувствовал, как сильно устал за этот день, да и за все предыдущие. Юнги осторожно отнес столик в гостиную, вернулся и выключил ночник. Комната погрузилась во мрак, только из окна проникал слабый свет и падал на кровать. Они уже ночевали вместе, но никогда еще Чимин не оставался у него дома.       — Чимин, — Юнги снова позвал его, — Чимини.       На ласковое обращение мальчишка откликнулся, сел на кровати, но глаза так и не открыл.       — сними кофту и ложись под одеяло, а не на него.       Он завозился, потянул вверх худи и вместе с ней вверх поползла футболка, открывая впалый живот и тазовые косточки. После короткой борьбы кофта была отброшена, футболка поправлена и одеяло натянуто до самой взлохмаченной макушки.       Наблюдать за этим было забавно, но одновременно волнительно. Такой мягкий, открытый, доверчивый и рядом, здесь, только протяни руку. И Юнги протянул, поднял край одеяла и лег рядом. Чимин зашевелился и спиной прижался к нему, вздохнул и затих. Оказалось, что кровать была очень узкой.       Сон пропал. Юнги смотрел на мягкие локоны перед собой, слушал тихое мерное дыхание. Он подался чуть вперед осторожно и медленно и втянул воздух. Мин Юнги, ты что, нюхаешь его?! Да. Чимин пах сладко и нежно. В нем что, все идеально?! Да.       Время остановилось. Чимин оказался прав, когда рассуждал о том, что оно не постоянно в своем течении. Прошло пару десятилетий пока Юнги решился одной рукой обнять Чимина за талию. И почти сразу почувствовал, как его пальцы переплелись с пальчиками Чимина. Он тихонько вздохнул и придвинулся еще ближе. Юнги чувствовал тепло его тела. Чимин был везде. Его запах, его дыхание, его тело, его тепло. Юнги закрыл глаза и погрузился в эти ощущения, позволил им захлестнуть себя. Внизу живота завязался узел и потянул еще глубже.       Юнги испугался, распахнул глаза и попытался отодвинуться, чтобы Чимин не почувствовал… Но пальчики держали крепко. Юнги глубоко дышал и смотрел на острые лопатки проступающие через тонкую ткань футболки. И чем дольше он смотрел, тем яснее видел крылья, белые и сверкающие. И если он не прикоснется к ним прямо сейчас, то умрет. А если прикоснется, то тоже умрет. Так зачем сомневаться? Он прижался губами к острому выступу лопатки и почувствовал, как Чимин вздрогнул, и дыхание его сбилось.       — Юнги…       Он услышал свое имя впервые, никто так его не называл. Голова закружилась, и он сомкнул зубы, прикусывая косточку и выбивая из Чимина стон. Мин Юнги, ты потерял рассудок?! Да. Он разжал челюсть и зацеловал это место короткими поцелуями.       — прости…       Шепот был оглушителен.       — Юнги?..       — что, птаха?       Чимин замер, а потом Юнги услышал тихий нежный смех.       — почему ты так назвал меня?       — у тебя крылья.       — у меня нет крыльев.       — а что же я сейчас целовал?       Юнги снова услышал смех, самый прекрасный в мире — земном и надземном.       — ты целовал.       — да. Чимин, можно…       — можно.       Он не дослушал и повернулся лицом. Даже в сумраке комнаты Юнги видел блеск его глаз и румянец скул. Прошло еще пару десятилетий пока он любовался всем этим.       «Можно». Чимин разрешил не зная, что именно. А потом опустил глаза.       — у тебя уже было?.. — Он замялся.       — пару раз, с девчонками.       Чимин закусил свою пухлую губу и снова заглянул в глаза или в самую душу.       — меня еще никто не целовал. Никто не хотел. А ты?..       — хочу.       Юнги медленно протянул руку и пальцем надавил на нижнюю губу Чимина, освобождая от плена. Провел по щеке, поднялся выше и коснулся кончика брови, увел за ухо и обвел его по раковине, порезался о линию подбородка. Чимин задержал дыхание.       — дыши.       И прикоснулся своими губами к губам Чимина.       Юнги читал, слышал в кино, что первый поцелуй заставляет сердце биться в бешенном темпе, выпрыгивать из груди, ломая ребра. Его же сердце замедлилось, оно билось ровно, как никогда прежде, и каждым своим ударом оповещало о том, что он наконец-то сделал в своей жизни первый правильный выбор.       Чимин разомкнул губы и сладко застонал. И губы его были сладкими. Юнги упивался ими, пил как самую свежую воду самого чистого источника.       Чимин ласково прижался еще ближе и стало жарко, кровь закипела в жилах и энергия, какой прежде Юнги не знал, заструилась в нем. В тот момент, растянувшийся на парочку столетий, он чувствовал, что сможет все, справится с чем угодно. И каждый свой вздох посвятит тому, кого держит сейчас в своих руках.       Юнги разорвал поцелуй и зарылся носом в шею Чимина.       — спасибо.       — за что, Юнги?       — я не знаю, — он поднял голову, — просто чувствую.       — спасибо, — Чимин улыбнулся, — я тоже это чувствую.       Их тысячелетия переплелись.