Власть

В черных волосах Росио мерцали пушистые снежинки. Обычно Лионель не обращал внимания на подобную возвышенную ерунду, предпочитая замечать земное и важное, но серебристый блеск завораживал, и он смотрел, не отрываясь. У снежинок недолгий век: в таверне, где они решили скоротать свободный для них обоих вечер, было жарко натоплено. Шубы пришлось немедленно скинуть; Лионель так и не сменил форму фульгата (пусть знают, с кем имеют дело), а вот Росио был одет по-простому, в штаны и рубашку навыпуск. И как только не замерз! Совсем скоро снежинки в волосах исчезнут окончательно, и вместе с ними пропадет повод пристально разглядывать Росио. Снаружи крупными хлопьями валил снег, за обложившими ночное небо тучами тускло блестели звезды. Никогда в своей жизни Лионель не видел таких белых просторов и высоких гор, как в Торке, и нигде не мерз так отчаянно сильно. Но он не жалел, что сбежал сюда от дяди и столичной паркетной скуки. Однажды, Лионель знал, наступит время и для дворцовых интриг, но сейчас ему хотелось немного повоевать и побезумствовать. Неприятное, неизменно зудящее на подкорке предчувствие шептало: срок свободы, отмеренный Лионелю судьбой, будет краток. Помимо войны и безумств, Лионелю хотелось к Росио. До Торки они не то чтобы часто виделись и вряд ли могли считаться близкими друзьями — сказывалась разница в возрасте, эти нелепые четыре года, разделяющие их. Однако каждый раз, когда они гостили друг у друга или же встречались в столице, Лионель не мог избавиться от неясного чувства. Оно возникало в груди, стоило только посмотреть на Росио; оно было колючим и хрупким, оно мешало дышать и отвести взгляд тоже мешало. Кажется, о чем-то подобном писал Веннен, называя любовью. Обычно, впрочем, любовью называлось и восторженное обожание, и желание умереть во имя прекрасных глаз, и прочий словесный мусор. Лионель не хотел умирать ради Росио. Он хотел быть ближе, хотел прикасаться, хотел разговаривать о важном и о глупом, хотел слушать его серебристый смех. Было ли это любовью? Лионель не знал. Плотские порывы были просты и понятны, и Росио, пожалуй, смутно возбуждал и их. Все же он был очень красив, именно такой изящной и вместе с тем яркой красотой. Именно такую Лионель искал в дамах, с которыми проводил ночи. Но другое, щекочущее в груди, не было плотским. Все же было куда проще в те далекие три дня детства, когда Росио раздражал Лионеля, и только. Одно можно было сказать точно: здесь, в Торке, они наконец сдружились по-настоящему. У полковника Алвы всегда было множество дел, да и у теньента Савиньяка забот хватало, но виделись они куда чаще, порой и каждый день — в ставке фок Варзова, в кабаках, иногда даже на узких мощеных улочках. К слову о кабаках: Росио неизменно выбирал заведения, в которые человек его положения не сунулся бы. Лионелю не то чтобы нравилось веселиться в компании простонародья, он переступал порог таких мест исключительно ради Росио, в чем отдавал себе полный и бесстрастный отчет. Его друг любил пить крепкую дрянь, заигрывать с подавальщицами и танцевать до упаду, и Лионель поневоле заражался чужим весельем и ни в чем не отставал от своего спутника. Вот и сегодня Росио притащил их в таверну, где проводили время крайне небогатые горожане. Лионель не исключал, что дело было в фигуристой светловолосой подавальщице, с которой Росио давно и пока не слишком успешно флиртовал — строгие северные девицы не спешили падать в пылкие офицерские объятия. Ханна — так, кажется, ее звали. Лионель не понимал, отчего запомнил ненужное имя. Когда они вошли, веселье уже было в самом разгаре: играла музыка, народ отплясывал так, что стены тряслись, пахло дешевой сшибающий с ног выпивкой. Приближался Зимний Излом, и люди понемногу начинали праздновать. Предвкушение чего-то светлого отражалось даже на самых испитых лицах. Лионель же подумал, что и в далеком детстве не умел радоваться Излому и прочим праздникам. А вот Росио умел, причем до сих пор, и этим тоже завораживал. — Я принесу нам выпить, — звонко пообещал он и растворился в толпе. Снежинки в его волосах совсем растаяли. Лионель терпеливо ждал, прислонившись к стене — мест за столами уже не было. Странное выходило дело: он честно служил, иногда нарушал правила и получал выволочки, иногда немного увлекался умеренно недоступными женщинами, иногда ввязывался в дуэли — и все равно неизменно чувствовал себя не участником, а бесконечным наблюдателем в потоке жизни. Совсем как сейчас, стоя у стены и глядя на веселящийся сброд. Чего-то не хватало, чтобы ощутить себя частью большого мира, чтобы переступить через разобщенность. Возможно, причина этой странности состояла в том, что Лионелю на роду написано наблюдать со стороны, не быть частью, но управлять? Мысль показалась приятной. — Держи, — Росио впихнул в его руки кружку пива. Как и всегда, появлялся и исчезал он по-кошачьи бесшумно. — Пей скорее и давай танцевать. Лионель вскользь заметил, что его друг, похоже, успел выпить до того, как они пришли в кабак. В зимней уличной темноте пьяный блеск в глазах, легкую рассредоточенность движений и яркий румянец было не разглядеть. И зачем, интересно, какое такое горе заливал?.. Лионель не любил много пить и еще более не мог терпеть ту беззащитность, что влекла за собой потеря самоконтроля. Пиво было противным на вкус и слишком горьким — и что только бергеры находили в этом пойле! В голову оно било достаточно сильно, и Лионель едва ли ополовинил свою кружку. Ему предстояло тащить домой Росио, если тот продолжит в прежнем духе. А он продолжит, он неизменно продолжал. Музыка, простая, громкая, по-кабацки нестройная, звенела в ушах. — Пора танцевать, — повторил Росио и повел Лионеля за собой. — Давай, поставь куда-нибудь стакан. Он мог бы отказаться, мог бы остаться у стены и цедить мерзкое пиво, но оставлять Росио в разгоряченной толпе… Нет, с ним ничего бы не случилось, он как никто умел за себя постоять, даже будучи мертвецки пьяным. Лионелю просто хотелось быть рядом и следить, а если потребуется — прийти на помощь. Надо сказать, танцевал Росио прекрасно. Не только руками и ногами, не только всем телом, но словно бы чем-то внутренним, чутким, неописуемым. Сердцем, вот как это называлось. — В Кэналлоа так все танцуют, — ответил однажды Росио на сдержанный комплимент. — Тебе с Милле нужно приехать к нам осенью на праздник урожая, тогда и увидишь. Лионель не приехал, хотя мог. Пожалуй, ему нравилось думать, что только Росио умел танцевать так невыразимо чувственно. Росио тем временем вскинул руки, звонко хлопнул в ладоши, расправил изящные плечи и пустился в пляс, сапогами отбивая ритм немудреной музыки. Вокруг него немедленно образовалось пустое пространство. Так всегда случалось, на Росио любовались, но только Лионеля он выдергивал из толпы в круг, заставляя кружиться с собой, а потом милосердно отпуская. Безусловно, Лионель умел танцевать модные при дворе танцы, но вот это простое и дикое оставалось для него чуждым и недостижимым. Почти не запыхавшись, Рокэ ловко запрыгнул на стол, неумолимо сбив пару кружек. Однако это никого не смутило. Каждый шаг Росио, каждый взмах руки, каждое движение плеча завораживало. Музыка играла все быстрее и надрывнее, многие хлопали в такт, и на последнем аккорде Росио изящно спрыгнул со стола, сделав кувырок через голову. Кто-то в толпе ахнул. Росио встряхнул кудрями и шутовски поклонился, купаясь во всеобщих восторгах. Лионель, однако, почувствовал его усталость как свою и оттого подошел ближе, поддержал за плечо. Подобное уже бывало и прежде, но раньше Росио никогда не приваливался к нему так доверчиво, почти позволяя себя обнимать. — Мне так плохо, Ли, — шепнул он, коснувшись губами уха. — Плохо? — повторил Лионель, внутренне холодея. — Пойдем, найдем нам место. После такого танца тебе точно его уступят. Усадив Росио на лавку в темном углу, Лионель опустился рядом. Их колени соприкоснулись, и хотелось соврать себе, что это обыкновенная случайность. — Мне не сейчас плохо, — Росио мотнул головой. — Ты не понимаешь. Мне просто плохо… Мне тесно здесь, в Торке. И вообще везде. Надо было сбежать, пока у меня был корабль, как думаешь? Ли знал историю с угнанной «Каммористой» по отцовским рассказам. Тот бранил Росио за легкомысленность и нелепую выходку, но беззлобно, почти нежно. Лионель же чувствовал смутную обиду: сбежать навстречу приключениям решили без него и без Милле! Как будто желая отомстить за те прежние запальчивые мысли, Лионель небрежно опустил ладонь Росио на колено. Он ожидал, что ее решительно стряхнут, однако случилось нечто другое: Росио вдруг замер, словно каменное изваяние. Вернее, словно хрупкая фарфоровая статуэтка. Замер — и медленно выдохнул через нос. На них не смотрели, о них забыли, и Лионель, шалея от собственной храбрости, переместил руку на внутреннюю сторону бедра, недостаточно высоко, чтобы сделать жест откровенно непристойным. Росио вздрогнул, и впервые в жизни Лионель ощутил в своих руках власть. Пусть не всеобъемлющую, пусть лишь над одним человеком — но над каким! Росио был особенным. Это новое чувство понравилось Лионелю. Однако уже через миг Росио резко поднялся на ноги, и власть мгновенно ускользнула из рук. Против воли Лионель ощутил разочарование. — Думаю, нам следует навестить дам, — с преувеличенной горячностью бросил Росио. — Вечер становится скучным. Я, конечно, рассчитывал на милость чудесной Ханны, но именно сегодня ее нет. Не повезло! У Лионеля были свои представления о везении Росио, однако против посещения дам он ничего не имел. Близость горячего тела сыграла коварную шутку: Лионель чувствовал возбуждение, пока что слабое. А может, это мимолетная власть над Росио вскружила ему голову.

***

На огромной кровати из темного дерева Росио казался совсем хрупким. Выглядел он откровенно паршиво: бледное осунувшееся лицо, острые ключицы в вырезе несвежей рубашки, спутанные волосы, полузакрытые глаза, широкая повязка на правом запястье. След крови, почему-то не стертый, алым пятном расцвечивал впалую щеку. При появлении Лионеля лекарь поднялся на ноги и почтительно склонился. — Как наш пострадавший? — Все в порядке, Ваше Величество. Он потерял не слишком много крови. Я дал ему укрепляющие составы, однако снотворное давать не стал. На случай, если вы… — Благодарю вас, — перебил Лионель. Услышанный отчет вполне его устроил. — А теперь прошу оставить нас. Он обвел взглядом притихшую охрану, посмотрел на лекаря и улыбнулся. Присутствующие поспешили удалиться, как будто спасаясь от Закатной твари. Лионель ухмыльнулся: Росио всегда говорил, что улыбка у него выходит куда более пугающей, чем гримаса недовольства. Стоило им остаться наедине, как Росио распахнул глаза. Их синева, отрицая силу привычки, по-прежнему завораживала. Чтобы не думать об этом, Лионель представил, как Росио пытался перегрызть вены на своем хрупком запястье. Наверняка сцена вышла нелепейшая и вместе с тем уродливая, страшная, мерзкая. Бедный Милле, увидеть такое врагу не пожелаешь. Лионель вообразил неаккуратно измазанный в крови тонкий рот и признался себе, что не стал бы спешить со спасением, как Милле. Он бы позволил Росио ранить себя, а сам понаблюдал бы — до безопасных пределов, разумеется. Все-таки они были ужасными людьми, он и Росио. — О, Ваше Величество, — голос был хриплым и в то же время привычно ехидным. — Чем обязан счастьем видеть вас в своих скромных чертогах? — Вы знаете чем, герцог, — в тон ему ответил Лионель. Росио посмотрел на него исподлобья и хмыкнул. — Как же чудовищно все изменилось между нами, Ли, — он покачал головой. — Теперь мне нужно перегрызть себе вены, чтобы ты почтил своим визитом мою спальню. — Это неправда, — мягко возразил Лионель. — Это неправда, и ты прекрасно знаешь это. Ты отказывался отвечать на мои вопросы, и я решил дать тебе время подумать в одиночестве. Он опустился на край постели, нарочно не придвигаясь ближе, чтобы не коснуться Росио. Не следовало добавлять ненужную интимность, хоть этого и хотелось. Всегда хотелось, иногда — до исступления. — С чего ты решил, будто я теперь начну отвечать на твои глупые вопросы? — протянул Росио, прищурившись. — С того, что ты вряд ли хочешь отправиться в застенки Багерлее, — сухо ответил Лионель. — Это с тобой и случится, если ты не одумаешься и не начнешь вести себя подобающе. Ты не оправдал моего доверия, и поэтому придется держать тебя на цепи, словно бешеного пса. Пожалуй, сейчас он был именно таким, каким его называли за глаза — безжалостным. Однако иного выбора не было: Лионель должен был понять, что именно Росио попытался учудить в Надоре и как далеко зашел. От этого зависело… пожалуй, и все их будущее. — Что тебя интересует? — с некоторой брезгливостью спросил Рокэ. — Ты ведь и так все знаешь, а что не знаешь, о том догадываешься. Возможно, мы лучше перейдем к той части истории, где ты казнишь меня без суда? — О, ты меня переоцениваешь, — Лионель ухмыльнулся. — И по части судов тоже. Что до знаний… К примеру, я понятия не имею, зачем ты устроил эту безвкусную кровавую мистерию. Неужели всерьез хотел себя убить? Росио ничего не ответил. Он посмотрел на перевязанное запястье, будто видя впервые, и проговорил едва слышно: — Знаешь, в последнее время я перестал верить в свое якобы особое предназначение. Может, ты забрал его себе? Лионель вспомнил про черную тень, что мелькнула в спальне на самой границе видимости. Это не было чем-то новым: им с Росио часто мерещилось подобное. Однако сегодняшнее видение, на первый взгляд обыкновенное, чем-то тревожило. Дело было не в тени, нет. И не в некстати всколыхнувшихся гардинах… Но разгадать все загадки сразу было невозможно. Следовало начать с первой, самой простой. — Зачем ты пытался убить себя, Росио? — спросил Лионель. — Хотя бы на этот вопрос ты можешь мне ответить? В память о наших с тобой старых добрых временах. — В память о старых добрых временах, — повторил Росио и поджал губы. — Что ж, в память об этих самых временах могу сказать тебе, что вовсе не хотел покончить с собой. Мне просто требовалось немного моей крови. Лионель предвидел такой ответ и заранее ненавидел его. Лучше бы Росио пытался умереть, а не разрушить все созданное. — Это то, о чем я думаю? Росио рассмеялся, тихо и безумно. — Ты же все знаешь, Ли. Ты держишь меня здесь, врешь всем, что допрашиваешь меня, а на самом деле все знаешь. Смех оборвался так же резко, как и начался. — Потребовалась моя кровь, чтобы вернуть Ричарда Окделла, — произнес Росио. — Где бы он ни был.