Can't stop and won't stop Feeding the fever, oh why Oh, why do I feel half alive?¹
Поездка до комнаты, которую он заблаговременно подготовил к сегодняшней экзекуции, по большей части проходит в молчании. Это немного неожиданно — Сяо Чжань был уверен, что наглого парня будет не заткнуть, да и тот вроде как раньше сам предлагал поболтать. Царящее молчание нельзя назвать неловким, но и на комфортное оно тоже не тянет — скорее передаёт тягостное и томительное ожидание, заполняющее салон автомобиля и обволакивающее тело. Может быть, незнакомец тоже чувствует и тоже наслаждается этой волнительной тишиной, состоящей из мучительного предвкушения, и потому не включает ни музыку, ни радио. Любой звук сейчас кажется лишним, способным нарушить красноречивое в своей молчаливости возбуждение обоих, хотя и разного толка. Сяо Чжань ждёт, когда сможет приступить к делу, размышляя о том, что сегодня он не будет спешить. В этом нет необходимости, ему хорошо уже сейчас — когда он, ещё в клубе разбуженный от подступавшей летаргии, просто сидит рядом со своим странным попутчиком. О чём думает последний, можно только предполагать; Сяо Чжань, скосив глаза, бросает оценивающий взгляд на водителя — тот салатовой кистью уверенно держит руль, выставив локоть левой руки в полностью опущенное окно. Из-за обдувающего кожу по-летнему тёплого ветра кожа остывает прямо на глазах у Сяо Чжаня, приобретая лёгкий аквамариновый оттенок. Эта расслабленная поза, возможно, и могла бы кого-то обмануть, но только не Сяо Чжаня — он всё ещё чувствует ускоренный бег жизни в чужих венах. — Я собираюсь тебя порезать, — сообщает он ровным голосом о своих намерениях, словно о каком-то абсолютно заурядном факте, не справившись с зудящей, впервые в жизни ищущей выхода правдой внутри себя. Случается это, когда ему кажется, что они подъезжают к знакомому району. Сяо Чжань прислушивается к запаху в салоне, пытаясь распознать признаки страха и ужаса, но не обнаруживает ничего, всё больше убеждаясь в том, что экземпляр ему попался крайне необычный и, как он решил ранее, в самом деле отбитый. — Это любопытно. Я потом смогу уйти на своих двоих? Или хотя бы уползти? Мне послезавтра на работу, так-то. Мы же обговорим стоп-слово? Или как это обычно происходит? — Стоп-слово я могу не услышать, — это худший из раскладов, но Сяо Чжань решает, что лучше о таком предупредить, — поэтому обговаривать его не имеет смысла. По окончании я выведу тебя на улицу и вызову скорую. Но не могу обещать, что ты не потеряешь к этому времени слишком много крови. — Ну, зато честно, — хмыкают слева от него. На пару минут воцаряется прежняя тишина, и Сяо Чжань с удивлением подмечает, что в воздухе всё ещё витает предвкушение — не только с его стороны. — Знаешь, не уверен, что «потерять» — правильное слово в этом контексте. Если я правильно понял, то у тебя какие-то сложные отношения с кровью, а не с порезами как таковыми. Я прав? — Можно сказать и так. — Тогда, я думаю, лучше будет сказать «пожертвовать»? Или «сдать»? Ну, знаешь, типа как донор. — Я не шутил. — Я тоже. О каких объёмах идёт речь? — Всегда по-разному, — честно отвечает Сяо Чжань, и думает о том, что он впервые обсуждает происходящее с кем-то, находящемся в полном сознании. И этот кто-то — даже не его собственное отражение в зеркале. Внезапно проснувшаяся тяга к откровенности пугает, но проговаривание вслух того, что обычно случается далее, заставляет чувствовать себя свободным и предоставляет некую свободу выбора сидящему слева. Остаток дороги они проводят в тишине; Сяо Чжань уверен, что его попутчик так же, как и он сам, обдумывает сказанное. Машину они паркуют недалеко и, по-прежнему не прибегая к помощи слов, следуют до подъезда непрезентабельной многоэтажки-муравейника. Сяо Чжань идёт немного впереди, не оглядываясь, отчего-то пребывая в полнейшей уверенности, что никто не собирается от него сбегать. Несмотря на поздний час, воздух вокруг дома всё ещё несёт в себе отпечаток вечерней трапезы, наполненный ароматом специй и жаренной на дешёвом масле говядины; Сяо Чжань представляет себе, как некоторые окна тускло светятся — уродливое сияние обычных жёлтых ламп; слышны разговоры и даже какие-то тёплые семейные перебранки. В подъезде грязновато, а в лифте на последнем издыхании совсем тускло горит LED-ная лампа, слишком не к месту смотрящаяся в этом застывшем в середине двадцатого века доме. Всё это Сяо Чжань заметил, когда днём приехал проверить оставленные хозяевами ключи и подготовить помещение. — Выбор жилья у тебя тоже специфический, производит впечатление и настраивает на нужный лад, — нарушает молчание незнакомец, когда Сяо Чжань останавливается у нужной двери и хлопает себя по карманам кожанки. Следующие полминуты он пытается попасть ключом в замочную скважину, прощупывая пальцами замок, и немного удивляется, что ему никто не предлагает помощь, хотя незнакомец явно помнит о некоторой его особенности: — Снимешь очки? — Нет, — даже секунды не думая, отвечает Сяо Чжань. Он не собирается расставаться с очками как минимум до того момента, пока всё не придёт в норму, но вопрос, будет ли к этому часу его сегодняшний гость в сознании, весьма актуален. — У тебя что-то с глазами, — утверждают справа без тени сомнения, когда Сяо Чжань наконец справляется с дверью и заходит сначала сам. — Что бы там ни было, я что, по-твоему, нежное создание? Вопрос повисает в воздухе; нащупав выключатели, Сяо Чжань зажигает свет. Не прилагая особенных усилий, он сразу чует, как нарастает волнение, и, приподняв бровь, оборачивается к незнакомцу: — Струсил? — Надо сказать, ты держишь планку, — слышит он в ответ. — Рекомендую подумать ещё раз. Возможно, я не такой славный парень, как ты. — Ты, как минимум, очень честный парень, — реагирует гость и делает шаг вперёд, но Сяо Чжань впервые слышит нотки неуверенности в чужом голосе. Не давая никаких поблажек, он закрывает дверь за своим гостем, беззаботно повернувшись к нему спиной. Чужое волнение становится практически осязаемым. — Вэй Ичэнь, кстати, — справившись с замками, схоронив ключ в кармане брюк и оказавшись вновь лицом к уже не незнакомцу, Сяо Чжань натыкается на протянутую руку, которую замечает только после того, как она упирается ему в живот. — Подумал, что, если ты будешь знать моё имя, это сделает обстановку немного более личной, и ты вызовешь мне скорую так, чтобы она успела меня спасти. Ну, знаешь, как там сейчас по-модному говорят, эмпатия, социальная ответственность, все дела. Или ты психопат? Рука неприкаянно висит в воздухе пару секунд, пока Сяо Чжань хмурит брови, всем своим видом выражая скепсис: — Не думаю, что это так работает. — Понятно, ладно, что ж. Мне, если что, тоже приятно познакомиться, — гость потирает руки. — Так какой, говоришь, у нас план? Сяо Чжань решает не церемониться: — Раздевайся. Полностью. Душ справа. Лучше всего — контрастный, — он для наглядности машет рукой в сторону ванной, которая, в отличие от остальных помещений, единственная не застлана толстой плёнкой чёрного цвета, не пропускающей свет. После того как Вэй Ичэнь — вроде как — внял распоряжению, он безропотно скрывается за дверью в ванной. Оставшись наедине с самим собой и собственными демонами, Сяо Чжань не спеша снимает обувь, прячет её под плёнку около входной двери, а затем шлёпает босыми ногами в маленькую кухню в поисках приготовленного на столе пакета для строительного мусора. Вернувшись с пакетом в руках в прихожую, он снимает очки, а потом по-прежнему неторопливо — то ли потому что двигаться быстрее он в целом не может, то ли потому что ему бесконечно нравится всё происходящее — раздевается ровно так же, как предложил своему гостю, и складывает одежду и личные вещи в пакет, оставляя последний после всей процедуры у входной двери. Не то чтобы он каждый раз устраивал кровавую бойню, но всякое может случиться, а с учётом того, как его ведёт от сегодняшнего спутника, он не исключает, что всё может пойти не совсем по сценарию. С другой стороны, по той же причине — тому, как действует чужое тепло на его сердце и косточку, — он очень надеется, что все эти предосторожности лишние. Вернув на нос тёмные очки и прошлёпав по полиэтилену в гостиную, он проверяет на ощупь местоположение и содержимое аптечки, после чего ставит её в самый угол. Далее находит взглядом очертания радиаторов, пульта от кондиционера и убеждается по характерному теплу, что все устройства воткнуты в сеть и ждут своего часа. Выключив свет в прихожей — от горящей где-то над головой лампы ему ни холодно, ни жарко, — Сяо Чжань отправляется на кухню и обстоятельно моет руки с мылом, переставая множить в голове различные варианты потенциального развития событий и прокручивая то, что успело случиться за вечер. А самым интересным в нём было, безусловно, внезапно снизошедшее прозрение посреди танцпола. Такого ещё не случалось ни разу — обычно это происходило ближе к утру, после того как подвеска достаточно напитается чужой кровью, которую ещё и приходилось периодически обновлять по мере того, как она остывала. И именно ввиду того, сколько времени и усилий это занимало раньше, Сяо Чжань поначалу поспешно решил, что всё дело в каком-то сбое. В конце концов сегодня весь вечер был из ряда вон выходящим. Да и вообще, посчитать, что для получения подобного эффекта ему достаточно было обняться с назойливым пацаном, это же, мягко говоря, абсурдно. Он даже думал, что в клубе просто показалось, и не скидывал со счетов максимально тупой вариант, что ему подсыпали что-то в коктейль — он бы всё равно не смог этого заметить. А там уж с его-то воспалённым сознанием заглючить можно на широкую ногу. Но несколькими минутами ранее, когда он раздевался и нащупал лишнюю продолговатую «петельку» на рубашке и чуть менее отчётливый след на водолазке, Сяо Чжань убедился, что те ощущения вовсе не были плодом его воображения. Всё было более чем реально. И сейчас, когда от собственных мыслей его больше не отвлекает шум воды в душе, сменившийся на приглушённое копошение, он пытается воссоздать в своей голове действия, которые привели к почти истлевшей ткани под кулоном. А потом задаётся вопросом — ощутил ли Вэй Ичэнь то, как нагрелась косточка? Может, именно это он и имел в виду, когда сказал, что тоже почувствовал? В свою очередь, Сяо Чжань не помнит, чтобы подвеска хоть раз вела себя подобным образом.❅
I see in a different light The object of my desire²
Томясь в ожидании — в ванной же не было окна, верно? да и сигать с четырнадцатого этажа как-то не очень классно — Сяо Чжань так и зависает на кухне, прислонившись поясницей к столешнице. В голове появляется одна единственная гипотеза, заключающаяся в том, что любой контакт подвески с телом — даже не кровью! — его сегодняшнего гостя превосходит эффект всех его предыдущих изысканий. При желании подтвердить возникшую идею можно было бы прямо сейчас — просто войти в ванную и вложить подвеску в чужую ладонь. Если он всё верно понял, то можно вообще забыть обо всех приготовлениях; актуальным останется только один вопрос — как это возможно и что ему нужно сделать, чтобы убедить парня таскать его кулон пожизненно? Может быть, заплатить? У Сяо Чжаня достаточно денег, чтобы позволить себе выплачивать ежемесячно абсурдно высокую сумму за то, чтобы пацан носил косточку на собственной шее, никогда не снимая. Это ведь можно назвать освобождением? Даже если существует некий предел, после которого контакт перестанет работать, плевать. Сяо Чжань никогда не был так близок к тому, чтобы жить как обычный человек. Так почему же мысль о том, чтобы отдать кулон своему гостю и свернуть всю лавочку здесь и сейчас, совершенно не радует? Более того, она как-то разом издыхает, когда Сяо Чжань, декоративной статуей замерший на кухне, оборачивается на звук открывающейся двери. Вместо того, чтобы подойти ближе, он стоит и рассматривает желто-зелёную фигуру — очевидно, к его просьбе про контрастный душ отнеслись серьёзно. — Вижу, ты тут времени даром не терял, — самодовольно хмыкает Вэй Ичэнь, и только по чужим ушам, которые стремительно окрашиваются в оранжеватые оттенки, Сяо Чжань понимает, о чём идёт речь. — Свет выключи. — И лишиться такого вида? — Зрение не понадобится. — Но ведь ты меня видишь. — Разве раньше ты не утверждал обратное? — театрально удивляясь, парирует Сяо Чжань, не пытаясь разобраться в себе — он ведь прекрасно знает, где находятся выключатели, зачем он вступает в эту беседу непонятного назначения? Однако вот незадача: в данный момент он стоит, практически не двигаясь и не дыша, и получает странного рода удовольствие, в прямом эфире наблюдая, как синхронно с ушами красноватыми отблесками покрываются щёки и шея. От того, чтобы безнаказанно проследить взглядом по расползающейся оранжевой линии между рёбер вниз, удерживают только очки. Кстати, о них… — Я выключу свет, а ты снимешь очки, идёт? Чувствуется, что в этом торге не было бы смысла, если бы глаза у Сяо Чжаня сегодня работали нормально. Очевидно, парень тоже это понимает и будет настаивать дальше на своей идее, что зрение кое у кого с особенностями. Тем не менее, подтверждать чужие догадки нет ни желания, ни времени. — Не знал, что мы на рынке. — Да ладно, в них же неудобно. Или это твоя визитная карточка? Как у всяких маньяков. Ну, знаешь, ты типа вампир в тёмных очках, — Вэй Ичэнь абсолютно по-тупому смеётся и переносит вес с ноги на ногу, пока Сяо Чжань закатывает глаза. — Не снимешь, значит? — Зависит от тебя, — это вырывается как-то внезапно, и Сяо Чжань благодарит неизвестно кого, что не ляпнул какую-нибудь безвкусицу про хорошее поведение. — Это уже интереснее, — приободряется гость. — Что мне надо для этого сделать? — Выключить, блять, свет. — Ну, я так тебе и предлагал! — радостно восклицает Вэй Ичэнь, щёлкая выключателем. — Готово. Сяо Чжань придвигает очки к глазам, отнюдь не в знак солидарности тоже лишаясь прекрасного вида, и стоит на месте. Его гость, похоже, решает предпринять опасное путешествие, об этом говорит и приближающийся аромат, и возрастающий шёпот крови, и с душой произнесённое ругательство под шлёпающий звук босых ног по плёнке: — Вот же срань, вообще ничего не вижу. В тишину квартиры вторгаются звуки улицы — шум проехавшей по мокрой дороге машины и истеричный лай бродячих собак. Сяо Чжань молчит и ждёт, сам не ведая, чего именно. — Эй, скажи что-нибудь, — раздаётся буквально в полутора метрах от него, в чужом голосе чувствуется обида, и Сяо Чжань с удивлением обнаруживает, что в помещении тянет страхом. Серьёзно? Рука бесконтрольно дёргается к очкам, чтобы посмотреть на гостя, и мешает ей добраться до них только то, что, взмыв вверх, она натыкается на чужое тело. Когда Вэй Ичэнь ловит её и сжимает пальцами, Сяо Чжань делает судорожный вдох, сопровождая его каким-то неловким всхлипом. — Вот сейчас ты меня правда напугал, — честно сообщают ему, а потом находят вторую руку, но оставляют без внимания, обхватывая Сяо Чжаня за талию. — Не ожидал, что человека, который посмеялся над тем, что, возможно, не переживёт эту ночь, можно напугать темнотой, — Сяо Чжань, игнорируя нахальные прикосновения, старается задрать подбородок вверх, чтобы радужку не было видно из-под очков, и на всякий случай закрывает глаза. — У каждого свои недостатки, — оскорблённый тон. — Ты вот дохуя странный, но я же ничего не говорю. Ну в смысле сейчас сказал, но раньше молчал. Просто смирился с тем, что ты вампир. Типа принимаю тебя таким, какой ты есть. — Что за чушь про вампира? — презрительно фыркает Сяо Чжань, зацепившись за абсурдное измышление. — Их не существует. — Как скажешь. Руки Вэй Ичэня тянутся вверх, пока парень не устраивается локтями на чужих плечах, зеркально повторяя ситуацию в клубе, если, конечно, не считать того факта, что одежды на них сильно поубавилось. Каждая прошедшая секунда, что длятся их прикосновения кожа к коже, заставляет Сяо Чжаня чувствовать реальность острее и хотеть большего. — Если бы я не знал, что ты чист, решил бы, что ты под чем-то. Или ты всегда столько трещишь? — Только когда нервничаю. — А ты нервничаешь? — Пиздец как. С детства ненавижу темноту. Сяо Чжань ведёт носом по чужим волосам исключительно в исследовательских целях, одновременно наслаждаясь тем, как усиливается здесь чужой запах, и выносит вердикт: — Незаметно. Да и трещать ты начал раньше. — Заранее подозревал, что ты выкинешь что-нибудь гадкое. Вот скажи мне, ты снял очки? — Нет, — честно отвечает Сяо Чжань, умалчивая, что как бы и не планировал. — И не снимешь? — медленно произносит Вэй Ичэнь, немного меняя своё положение. А потом — такого в договоре не было! — прижимается своими бёдрами к бёдрам Сяо Чжаня, и последний оказывается совершенно не готов к такому выпаду. Кажется, что его веки изнутри и сами превратились в пылающую солнечную поверхность — Сяо Чжань видит ослепительные вспышки, которые однозначно могли бы привести к сильным магнитным бурям и погубить не одного метеозависимого человека, произойди они в реальной жизни. Удивительно, но вопреки тому, что он считал раньше, нечто человеческое в это время года ему всё же не так уж и чуждо — ощущения становятся настолько яркими, что Сяо Чжань как будто выпадает в другую реальность и понятия не имеет, сколько длится его путешествие за грани восприятия. Понять, что это наглое вторжение было не чем иным, как отвлекающим манёвром, который достиг цели, у Сяо Чжаня получается только в тот момент, когда, неловко отстранившись и открыв глаза в попытке проморгаться от навязчивых видений и прийти в себя, он вместо тёмной поверхности очков видит перед собой разноцветное лицо. Впервые за вечер ему представляется возможность хорошенько рассмотреть своего спутника на — уже не самую холодную — ночь в году; он наконец-то глядит прямо на него и не прячет глаза за очками: щёки Вэй Ичэня сейчас, должно быть, горят румянцем, вокруг глаз и рта традиционно повышенная температура, цвет ближе к пунцовому, а вот кончик носа прохладный, сияет жёлтым цветом с едва заметным морковным отливом. Чёрный всё-таки юмор у вселенной, потому что, разглядывая тепловой контур своего гостя, Сяо Чжань всё больше видит на его месте другого человека. Если бы пару лет назад он разрешил себе хоть разок взглянуть на тянувшегося к нему юнца после заката солнца, каким бы тот выглядел? Увы, у Сяо Чжаня нет ответа на этот вопрос, как не знает он и того, чтó именно видит его сегодняшний спутник. Зеркало в этом случае бесполезно, Сяо Чжань физически не может ничего увидеть на холодной глади поверх амальгамы, но однажды — много лет назад — ему сказали, что безжизненно-серые глаза, призрачно горящие в темноте сухим льдом, выглядят пугающе и отталкивающе. Должно быть, Вэй Ичэнь тоже так считает, потому что — хоть и не сразу, но в итоге всё-таки — начинает медленно пятиться, выставляя перед собой руку с раскрытой ладонью, и Сяо Чжань считывает в этом защитное действие. Ничего нового. Потом Вэй Ичэнь делает ещё несколько шагов назад, пока не натыкается спиной на стену, и чересчур уверенно заявляет: — Это ведь не линзы. Сяо Чжань напрягается, чтобы различить то, как меняются оттенки чужих эмоций, но он сам сейчас слишком взволнован происходящим. — Верни очки. Он протягивает раскрытую ладонь, чтобы забрать аксессуар, теперь-то он однозначно находится в выигрышном положении, в отличие от «ослепшего» Вэй Ичэня, но последний заводит руки за спину: — Нет. Не остаётся ничего иного, кроме как принять участие в этой детской игре — Сяо Чжань подходит ближе, шарит в узком пространстве между стеной и чужой спиной, проверяет руки и обнаруживает в ладонях Вэй Ичэня лишь пустоту. Несмотря на то, что всё это время Сяо Чжань был обнажённым и его гость точно имел счастье лицезреть это при свете лампы, именно сейчас, лишившись пары тёмных очков, он чувствует себя в самом деле беззащитным и уязвимым. Очки на ощупь обнаружить так и не удаётся — какая неожиданная ловкость рук! Сяо Чжань раздражается и практически приходит в бешенство. Нет, его совершенно не задела реакция на его глаза. Он просто злится, когда вместо того, чтобы выполнить просьбу, Вэй Ичэнь одаряет его новым прикосновением: перемещает вес на правую ногу, выставляя левое колено вперёд — прямо между ног самого Сяо Чжаня, касаясь кожи на внутренней стороне бёдер. Наверное, именно то, что последний сейчас куда больше сосредоточен на собственном гневе, позволяет ему не слишком бурно реагировать на подобные фокусы и заодно упустить, что это не вяжется с тем, как, по его мнению, Вэй Ичэнь отреагировал на снятые очки. — Я прошу по-хорошему. — Бесполезно. Заставь меня? — с полувопросительной интонацией произносит Вэй Ичэнь, не оказывая никакого сопротивления, когда Сяо Чжань разворачивает его лицом к стене, без намёка на нежность вжимая в неё, и пробегается взглядом по спине и рукам, не обнаруживая тёмного свечения, которое могло бы принадлежать очкам. — Где они? — В душé не знаю. Сяо Чжань на такой ответ чуть ли не рычит, уверенный в том, что над ним просто нагло издеваются. Его догадки подтверждаются, когда раздаётся насмешливое: — Но, если они правда тебе так нужны, давай включим свет. Я найду их в два счёта. Хер тебе, а не свет, думает Сяо Чжань, резко опираясь на стену левой рукой, в сантиметрах десяти от лица Вэй Ичэня, сам не замечая, как начинает подмораживать плёнку. В конце концов это же не ему придётся пялиться в странные радужки. Может, хотя бы это заставит Вэй Ичэня воспринять его наконец всерьёз и перестать вести себя так, словно всё, что происходит, является забавным приключением на одну ночь, не более того. — Спасибо, я найду их сам, как только мы закончим. — А ты скажешь, когда мы начнём? — раздаётся в ответ. Сяо Чжань на это молчит, решив для себя, что больше он не будет ввязываться в эти разговорчики и просто возьмёт дело в свои руки. Последней идее он решает последовать буквальным образом: медленно проходится пальцами по позвоночнику, наблюдая за тем, как приливает кровь и мерцает кожа, а потом останавливается на пылающей алыми пятнами шее и слегка сжимает её, ощущая пульс большим пальцем. Он чувствует, как Вэй Ичэнь сглатывает, отчего мышцы под пальцами Сяо Чжаня приходят в движение, и сдавленно интересуется: — Или мы уже? Сяо Чжань наклоняется ближе и, чеканя каждое слово, говорит Вэй Ичэню в самое ухо: — Просто. Заткнись, — а потом чертит ногтем большого пальца вертикальную линию сантиметра три длиной на чужой шее. Не слишком глубоко, но достаточно ощутимо, чтобы Вэй Ичэнь наконец-то замолчал. Сам Сяо Чжань успевает сделать один глубокий вдох — шумно тянет воздух носом, после чего, повинуясь какому-то внезапному порыву, сам же лишает себя этого наслаждения — проводит подушечкой по выступившей крови и покрывает надрез тонким слоем льда. Запечатать получается ненадолго — кожа такая горячая, что спустя несколько секунд корочка тает, смешивается с кровью и стремительно скользит вниз зеленоватыми каплями. Сяо Чжань, отслеживая взглядом это путешествие, тратит несколько секунд в неуверенности относительного того, чтó следует сделать дальше. Всё, что ему надо, — напитать косточку свежей кровью, периодически сменяя её, пока это будет физически возможно со стороны, как выразился Вэй Ичэнь, донора. Затем можно пропитать несколько полотенец, чтобы забрать их с собой — не может же он везти пакеты с кровью через таможню. Впоследствии полотенца можно заморозить, чтобы, когда будет становиться совсем невыносимо в течение года, разогреть их в микроволновке и подержать в них косточку, пока они вновь не остынут. Он не уверен, что это помогает в реальности, но психологически ему всегда казалось, что эффект есть. Во-вторых, можно просто проверить возникшую сегодня догадку. Но почему-то Сяо Чжань не спешит прикасаться косточкой к чужому телу, и причин этому сразу несколько. Первая вполне логичная: он боится ошибиться и лишиться надежды, впервые замаячившей на горизонте. Вторая логики в себе не несёт: ему не хочется, чтобы всё закончилось прямо сейчас. Как это объяснить, он не в курсе; ему в глубине души вообще никогда не нравилось возиться с чужой кровью, это было продиктовано необходимостью, и удовольствие внутри него было исключительно химического толка — он просто не мог ему сопротивляться, как невозможно игнорировать опьянение, когда в тебя вливают алкоголь нон-стоп. Тем не менее, как бы там ни было раньше, прямо сейчас будет враньём заявить, что всё происходящее ему не нравится. Скорее наоборот — именно ему, не косточке, всё очень сильно нравится. Видимо, поэтому воображение безостановочно рисует странные картины возможного будущего, заставляя желать третьего варианта — того, что его не особо интересовало до этих пор. Спровоцировано ли это тем, что он представляет на месте Вэй Ичэня кого-то ещё? Сяо Чжань не знает. По-прежнему придерживая парня за шею, он осматривается и берёт раскладной пластиковый стул, который можно будет легко отмыть при необходимости. Следом отлепляет Вэй Ичэня от стены и ведёт его в коридор, глядя, как тот скользит салатовыми пальцами по стене, а потом, лишаясь опоры, когда они доходят до гостиной, просто держит их в воздухе, как будто ощупывая неосязаемое пространство. Сяо Чжань ставит стул у стены и, сделав ещё пару шагов, останавливается в середине комнаты, медленно отпуская чужую шею: — Не двигайся, — и когда видит, что Вэй Ичэнь раскрывает рот, приготовившись что-то сказать, добавляет: — Продолжай молчать. Стóит Сяо Чжаню отойти в сторону, чужое дыхание становится более поверхностным и прерывистым, напоминая о страхе, который испытывает Вэй Ичэнь по отношению к полнейшей темноте. — Я никуда не ухожу, собираюсь включить кондиционер. Следи за моими глазами, — сжалившись, словно ему есть дело до чужого комфорта, сообщает Сяо Чжань. Он действительно включает кондиционер и щёлкает — вопреки обычному распорядку — по нижней половине продолговатой кнопки бесконечное число раз, пока кондиционер не пиликает жалобно, сопротивляясь производимому над ним насилию, — ниже температуру выставить уже невозможно. Услышав характерный шум турборежима, Сяо Чжань кладёт пульт на место и некоторое время стоит под кондиционером, ощущая воздушный поток с едва чувствующимся химозным привкусом. — Скажи, когда тебе станет холодно, — просит Сяо Чжань, хотя, технически говоря, ему не нужно слышать эту информацию, он увидит всё сам — кожа слишком красноречива и всегда выдаёт чужое состояние с потрохами. Однако, интересно, какую температуру посчитает Вэй Ичэнь достаточно низкой, чтобы пожаловаться? Холод — понятие довольно относительное, Сяо Чжань знает это лучше кого-либо другого. Вооружившись антисептиком из аптечки, Сяо Чжань медленно раскрашивает практически всё тело Вэй Ичэня, вздрагивающего от каждого пшика, крошечными тёмно-синими точками и, опрыскав вдобавок бумажное полотенце, обрабатывает кожу. Пока всё вокруг остывает, слишком медленно — на вкус Сяо Чжаня — приближаясь к его собственному внутреннему температурному состоянию, он раскладывает стул, обрабатывает и его, а затем ставит за Вэй Ичэнем; надавив последнему на плечи, усаживает на пластиковую поверхность. Сиденье наверняка бодряще прохладное для обнажённой и куда более теплой кожи — Сяо Чжань слышит и практически видит, как, сцепив зубы, втягивает воздух Вэй Ичэнь, касаясь пластика, а потом накрывает кисти, лежащие у него на плечах, своими пальцами. — Руки, — немедленно реагирует Сяо Чжань. Вэй Ичэнь сначала покорно опускает их по бокам, а потом укладывает на сиденье, пряча стремительно зеленеющие кончики под ляжками. Сяо Чжань, смещаясь ближе к шее и прослеживая большими пальцами выемку ключиц, замирает в паре миллиметров от ярёмной впадины, но спустя несколько секунд идёт выше. Пальцы у него всё ещё холодные — переливаются тёмной лазурью на гранатовом фоне не желающей остывать кожи. — Я тут подумал… — тише, чем обычно, начинает Вэй Ичэнь и замолкает, задержав дыхание, когда Сяо Чжань на пробу делает небольшой надрез на шее из внезапной жажды симметрии и оставляет пальцы в таком же положении, чувствуя, как острый лёд на кончиках ногтей незамедлительно тает от знакомства с приливающей к месту происшествия крови. — О чём? — Если ты не вампир, может быть, ты — лич? — Я без понятия, кто это, так что не знаю, что тебе на это ответить, — честно признаётся Сяо Чжань, концентрируясь на том, чтобы покрыть царапины корочкой тёмно-синего цвета, удивляясь, как неохотно остывает чужая кожа, несмотря на работающий на полную мощность кондиционер и соседство с ледяными пальцами. Вэй Ичэнь, вероятно, интерпретирует его реплику как просьбу пояснить: — В некоторых играх их изображают с такими же глазами, как у тебя, — он вскидывает голову вверх, Сяо Чжань понимает, что тот, должно быть, рассматривает светящуюся в темноте радужку, и от этого становится как-то не по себе, хотя недавно сам просил ориентироваться на свои глаза. Отойдя на несколько шагов назад, Сяо Чжань пялится в ответ, оценивая открывшуюся картину в целом. Этот внезапный, возникший в последний момент план вообще сработает? Может, не стоило разводить эту самодеятельность? Такое впечатление, что сидящий на стуле парень — раскалённая печь, которую просто невозможно охладить. Вэй Ичэнь в этот раз, оставшись один в темноте, никак не выдаёт своего страха, продолжая смотреть в сторону Сяо Чжаня, и воспринимает молчание по-своему: — Я что, угадал? — губы растягиваются в улыбке. Сяо Чжань отворачивается и звучно шлёпает по плёнке, чтобы можно было понять, где он находится, пока не видно его глаз. Он забирает из кухни ещё один стул — в этот раз себе — и возвращается в гостиную с трофеем. Прежде чем расположиться напротив Вэй Ичэня, он вступает в небольшую баталию с плёнкой, а потом, разобравшись с ней, плотно закрывает дверь, надеясь, что это ускорит процесс охлаждения помещения. — Если твой вывод основан только на этом сходстве, то, возможно, мыслительный процесс — не твоя сильная сторона, — делится он, давая понять, что в этот раз готов поучаствовать в разговоре, и садится. — Не только, — в интонации слышится уже знакомая обида. Сяо Чжань расслабляется, закидывает ногу на ногу и перекрещивает руки на груди, всем видом показывая своё скептическое отношение к чужим умозаключениям, но потом вспоминает о том, что, кроме глаз, его собеседник не видит ни зги. — Да неужели? — подаёт он голос, не скрывая сарказма. — И что же ещё у нас общего с этим твоим?.. — Личом. В варике Лич-кинг правит мёртвыми с ледяного трона… Сяо Чжань звучно фыркает: — Стул и правда прохладный, но вряд ли тянет на трон, — сообщает он с насмешкой, не забывая отмечать тот факт, что температура кожного покрова Вэй Ичэня начала постепенно снижаться. Должно быть, этому способствует не только кондиционер, но и разговоры на безобидные темы. Вряд ли болтовня про вымышленных игровых персонажей может кого-то возбудить. — Я к тому, что ты холодный. Весь. Сначала я думал, что только руки холодные, но убедился, что нет. Что есть то есть; нельзя сказать, что надо обладать особой наблюдательностью, чтобы понять, что температура у Сяо Чжаня несколько пониженная по сравнению с обычными людьми. — Убедился, я так понимаю, опытным путём? — то ли спрашивает, то ли утверждает Сяо Чжань, вспоминая попытки облапать его. — Естественно. Обычно личи — это мертвецы или типа того, в общем, существа, которые мало что чувствуют, потому что в них нет жизни. Так что, будем считать, это второе сходство. — Допустим, — Сяо Чжань поджимает губы, не понимая, какие эмоции у него пробуждают все эти утверждения. Очевидно, в нём есть жизнь. Теплится где-то там, чахлым очагом заточённая в белое золото. И чувствует он очень даже многое — со зрением в каком-то смысле беда, но на остальное не жалуется. — С другой стороны, обычно личи не интересуются кровью. Так сказать, по канону. Но можно считать, что это твой персональный фетиш. А ещё они похожи на скелеты. Я тут, конечно, ни на что не намекаю, но ты и правда похудел. Так что теоретически это третье сходство. — Что ты сказал? — получается громче, чем Сяо Чжань планировал, но сейчас ему впервые в голову приходит запоздалая мысль, что его водят за нос не потому, что парень просто по жизни отбитый, а потому что знает, кто он такой. — Без обид, если что — тебе идёт. Сяо Чжаня так и подмывает спросить, что, блять, означает это между делом прозвучавшее «похудел», но не привлечёт ли он таким образом лишнее внимание к не имеющему для другого человека важности факту? На воре и шапка горит, это всем известно, но, всё-таки не удержавшись, спрашивает, пытаясь звучать наигранно беззаботно: — Что ещё за «похудел»? Это мой обычный вес. Несколько секунд слышно только работающий кондиционер, Сяо Чжань, не особо напрягаясь, чувствует изменение в эмоциях сидящего напротив Вэй Ичэня и уже думает, что догадка была верна, когда тот сглатывает и наконец сообщает, перенимая беззаботный тон: — Заметил, как висели на тебе вещи. Или это сейчас мода такая? Несколько минут они — удивительное дело! — сидят молча, потому что у Сяо Чжаня поселяется внутри мерзкое чувство, что ему врут, но в чём именно — пока неясно. И он убеждается в этом по тому, как изменяются некоторые ноты в запахе Вэй Ичэня, хотя не сказать, что тот волнуется больше прежнего. Может ли быть так, что?.. — Ты, получается, много думал обо мне, — Сяо Чжань нарушает тишину первым, так и не придя ни к какому выводу. — Получается. Ты мне типа интересен, и у меня было время поразмышлять о происходящем. Правда, вариантов у меня несколько. Сначала я подумал, что ты вампир. Но сейчас я склоняюсь скорее к личу. Ну, если, конечно, не сводить всё к банальному — что ты просто маньячина. Может быть, у тебя есть какой-то амулет или что-нибудь такое, где спрятана твоя сила? Сяо Чжань резковато вскидывается на стуле, на неизвестно откуда взявшемся инстинкте сжимая подвеску в руке, словно кто-то на неё вообще покушался. — Достаточно. Я не вампир, не маньяк и не лич, — сообщает он, закругляя их панельную дискуссию и поднимаясь со стула, готовый предпринять новую попытку. — Было очень интересно, но, будь добр, обещай больше не думать. — Не имею привычки обещать то, чего не смогу выполнить, — губы напротив разъезжаются в улыбке, и, судя по дёрнувшимся бровям, она однозначно может быть классифицирована как вопиюще наглая. — В твоём случае думать — опасно, — говорит Сяо Чжань, выпуская из пальцев подвеску, подходя ближе и практически нависая над Вэй Ичэнем — так, что последнему приходится откинуться на спинку стула и задрать голову, чтобы доверительно сообщить: — Ты, возможно, ещё не понял, но я люблю опасность, — и в довершение как ни в чём не бывало пожать плечами: — Мне, кстати, уже довольно прохладно. — Тогда поднимайся. Сначала кажется, что Вэй Ичэнь покривил душой, потому что Сяо Чжань явственно видит, как кожа — пусть и не везде, но — всё ещё мерцает теплотой, и прикасается к чужому животу, растопыривая пальцы, ощущая, как поджимаются мышцы то ли от касания, то ли от температуры его ладони, и сравнивает оттенки. По всей видимости, он и сам немного поостыл — на циановом фоне чётко вырисовывается сверкающая ядовитой маджентой аккуратная ладонь со ставшими уже практически черничными пальцами. — Что ты видишь? — интересуется Вэй Ичэнь после того, как ему на живот опускается вторая рука, зеркаля положение правой. Сяо Чжань поднимает взгляд и смотрит туда, где находятся чужие белки́. Он понятия не имеет, как это воспринимается или выглядит, но, кажется, его понимают правильно: — Ну, я имею в виду, не похоже, чтобы ты был начисто лишён зрения. Ты вполне осознанно перемещаешь взгляд и задерживаешь его на чём-то. Значит, ты всё-таки видишь, но, возможно… не очень чётко? — С чего ты так решил? — Ты ещё ни разу не посмотрел мне точно в глаза. Ну то есть ты как будто бы смотришь на меня, но одновременно — нет. Странное ощущение. — Тебе неприятно? — Сяо Чжань на автомате хочет убрать руки, но Вэй Ичэнь накрывает их своими, чуть надавив, а потом, словно вспомнив про недавнюю просьбу, отпускает. — Такого я не говорил, — несколько секунд проходит в молчании, и Сяо Чжань, продолжающий неотрывно смотреть в лицо напротив, замечает, как щёки Вэй Ичэня уходят от бирюзового к изумрудному, когда он решается прокомментировать: — У тебя охуенные глаза, особенно сейчас. От этого замечания Сяо Чжаню становится как-то неловко, словно он бесстыдно напросился на этот комплимент. И вообще, вся ситуация какая-то странная. Чем он тут, спрашивается, занимается? Сяо Чжань решает сделать вид, что не услышал последнего комментария, и опускает взгляд, вновь разглядывая свои руки, под которыми чужая кровь, как бы ни старалась, уже не может отвоевать прежние закатные цвета. Почему вместо того, чтобы включить обогреватели и устроить для подвески филиал сауны с кровавыми ваннами, он занимается ровно обратным? И почему всё это отчётливо приобретает липкий и противный личный душок? Или этим душком тянуло изначально, а он просто только сейчас перестал это отрицать? — Так что ты видишь? — не унимается Вэй Ичэнь. — Вижу цвета, — расплывчато отвечает Сяо Чжань и переводит тему: — Сколько показывает сейчас градусов? — Шестнадцать. Надеюсь, ты не будешь судить строго, и тебя привлекают ледышки. — А тебя? — Меня что? — Привлекают ледышки? — спрашивает Сяо Чжань, наблюдая за тем, как из-под его пальцев по прямым мышцам живота тонким инеем расплывается кобальтовый узор. — Это такой завуалированный способ спросить, привлекаешь ли ты меня? Я вроде тебе уже говорил, что ты мне интересен. — Почему? — Ну, как минимум, то, насколько ты затейливо подходишь к организации собственного — и не только — досуга, подкупает. — Затейливо, — эхом повторяет Сяо Чжань и хмыкает. Обычно его затейливость совершенно другого плана, и раз уж всё пошло куда-то не туда, а его гость находится в абсолютном сознании, придётся заиметь в его лице сообщника: — Если тебе станет плохо, тебя начнёт тошнить или вдруг поймёшь, что теряешь сознание, ты должен сказать об этом сразу. — Я уверен, что всё не может быть так плохо. — А я уверен, что ты сейчас лишён зрения, а не слуха. Повторю: если хоть что-то пойдёт вразрез с твоими желаниями, ты должен меня оповестить, — Сяо Чжань сам не верит тому, чтó произносит. Но отсутствие смертной печати заставляет его быть более ответственным, как и тот факт, что сегодня почему-то хочется разделить удовольствие. К тому же, даже если Вэй Ичэнь прервёт их раньше, чем Сяо Чжань реализует бушующие в его голове фантазии, в этом не будет ничего смертельно страшного — в конце концов, остаётся ещё гипотеза с косточкой и прямым прикосновением. В случае, если это не сработает, у него есть ещё несколько дней, чтобы найти подходящий экземпляр. — Разве ты не говорил, что пытаться остановить тебя — бесполезно? — Сегодня я буду стараться держать себя в руках. — Что, если я не хочу, чтобы ты держал себя в руках? — Ты самоубийца? — А ты маньяк? Вместо ответа Сяо Чжань отрывает правую руку от чужого пресса, располагает ладонь перпендикулярно полу и одним резким движением рассекает Вэй Ичэню кожу средним пальцем от пупка до грудины. Пусть он не преследует цели сделать глубокий надрез, это всё равно ощутимо для другого человека. — Ты главное дыши, — советует Сяо Чжань, накрывая рану левой рукой и удерживая кровь за тонкой льдистой плёнкой, так и не услышав всплеск морских волн, но зато почувствовав, как дёрнулась подвеска. — Это было… неожиданно, но терпимо. Если ты вдруг переживал, — Вэй Ичэнь опускает голову, но из-за того, что Сяо Чжань смотрит ему в лицо, вряд ли внизу можно что-то разглядеть. — Даже не думал, — врёт Сяо Чжань, с лёгкостью поддерживая температуру по линии сечения. — Мне остановиться? — Это что, лёд? — Спрашивать запрещено. Я либо останавливаюсь, либо продолжаю, а потом ты задаёшь вопросы. — Не знал, что мы на рынке, — возвращают ему его же фразу, вновь одаряя кривой улыбкой; Сяо Чжань без зазрения совести дорисовывает в своём воображении лицо человека, чья визитная карточка нахально улыбаться лишь левым уголком губ. — Итак? — Не думаю, что у меня есть выбор. Продолжай. — Вдохни, — громко говорит он и, убедившись, что просьба выполнена, командует: — Выдыхай, — прочерчивает новую линию от того места, где остановился ранее, теперь задерживаясь в паре сантиметров от ярёмной впадины. — Дыши, — разрешает, перемещая по той же траектории пальцы левой руки, подмораживая разрез. — Ты ведь не подрабатываешь патологоанатомом, который решил попрактиковаться наживую? — Не знаю, к счастью это или к сожалению, но нет. Вдох. Выдох, — размашистая двойная дуга слева под ключицей, выполненная сразу двумя пальцами. — Вдох. Выдыхай, — новая пара дуг справа — зеркально первой. — Дыши. — Ты как-то слишком ускорился, тебе не кажется? — дыхание у Вэй Ичэня сбито. Его тело дрожит, переливаясь яркими цветами в пределах определённого спектра, быстро сменяющими друг друга. Седую голову Сяо Чжаня посещает самодовольная мысль, что именно он является причиной этого красочного безумия. Ну и, может быть, самую малость — кондиционер. Сяо Чжань ждёт, пока чужое дыхание придёт в норму, обеими ладонями оглаживая ключицы и продолжая подмораживать кожу, уже покрывшуюся пупырышками. Прислушиваясь к оживившейся от происходящего крови, тщетно пытающейся найти выход наружу, он надеется заметить отблеск страха, чтобы, возможно, остановиться, пока не наломал дров, но безрезультатно — что не так с этим человеком? — Боишься? — интересно, чтó на этот счёт думает сам Вэй Ичэнь. — Со мной, наверное, не всё в порядке, но нет, — честно подтверждает тот реакции собственного тела. Сяо Чжань плавно уходит от ключиц вверх — к плечам, а от них чуть ниже — большой палец на двуглавой мышце, четыре оставшихся окольцовывают трицепс. — Тогда глубокий вдох. И ме-едленно, — не отрывая ладоней, Сяо Чжань впивается в кожу указательным пальцем, потом аналогичным образом вонзает средний и безымянный, — выдыхай, — ведёт сразу три параллельных линии вниз, закручивая по дуге, следуя заданному анатомически направлению. — Дыши пока, — сразу движется в обратном направлением, охлаждая. Линии получились длинные, их сразу много; организм Вэй Ичэня переключает всё своё внимание к этой части тела, посылая кровь на разведку, поэтому Сяо Чжаню, чтобы удержать нужную температуру, приходится задействовать ладони полностью — он проходится несколько раз вверх-вниз, и, если не знать всех обстоятельств, могло бы показаться, будто он хочет согреть Вэй Ичэню конечности, но на деле ситуация ровно обратная. Убедившись, что с чужих плеч, пока он не этого не захочет, не упадёт ни одной капли крови, Сяо Чжань возвращается к ранам под ключицами, обновляя ставший сапфировым узор и планируя переместиться далее к ногам. Но осматривая заодно порез по центральной линии грудины и живота, он внезапно прищуривается, сравнивая то, что получается на текущий момент, с картинками, что подсовывало ранее воображение, и приходит к выводу, что остаётся слишком уж много соблазнительно незадействованного места. Финальный штрих с ногами придётся немного отложить. — Осталось чуть-чуть. Как ты себя чувствуешь? — Мне довольно холодно, в остальном хорошо, — речь Вэй Ичэня в подтверждение сказанному немного замедленная. — Надеюсь, в твой план заложено отогревание? — Возможно, — это правда, хотя, наверное, не совсем то «отогревание», которое имеет в виду Вэй Ичэнь. — Сейчас вдохни поглубже, — просит Сяо Чжань, упираясь пальцами в грудь ровно посередине, чувствуя, как она поднимается от вдоха. — Ещё глубже. — Ты там собираешься вскрыть меня? — любопытствует Вэй Ичэнь, полностью выдыхая, а потом ухмыляется: — Если ты меня вскроешь, я не смогу тебя остановить. — Ничего такого. Ты мне пока что нужен живым, — пытается успокоить Сяо Чжань в ответ и тоже позволяет себе ухмылку. — Вдохни, ну же. Глубже, ага. Теперь выдыхай настолько медленно, насколько это возможно, как в упражнениях на вокале, — Сяо Чжань слишком поздно замечает вырвавшееся сравнение, но Вэй Ичэнь не обращает на это внимания и послушно начинает выдыхать. Сейчас нет времени исправляться или зацикливаться на сказанном; собравшись с силами, от линии одного из первых рассечений Сяо Чжань движется влево и наверх и, оказавшись над соском, по мере дальнейшего движения начинает наклонять кисть, закладывая вираж, пока ладонь не оказывается параллельно полу. Таким образом получается закрутить практически концентрические окружности, центром которых негласно является сосок, и, не прерывая линии, пройтись так же снизу под грудью. Он зависает над рёбрами, когда воздух в лёгких Вэй Ичэня заканчивается — увы, раньше, чем хотелось бы. Из-за вынужденной остановки, приходится немного помудрить и, продолжая держать правую руку в том же положении и проявляя чудеса самообладания, накрыть левой свежие порезы, которые уже начали сочиться. — Ещё раз, постарайся вобрать больше воздуха и не выдыхай слишком много в самом начале, распредели и контролируй процесс от начала до конца, понял? — Сяо Чжань поднимает глаза, чтобы увидеть кивок, сопровождающийся тихим «ага». — Тогда поехали, — пересёкши линию старта, он опять идёт вверх, но берёт правее и успевает выписать бóльшую часть фигуры. Одновременно с этим левой рукой он прикрывает всю левую половину, продолжая морозить порезы. В этот раз на остановку Вэй Ичэнь реагирует быстрее Сяо Чжаня: — Не останавливайся, — после чего делает короткий вдох и сразу начинает выдыхать, пока Сяо Чжань доводит дело до конца, тут же покрывая морозным узором, стараясь не обращать внимания, как соски Вэй Ичэня упираются куда-то в центр ладони — то ли в линию жизни, то ли чёрт его знает куда ещё. Затем, надавливая сильнее, несколькими пальцами обстоятельно проходится вниз по средней линии живота, проверяя температуру самого первого надреза. Он замечает, как Вэй Ичэнь от этого властного путешествия по коже задерживает дыхание. Сяо Чжань же, целомудренно остановившись у пупка, продолжает дальнейшее путешествие взглядом, после чего недоверчиво смотрит вверх, делясь любопытным открытием: — Вижу, твои вкусы тоже довольно специфические. Тебя это, прости, возбуждает? — Сам в шоке, — делится Вэй Ичэнь и улыбается. — А тебя? Порезы — всё ещё не главное? Сяо Чжань приподнимает одну бровь и не ведётся на эти инсинуации — обхватывает чужие локти и резко ведёт тремя пальцами до самых запястий, параллельно линиям на плечах, по-прежнему следуя анатомии: — Прости, забыл предупредить. Ответом ему служит чужое молчание, которое могло бы стать синонимом обиды, но Сяо Чжань видит, что чужая улыбка стала только шире, словно подобная выходка сообщила Вэй Ичэню куда больше, чем он хотел знать, задавая свой вопрос. За такое нахальство хочется немедленно наказать, поэтому Сяо Чжань громко оповещает: — Я почти закончил, — и присаживается на корточки, оказываясь глазами на уровне чужих ляжек. Он уверен в том, что Вэй Ичэнь сейчас жадно следит за его глазами, поэтому Сяо Чжань медленно и с чувством проходится взглядом вверх, параллельно накрывая чужие колени ладонями. Если это и было наказание, то можно с уверенностью сказать, что оно удалось: Сяо Чжань сам же и пал первой жертвой собственной дерзости и неизвестно откуда взявшейся смелости. То, как дёргается к нему рука Вэй Ичэня, словно ища прикосновений, но останавливается на полпути. То насколько громким становится шум крови в теле, которое он использует в роли холста, выписывая свои абстракции. То, как стонет жизнь внутри него самого, изнывая от странных, неизвестных доселе эмоций и ощущений. Всё, что происходит в этой герметичной и вырванной из реального мира комнате, и то, насколько отзывчиво и доверчиво ведёт себя Вэй Ичэнь, сводит Сяо Чжаня с ума — это не идёт в сравнение ни с тем моментом в клубе, когда он впервые прикоснулся к пылающей коже, ни с тем, что случилось в кухне прежде, чем он лишился очков, о которых уже успел позабыть. Сяо Чжань, продолжая сидеть на корточках, блуждает взглядом по телу Вэй Ичэня, наслаждаясь видом, перебирая цветовые пятна и смакуя ощущения. Он испытывает странное безмятежное умиротворение, несмотря на невероятное, ни с чем не сравнимое возбуждение, и старается запомнить данный момент во всех подробностях. На самом деле, он уже и сам не знает, чтó творит, пока ведёт пальцами вверх, останавливаясь раньше, чем, он уверен, хотелось бы Вэй Ичэню: — Хочешь знать, каким я тебя вижу сейчас? — и смотрит вверх. Карминовый язык быстро проскальзывает по лимонным губам, заставляя их вспыхнуть янтарём, прежде чем Вэй Ичэнь хрипло отзывается: — Возможно. — Тогда вдох, — просит Сяо Чжань, поднявшись руками почти до самых ягодиц и обхватив чужие бёдра, — и очень… медленный… выдох, — не выжидая ни секунды, с максимальным нажимом, на который способен своими плохо слушающимися пальцами, он начинает движение в обратную сторону, спускаясь параллельно портняжной мышце по жилистым ногам, пока не оказывается вновь у коленных чашечек. Четырёхглавые напрягаются под его хваткой, когда вверх от пальцев начинают виться причудливые морозные узоры. — Ты молодец. Дальше наступает темнота — Сяо Чжань закрывает глаза, лишая зрительных образов и самого себя, и Вэй Ичэня, который, кажется, не расслышав команды на выдох, так и стоит с лёгкими полными воздуха. По крайней мере, Сяо Чжань не слышал, чтобы тот выдыхал. Он и сам-то дышит через раз, когда, постепенно выпрямляясь, на ощупь проходится в последний раз по оставленным следам — снизу вверх, вплоть до двух маленьких проверочных порезов на шее. — Всё в порядке? — спрашивает Вэй Ичэнь, следом выдавая то, как постукивают его зубы от холода. Сяо Чжань смеётся, но не открывает глаз: — Вообще-то, это был мой вопрос. Замри и потерпи ещё чуть-чуть. Прозвучавшая просьба выглядит абсолютно лишней, потому что Вэй Ичэнь и так не предпринимал никаких поползновений, словно в нём после всех выполненных температурных манипуляций едва теплится жизнь. В Сяо Чжане же, напротив, бурлит и искрится предвкушение, когда его воображение подсовывает ему картинки родом из ближайшего будущего. Не выключая кондиционер, Сяо Чжань, позволивший себе открыть глаза, лишь когда повернулся к своему гостю спиной, щёлкает тумблерами на двух радиаторах. Диски моментально начинают нагреваться, демонстрируя это по-разному для глаз присутствующих в комнате людей. Не сходя с места, Сяо Чжань дотягивается до заветной кнопки на пульте управления — кондиционер пиликает, оповещая о своём выключении, после чего складывает свои полномочия. На руках, груди, животе и ногах Вэй Ичэня всё ещё заметна тонкая корочка льда, которая активно сдаёт свои позиции, становясь аквамариновой, когда Сяо Чжань придвигает раскалившиеся радиаторы ближе и обрабатывает руки антисептиком, не сводя глаз с расписного тела. Он подходит к Вэй Ичэню и, перемещаясь от пореза к порезу, некоторое время продолжает морозить, возвращая вместо аквамарина тёмно-синий цвет. Когда это становится бессмысленным — справиться против двух радиаторов, включённых на полную мощность, он уже не сможет, — Сяо Чжань пятится к своему стулу и садится не глядя, молча наблюдая, как через считанные секунды сапфир вновь сменяется аквамарином, через мгновение уступая ещё менее долговечному изумрудному, что немедленно превращается в шартрез. Внезапно гул радиаторов прерывается хриплым голосом: — Ты живой вообще? Ты не моргаешь. — Просто я никогда не видел… такого, — и не делал тоже, добавляет Сяо Чжань про себя. Кажется, его голос звучит как-то по-особенному, или Сяо Чжань просто стал слишком чувствительным от переполняющих зрительных и обонятельных впечатлений. Можно ли его винить за подобное, если в этой своеобразной камера-обскура вне времени и пространства оживает сотворённая его собственными — проклятыми — руками модель превращения холодной начальной Вселенной в горячую, только без участия Большого взрыва? Хотя то, что Сяо Чжань испытывает сейчас, весьма близко к последнему, — мир расширяется и изменяется у него на глазах, перерождаясь во что-то новое, неизведанное и бесконечно прекрасное. И то, что он считал своим наказанием, сегодня ночью превращается в своего рода откровение. — Когда ты подошёл ко мне в клубе, ты весь пылал — подобно Солнцу, ослепляя и сжигая того, кто посмел поднять на тебя глаза, — медленно начинает он, помня о своём обещании рассказать о том, каким он видит Вэй Ичэня. — Но сейчас ты — калейдоскоп всех цветов, который способен воспринять мозг человека. По коленке сбегает первая струйка крови из открывшегося пореза. Сяо Чжань провожает её взглядом, наблюдая, как она остывает — медленнее обычного благодаря тому, что температура в помещении стремительно растёт. Ему приходится сделать над собой усилие, чтобы не броситься к чужим ногам немедленно и не ткнуть косточкой в выступившую кровь. Он прикрывает глаза и переводит дыхание, борясь то ли с самим собой, то ли с оголодавшей за год воздержания сущностью, что живёт внутри подвески. Нет, сегодня это всё не для неё, так что пусть держит себя в руках, пока он не даст ей разрешение. С собственным подступающим наваждением он бы тоже мог в теории справиться, если бы не внезапно потяжелевшая атмосфера, пропитывающаяся штормовым предупреждением. Сяо Чжань шумно тянет носом воздух, заставляющий чувствовать себя так, словно он не в опечатанной душным полиэтиленом комнате, а стоит на побережье и предвкушает неизбежное буйство природной стихии. Первое, на что падает взгляд, когда он наконец открывает глаза, — капли крови, одна за другой набухающие под ключицами. Ниже начинают кровоточить параллельные линии, безошибочно складывающиеся в ослепительно сияющий знак бесконечности, расчерченный на всю грудную клетку и в центре симметрии пересекаемый вертикальной линией длинного надреза от ярёмной впадины до самого пупка. Квинтэссенция жизни, до этого момента спрятанная под кожей Вэй Ичэня, видится Сяо Чжаню кипенной — впитавшей в себя все цвета видимого спектра разом. — Твоя кровь — белее снега, — честно признаётся Сяо Чжань, наблюдая, как притяжение заставляет капли самоотверженно бросаться вниз, образуя живописные маковые подтёки, а потом смеётся, поднимаясь со стула: — Тебе вообще нормально слышать подобное? Если бы мне кто-нибудь сказал такое, я бы однозначно решил, что у человека прохудилась крыша. — Я просто надеюсь, что ты не бросишь меня, не поделившись контактом своего дилера, — смеётся в ответ Вэй Ичэнь, а потом как-то резко замолкает, задумавшись о чём-то. — Какого цвета? — он выставляет ладони вперёд, пальцы разведены и немного подрагивают. Сяо Чжань теряется, несколько секунд думает, как можно описать, то, что он видит, и затем делится своими ассоциациями: — Представь себе полевые незабудки или дикие васильки. Ярко-синие цветки на длинных салатовых стеблях, зарывшихся корнями в карамельную почву. Вэй Ичэнь разворачивает руку раскрытой ладонью к себе, всматриваясь в темноту и, скорее всего, пытаясь разглядеть там что-то из описанного. Должно быть, и представить себе не может, насколько впечатляюще это может быть. Красота в глазах смотрящего, и сегодня она безраздельно принадлежит способному её узреть Сяо Чжаню. Впервые в жизни он испытывает благодарность по отношению к своим странным «талантам», которые позволяют подмечать больше, чем дозволено обычным людям. И он подмечает всё, чем готов поделиться с ним Вэй Ичэнь: как тяжело вздымается чужая грудь, расписанная витиеватыми узкими дорожками; как, прочерчивая новые тропы, сбегает кровь — от ключиц и грудины до самого паха; как, мерно остывая, она теряется и погибает в жáре расцветающего рубиновой камелией возбуждения. — Оке-ей, — тянет Вэй Ичэнь, словно соглашаясь со сказанным, и наклоняет голову, смотря куда-то вниз. Зрительные образы, преобладая над остальным, отнимают слишком много сил; Сяо Чжань вдруг понимает, что не может уже разобрать запахи на отдельные составляющие, и не знает, надо ли. Подобно тому, как на теле Вэй Ичэня вспыхивают световые пятна и краски плавно перетекают одни в другие, в помещении пахнет всем и сразу — Сяо Чжань дышит жизнью, и всё, чего он сейчас хочет, — коснуться чужой кожи, чтобы раздавить хрупкие белоснежные бусины, которые только выступают на месте разрезов, или проследить пальцами за бегом тех, что неумолимо скатываются по абрикосовому животу. Возможно, в случае Вэй Ичэня тоже есть место сверхъестественным способностям — угадав чужое желание и безошибочно определив в темноте местоположение надрезов, он накрывает своими васильковыми пальцами несколько крупных капель и неспешно, словно в замедленной съёмке, размазывает по животу, внося коррективы в образовавшийся рисунок. Сяо Чжань ощущает себя ни много ни мало Пигмалионом, который завороженно взирает на своевольничающий холст, который исходя из каких-то мелких сходств наделил качествами вполне определённого человека. Холст, что ожил и без поцелуя, но который, внезапно осознаёт Сяо Чжань, обязательно должен случиться. — Чувствую себя извращенцем, но мне это… — Вэй Ичэнь поднимает голову и, наверное, смотрит прямо в глаза Сяо Чжаня, который радуется, что безжизненность его радужек в кои-то веки оказалась хоть на что-то годной, потому что помогает скрыть то, что творится внутри него. Вэй Ичэнь абсолютно точно тянет время, продолжая водить пальцами по животу, и заставляя Сяо Чжаня переживать локальный апокалипсис, а потом касается себя под ключицами, средними пальцами собирая кровавый урожай; он сгоняет капли в ярёмную впадину, где помешивает их едва заметными круговыми движениями, и наконец заканчивает свою идею: — Но мне пиздец как нравится, когда ты смотришь на меня так. Будущее видится уже неизбежным, заранее определённым какой-то более властной, неконтролируемой силой — той же самой, что свела их этим вечером и заставила оказаться вдвоём здесь и сейчас. Словно вся его жизнь — событие за событием, решение за решением, даже его бегство от важных людей, чувств и самого себя — вела сюда. Неотвратимо тянула за невидимые нити, наплевав на все страхи, которые поселились в испорченном сердце, тепло которого пришлось выменять на что-то эфемерное и так и не принёсшее никакого счастья, кроме поверхностного и тщеславного. И нет иного выхода, кроме как поддаться этой силе, даже если Сяо Чжань, совершенно не стесняясь, видит в своём сегодняшнем госте абсолютно другого человека. Неужели он не заслужил?