Ван Ибо вообще-то был артистом. Вовсе не следователем или, чего хуже, экстрасенсом. Среди его талантов и навыков отродясь не числилось ни копание в чужих тайнах, ни мелочное вошканье в грязных интригах. Никогда он не был замечен в закулисных играх и не предпринимал попыток манипулировать кем-то или чем-то, пользуясь удобными ситуациями, путая людей и их сознание, ставя в неловкое или безвыходное положение. Конечно, всего вышеописанного с головой хватало в шоу-бизнесе, но Ван Ибо не питал слабости к тёмной стороне, хотя правила, разумеется, знал. Да и как их не знать, если ты в этом адском котле варишься чуть ли не с детства? Тем не менее, как бы там ни было, чужие секреты его никогда не прельщали, так же как никогда не испытывал он желания гадать, чтó там на душе у человека, который совершенно не стремился к тому, чтобы быть разгаданным.
Однако известен был Ван Ибо и другой факт, который в кратком изложении можно обозначить как: не зарекайся; отчего в сложившейся ситуации и с лёгкой подачи Чжан Цзин, Ван Ибо был готов пренебречь своими интересами, чтобы понять, что не так с Сяо Чжанем. Посему — даже если надо стать детективом, сталкером и, чёрт бы с ним, медиумом — он готов пренебречь своими принципами.
Если точнее, то дело было в том, что чёртов Сяо Чжань был загадкой. И если вы спросите Ван Ибо, как такое возможно, то он ответит, что так, разумеется, было не всегда. В смысле — не всегда Сяо Чжань появлялся в его мыслях с пометкой «чёртов» или «хренов».
С загадочностью дела обстояли приблизительно так же. Если мотнуть плёнку назад, то Ван Ибо мог бы однозначно сказать, что поначалу Сяо Чжань показался ему излишне простым.
Не то чтобы Ван Ибо видел людей насквозь, о нет, но когда они только познакомились с Сяо Чжанем — на шоу, куда последний пришёл гостем, Ван Ибо был уверен, что перед ним совершенно обычный человек, как они все. Как он сам. Со своими тараканами, конечно.
На камеру Сяо Чжань был улыбчивым, очаровательно стесняющимся и совсем не выглядел на двадцать шесть. За кулисами же он становился закрытым и серьёзным, как будто бы витающим где-то ещё и несущим на своих плечах все тяготы жизни, словно ему уже далеко за сорокет. Однако в этой перемене никогда не видел Ван Ибо ничего особенного; он прекрасно знал, как сильно меняются люди, когда выходят из образа. Но даже в ту, самую первую, встречу было в Сяо Чжане что-то не от мира сего — непостижимое и оттого, наверное, до дрожи восхитительное. Обычный выпуск DDU и не менее обычная восходящая звезда, уверял себя Ван Ибо, но сделал всё возможное, чтобы столкнуться именно с этим гостем у кофе-машины и неловко поздороваться, вполне осознанно поймав уставший взгляд карих глаз. Тех самых — становящихся янтарно-прозрачными на солнечном свету глаз, что так и не вышло забыть, когда кофе был выпит и после съёмок все разъехались по дальнейшим делам.
Взгляд Сяо Чжаня был первым, о чём Ван Ибо подумал, когда удалось получить роль в «Неукротимом». И стоило бы волноваться, справится ли он со своими обязанностями, сработается ли с коллегами, полюбится ли зрителям, но всё, о чём мечталось, ограничивалось карими глазами, в которые хотелось заглянуть ещё раз. И которые посмотрели бы на него в ответ. Ван Ибо и сам не осознавал, но случай, как видно, был уже к тому моменту более чем запущенным; слишком поздно было задаваться вопросом, как же так вышло. Зато можно было попробовать и посмотреть, к чему это приведёт.
Ранее, за свои прожитые двадцать с небольшим, Ван Ибо к чувствам особо восприимчив не был; жил от цели к цели, от проекта к проекту — работал над собой, учился новому, уставал. В перерывах пытался отдыхать и получать какое-никакое наслаждение от хобби, которые тоже медленно, но верно из личного времяпрепровождения превращались в околопрофессиональное под прицелом фото- и видеокамер.
В общем, не было у него времени на что-то, что не было связано непосредственно с работой. Грустить времени тоже не было, да и разве имелся повод? В этой усталой, интенсивной стабильности и в отсутствии постоянных отношений с зашкаливающим градусом драмы и романтизма не видел он ничего плохого. Вероятно, именно поэтому Ван Ибо оказался не предупреждён и абсолютно безоружен перед Сяо Чжанем и его загадочностью. Сбит с толку и самую капельку дезориентирован. Что, в свою очередь, привело к тому, что он пропустил тот момент, когда эти самые светло-карие глаза, что по долгу службы в виде совместных съёмок то и дело останавливались на его фигуре, превратились в настоящий омут. В самый привлекательный омут, только вот без берега и дна — в него Ван Ибо был готов бросаться ежедневно и топиться с самоотверженностью завзятого самоубийцы.
Это были далеко не первые его съёмки в дораме, но именно в течение них удалось открыть в себе неожиданные амплуа. И винить — или, возможно, благодарить — в этом следовало Сяо Чжаня.
Порой Ван Ибо ощущал себя воришкой, что выжидает удачного момента, чтобы украсть и присвоить себе мимолётное прикосновение к чужим пальцам, даже на невыносимой жаре остававшихся приятно холодными. А выгадав и накрыв пальцы Сяо Чжаня своими, каждый раз превращался в трусливого обманщика: нахально улыбался и гримасничал, словно обращая ситуацию в шутку, обесценивая всё происходящее между ними и низводя до уровня медийного продукта на продажу.
На тех съёмках нередко случалось ему испытывать ни с чем не сравнимое отчаяние — например, когда Сяо Чжань отказывался играть вместе с ним, то ли встав не с той ноги, то ли потому что кое-кто до этого позволил себе слишком многое. И тогда, под строгим взглядом старшего, Ван Ибо чувствовал себя щенком, который, не сводя глаз с удивительно важного человека в своей несчастной собачьей жизни, ждал одобрения и радостно вилял хвостом, стоило получить хоть какое-то касание в ответ. Хотя справедливости ради следует сказать, что для хорошего настроения хватало и взгляда, задержавшегося на нём дольше, чем это было положено в приличном обществе или необходимо для сцены. В конце концов, Ван Ибо даже заделался мечтателем — после каждого взгляда, прикосновения и словесной перепалки на грани флирта незамедлительно казалось, что сердечные переживания его взаимны.
Но Ван Ибо тогда, вообще говоря, много чего казалось. Было среди этих мыслей и кое-что абсурдное. Например, иногда он думал, что Сяо Чжань соврал про возраст, так легко они сыгрались в кадре и за кулисами «Неукротимого», быстро освоившись с юмором друг друга и разделив множество нелепых шуток, порой не провоцировавших улыбок ни у кого, кроме них двоих.
Считал он также, что тёплая дружба, возникшая между ними, не может прекратиться вместе со съёмками. И что напряжение, витающее в воздухе, обязательно рано или поздно найдёт выход — иногда искрило так, что ответственные за пожарную безопасность с двойным усердием проверяли наличие огнетушителей.
Однако ключевое во всём этом было, конечно, слово «казалось». Потому что в какой-то момент Сяо Чжань перестал читать его сообщения и принимать приглашения на обед или ужин, а Ван Ибо стал довольствоваться только совместными интервью, в которых Сяо Чжань вёл себя по-прежнему — улыбался, демонстрируя эти свои очаровательные передние зубы, смотрел прямо в глаза и понимающе кивал на всё, что говорил про съёмки Ван Ибо, а потом исчезал так быстро, что и слова нельзя ему было сказать вне камеры.
От каждой встречи всё более стойким было впечатление, что Ван Ибо тупо сливали, некрасиво и молча, словно надеясь, что в конце концов он отвалится сам. И получалось, что из воришки, обманщика и щенка Ван Ибо медленно, но верно превращался в ещё одного обманутого фансервисом фаната.
Мелочно, конечно, но в какой-то момент Ван Ибо не выдержал, приготовившись распрощаться с последней, самой сокровенной и болезненной надеждой, припрятанной на чёрный день, и ткнуть ей кое-кому в лицо, воззвав к чужой совести. Надежда была банальна до безобразия: вдруг Сяо Чжань такой невообразимый тупица, что просто не понимал, что Ван Ибо от него без ума?
Чёрный день в итоге случился — прямо во время очередного интервью, когда на вопрос, чем для них было то лето, Ван Ибо думал так долго, что в итоге ляпнул именно то, что крутилось в его голове постоянно, — все чувства были настоящими. Тут уж тяжело не понять, верно?
Хотя Ван Ибо считал, что всё было ясно и без этих слов — достаточно было посмотреть закадровые материалы. Пересматривать их Ван Ибо не нравилось — лицезреть влюблённого идиота, зная, сколь многого тот ожидал от жизни на момент съёмок и сколь мало получил потом, было неприятно. Но, несмотря на это, на слова он всё-таки решился, потому что таков был его характер, а потом пожалел — Сяо Чжань сначала удивился и даже засмеялся, но совершенно не выглядел смущённым чужим признанием. Ван Ибо со страхом подумал: «опять, кажется, ни хрена до чёртова Сяо Чжаня не дошло», только вот в тот день слился его напарник ещё быстрее обычного, буквально растворившись в воздухе.
Ван Ибо же, по традиции оставшись с самим собой и воспоминаниями, с нетерпением ждал выхода интервью, гадая, осмелятся ли продюсеры оставить такое двусмысленное заявление и не побоятся ли цензуры. Всё-таки оставили. Только вот стоило ли радоваться, что он опять выставил себя влюблённым идиотом?
Но худшее ждало впереди — во время их фанмитинга в Таиланде. В тот памятный день счастливее всех фанатов, лицезревших лютый фансервис без смс и регистрации, был только один человек — дурак по имени Ван Ибо, снова позволивший себе обманываться на чужой счёт. И тонуть-тонуть-тонуть в чужих глазах, пока они играли в дурацкие игры на сцене, пока пели заглавную тему, пока Сяо Чжань улыбался так искренне и широко.
После шоу Ван Ибо, всё ещё окрылённый недавним взаимодействием, решил брать быка за рога тут же, как умеет только он, — не откладывая в долгий ящик. Потеряв Сяо Чжаня из виду практически сразу, стоило им оказаться за кулисами, он и не думал волноваться — пошёл в их общую гримёрку и был рад отвлечься от собственного волнения за разговорами. И только через полчаса понял, что ни вещей, ни одежды Сяо Чжаня в гримёрке уже не было. Между делом выяснилось, что он уехал пораньше, пока они прощались с персоналом, работавшим за сценой, раздавали автографы и дарили бесконечные селфи. Никто не знал, в чём именно была причина столь скорого отъезда, да и нельзя сказать, что кому-то, кроме Ван Ибо, это было интересно. В конце концов, Сяо Чжань был не единственным, кто свинтил пораньше.
В общем, за кратковременное ощущение счастья пришлось расплачиваться тут же — не отходя от кассы, мать её.
Оказавшись в отеле, Ван Ибо с самым строгим видом, словно речь шла о жизни и смерти, поинтересовался по поводу возвращения в гостиницу нескольких актёров. Получив более или менее точные данные, он узнал, что Сяо Чжань из номера не выписывался, но и пока не возвращался. Ван Ибо было стыдно за себя, своё навязчивое поведение и за то, что воспользовался своей славой не по назначению, но почему-то в тот день он очень сильно хотел одного — просто услышать уже чёткое «нет» или «да». Потому что это подвешенное состояние выбешивало; и он был готов вести себя совершенно не в характере — лишь бы уже расставить все точки над «i». Не с помощью фансервиса, не посредством намёков в интервью, а этим модным ныне способом — словами через рот. Вот только Сяо Чжань тем вечером в номер так и не вернулся, а в сети не появлялся ещё с полудня.
Следующим утром Ван Ибо вернулся в Китай, попытавшись компенсировать тревожную ночь сном во время полёта, а когда телефон поймал сигнал домашнего сотового оператора, обнаружил, что контакт, который он проверил первым делом, его заблокировал. Охуительное, ничего не скажешь, окончание истории ни о чём.
Что ж, это, наверное, могло считаться за вполне себе чёткий ответ. «Услышав» его, Ван Ибо сказал себе, что пора перелистнуть страницу, благо, бóльшая часть промоушена, посвящённого сериалу, позади. Главное, держать себя в руках и игнорировать новости. Это вполне в его руках — разве когда-то он не был хорош в достижении тех целей, которые зависели напрямую от него?
Однако, на деле выполнить задачу было не так-то просто. Они всё ещё вращались в одной и той же сфере и время от времени оказывались рядом на мероприятиях, где приходилось улыбаться друг другу.
Как бы Ван Ибо ни старался отгородиться, так или иначе известия о чужих успехах всё равно достигали его ушей, а множащиеся на улицах рекламные билборды с главной звездой самого популярного сериала прошлого лета как никогда бросались в глаза.
Слухов, к которым он никогда ранее не испытывал никакого интереса, тоже не удалось избежать. Как и не получилось не удивиться услышанному: до Ван Ибо время от времени стали долетать жалобы на безупречного Сяо Чжаня. Мол, у едва взлетевшего на олимп артиста какая-то странная разновидность куриной слепоты, приведшая к тому, что он отказывался работать по ночам независимо от того, проходили ли съёмки в помещении или на улице. Поговаривали и о том, что прежде всегда приличный и великолепно воспитанный молодой человек не выдержал испытания славой — бывало, не здоровался и вообще делал вид, что не замечал коллег по цеху. Таких вольностей не позволяли себе куда более именитые актёры и исполнители.
Ван Ибо теперь мог не волноваться о том, как вести себя на мероприятиях, — Сяо Чжань на них появлялся всё реже, а потом и вовсе прогремел скандал, который буквально сделал его персоной нон-грата и для спонсоров, и для режиссёров с продюсерами. Чтó точно произошло, не знал никто, Ван Ибо в том числе; он готов был поклясться, что суть конфликта как будто бы поменялась с течением времени. Если сначала завуалированно говорилось о неприемлемом поведении Сяо Чжаня, проявившемся во всей красе во время их поездки в Таиланд, то впоследствии это переросло в какой-то фарс с участием некой выдуманной фанатской истории про Сяо Чжаня, которая вредила репутации и самого Ван Ибо. Более того, за время эскалации конфликта Сяо Чжань успел открыть собственный лейбл и начал отстаивать свои интересы напрямую, однако даже этот дерзкий ход не спас его от беспощадной машины «отмены».
В какой-то степени беды, из рога изобилия сыпавшиеся на коллегу, были на руку Ван Ибо. В особенно длинные и тёмные зимние ночи он малодушно думал о карме. Хотя потом одёргивал себя — мстительным его никто бы никогда не назвал, а в том, что не смог отделить фикцию от реальности, была только его вина; Сяо Чжань никогда и ничего ему не обещал.
Не мог Ван Ибо не думать и о том, что вселенная наконец одумалась и своеобразно помогала ему в достижении цели, разводя их по разные стороны окончательно и бесповоротно — всем было понятно, что теперь их совместное появление где бы то ни было невозможно по целому ряду объективных причин. Надо бы обрадоваться, но почему-то такой совершенно безрадостный и примитивный конец истории, начавшейся со стороны Ван Ибо задолго до съёмок в «Неукротимом», не вызывал долгожданного облегчения.
К следующему лету из медийного пространства пропал не только сам Сяо Чжань, но в целом любые новости о нём и даже мерзопакостные слухи, коих ещё недавно было предостаточно. Чужая жизнь словно остановилась.
Зато не стояла на месте жизнь индустрии — случались новые сенсации, разражались скандалы, звёзды зажигались и меркли. Занятость Ван Ибо увеличивалась с каждым днём, и он снова отдавался работе всем своим существом — его сердце больше не кровоточило от обманчиво томных взглядов на мероприятиях, оставшись где-то в далёком прошлом, будто и не было их никогда.
Но порой, когда он уставал так сильно, что не мог заснуть и лежал неподвижной амёбой в очередном отеле, сердце кровоточило по другой причине — чувствовало несправедливость, что обрушилась на чужие плечи.
В один из таких вечеров, что называл он «ночами путешествий по волнам сраной памяти», Ван Ибо вытянул из своего телохранителя телефон Чжан Цзин, менеджера Сяо Чжаня. Да, снова, как в отеле, воспользовался своим положением, раз уж так вышло, что в прошлой жизни, что теперь казалась то ли сном, то ли кошмаром, Лэлэ неоднократно обеспечивал безопасность не только своему непосредственному подопечному.
Как-то так и началась ничего не значащая переписка, в которой ни разу не прозвучало имени Сяо Чжаня, хотя он был единственной темой для обсуждения. Чжан Цзин читала сообщения практически сразу, всегда отвечала — может, не очень развёрнуто, но зато достаточно откровенно, хоть звания сплетницы за ней никогда не водилось. Ван Ибо не мог не задаваться вопросом — спрашивает ли она разрешения у Сяо Чжаня, чтобы делиться новостями с тем, кого он отшил? И грустил порой, что Чжан Цзин ни разу не спросила ничего в ответ о самом Ван Ибо. Да, понятно, что про него можно было всё прочитать в вэйбо, но ведь это далеко не то же самое, что поинтересоваться лично.
Как и раньше, интерес был исключительно односторонним, ещё и в странном формате — через посредника. Но по странному стечению обстоятельств Ван Ибо всё устраивало — он привык к недодраме в своей так и не случившейся личной жизни. Не грустил чрезмерно и не радовался ей, просто воспринимал как должное — ему было достаточно, что где-то существует человек, что даже с учётом всех данных заставлял его испытывать по-прежнему трепетные чувства, на которые Ван Ибо не знал, что способен, и оттого был удивлён, что удалось их сохранить несмотря на полную, казалось бы, безвыходность и безнадёжность.
Переписка не прекратилась и тогда, когда Сяо Чжань постепенно стал возвращаться к работе — более того, Чжан Цзин периодически писала сама, делясь новостями. Ван Ибо с особой нежностью сгружал в запароленную папку понравившиеся фотографии со съёмочной площадки, которые присылала менеджер Сяо Чжаня, и не смел думать, что узнаёт о чём-то первым, хотя всё указывало на то, что так и было.
Он вообще старался не думать — иначе в мыслях своих приходил к весьма неутешительным выводам, что по некоторым критериям его можно отнести к навязчивым поклонникам и даже сталкерам. Ван Ибо прежде всегда считал их больными людьми, которым следует только посочувствовать. Оправдывал он себя лишь тем, что сталкером он был безобидным — его зависимость никак не усугублялась, не подразумевала вмешательства в частный быт и никак не усложняла жизнь объекту воздыхания.
Ван Ибо просто хотел знать, что Сяо Чжань, образно говоря, сыт, умыт и тепло одет. Он никогда не испытывал маниакального возбуждения от того, как им удалось спеться с Чжан Цзин. А если и чувствовал что-то по поводу сложившейся ситуации, то скорее лёгкую долю стыда — если вдруг менеджер за несколько лет переписки так и не сказала своему артисту, что общается с Ван Ибо. Спрашивать он про это почему-то стеснялся, не зная, как ему вести себя в том случае, если окажется, что всё это время они обсуждали Сяо Чжаня у того за спиной. Впрочем, если бы выяснилось, что последний был в курсе всей переписки и по какой-то причине спускал это на тормозах, Ван Ибо почувствовал бы себя ещё более неловко и вряд ли смог бы объяснить себе такое поведение Сяо Чжаня. В конце концов, называя его загадкой, Ван Ибо никогда не шутил.
Не шутил он и когда попросил уже своего собственного менеджера освободить определённый день от съёмок и перелётов, а потом купил себе билет до Макао, не особо думая, как это может повлиять на его карьеру и репутацию. Наверное, он всё ещё оставался щенком, который непонятно на что рассчитывал. Но факт оставался фактом — Чжан Цзин прислала ему дату и адрес некого заведения. И, возможно, именно его месторасположение в Аомыне заставило Ван Ибо отнестись серьёзно к полученным координатам — издалека веяло загадочностью в стиле чёртова Сяо Чжаня. Но он даже не подозревал, к какому приключению это приведёт.
А приключение начинается так: спустя два года, прошедших с какой-то там премии, Ван Ибо впервые видит Сяо Чжаня настолько близко от себя. В этот момент он готов простить вселенной, что ради сохранения инкогнито пришлось нарядиться в идиотский хэллоуинский костюм растамана — главная изюминка заключается, конечно, в разноцветной шапке, из-под которой сосульками свисают синтетические дреды.
Сяо Чжань, видно, тоже следит за своей прайваси — Ван Ибо его узнал скорее по велению сердца, чем по реальным признакам, потому что Сяо Чжань очень мало похож на себя и смотрится в этом захолустье как самая настоящая рок-звезда, а не просто принарядившийся по случаю чувак. Ван Ибо дёргает себя за дредину и с целью унять нервы заламывает пальцы по очереди, пожирая глазами стоящего в тёмном углу мужчину — по сравнению с юной китайской версией Боба Марли Сяо Чжань выглядит сошедшим с подиума божеством: под небрежно накинутой на плечи кожанкой он упакован в водолазку и чёрную оверсайзную рубашку, а ноги затянуты в преступно узкие чёрные брюки, которые, наверное, перекрыли их обладателю всё кровообращение — другого объяснения, почему Сяо Чжаня в столь детское время практически размазало по стене, у Ван Ибо нет. Не может же человека так развести с какого-то жалкого коктейля?
Надвинув расташапку по самые брови и беззастенчиво рассматривая своего старого знакомого из противоположного угла, Ван Ибо приходит к осознанию, что не совсем понимает смысл собственного присутствия здесь. Ну, он подозревал… Ладно, он очень надеялся, что каким-то мистическим образом эта поездка связана с Сяо Чжанем, и теперь, когда эта надежда внезапно сбывалась, что ему делать-то? Надо осмотреться и наметить план. Но от того, чтобы потратить время на обдумывание стратегии на вечер, Ван Ибо совершенно беспардонно отвлекает палец Сяо Чжаня, неторопливо и самодостаточно помешивающий красноватый коктейль в прозрачном бокале.
Эй, кто-нибудь ещё заметил, что здесь, мягко говоря, душновато? Ван Ибо тянется к горлу, чтобы расстегнуть пару пуговиц и ослабить давление ворота рубашки, но понимает, что вообще-то на нём майка-алкоголичка. Что ж такое творится-то? Шапку приходится сдвинуть набок, потому что по вискам стекает капелька пота, а грубые синтетические волосы раздражают разгорячённую кожу. Это вообще нормально — чувствовать то, что сейчас чувствует Ван Ибо, всего лишь глядя на загадочную фигуру в тёмном углу? Может, это какая-то особая гипнотическая техника? Наверняка! И явно запрещённая правительством, потому что способна творить с людьми ужасные вещи: лишённый воли Ван Ибо, сколько ни пытается, не может оторвать взгляда от бледного пальца, мерно погружающегося в красную жижу.
Вишенкой в программе издевательств над несчастным, держащим несколько лет целибат Ван Ибо становится облизывание пальца — Сяо Чжань явно никуда не торопится, каждое его действие совершается с чувством, толком и расстановкой.
Нет, сегодня Ван Ибо не воришка и не обманщик, не щенок и не следователь, он ни много ни мало претендует на гордое звание вуайериста. И пусть кто-то попробует заикнуться, что нет ничего интимного в процессах приёма пищи или питья! Они просто не знают, насколько одуряюще это может выглядеть, когда за дело берётся Сяо Чжань в образе рокового и недоступного.
Ван Ибо готов потерять сознание, когда Сяо Чжань запрокидывает голову — его обычно смуглая шея выглядит практически белой — а потом выпивает коктейль целиком, ритмично работая кадыком. Ввиду всё той же загадочной неторопливости, что присуща всем сегодняшним телодвижениям Сяо Чжаня, на опустошение бокала уходит не меньше минуты, и Ван Ибо мысленно пишет завещание и готовится умереть молодым прямо здесь и сейчас, если эта пытка не прекратится.
Интересно, его могут выгнать из клуба за неприемлемое поведение? Ван Ибо уверен, что на его лбу красной строчкой так и бежит лаконичное словосочетание, с точностью до тысячной определяющее его самоощущение в данный момент.
Грёбаный извращенец.
Освобождение от гипнотического воздействия наступает внезапно — Сяо Чжань, разделавшись с коктейлем, изящно скатывается по стене вниз; Ван Ибо, наконец избавившийся от мóрока и абсолютно энергетически опустошённый, тратит несколько секунд на то, чтобы проморгаться. Только потом его осеняет идея, что надо бы пойти проверить признаки жизни сползшего на пол человека-загадки. Но необходимость в этом отпадает практически сразу — Сяо Чжань медленно скользит по стене обратно, как титры в начале «Звёздных войн».
Не-не-не, с Ван Ибо хватит. Баста. Ещё одного сеанса чего бы там ни было в исполнении Сяо Чжаня он не выдержит. Срочно надо причалить к бару. Две бутылки минералки, выпитых залпом и беспощадно расплющенных в руке, абсолютно не помогают привести мысли и чувства в порядок, поэтому выбор падает на единственный известный ему метод борьбы со стрессом — пойти потанцевать.
Пожалуй, это впервые, когда не удаётся сконцентрироваться на своём теле во время танца. Хотя, ладно, к чему это кокетство? Абсолютно так же было на том шоу, где они впервые встретились с Сяо Чжанем. Ван Ибо танцует постольку-поскольку — просто старается не стоять на одном месте. Время от времени он перемещается по танцполу, объясняя это тем, что ему не хочется, чтобы кто-нибудь к нему присоседился, но вот незадача: траектория его напоминает полёт коршуна вокруг добычи. Где бы ни выцеплял яркий свет мигающих прожекторов его фигуру, всегда она развёрнута в сторону тёмного угла; на прицеле — по-прежнему приклеившийся к стене Сяо Чжань.
В целом, через несколько треков, что плавно сменяют друг друга, Ван Ибо задаётся вопросом относительно цели пребывания здесь не только своей, но и объекта наблюдения. Сяо Чжань, похоже, не пришёл сюда танцевать. Лететь в Макао, чтобы выпить пару коктейлей в клубе, — ну такое. К тому же Ван Ибо не понимает, как можно упиться до такого состояния парой «Кровавых Мэри», из чего незамедлительно делает вывод, что Сяо Чжань догнался ещё до визита сюда. Это, кстати, довольно логично. Поэтому, должно быть, и был выбран такой клуб, куда пускают, кажется, весь сброд; вряд ли здесь можно заиметь проблемы с фейс-контролем из-за состояния нестояния. Да и в самом клубе тоже: Сяо Чжань, когда пьяный, похоже, вовсе не буйный — стоит себе, мается у стеночки. Безобидный одуванчик, да и только: за полчаса едва ли сдвинулся с места — очки поправил, шею почесал. Может, он таким образом чувствует себя обычным человеком, отключается от статуса национальной звезды и просто… живёт?
В какой-то момент Ван Ибо думает, что Сяо Чжань заснул — стоит, закинув голову и приоткрыв рот, прижавшись к стене лопатками и выпятив бедра вперёд, видимо, для сохранения некого равновесия, руки плетьми свисают по бокам. Надо бы ему такси что ли вызвать. Или самому довезти, а то будет неловко, если потом пойдут какие-нибудь слушки про то, как проводит своё свободное время известный актёр. У каждого свои слабости, и почему-то Ван Ибо готов пожертвовать своим комфортом и временем, когда речь идёт о том, чтобы обеспечить Сяо Чжаню безопасность при реализации таких слабостей. Он, блин, в Макао ради этого прилетел, о чём вообще речь.
Для начала надо прозондировать почву; светиться самому не хочется, тем более перед Сяо Чжанем — на месте последнего любой бы решил, что Ван Ибо сумасшедший сталкер. С другой стороны, может, так оно и было, поздно уже стесняться.
Остановившись в метре от Сяо Чжаня, Ван Ибо участливо интересуется:
— Эй, с тобой всё в порядке?
Сяо Чжань на это никак не реагирует; тяжело понять, в сознании ли тот вообще, и Ван Ибо чувствует себя неловко и нервно. В темноте кажется, что чужая грудь вообще не поднимается, но такого же быть не может? Пусть даже Сяо Чжань пил с самого утра, разве можно вот так просто взять и откопытиться? Если да, то Ван Ибо готов признать, что мало что понимает в этой жизни. К тому же от Сяо Чжаня вообще не пахнет алкоголем, хотя — судя по тому, как того мазало по стене, — проспиртованность там должна быть по самое не балуйся.
Ван Ибо рассматривает чужое лицо, пытаясь разглядеть что-то за тёмными очками, но те до нелепого плотно прижаты к самым глазам, а линзы как будто вообще не просвечивают — поверхность равномерно матовая, словно поглотившая весь видимый свет. Несмотря на разноцветные яркие прожекторы, в очках Сяо Чжаня нет ни единого блика и рефлекса.
В задумчивости относительно чужого состояния Ван Ибо теребит одну из дредин, отчего шапка съезжает практически на глаза, и принимает решение — хватает Сяо Чжаня за плечо и немного трясёт его, чтобы тот пришёл в себя:
— Тебя вывести подышать? — в конце концов на свежем воздухе должно стать лучше, вдруг Сяо Чжаня просто разморило в этой клубной духоте. Здесь же дышать реально нечем, с Ван Ибо после танцев и вовсе течёт пот ручьями.
Сяо Чжань в ответ заходит сразу с козырей: по-прежнему оставаясь в своей странной позе, приоткрывает рот шире и медленно проходится языком по губам. Ван Ибо чувствует себя одновременно облагодетельствованным и наказанным. Первое, потому что так живописно он бы подобный процесс не смог представить ни в одной даже самой смелой фантазии. А наказанным — потому что, может, Чжан Цзин вместе с Сяо Чжанем несколько лет тупо орали над ним, потешаясь над его влюблённостью? Подумать только, здоровый двадцатилетний лоб, жених на выданье, как бы сказала бабуля, увивается за взрослым мужиком и довольствуется, по сути, ничем. Ещё и примчался по первому зову, причём не самого мужика, а его менеджера. К слову о последней… Не просто так Ван Ибо пришла мысль, что над ним насмехаются, ведь были же слухи о том, что Сяо Чжань встречается с Чжан Цзин. Сейчас, как назло, это всплывает в голове, портя весь момент. Впрочем, не только Ван Ибо мастерски умеет убить всю атмосферу:
— Отвали, — растягивая гласные, словно бы говорил на латышском, а не на китайском, выдаёт Сяо Чжань и как-то неопределённо ведёт плечом, и Ван Ибо ничего не остаётся, кроме как повиноваться.
Конечно, он бы не ушёл и не бросил в таком состоянии своего коллегу и некогда друга; проследил бы с безопасного расстояния, чтобы тот вернулся в свой отель — или куда там заселился — в целости и сохранности, но отступить в тень у Ван Ибо не выходит.
Внезапно в игру вступает Сяо Чжань «классический», в совершенстве овладевший суперспособностью «тяни-толкай»: с невероятной прытью — для недавнего почти отключившегося мешка с костями — он отлепляется от стены и немного покачивается. Затем локоть Ван Ибо требовательно стискивают чужие пальцы. При этом Сяо Чжань всё ещё смотрит в сторону танцпола и сопровождает свои действия каким-то шелестением, не утруждая себя тем, чтобы толком открыть рот. Понять его речь становится совсем уж невыполнимой задачей. Он вообще там по-человечески балакает или чересчур преисполнился?
Ногти у Сяо Чжаня невероятно острые, и последнее определение могло бы остаться ничего не значащим эпитетом, если бы спустя несколько мгновений Ван Ибо не увидел собственными глазами, как полумесяц, оставшийся от чужого впившегося в кожу ногтя, исчезает из виду из-за выступившей поверх него крови.
Ван Ибо сначала хочет отреагировать старым добрым «какого хера, гэгэ?» — вопрос, который он миллион раз задавал себе под нос, когда Сяо Чжань сливался в очередной раз, — но до конца фразу так и недоговаривает, потому что внимание его быстро переключается на ещё один удивительный факт: пиздец, какие ледяные у Сяо Чжаня руки, проносится в голове Ван Ибо, и он запоздало осознаёт, что рот против воли прохудился от переживаний — некоторые умозаключения оказываются высказанными вслух.
Могильный холод, исходящий от пальцев у локтя, воспринимается как личное оскорбление — такие дела, да ещё и в его, Ван Ибо, смену. Не думая дважды — возможно, не подумав и единожды — он просто накрывает чужую руку, что уже успела размазать выступившую кровь по предплечью, и поглаживает пальцы в попытке согреть и передать им немного тепла, которого у Ван Ибо для Сяо Чжаня имеется в неограниченном объёме.
Не сказать, что он преуспевает в своей спасательной операции, но, кажется, Сяо Чжань постепенно очухивается — его перестаёт штормить, он выпрямляется и тянет носом воздух, глубоким и очень длительным вдохом. Очень хорошо, потому что Ван Ибо, надо сказать, напрягал тот факт, что до этого момента было ощущение, словно Сяо Чжаню вообще не нужен был кислород для существования. Конечно же, нужен, что ещё за глупости Ван Ибо успел тут надумать?
Кстати, раз уж зашла речь о «надумать». Только что Ван Ибо был уверен, что они достигли некого консенсуса относительно происходящего, но эта уверенность лопается мыльным пузырём, когда Сяо Чжань демонстрирует зубы в прямом смысле. Ван Ибо с грустью понимает, что в этот раз он может разобрать каждое звучащее слово. Похоже, Сяо Чжань так взбесился, что мгновенно протрезвел, и теперь шипит раздражённой змеёй, даже не удосужившись повернуться к Ван Ибо:
— Ты что, блять, творишь?
Судя по ядовитому тону, он был бы рад выплюнуть ещё пару гадостей; Ван Ибо отдельно благодарен приступу кашля, который мешает Сяо Чжаню осуществить задуманное.
Ван Ибо поднимает руку в примирительном жесте. Сяо Чжань, обстоятельно откашлявшись, тоже убирает свою, но почему-то не уходит, а приваливается к стене с каким-то необъяснимым благоговением — подносит большой палец с подсохшей кровью на подушечке, сначала утыкаясь в щёку, а потом так и не отнимая, ведёт им вбок, к приоткрытым губам. Ведёт с нажимом, оставляя едва заметный кровавый след на бледной коже. Затем…
Бля.
Ладно, из сегодняшнего вечера можно предварительно заключить следующее: Ван Ибо слишком мало знает о коллеге по цеху и его интересах. И возможно, слишком мало знает о своих собственных. От того, как Сяо Чжань обстоятельно обсасывает — его, Ван Ибо — кровь с пальца, хочется немедленно повеситься на дредине. Уж что-что, а к такому жизнь точно не готовила.
Ван Ибо переминается с ноги на ногу, едва удерживаясь от того, чтобы поправить ставшие тесными брюки. Лишь усилием неожиданно проснувшейся воли ему удаётся оторвать свой взгляд от происходящей нецензурщины и перевести его на танцпол — вроде бы в эту сторону постоянно смотрит Сяо Чжань. Должно же там быть что-то интересное?
Стараясь не думать о том, чем промышляет сосед справа, Ван Ибо рассматривает танцующие фигуры, не находя в них ничего заслуживающего внимания. А потом его как-то запоздало осеняет — может быть, идиотские слухи про куриную слепоту были правдивы? Чтобы проверить свою догадку, Ван Ибо немного поправляет расташапку так, чтобы лицо было чётко видно и ждёт хоть какой-то реакции от Сяо Чжаня, замирая с кулаком у рта в трепетном предвкушении. Но тому хоть бы хны. Прочистив горло, Ван Ибо улыбается, хвалит себя за сообразительность и на всякий случай интересуется:
— Ты реально ни черта сейчас не видишь, да?
Понятное дело, что куриная слепота, которая чуть не стоила Сяо Чжаню карьеры, тянет на особо больную мозоль, но лёгкость, с которой его посылают, и выбранный вокабуляр становятся несколько неожиданными:
— Отъебись, а?
Может, у Сяо Чжаня есть брат-близнец? Противный и вредный, склонный к зависимостям и посещению злачных мест на досуге. Что ж, Ван Ибо готов забрать все свои слова по поводу одуванчика — этот Сяо Чжань определённо одуванчиком не является. Взять хотя бы то, как последний качает бёдрами, отправляясь на танцпол! Нет, в этом, безусловно, есть толика очарования, но исключительно дьявольского.
Походка у Сяо Чжаня чрезвычайно уверенная для человека, что пятнадцать минут назад был практически в отключке; фантазия Ван Ибо отчего-то дорисовывает под матовыми стёклами хищнический взгляд, потому что, если что и известно о данном персонаже, так это то, что Сяо Чжань ненавидит танцевать. Ох, не за этим он идёт на танцпол явно. Чтобы избежать неприятного прицепившегося к ему парня — возможно, но вдруг есть и другая цель?
В чужих движениях Ван Ибо узнаёт себя времён съёмок «Неукротимого». Украдкой и как будто между делом урвать случайные прикосновения — вот, чем сейчас занимается Сяо Чжань. Двигаясь плавно и размеренно, тот внаглую начинает потираться о других людей и не выражает сопротивления, когда кто-то случайно касается его. Такого Сяо Чжаня Ван Ибо тоже видит впервые.
Во время своего незамысловатого путешествия практически в самую гущу танцующих людей Сяо Чжань не оборачивается. Но Ван Ибо продолжает следить за чужой спиной, как в глупом сериале делая ставки: посмотрит или нет. В конце концов это случается, и, очевидно, к этому моменту фантазия Ван Ибо разбушевалась не на шутку: на долю секунды за округлыми линзами ему мерещится взор, серебристый и пронизывающий до костей, как зимняя стужа в Харбине.
Ван Ибо не может сдержать улыбку — спустя столько лет игнора и косвенных отказов, неизменно сопровождающихся побегом, получить здесь и сейчас прямой ответ, ещё и в совершенно нещадящей формулировке дорогого стоит. Вот только что должны означать эти грубости, если сейчас под чужим взглядом Ван Ибо чувствует себя вывернутым наизнанку?
Это, блин, всё какой-то сраный сюр. Кто-то сказал бы даже — жестокий. Остаётся только дивиться чужой последовательности и выдержке, потому что, не соображая ничего и вряд ли понимая, кто перед ним находится, Сяо Чжань придерживается стандартной стратегии — сначала притягивает, потом даёт от ворот поворот. Может, это какая-то особая непереносимость Ван Ибо? Настолько сильная, что Сяо Чжаню и знать не надо, что перед ним его младший коллега, он просто понимает это бессознательно и немедленно отбривает, но каждый раз как будто бы не до конца.
Наверное, Ван Ибо и вправду грёбаный сталкер, который любую ситуацию вывернет себе в пользу и подпитает тем самым надежду, что чувства взаимны. Надо освежиться, решает он и покупает ещё одну бутылку минералки в баре; спасения в этом мало, и с целью применить более радикальные меры, он уходит в переполненную людьми туалетную комнату.
Сняв дурацкую расташапку у самой дальней раковины, Ван Ибо умывается холодной водой, невольно думая о руках Сяо Чжаня, и несколько мгновений, упершись руками в фаянс, глядит в зеркало на главного неудачника, которого ему вообще доводилось встречать в этой жизни.
Натянув головной убор обратно и вернувшись в зал, он с неудовольствием обнаруживает, что у Сяо Чжаня появился новый кавалер. Ну, Ван Ибо здесь не один жених на выданье так-то, ничего удивительного, конечно; более чем логично, что Сяо Чжань пользуется популярностью. Тут уж ничего не поделаешь.
Пожав плечами, Ван Ибо снова проталкивается к бару — в этот раз за газировкой. Убойная доза сахара не помешает. Чтобы поправить настроение, так сказать.
— Просто колу? — переспрашивает девушка-бармен. — Может, плеснуть тебе Джека? — заговорщически подмигивает. — За счёт заведения, на тебе лица нет!
Ван Ибо на это хмурится ещё больше и бурчит что-то невнятное, и его понимают правильно — на стойке появляется вскрытая обычная бутылка колы, куда незамедлительно втыкают соломинку. Несмотря на мизерный диаметр последней, Ван Ибо всасывает содержимое за доли секунды — пузырьки лопаются одновременно на языке и в голове, хотя бы на время избавляя от мыслей о Сяо Чжане. Нужно потанцевать. В этот раз — чтобы продлить эффект пузырьков и забыться, пока кровь заполошно гонит глюкозу.
Забыться получается слишком хорошо.
Если сказать, что у Ван Ибо с Сяо Чжанем некая особая кармическая связь, кто-нибудь в это поверит? Может, это могло бы объяснить поведение их обоих? Короче, чем бы это безобразие ни объяснялось, Ван Ибо мог бы дать присягу здесь и сейчас: никакого ушлого плана добраться до Сяо Чжаня, который довольно чётко вербально высказался против их дальнейшего досуга в любом виде и уже выбрал себе кого-то по собственному вкусу, у Ван Ибо отродясь не было. Он же не дурак, ей-богу, у него вообще-то и гордость имеется. Даже если кто-то так не считает.
Но, видно, все дороги сегодня ведут к Сяо Чжаню, и Ван Ибо очухивается от своего танцевального морока, лишь когда обнаруживает себя в довольно компрометирующем положении, за километр отдающем харассментом: мало того, что он опять прискакал к Сяо Чжаню, так ещё и самым неподобающим образом жмётся со спины к объекту длительного воздыхания. Хотя… лучше было бы сказать издыхания — то ли от ужаса, в который он пришёл от осознания, что сейчас ему достанется что-нибудь покрепче матерного словца, то ли от того, как пахнет Сяо Чжань, у Ван Ибо наблюдается резкий недостаток воздуха в лёгких. Он на мгновение зажмуривается, не в силах отстраниться и на полном серьёзе ожидая пинка несмотря на то, что физически это сложно выполнимо. Но вместо затрещины его пальцы оказываются в приятнейшем ледяном плену.
Пиздец, перестарался всё-таки с сахаром, думает Ван Ибо, отказываясь верить, что всё это происходит с ним в реальности.
Сюрпризы не думают заканчиваться; Сяо Чжань не менее бесстыдным образом вжимается в него спиной, а потом и вовсе откидывает голову на плечо; от неожиданности Ван Ибо так резко дёргает головой, что злосчастная безразмерная расташапка не сваливается с его головы лишь каким-то чудом. Адреналин зашкаливает, Ван Ибо повержен и разбит, но Сяо Чжань добивает лежачего — невесомо прикасается губами к чужой шее и говорит практически в ухо:
— Что тебе непонятно в слове «отвали»? — он не шепчет, изъясняется яснее, чем когда-либо сегодня вечером, только вот Ван Ибо не в себе. Ему плохо и хорошо одновременно, поэтому он в растерянности пожимает плечами, пытаясь обработать чужую речь, пока не осознаёт высказанную претензию и не формулирует вполне себе честный ответ:
— Всё мне понятно.
— И какого хера ты тогда тут делаешь?
Сяо Чжань не унимается, и это сейчас не про допрос — Ван Ибо реально помирает от того, какой приятной тяжестью ощущается опирающийся на него Сяо Чжань, и от чужого дыхания в шею, приятно освежающего, из-за которого кожа покрывается мурашками.
И вот что тут ответишь? Он ведь и правда не собирался больше подкатывать, но кто ж в это поверит, верно? Так, блять, вышло. Серьёзно, он вообще не знает, как это получилось.
Ван Ибо сглатывает прежде, чем ответить, но это не помогает, потому что внутри словно что-то мешается, он сам слышит, что звучит по-другому. Тут к гадалке не ходи, понятно, чья вина.
— Танцую, сюда же за этим приходят, нет?
Сяо Чжань на это как-то неопределённо хмыкает, но Ван Ибо не планирует расшифровывать содержащееся в этом послание. Ему достаточно того, что они всё ещё танцуют вместе, неприемлемо близко друг от друга, хотя это начинает доставлять физический дискомфорт.
— На танцполе, конечно, мало места, раз ты пританцевал именно сюда, — Сяо Чжань наконец нарушает их молчание и рыпается вперёд, но как-то слишком неохотно.
Воу-воу-воу, не так быстро, гэгэ. Мозг у Ван Ибо — и не только — основательно коротит, да и терпение, кажется, на исходе.
Он не отдаёт себе никакого отчёта в действиях, когда обхватывает шею Сяо Чжаня — температура её мало чем отличается от температуры пальцев, что он недавно грел в своих ладонях.
Не встретив никакого сопротивления с чужой стороны, Ван Ибо чуть сжимает пальцы, образно лишая Сяо Чжаня возможности побега.
— Просто здесь прохладно, — это, между прочим, тоже ни разу не враньё.
Кадык Сяо Чжаня оказывается ровно между большим и указательным пальцами, и Ван Ибо чувствует ладонью, как Сяо Чжань сглатывает слюну, и это тактильное ощущение провоцирует внезапное желание укусить прямо за адамово яблоко, но за неимением возможности Ван Ибо кусает Сяо Чжаня в челюсть и засасывает кожу — слегка, он же понимает, что после приключения в Макао Сяо Чжаня вообще-то ждёт работа, где его лицо — главный товар, как бы отвратно это ни звучало.
Месть — блюдо, которое явно подходит Сяо Чжаню по температурному режиму подачи, — наступает незамедлительно. Но Ван Ибо, разумеется, ожидает совершенно другого, обманувшись, когда решил, что чужая вредность нейтрализована.
Когда Сяо Чжань поднимает руку и закидывает её назад, фантазия Ван Ибо мельком рисует ему прикосновение прохладных пальцев к затылку, но вместо этого он чувствует тянущую боль в районе лопатки, а потом понимает, что ему опять вспороли кожу. Случайностью тут уже и не пахнет.
Однако не сказать, что он разочарован, потому что, как бы это описать, в следующий момент Ван Ибо даже не обращает внимание на то, чтó творится в нижнем отсеке. Там, конечно, уже давно полная полундра, потому что Сяо Чжань, впавший в некий танцевальный транс, не прекращает двигать бёдрами — пусть в каком-то собственном ритме — всё то время, что они стоят рядом на танцполе. Но это жалкое ничто по сравнению с тем, что случается дальше: Ван Ибо становится свидетелем неожиданного выхода на бис, не подозревая, насколько сильно скучал по уже виденному ранее шоу, пока представление не устраивают снова.
Чёртов Сяо Чжань подносит руку ко рту и слизывает кровь, методично обхватывая губами палец за пальцем, начиная с указательного.
Если так будет продолжаться дальше, то можно делать ставки, что Сяо Чжаню не нужно будет впредь прилагать усилия — кровь у Ван Ибо скоро пойдёт носом тупо от перенапряжения. Ему всегда казалось, что подобные сцены в его любимых, засмотренных до дыр аниме — преувеличение, но нет. Он готов доказать, что это реально. Своим личным примером и прямо сейчас.
Мысли в полнейшем хаосе. Пощады, молится Ван Ибо, взывая к небесам, в одну секунду; только не останавливайся, обращаясь всё к уже другому божеству, просит в следующую и не замечает, как по собственной воле отпускает чужую шею.
Божества, похоже, обрабатывают входящие заказы в порядке поступления и потому сначала Ван Ибо получает небольшую передышку: Сяо Чжань гибкой змеёй изворачивается и становится к Ван Ибо лицом. Хочется заглянуть ему в глаза, но их загадочный обладатель, словно прочитав эту мысль на чужом лице, поправляет очки, вновь по-ботански вжимая оправу в самую переносицу.
В молитвах, помнится, было ещё что-то про «не останавливайся», поэтому, не теряя времени, Сяо Чжань хватает Ван Ибо за руки, и от этой властности последний готов скулить преданным щенком у чужой двери.
Руки Сяо Чжаня неторопливо отправляются в путешествие по его предплечьям, обнаруживая своё присутствие лёгким покалыванием — воспалённому донельзя сознанию даже кажется, словно под пальцами Сяо Чжаня нарастает иней — изящно-тонкий, но с опасно-острыми краями — так похожи ощущения. Кроме этого, у Ван Ибо, пожалуй, в голове ровно ноль мыслей, он весь сосредоточен на касаниях и не собирается отвлекаться от них, настолько, что даже дышать забывает и делает вдох только тогда, когда лёгкие начинают гореть от недостатка кислорода. Он лишь жалеет, что не вдохнул поглубже, потому что, очевидно, они достигают кульминации шоу-программы — Сяо Чжань прижимается к нему грудью, закидывает руки на плечи, томно заявляя:
— Это было последнее предупреждение. В следующий раз я на этом не…
Ван Ибо игнорирует первую часть, сосредоточив своё внимание на второй, желая всеми силами добиться претворения в жизнь прозвучавшей угрозы. Например, прямо сейчас он собирается познакомить свои пальцы с многострадальной поясницей гэгэ, но последний внезапно дёргается так, словно Ван Ибо без разрешения облапал как минимум его задницу, хотя на деле он и кожанки не коснулся.
Сяо Чжань отстраняется резко и толкает человека, стоящего позади, кажется, как и Ван Ибо, совершенно позабыв, что вообще-то их тут было трое. Забавно, что реакция у всех практически одинаковая: на лицах читаются шок и непонимание. Ван Ибо наконец успевает всмотреться в чужие глаза — практически тёмные из-за полумрака — прежде, чем они вновь скрываются за матовыми стёклами.
По ощущениям, из них троих Сяо Чжань сейчас больше всех на измене — крутит головой по сторонам, опасно сдвинув брови и сжимая в руках кулон, на который Ван Ибо только сейчас обратил внимание, по большей части он не особо рассматривает чужие украшения. Выглядит подвеска странновато — в виде косточки, то ли серебряной, то ли из белого золота.
Прежде чем Ван Ибо успевает поинтересоваться, чтó здесь, блин, происходит, не исключая, что в чём-то есть и его вина, Сяо Чжань поворачивается к парню, стоящему позади и, словно позабыв про Ван Ибо, спрашивает:
— Хочешь уйти отсюда?
Вот это новости! От такого Ван Ибо в миг опешил и сначала решает, что Сяо Чжань, страдающий от куриной слепоты, просто их перепутал, но тот избавляет от всяких сомнений, с трудом подобрав нужные слова на английском. Для Ван Ибо, однако, тоже припасено небольшое прощальное предложение:
— Лучше держись от меня подальше, — практически рычит Сяо Чжань, вслед за чем всё ещё ничего не соображающий Ван Ибо получает ощутимый толчок ладонью в грудь.
У новоиспечённой парочки уходит несколько минут, чтобы протиснуться к выходу через переполненный танцпол; всё это время Ван Ибо стоит, как дурак, на месте и тупо смотрит в спину Сяо Чжаню, до последнего не теряя из виду седые волосы, с деланной небрежностью торчащие из-под короткой шапки на макушке.
В его дальнейшем пребывании в клубе нет никакого смысла, но Ван Ибо ещё минут десять трётся на танцполе, двигаясь в режиме энергосбережения — он так иногда танцует на репах, чтобы образно напомнить связки команде. Сейчас это нужно просто для виду — чтобы не выглядеть чужеродным элементом.
Каждая проведённая в клубе минута даёт немного форы Сяо Чжаню — пусть эти двое свалят подальше, чтобы, не дай небеса, (не) наткнуться на них на улице. Как видно, определиться с желаниями Ван Ибо не может, а потом спустя три с половиной трека вываливается из клуба и старается не смотреть по сторонам, просто вспоминает, где он кинул арендованную машину, и пытается прикинуть вероятность, что обнаружит её на месте. Райончик, конечно, атас.
Так и не определившись со своими желаниями, зато отыскав машину и вырулив на узкую улочку, Ван Ибо едет с черепашьей скоростью, надвинув шапку чуть ли не на нос, и рассматривает от нечего делать шумные компании и жмущиеся по углам парочки.
Ночь в самом разгаре. Кто-то свистит и стучит ему по капоту, в приоткрытое окно то и дело залетают шуточки, состоящие из одного предложения. Вопросительного, если вдаваться в подробности: кто же это, кто разрешил Бобу Марли сесть за руль? Некоторые люди серьёзно встревожены несоответствием вменяемости Ван Ибо и его образа; один из таких, показав шаку, настойчиво суёт в окно уже прикуренную самокрутку. В такой ситуации легче согласиться, и Ван Ибо, проклиная всё на свете, скалится в знак благодарности и осторожно зажимает косяк зубами, задержав дыхание, а потом передаривает его через четыре метра улыбчивому чуваку из первой же тусовки за углом. Компания, осознав, что им на халяву достался косяк, тут же взрывается шутками про весёлого мороженщика.
Посмотрев в зеркало заднего вида, Ван Ибо замечает на собственном лице улыбку, что уже не выглядит как оскал, но, увы, приподнятое настроение длится недолго. Проехав ещё полторы улицы, он безошибочно определяет в очередной парочке Сяо Чжаня — прижатого к стене — и его кавалера — настойчиво слюнявящего чужую шею. Очень хочется нажать на клаксон, чтобы неповадно было, и свалить побыстрее, но, хрен его знает, не откинется ли кто с перепугу — на улицах полно людей в невменозе. И это ещё мягко говоря.
Ван Ибо не знает, но боги сегодня явно намерены получить отличные оценки за предоставленный сервис простым смертным.
На пути возникает особо шумная компания, и Ван Ибо сбрасывает скорость практически до нуля, одновременно проклиная себя за автомобиль и радуясь собственному идиотизму: он не то чтобы собирался тут стоять и пялиться на то, как какой-то салага лижет Сяо Чжаню шею и распускает руки, но у него, знаете ли, просто нет другого выхода. Не может же он передавить весь этот честной народ, празднующий Хэллоуин?! В какой-то мере его пристальное внимание вознаграждается — всё выглядит именно так, как он увидел с самого начала. Сяо Чжань совсем не проявляет никакой инициативы, скорее даже старается сдерживать своего спутника, не позволяя ему слишком многого.
Миновав человеческий затор, Ван Ибо так и не прибавляет скорости; внутри все оживает от внезапной надежды, хотя в клубе он классифицировал свои шансы на продолжение вечеринки как нулевые.
Нет, он зуб даёт — если бы не куриная слепота, Сяо Чжань мог бы сейчас с тем же энтузиазмом смотреть на часы. Только вот хрен он что там разглядит, хихикает себе под нос Ван Ибо, а потом не без удивления видит, как Сяо Чжань бросает свою зазнобу у стены, что-то сказав напоследок и махнув в сторону дороги рукой, и припускает дальше по улице, не спотыкаясь, смотря чётко перед собой, немного ссутулившись и придерживаясь выбранного направления, словно его ведёт классический посталкогольный автопилот.
Чувствуя себя уже настоящим сталкером и не в силах найти никакого оправдания собственным действиям, Ван Ибо некоторое время едет следом, а потом, не сдержавшись — чёрт бы побрал его не к месту развязавшийся язык — высовывается в окно:
— Где твои актёрские способности, гэгэ? — на лице у Ван Ибо расцветает такое искреннее выражение ужаса, офигевания и обречённости, что за одну способность передать такую гамму эмоций его можно было бы номинировать на Оскар прямо сейчас. Очевидно же, что Сяо Чжань даже не понял, что это был он. А теперь кто знает, какая будет реакция на это сорвавшееся с языка «гэгэ»? Лучше б его побили, конечно. Или Сяо Чжаню больше нравится царапать? Ван Ибо согласен на любое наказание. С трудом совладав с заиканием, он хочет отдалить приближение катастрофы: — Я имею в виду, ты бы хоть попытался сделать вид, что он тебе правда интересен!
От того, как настойчиво Сяо Чжань игнорирует его, становится почему-то смешно. Как будто пытается оттянуть неизбежное. Потому что, если говорить по чесноку, Ван Ибо считает, что между ними всегда что-то было, может, только это и спасало его от угрызений совести относительно того, что он продолжал интересоваться чужой жизнью несмотря на все — пусть и не прозвучавшие до этих пор вслух — отказы. Сегодняшний вечер это только доказал. Как и то, насколько неинтересно Сяо Чжаню было в новой компании.
Ван Ибо уже всё равно поставил крест на своём языке, разговорившись на ночь глядя, так что выкладывает как на духу:
— Да ладно, ты ведь тоже сразу почувствовал? — сам он не знает, имеет ли в виду сегодняшний день, ту самую первую встречу на записи телепрограммы и их личное знакомство у кофемашины или съёмки «Неукротимого».
Нет, его уже не обманет то, с каким усердием Сяо Чжань играет недотрогу. Ой, он реально больше на это не купится. Как и на то, что Сяо Чжань якобы предпочтёт провести вечер с тем жалким типом, от которого его в сон клонит. Решив зайти с этого бока, Ван Ибо делает предложение, впервые в жизни не собираясь выполнять то, что собственно предлагает:
— Ну хочешь, я вас подвезу? Вам нужна машина, у меня она есть, — вся ситуация, конечно, полный сюр и он не сдерживает ухмылки: — Я такой вариант не рассматривал, но это может быть интересно. Почему бы и нет?
Сяо Чжань на это дёргает плечом и то ли крякает, то ли фыркает, но потом подбирается, как будто вспомнив, что терять лицо ни в коем случае нельзя. Это всё, что нужно было Ван Ибо в качестве поощрения выбранной стратегии.
— Так что? — он небрежно высовывает локоть в открытое окно, немного наклоняет голову и внезапно осознаёт, что всё решится прямо сейчас. Надо просто разыграть эту партию до конца. О чём бы ни думала Чжан Цзин, присылая ему адрес клуба и дату, она явно считала, что Ван Ибо может быть чем-то полезен. — Подкинуть вас? Мы поговорим, ты узнаешь, что я славный парень и что тебе нечего бояться, — это, кстати, чистая правда, надо сказать; если уж на то пошло, то бояться стоит Сяо Чжаня, возомнившего себя тигрицей. — Я тебя не обижу. Но насчёт твоего ухажёра такого же обещать не могу, — добавляет язвительно, а потом спохватывается: — Ну ладно, окей, уговорил. Его я тоже трогать не буду. Обещаю. Я же не монстр какой-то. Чего ты боишься?
Новая реакция не заставляет себя ждать, и Сяо Чжань удивляет в миллионный раз за этот вечер — встав посреди улицы, он разражается своим дурацким смехом, и Ван Ибо, утапливая педаль тормоза, не может не думать о том, как сильно скучал по этому неповторимому звуку.
Сяо Чжань, отсмеявшись, оглядывается в поисках кавалера, что лишь убеждает Ван Ибо в том, что что-то тот всё-таки видит, и заставляет сделать мысленную пометку разобраться в этом позднее.
Видимо, заметив то же, что и Ван Ибо ранее, Сяо Чжань наконец-то определяется относительно того, с кем он собирается провести остаток ночи; по крайней мере, Ван Ибо сейчас очень надеется, что режим «тяни-толкай» не включится заново.
Обогнув машину спереди, Сяо Чжань усаживается на сиденье справа и найдя пальцами ремень безопасности, пристёгивается.
— Мои вкусы довольно специфические, — без тени смущения выдаёт пассажир.
О, вот уж спасибо за это чистосердечное признание, а то, блять, было непонятно.
— Это я уже понял, — Ван Ибо старательно подбирает слова, но не упускает возможности позлорадствовать: — А что там твой кавалер? Не позовёшь его на огонёк?
Сяо Чжань хмурится, глядя перед собой, и скрещивает руки на груди, когда сообщает, в отличие от Ван Ибо, совершенно не парясь относительно вокабуляра:
— Блять, просто поехали, пока я не передумал.
И несмотря на то, каким тоном это произнесено, Ван Ибо безошибочно слышит улыбку в чужом голосе. Всё-таки хорошо, что некоторые вещи, которые он хорошо узнал о Сяо Чжане во время совместных съёмок, не меняются и по сей день. Должен же быть какой-то профит от всей этой сериальной нервотрёпки, правильно?
☼
If you like it violent
We can play rough¹
Ладно, можно ведь признаться уже чистосердечно? В сегодняшнем Сяо Чжане ясного и понятного было ещё меньше обычного, как будто тот вознамерился использовать ночь, чтобы побить все рекорды по загадочности. Но самое ужасное и одновременно прекрасное заключалось в том, что эта непредсказуемая версия Сяо Чжаня нравилась Ван Ибо не меньше, так скажем, основной. Было что-то невероятное и по-животному магнетическое в том, как Сяо Чжань, даже не повернувшись в сторону водителя, заявил: «Я собираюсь тебя порезать». Сказано это было уверенным и абсолютно будничным тоном, словно это само собой разумеющееся развитие событий.
В какой-то степени в такой альтернативе Дню всех святых тоже был свой резон и право на существование, в силу своей истории. Не то чтобы Ван Ибо шибко интересовался Скандинавией, но так уж вышло, что однажды среди эпизодов с рандомной инфой, которые он записывал для Himalaya FM, были и те, которые в итоге выпущены не были. Таких, так и не увидевших свет эпизодов, было раз-два и обчёлся, и почему-то факты из них запомнились куда лучше, чем из сотни релизнутых выпусков. Там-то и была маленькая справка о корнях Хэллоуина, и Ван Ибо, обдумывая на полном серьёзе слова Сяо Чжаня, подумал о том, как же хорошо, что он всё-таки участвовал в той бесячей радиопрограмме, которую чаще всего воспринимал как личную каторгу. А вот нет, было в ней и что-то полезное. Например, то, что Ван Ибо теперь доподлинно известно, что крайне удачный маркетинговый праздник Хэллоуина, вышедший далеко за пределы оригинальных стран и делающий невероятную кассу индустрии развлечений, совпадает по датам с кельтским Самайном, где одной из традиций был забой скота.
В принципе, против животных Ван Ибо никогда ничего не имел, наоборот, очень даже хорошо к ним относится, так что в сравнении себя со скотом в буквальном значении этого слова никаких оскорбительных ноток не видит. Тем не менее он всё же надеется, что в реальных затеях от Сяо Чжаня будет столько же от настоящего забоя, сколько в Ван Ибо было от аутентичного животного. Но поинтересоваться он всё-таки решил напрямую. Так сказать, любое сотрудничество лучше обговаривать на берегу — это было справедливо для шоу-бизнеса, по идее и в жизни должно сработать.
Кажется, Сяо Чжань такому повороту событий удивился. Это тот редкий случай, когда Ван Ибо его даже может понять. Ну, типа, представьте себе ситуацию — говоришь челику, с которым ты знаком без году неделя, что собираешься его почикать, а он тебе в ответ: «А я смогу потом уползти? Мне послезавтра на работу».
А что поделаешь? Ван Ибо, между прочим, ответственный человек; Сяо Чжань Сяо Чжанем, но службу никто не отменял, потому что все эти годы, пока на душе у Ван Ибо забытым бычком тлело его нежное помешательство на коллеге, работа была единственной отдушиной, не вносящей смуту в и без того спутанный разум. А теперь, понимаешь ли, откуда ни возьмись появился этот рыцарь в сияющих доспехах, не бросать же работу только из-за этого. И вообще, утверждение про новую роль Сяо Чжаня очень спорное — потому что рыцарь, похоже, слеп, в роли доспехов у него разве что эти странные матовые очки, а после первой брачной ночи обещает вызвать скорую помощь из-за каких-то околовампирских замашек. Не-не-не, кто бы что ни говорил — в особенности глупое-преглупое сердце — Ван Ибо не собирается сломя голову сдаваться Сяо Чжаню на милость, позабыв обо всём на свете. Ну, вернее, собирается, но только сегодня.
К тому же, если совершенно случайно подумать о будущем не в контексте работы, не очень понятно, что там у Сяо Чжаня за тема с кровью — ясно, что присутствует некая фиксация, или как это называется вообще правильно? Для чего ему нужна кровь? В каких объёмах? Всё очень мутно. Вопрос относительно цели Ван Ибо помечает как пока что не имеющий значения, потому что планирует разобраться по ситуации, а вот второй аспект его интересует гораздо сильнее — он, как бы это объяснить, несколько ограничен в количественном аспекте данного ресурса.
— По-разному, — расплывчато объясняет Сяо Чжань, хотя на предыдущие вопросы отвечал более развернуто.
На этом разговор стихает сам собой. Ван Ибо лишь остаётся удивляться тому, насколько серьёзно он воспринимает новости о чужих планах на ночь, вписывая в них себя и не испытывая страха относительно своей роли. Но в целом ситуация, конечно, полный сюр; скажи ему кто-нибудь, что такое может произойти в его жизни, он бы сам отвёз этого человека на приём к психиатру и попросил какие-нибудь пилюли от разбушевавшейся фантазии.
Сейчас же всё, чего ему хочется, — поскорее добраться до места назначения. В глубине души Ван Ибо уверен в том, что Сяо Чжань не причинит ему непоправимого вреда. Убеждённость эта основана, в частности, на том, что, если что-то пойдёт не так, Ван Ибо всегда может вскрыть карты относительно своей личности. Конечно, почему он до сих пор не сказал об этом — большой вопрос, ответа на который у Ван Ибо припрятано сразу несколько вариантов. Себе врать смысла нет, основное объяснение звучит приблизительно так: он попросту не знает, чтó будет дальше, и если всё правда так мрачно, как пытается изобразить Сяо Чжань, это очевидно некая тайна, которую тот успешно скрывал какое-то время, если не всю жизнь. Смог бы открыться Сяо Чжань, зная, что рядом с ним не кто иной, а именно Ван Ибо? Смог бы именно Ван Ибо подобраться к Сяо Чжаню так близко, чтобы узнать чужие секреты, не вытягивая их клещами против чужой воли? Имеет ли он на это право? Нет, нет и… к сожалению, нет.
Вслед за этим стоит также спросить себя — что собирается Ван Ибо делать с чужими тайнами и зачем они ему нужны, если Сяо Чжань так ревностно охранял их? И ещё — как отреагирует человек-загадка, когда поймёт, что Ван Ибо в некоторой степени водил его за нос и, если формулировать совсем без обиняков, воспользовался ситуацией? Не сказать, что Сяо Чжань интересовался его именем, но что-то подсказывало, что если бы он знал, что перед ним Ван Ибо, это резко испортило бы чужой боевой настрой. Портить сейчас ничего не хочется, и, хотя оставлять эти вопросы риторическими безответственно и неправильно, Ван Ибо будет справляться с проблемами по мере их поступления, очень надеясь, что Сяо Чжань не прикончит его сегодня — ни когда перейдёт к реализации своего странного плана, ни когда узнает в своём партнёре Ван Ибо. Всё остальное можно пережить.
Even if the sky cracks in the morning
And the heavens just won't open up for me
Would you invite me in again?
Let me pay for my arrogance
Won't you show me your weakness?²
☼
Бля.
Это в принципе единственная мысль, которая посещает светлую — хотя не настолько, как у Сяо Чжаня, — голову Ван Ибо, когда, оказавшись у подножия уродливого жилого здания на миллион квартир, он поднимает взгляд и проходится снизу вверх по тёмным оконным глазницам. Ощущение, что он оказался в спальном районе Гонконга, а никак не Макао. Хотя понятное дело, что представлять себе Аомынь как город вечного праздника типа Лас-Вегаса это просто верх тупости и стереотипного мышления, но Ван Ибо — обычный человек, так что подобные грехи и ему не чужды.
Дом внутри такой же, каким кажется снаружи. Света практически нет, даже не понять, в какой цвет выкрашены стены и что конкретно за ругательства там написаны. В том, что это именно они, Ван Ибо не сомневается; уверенностью его снабжают провокационные рисунки рядом с надписями. Ван Ибо и так бы запомнил эту ночь на всю жизнь, но теперь опасается, как бы потом не снились кошмары с расчленёнкой какой-нибудь. Потому что чем ещё можно здесь заниматься? То, что в таком месте могут жить люди, он принимать отказывается. В общем, атмосферненько, что тут скажешь? От Сяо Чжаня меньшего и нельзя было ожидать, тот и на съёмочной площадке всегда выкладывался на 200%.
В принципе, чтобы закрепить впечатление, Ван Ибо уже начал представлять себе, как они окажутся в каком-нибудь подвале, но нет — Сяо Чжань вызывает лифт и просит нажать на 14-й этаж. Хотя не факт, что это лучше подвала, оттуда хотя бы есть шанс сбежать на поверхность, а вот сколько простыней может понадобиться, чтобы спастись с высокого этажа, — нехилая такая математическая задачка.
— Выбор жилья у тебя тоже специфический, производит впечатление и настраивает на нужный лад, — спешит поделиться своими умозаключениями Ван Ибо, чувствуя подступающую нервозность и заламывая пальцы. Видимо, из-за неё, наблюдая, как Сяо Чжань мучится с ключами, он в порыве дать непрошенный совет, формулирует его зачем-то в вопросительной форме: — Снимешь очки?
Всё же он решительно не понимает, что за прикол с очками. Ясно же, что Сяо Чжань способен видеть в полумраке, Ван Ибо в этом убедился лично, когда ехал — и следил — за ним, подумывая попытать счастья в последний раз. По логике Ван Ибо выходит, что именно из-за них Сяо Чжань ни хрена не видит. Ладно в клубе, там много кто щеголяет любовью к такому аксессуару. Нельзя забывать и о том, что Сяо Чжань знаменитость, ну, вроде как — Ван Ибо, если честно, ещё не отказался от идеи про злобного брата-близнеца. Поэтому очки на публике более чем объяснимы. Но зачем они нужны сейчас — в какой-то задрипанной дыре посреди ночи, когда больше мешают, чем помогают? Или Ван Ибо просто пропустил, когда Сяо Чжань заделался в ультимативные модники?
— Нет, — абсолютно безапелляционный тон.
Ван Ибо тут же жалеет о том, как построил фразу, потому что, естественно, он сам дал Сяо Чжаню возможно использовать «да» или «нет», чего делать категорически в переговорах нельзя. И привалившись к косяку, Ван Ибо в ускоренном режиме перебирает варианты, почему люди носят тёмные очки в любое время суток. Ответ у него единственный — так вроде делают незрячие люди. Но Сяо Чжань же точно не из этой когорты. Или эта его «куриная слепота» обязывает?
— У тебя что-то с глазами, — задумчиво подытоживает он и едва не аплодирует себе. Браво, Ван Ибо, гениальный вывод. Хотя… может, с глазами у Сяо Чжаня в прямом смысле
что-то. Ван Ибо помнит, как они сияли издалека на танцполе, думал, привиделось, да и потом всё было нормально, но вдруг? Он уже и не знает, чему верить. Хотелось бы, чтобы на одну загадку стало меньше, поэтому приходится проявить настойчивость: — Что бы там ни было, я что, по-твоему, нежное создание?..
Он был бы рад продолжить мысль, да вот только Сяо Чжань успел справиться с замком и включить свет. Или его подобие — видать, тут весь дом экономит киловатты. Однако яркости хватает, чтобы разглядеть интерьер. Это же так должно называться?..
— Передумал? — Ван Ибо готов поспорить, что Сяо Чжань ухмыляется, даже не глядя на него. Чего добивается, засранец?
Может быть, существует не только косплей персонажей, их костюмов и оружия, может, кто-то пошёл дальше и «косплеит» целые помещения? Потому что концепт кажется знакомым — что-то такое было в американском сериале про маньяка, который убивал других маньяков. В любом случае, это впечатляет, что ли.
— Надо сказать, ты держишь планку, — честно отзывается Ван Ибо, испытывая какое-то странное, не подходящее ситуации восхищение.
— Рекомендую подумать ещё раз. Возможно, я не такой славный парень, как ты.
— Ты, как минимум, очень
честный парень, — находится с ответом Ван Ибо, криво улыбнувшись и заходя в квартиру.
Хорошо, допустим на секунду гипотетическую ситуацию, что он и правда передумал. И что, Сяо Чжань его отпустит? Скажет: извини, наверное, это слишком, но ты в будущем обращайся, если что. Ага, щас.
Да и не простит Ван Ибо себе, если не пройдёт выпавший квест до конца.
Сегодня, прямо сейчас загадка по имени Сяо Чжань будет повержена. Рельса, Ван-вижу-цель-не-вижу-препятствий-Ибо, упёртый баран — эти и многие другие прозвища были получены не просто так, не в его характере сворачивать на полпути.
Когда за спиной вновь щёлкает замок, отрезая пути к отступлению, Ван Ибо действительно немного трусит — совсем чуть-чуть — и в приступе малодушия хочет использовать свой главный козырь на вечер. В конце концов, он уже внутри и не собирается отступать, пока они обстоятельно не поговорят и не обсудят всё происходящее. В то время как Сяо Чжань возится с дверными замками, Ван Ибо представляется:
— Вэй Ичэнь, кстати, — и только спустя долгие секунды всекает, какое имя только что озвучил.
Вот, поплатился за свой трудоголизм — на полном автомате выдал имя героя из дорамы, в которой снимался. Что теперь делать-то? Исправиться? Это лишь добавит большей сумятицы; Сяо Чжань, наверное, подумает, что над ним прикалываются. Или чёрт с ним?
Чтобы как-то скрасить затянувшееся молчание — по большей части своё, потому что Сяо Чжань предпочёл «обмен визитками» проигнорировать — Ван Ибо протягивает руку и случайно утыкается кончиками пальцев в живот наконец развернувшегося к нему Сяо Чжаня. От этого становится неловко, что совершенно абсурдно, Ван Ибо не пятнадцать же. В попытке скрыть неловкость, он начинает тараторить:
— Подумал, что, если ты будешь знать моё имя, это сделает обстановку немного более личной, и ты вызовешь мне скорую так, чтобы она успела меня спасти, — чёрт возьми, заткнись, Ибо, заткнись. — Ну, знаешь, как там говорят, эмпатия, привязанность, ответственность, всё дела. Или ты психопат?
Всегда он знал, что ему нельзя говорить без бумажки или телесуфлёра, потому что обязательно случается какая-нибудь нелепица. Он же вовсе так не думает, ну, какой из одуванчика Сяо Чжаня психопат? Это вообще откуда взялось в его голове? Но даже если в этом есть хоть доля правды, Ван Ибо сюда не осуждать кого-либо пришёл. Какому психопату понравится, что ему тыкают диагнозом в лицо? Им вообще что-то нравится?
Бля, что ты несёшь, Ибо? Это вообще на него не похоже. Откуда этот нервяк? Это так обклеенные сплошняком чёрной плёнкой стены и пол действуют? Радует, что потолки обычные; может же Ван Ибо надеяться, что кровавого буйства в стиле Тарантино сегодня не будет?
— Поверь, это не так работает, — Сяо Чжань прерывает поток самых идиотских мыслей в жизни Ван Ибо, последний очень за это благодарен.
— Понятно, ладно, что ж, — мямлет он и потирает руки, Сяо Чжань, между прочим, мог бы и проявить манеры. — Мне, если что, тоже приятно познакомиться, — родители учили быть вежливым в любой ситуации. Ладно, всё, оттягивать нет смысла: — Так какой, говоришь, у нас план?
Меню вечера от шеф-повара Сяо не заставляет себя ждать. Аперитив звучит следующим образом:
— Раздевайся. Полностью. Душ справа. Лучше всего — контрастный.
Мысли об изысканной плёночной отделке интерьера сдувает мигом. Ван Ибо чувствует себя подростком в буйном пубертате. Что ни говори, а в таком Сяо Чжане определённо есть своя изюминка.
В ванной он скрывается так быстро, насколько это возможно. Душ здесь организован под стать всему дому — слив в углу, изначально горячей воды нет, но в углу висит бойлер. Всё пространство выложено одинаковой плиткой и можно поливаться там, где левая пятка пожелает, — как таковая кабинка или ванна отсутствуют. Всему здесь, конечно, миллион лет, особенно эмалированным тазам, сгруженным под мойкой, но выглядит помещение в целом опрятно и чисто и брезгливости не вызывает.
Самый верхний таз трансформируется в камеру хранения — на дно отправляется надоевший шапка-парик, под которым, по ощущениям, всё уже давно выпрело. Сверху приживаются майка и ширштаны, настолько «шир», что в каждой брючине при желании можно спрятать по Сяо Чжаню — Ван Ибо думал, что того фотошопят до безобразия и фильтры эти вытягивающие лепят, но нет, худоба там уже на грани болезненной.
В джинсах обнаруживается телефон, про существование которого Ван Ибо давно забыл, что вообще является случаем беспрецедентным, говорящим о том, насколько нестандартно и увлекательно протекает сегодня вечер.
Ван Ибо проверяет сообщения, в странном порыве отписывает Чжан Цзин что-то вроде «птичка в клетке», сам толком не понимая, кто тут птичка, а кто — клетка, а потом осторожно берётся за лейку, не слишком уверенный, как работает вся система. Стоит ему повернуть смеситель, как щёлкает газовый водонагреватель; горячую воду приходится немного подождать.
Увлечённый орнитологическими мыслями и обстоятельно намыливаясь обычным мылом в ожидании скрипящей чистоты, он, естественно, забывает про контрастный душ, успевая опомниться только под конец. Первое желание — махнуть на задание рукой; как, блин, кто-то может узнать, какой водой он мылся? Но, как приличный и послушный — разовая акция только сегодня и только ради Сяо Чжаня — молодой человек, Ван Ибо готов хотя бы частично выполнить чужую просьбу, надеясь таким образом замаскировать свою забывчивость. Он становится под холодный душ и проводит там несколько долгих минут. Своё пребывание там он сопровождает не самыми замысловатыми матерными выражениями — потому что холодно, что пиздец — до тех пор, пока не начинает клацать зубами. Тогда ругаться становится тяжело, а так как без ругательств вынести такую пытку оказывается нереально, придётся Сяо Чжаню довольствоваться тем, что уж получилось.
Хотя, на самом деле, получилось добротно — в мутном зеркале Ван Ибо видит свои посиневшие губы, и чтобы избавиться от перестука, ему хочется укутаться в полотенце, но он тупо его не находит — совершенно вылетело из головы проверить и попросить заранее. Приходится растереть себя руками и попрыгать на месте. С волос течёт, поэтому к прыжкам добавляется некое подобие собачьего отряхивания. Нет предела абсурдности происходящего.
Ван Ибо смотрится в зеркало, пытаясь хоть как-то привести в порядок растрёпанные и влажные волосы. Ой, всё, перед смертью всё равно не надышишься. Он только надеется, что смерть сегодня если и запланирована в меню Сяо Чжаня, то пускай будет метафорическая.
Перед выходом в свет он на всякий случай проверяет телефон — Чжан Цзин успела прислать ответ: «Терпения и моральных сил клетке». Прекрасно.
Выход у него получается не в свет, а во мрак — в коридоре к появлению Ван Ибо стоит темнота, зато в каком-то смысле часть надежд оправдывается немедленно — первым и последним, что видит Ван Ибо, распахнув дверь ванной и даровав немного освещения этому царству тьмы, становится стоящий в кухне Сяо Чжань.
Абсолютно, мать его, голый.
Ну, если не считать этих его тупых очков — на кой чёрт тебе нужны очки, Сяо Чжань, если на тебе нет штанов? Ну и ладно, вида не портят, а в остальном… Не то чтобы Ван Ибо считал, что глаза не важны, нет, конечно, важны. Он, вообще, можно сказать, именно этой — скрытой сейчас — частью тела и был околдован во время их знакомства. И ещё много раз после. Просто он никогда не думал, что настанет такой день, чтобы вот так вот увидеть.
Сяо Чжаня.
Голого, блять.
В трёх метрах от него.
Да если бы он знал, что здесь такие дела творятся, то вышел бы сразу — мигом бы согрелся.
— Вижу, ты тут времени даром не терял, — Ван Ибо даже не может сдержать улыбку, пока рассматривает прислонившегося к столешнице Сяо Чжаня со сложенными руками на груди. Смотреть же законно? Ван Ибо не может бороться с ощущением, что тупо выиграл эту жизнь.
— Свет выключи, — прилетает в ответ.
— И лишиться такого вида? — не-не-не, такого уговора не было. Категорически не согласен.
— Зрение не понадобится.
— Но ты-то меня видишь? — только бы продлить этот бесполезный спор на подольше, понятно же, что вечеринку сегодня заказывает Сяо Чжань, и рано или поздно будет так, как он захочет.
— Разве раньше ты не утверждал обратное? — Ван Ибо замечает, как Сяо Чжань приподнимает бровь.
— Я выключу свет, а ты снимешь очки, идёт?
— Не знал, что мы на рынке.
О, на рынке — это вряд ли. Либо это очень специфический рынок. Нудистский, так сказать. Такие бывают? Ван Ибо не знает, и ему, честно сказать, плевать. В любом случае, торг как никогда уместен, потому что его главная миссия — тянуть время, как карамельную тянучку, и он хочет справиться с ней на «отлично»:
— Да ладно, в них же неудобно. Или это твоя визитная карточка? Как у всяких маньяков. Ну, знаешь, ты типа вампир в тёмных очках, — чёрт, это полный абсурд, конечно, а самое главное — какого хера мысль о том, что Сяо Чжань вампир, которая не так давно была фоновой и даже не рассматривалась, теперь всплыла и так его заводит? — Не снимешь, значит?
— Зависит от тебя.
Что он говорил? Торг — это главное, Ван Ибо явно преуспевает.
— Это уже интереснее. Что мне надо для этого сделать?
— Выключить, блять, свет.
Бинго! Настойчивость — это то, чем всегда славился, славится и будет славиться Ван Ибо. Вот же дурашка Сяо Чжань!
— Ну, я так тебе и предлагал! Готово.
Сомнение в результативности торгово-рыночных операций приходит вместе с щелчком выключателя — Ван Ибо в буквально смысле не видит ни хрена, только помнит, что Сяо Чжань стоит приблизительно в паре метров от него по прямой. Последний не говорит ни слова, и Ван Ибо решает сам сделать первый шаг.
— Вот же срань, я вообще ничего не вижу.
Нет, со светом определённо было лучше. Не то чтобы он стыдился, что до сих пор чувствует себя не по себе в темноте, но он очень надеется, что в его голосе не сквозит паника:
— Эй, скажи что-нибудь, — делает ещё пару шагов и шарит руками в воздухе перед собой, Сяо Чжань по идее должен быть где-то здесь, и тот в самом деле оказывается на расстоянии вытянутой руки — Ван Ибо сначала не понимает, на что именно наткнулся, но, обхватив пальцами, догадывается, что это чужая рука, и ощупывает воздух в поисках второй, с облегчением выдыхая: — Вот сейчас ты меня правда напугал.
— Не ожидал, что человека, который посмеялся над тем, что, возможно, он не переживёт эту ночь, можно напугать темнотой.
Это немного задевает. Разве существует рейтинг того, чего приемлемо бояться, а чего нет? Да, ему 24, и он до сих пор засыпает с ночником, это проблема?
— У каждого свои недостатки. Ты вот дохуя странный, но я же ничего не говорю. Ну в смысле сейчас сказал, но раньше же молчал. Просто смирился с тем, что ты, может быть, вампир или маньяк. Типа принял тебя таким, какой ты есть.
Разумеется, тут стоит заметить, что Ван Ибо не особо верит в версию маньяка, она посетила его лишь на полсекунды, когда он увидел покрытые плёнкой стены. Ещё менее вероятной ему кажется версия про вампира, она скорее веселит, чем подходит на серьёзное рассмотрение. Но как бы там ни было, очевидно, у Сяо Чжаня есть некоторые особенности, если не сказать проблемы, и Ван Ибо имеет в виду именно то, что сказал, — он готов принять Сяо Чжаня таким, какой тот есть, и оказать посильную помощь, если дела совсем плохи.
— Что за чушь про вампира? — фыркает Сяо Чжань. — Их не существует.
Эх, ничего ты, гэгэ, не понимаешь, думает Ван Ибо, но вместо этого отвечает:
— Как скажешь.
Настроение совсем испортилось, он же сюда не «душнить» пришёл. Это вообще не его профиль, хотелось бы верить.
— Если бы я не знал, что ты чист, решил бы, что ты под чем-то. Или ты всегда столько трещишь? — внезапно спрашивает Сяо Чжань.
Трещать, как и душнить, тоже не особо в характере Ван Ибо, это обычно происходит по одной-единственной причине — он тупо нервничает и не контролирует ситуацию. Раньше был и другой резон его безудержной трескотни — Сяо Чжань в радиусе пары метров; во время съёмок «Неукротимого», когда они тусовались вместе, никто не знал, каким богам молиться, чтобы Ван Ибо наконец заткнулся. Но стоило им расстаться, он превращался в угрюмого гнома. Сегодня, в общем, нежданно-негаданно получилось лютое комбо на поболтать — Ван Ибо и нервничает, и находится с Сяо Чжанем рядом.
— Только когда нервничаю, — решает он остановиться на полуправде.
— А ты нервничаешь?
Что за глупый вопрос?
— Пиздец как, — поводов для этого предостаточно. Ван Ибо выбирает самый безобидный: — С детства ненавижу темноту.
Про темноту он забывает тут же, когда Сяо Чжань придвигается поближе, утыкается носом куда-то за ухо и шумно тянет воздух. Нет, Ван Ибо ни разу не против, он просто не поспевает за сменой декораций.
— Незаметно, — Сяо Чжань отстраняется так же внезапно. — Да и трещать ты начал раньше.
Пф. Значит, пошли в ход запрещённые приёмы. Ван Ибо тоже может показать кое-что.
— Заранее подозревал, что ты выкинешь что-нибудь гадкое. Так ты снял очки?
— Нет.
Вот же вредный Сяо-лаоши, ухмыляется про себя Ван Ибо, пока прикидывает план мести.
— И не снимешь? — с полувопросительной интонацией медленно тянет он, немного выгибаясь в спине и отстраняясь от Сяо Чжаня, но при этом не делая шаг назад. Прежде чем перейти к последнему этапу, он немного сгибает колени и льнёт к Сяо Чжаню бёдрами. То, что диверсия проходит успешно, он понимает немедленно — Сяо Чжань весь напрягается и выпрямляется, отчего руки Ван Ибо на чужих плечах смотрят совсем уж вверх.
Конечно, палка, как водится, была о двух концах, как бы идиотски это ни звучало сейчас. Ван Ибо чуть и сам не падает жертвой собственной мести, когда разрешает себе небольшое движение, вызывая у Сяо Чжаня весьма красноречивый стон, который тот даже не пытается как-то скрыть. Ван Ибо чуть не позволяет себе того же, но, как истинный профессионал, он помнит о том, ради чего всё затевалось: подцепив очки за душки, он избавляет от них Сяо Чжаня, складывает их и с полсекунды пялится в темноту.
Ван Ибо и сам не знает, чего ожидал. Просто столько было танцев с бубном вокруг этих очков, что он, наверное, подсознательно стал ждать чего-то из ряда вон выходящего. Однако ничего такого не происходит, и он решительно не понимает, в чём всё-таки был прикол. Но раз уж на то пошло, хрен он вернёт очки, особенно если в конечном счёте они ни фига не решали.
Не делая резких движений и аккуратно отклонившись вправо, он выпрямляет руку, продолжая держать очки указательным и большим пальцами за перемычку между линзами, и шарит тремя оставшимися в темноте. Наткнувшись на полку или что-то подобное, Ван Ибо кладёт очки туда. На всё это уходит пара секунд, не больше. Он хочет для верности протолкнуть их подальше, чтобы тяжелее было найти на ощупь, но замирает на месте, когда понимает, что в кухне как-то подозрительно посветлело — Ван Ибо от осознания чуть душу не отдаёт всё тем же небесам и инстинктивно отшатывается от Сяо Чжаня, забывая про свой план с очками.
Кажется, со своими выводами он всё-таки поторопился.
Глаза Сяо Чжаня сияют в темноте двумя ярчайшими маяками, не позволяя Ван Ибо отвлечься на что-либо ещё. Они неестественно ртутного цвета, чуть более тёмные по ободку, как будто напрочь лишённые своих обычных красок, но от этого не менее красивые. После нескольких минут в кромешной тьме Ван Ибо с непривычки кажется, что даже воздух светится от яркости чужих глаз. Выглядит, конечно, необычно, может быть, самую капельку пугающе, потому что в Китае таких глаз точно ни у кого не найти. Светлые глаза Ван Ибо всегда нравились — он питал особую слабость к фотографиям Сяо Чжаня, на которых карие радужки подсвечивались солнцем и становились практически прозрачными.
Первая и последняя здравая мысль, которая посещает Ван Ибо, что это какие-то специальные линзы. Он вообще не спец в таких делах, но есть же всякие штуки, которые начинают излучать ночью, напитавшись солнечного света. Наверное, и линзы такие тоже можно придумать. Всё в этой версии хорошо, только вот зачем надевать что-то сначала, а потом настойчиво скрывать? Что-то здесь не вяжется.
Он делает несколько шагов назад, чтобы разглядеть получше, и немного хмурится, когда понимает, что собственно ничего не понимает, потому что, может, он и не особо налегал на естественные науки, перейдя в школу для творческой молодёжи, но точно никогда не слышал о таком эффекте.
Глаза напротив горят в самом что ни на есть буквальном смысле — воздух перед ним трепещет и дрожит, почти что плавится жидким серебром. Ван Ибо кажется, что если он проведёт рукой сквозь сверкающую взвесь, то после ладонь будет слегка влажная и незамедлительно окрасится в такой же льдисто-ртутный цвет. Он даже дёргает рукой, чтобы проверить догадку, но почему-то пресекает это движение, оставляет ладонь висеть в воздухе, забывая о ней, пока делает ещё несколько шагов назад и упирается в стену.
Самое странное, что у Ван Ибо возникает ощущение, что глаза Сяо Чжаня
видят его, потому что, пока он пятится, они держат его на мушке, не теряя в темноте и с точностью определяя его местоположение, хотя и смотря куда-то сквозь него.
— Это ведь не линзы, — Ван Ибо делится своим выводом, обстоятельно выговаривая каждое слово, как будто это поможет переварить увиденное.
Сяо Чжань игнорирует это высказывание:
— Верни очки, — требует.
— Нет, — ни за что Ван Ибо этого не сделает.
Подтверждая свои намерения и заодно твёрдо решив проверить, как много видит Сяо Чжань, Ван Ибо заводит обе руки за спину, блефуя, конечно, и будь он проклят, если от прозвучавшего отказа ярко-серые глаза не вспыхивают чуть ярче, словно выражая бушующие эмоции их обладателя. Что сейчас испытывает Сяо Чжань? Растерян? Недоволен? Бесится?
В следующий момент жидкая ртуть буквально облизывает силуэт Ван Ибо, проходясь сверху вниз по фигуре, задерживаясь на доли секунд и по окончании путешествия возвращаясь в исходную точку.
Да что ты там видишь, Сяо Чжань, хренова ты загадка? Или лучше спросить — что ты такое?
К очкам теперь ноль вопросов — Сяо Чжань наверняка знает, что выглядит немного потусторонне. Вот так ирония судьбы — Ван Ибо, всю жизнь избегавший мистических штук-дрюк и вообще испытывающий глубокую неприязнь к ужастикам и страшилкам, прямо сейчас готов поверить в то, что его известный каждому китайцу коллега скрывает внутри не совсем человеческую природу. Но это ведь лучше, чем если бы он был маньячиной?
Ван Ибо следит за двумя светящимися точками и дрожащим перед ними воздухом, таким образом понимая, что Сяо Чжань подходит ближе, и чувствует, как властно тот ощупывает заведённые за спину ладони. Крайне довольный своей выходкой Ван Ибо молчит и криво улыбается, когда нагло просовывает колено между чужих ног.
— Я прошу по-хорошему, — выдыхает Сяо Чжань.
— Бесполезно, — Ван Ибо уверен, что тёмный до этих пор ободок радужки после его отказа становится светлым; посреди разлившейся ртути чернеет крошечная точка зрачка. От этой картины Сяо Чжаня как будто бы хочется взбесить сильнее: — Заставь меня?
Воздух искрится; ухмылка на лице Ван Ибо становится ещё более кривой, чем обычно. Он оказывается прижат щекой к плёночной стене после того, как Сяо Чжань без особых проблем разворачивает его и требовательно давит ладонями в спину.
— Где они?
Ван Ибо готов засмеяться — где, простите, Сяо Чжань думает, он их спрятал? И насколько обстоятельно собирается искать?
— В душе не знаю, — наглое, беспринципное враньё, и Ван Ибо за него совершенно не стыдно. Ему всё нравится, о да, ему очень нравится. Бесить Сяо Чжаня — в особенности. — Но, если они правда тебе так нужны, давай включим свет. Я найду их в два счёта.
Ответом ему служит молчание, а потом рядом с его лицом с размаха звонко опускается ладонь — он кожей чувствует лёгкое дуновение и невольно переводит взгляд на нарушительницу спокойствия.
Благодаря глазам Сяо Чжаня Ван Ибо теперь может немного видеть в темноте — по крайней мере то, что находится в радиусе их свечения — и различает силуэты тонких и аккуратных пальцев. Фокусируется он не сразу, ладонь слишком близко, но, сделав это, думает только об одном — пора, блять, завязывать с видеоиграми.
— Спасибо, я найду их сам, — прерывает молчание Сяо Чжань, — как только мы закончим.
— А ты скажешь, когда мы начнём? — произносит Ван Ибо, всё ещё всматриваясь в плёнку и наблюдая, как от его дыхания подтаивает тонкий морозный орнамент, расходящийся из-под ладони Сяо Чжаня. Этому вообще сможет найтись хоть какое-то адекватное объяснение у человека-загадки? Если тот, конечно, намерен что-то объяснять, потому что, судя по происходящему далее, на разговоры Сяо Чжань не настроен — Ван Ибо покрывается мурашками от того, как ледяные пальцы медленно отсчитывают его позвонки и, добравшись до шеи, обхватывают её. В движениях нет ни грубости, ни агрессии, словно лёгкое поверхностное касание кубиком льда, и это наталкивает на новое соображение, которым Ван Ибо делится с наглой улыбкой: — Или мы уже?
Может, это его последний шанс на то, чтобы побыть уверенным в себе нахалом, упустить такое — выше его сил. Ответ прилетает в самое ухо; Сяо Чжань звучит строго и явно не ждёт никаких возражений, когда по слогам произносит:
— Просто заткнись, — после чего в районе шеи чувствуется покалывание, которое Ван Ибо уже испытывал сегодня несколько раз — похоже, одной царапиной стало больше. Заживёт ли это до съёмок и сколько ещё работы собирается прибавить Сяо Чжань чужим гримёрам? Но, в отличие от прошлых случаев, саднящая боль прекращается сразу — вместо неё чувствуется холод, и Ван Ибо представляет, как на его коже распускается ледяной узор — подобно тому, что ещё недавно предстал перед его глазами на чёрной плёнке.
Похоже, обласканный тёплым южным солнцем уроженец Чунцина является на самом деле тайным ценителем прохлады и отрицательных температур. Главное, чтобы сегодняшней ночью Ван Ибо не отморозили что-нибудь лишнее — такая перспектива, пусть даже реализована она будет в компании с голым гэгэ, отчего-то не шибко прельщает.
Вопросы к Сяо Чжаню лишь множатся, но есть ли шанс получить ответ хоть на какой-то из них? Видимо, остаётся лишь довериться и плыть по течению, надеясь, что это течение не будет принадлежать рекам его собственной крови.
If its blood that you like
You'll be the death of me³
