My Only Sunshine

**Настоящее время**   — Помните ли вы дату того спора, мистер Блэк?   — 12 октября прошлого года. Сириус помнит каждую дату. Он считает каждый день, он должен. Для Ремуса.    — Не могли бы вы рассказать нам, что произошло после того спора?   — Ну, когда я успокоился, я извинился, мы поговорили, и я согласился поддержать его решение. Мы вместе решили, что он не поедет в хоспис, останется дома, а я буду о нем заботиться.   — И почему вы приняли такое решение?   — Чтобы я мог заботиться о нем, — повторяет Сириус, — чтобы ему было комфортно, чтобы его окружали люди, которые заботятся о нем.   — Сириус... — начинает Кингсли, и Сириус понимает, что теперь ему нужно держать себя в руках, — чьей идеей было, чтобы вы помогли мистеру Люпину в его планах покончить с жизнью?   Сириусу приходится сделать успокаивающий вдох, прежде чем ответить: — Это была идея Ремуса.   — Вы когда-нибудь обсуждали его самоубийство раньше?   — Нет, никогда.   — Протестую, ваша честь, — снова обращается обвинитель, — мы здесь не для того, чтобы установить, был ли этот поступок самоубийством или убийством.   — Если позволите, ваша честь, — спокойно отвечает Кингсли, — это общеизвестный факт, что мистер Люпин несколько раз перед смертью озвучивал свое решение покончить с собой, как в устной, так и в письменной форме.   — Отклонено, но будьте осторожны с формулировками, мистер Шеклболт, — Кингсли благодарно кивает судье и продолжает.  — Когда мистер Люпин впервые озвучил вам со свои планы?   — Через месяц после того, как он прекратил химиотерапию. Его консультант сказал нам за несколько дней до этого, что, — Сириус сглатывает, — природа его опухоли мозга означает, что, когда его здоровье ухудшится, он, в конце концов, скорее всего, впадет в кому перед смертью. Вегетативное состояние, на аппарате жизнеобеспечения. Ремус этого не хотел. Сириус старается, чтобы его голос звучал твердо и уверенно, он в долгу перед Ремусом.   — Не могли бы вы рассказать нам о том дне и о разговоре, в котором мистер Люпин попросил вас о помощи?   — Эм, это был довольно тяжелый день. Мы занимались тем, что Ремус называл "предсмертными делами" – его завещанием, похоронными пожеланиями и всем подобным. Это сильно выбило его из колеи, поэтому мы легли в постель, чтобы он мог немного отдохнуть.     **0 лет, 9 месяцев и 2 дня назад**   — Кто бы мог подумать, что похороны – это такая тяжелая работа. Спорю, это хуже, чем планирование свадьбы, — пошутил Ремус, прижимаясь к груди Сириуса.   Сириус сдержал рвущиеся из горла слова о том, что, они никогда не узнают, что такое планирование свадьбы. Вместо этого он заставил себя пошутить:   — Ну, не все такие избалованные, как ты, я никогда не видел столько требований. Он слегка подвинулся под Ремусом, почувствовав, как твердые кости прижались к его коже. Химиотерапия уничтожила аппетит Ремуса, и, хотя он прекратил ее несколько недель назад, заставить его поесть было ежедневной борьбой. В плохие дни Ремуса тошнило от одного только запаха еды, к отчаянию Сириуса. — Ну, это мои похороны, Сириус, они вроде как посвящены мне, знаешь, — заметил он, когда Сириус натянул одеяло и плотно укутал их. Чем больше он болел и худел, тем холоднее ему всегда становилось. Поэтому Сириус всегда включал отопление на полную мощность и ходил без рубашки, чтобы избежать гипертермии.   Ремусу это очень нравилось, и он бесстыдно пялился на своего жениха при каждом удобном случае, обычно из-под своей кучи одеял.    — Похороны – для живых, Солнышко, а не для... — он не хотел произносить это слово вслух, но они оба прекрасно знали, что осталось неозвученным.   — Я знаю, — тоскливо вздохнул Ремус, — вот почему я категорически настаиваю на открытом баре на поминках.   — Мы будем играть в бирпонг и рулетку в твою честь. Эта дерьмовая шутка стоила того слабого смешка, который она вызвал у Ремуса.   — Надеюсь на это.   На некоторое время они погрузились в теплое молчание. Сириус осторожно поглаживал кудри Ремуса, которые, пусть и сильно поредели от химиотерапии и других лекарств, но чудом остались такими же прекрасными.   — Сириус?   — Хм, — Сириус почти задремал в теплом уюте.   — Я не хочу умирать в больнице.  Они оба напряглись при слове на букву "у". И слове на букву "б".   Они оба согласились, что Ремус не поедет в хоспис. Ремус хотел быть в комфорте в собственном доме, а Сириус хотел быть с ним каждую минуту.    Однако после недавней встречи с консультантом Ремус начал беспокоиться, что у него не будет выбора, где умереть, если он впадет в кому. Когда рак медленно забирает вашу жизнь, тот небольшой выбор, который у вас есть, становится очень важен.  Так Сириус стал медбратом. Довольно хреновым медбратом, если подумать, но он выучил график приема лекарств, и Ремус со временем переборол чувство неловкости, когда Сириус купал его, одевал и делал все остальное, что требовалось в самые тяжелые дни.    — Я знаю. Это было все, что Сириусу удалось сказать.   — То, как доктор Помфри описывала то, что должно произойти. Потеря памяти, перепады настроения, боль, — Ремус вздрогнул. — Я боюсь.   — Я с тобой, Солнышко, я хотел бы сделать все лучше, но я с тобой в любом случае и при любом исходе, — он поцеловал Ремуса в макушку и обнял его еще крепче.    — Если бы я попросил тебя сделать что-нибудь для меня...   — Что угодно, — мгновенно.   — Я хочу умереть на своих условиях. И мне нужна помощь. Сириус мгновенно отстранился. Он сел у изголовья кровати и посмотрел вниз на человека, которого он так сильно любит.    — Что угодно, только не это.   — Я еще даже не спросил, ты не...   — Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — грубо оборвал его Сириус, — и ответ – нет, Ремус.   — Ты еще не понимаешь, это ничего. Ремус потянулся к нему, и Сириус не отказал ему. Медленно они переплели руки и ноги и легли лицом друг к другу.   — Я даже не могу представить, каково это для тебя, — прошептал Сириус в полумраке, — но я едва смирился с тем, что ты прекратил химиотерапию. Ты не можешь просить меня помочь тебе умереть быстрее, просто не можешь, не сейчас.   — А когда?   Сириус не ответил. **Настоящее время**   — Вы сказали ему «нет»? — Кингсли спрашивает для присяжных.   — Верно.   — Мистер Люпин просил вас снова? — Кингсли поднимает на него бровь, и Сириус смотрит вниз, впервые замечая, что он так крепко держится за подиум, на котором стоит, что костяшки его пальцев стали белыми.   — Да, каждую последующую неделю, и я каждый раз отвечал ему отказом.   — И когда же вы в конце концов согласились? Ему даже не нужно задумываться над вопросом, эта ночь впечаталась в его память, как и все остальные.   — Это было шесть недель спустя, его состояние ухудшилось, и у него был очень плохой день.   — Что заставило вас передумать?   — Ему было так больно, — его голос едва превышает шепот, — и он был так напуган. Он отчаянно хотел, чтобы я выслушал, действительно выслушал причины, и я выслушал, и тогда я понял, что на его месте я бы, скорее всего, хотел того же, что и он.   **0 лет, 6 месяцев и 14 дней назад**   Сириус едва заметно поморщился, когда в пятый раз за день вычищал рвоту из унитаза. Раньше он был невероятно брезглив, но по мере того, как давление в голове Ремуса нарастало, болезнь становилась все сильнее, и ему пришлось смириться с этим.   Рождество в этом отношении было несколько неудачным. Они принимали гостей в их квартире, в основном потому, что Ремус был слишком болен для поездок. Он почти ничего не ел, не смог проглотить ни одной рождественской ириски и заснул во время традиционного издевательства над фильмом ужасов.  С подарками тоже было немного неловко. Что вообще можно купить смертельно больному человеку? В конце концов Сириус выбрал для него набор книг – классическую литературу. Ремус, в один из своих перепадов настроения, язвительно назвал его вечным оптимистом и спросил, действительно ли он думает, что они успеют их закончить.    Сириус беззвучно плакал в кладовке после этих слов.   Тем не менее, они взялись за них. Сириус читал Ремусу в любое время дня и ночи, и Ремуса, казалось, успокаивал его ровный голос, в чем, собственно, и был смысл. Они уже дочитали «Грозовой перевал» и «Гордость и предубеждение», а затем перешли к «Джейн Эйр».   Сириус знал, что Ремус, вероятно, проспал большую часть, но каждый раз он наслаждался видом жениха, лежащего у него на груди или на коленях. Он считал каждый вздох. Каждую секунду времени.    Он на цыпочках прокрался в их спальню, чтобы проверить, что шторы все еще плотно закрыты и – он не хотел в этом признаваться - что Ремус все еще дышит.   — Сириус? Он едва разобрал это слово, но как только оно донеслось до его ушей, осторожно сел на кровати и откинул с потного лба Ремуса волосы.   — Да, Солнышко?   — Я спрашиваю снова. На этот раз рука Сириуса едва дрогнула, но дыхание все равно перехватило в горле. Черт.    — Ты устал, давай поговорим об этом позже. Ремус молчал некоторое время, и Сириус молился, чтобы он просто заснул.   — Нет. Мне больно, и мы должны поговорить об этом сейчас, — все же сказал Ремус, его голос был таким слабым, но в то же время таким сильным и уверенным.  — Хорошо, — устало сказал Сириус, — говори. Он лег рядом с Ремусом, нос к носу, продолжая гладить его волосы. Он часто так делал, и в последние месяцы старался запомнить каждый момент просто на случай, если это был последний раз.   — Я знаю, что ты не теряешь надежды, что мне как-то станет лучше, но это не так. Мне становится хуже, и это ужасно, мне все время больно, Сириус, и я не могу... не могу наслаждаться тем временем, которое у меня осталось с тобой, потому что все, о чем я могу думать, это то, насколько хуже мне будет, прежде чем мое тело окончательно сдастся. Сириус зажмурил глаза, и слезы хлынули из них. Хрупкая рука Ремуса, дрожа, поднялась и сжала его ладони.    — Если это будет зависеть от меня, мы сможем максимально использовать оставшееся время. И я смогу уйти в хороший день, когда мне не так больно, когда мне не страшно.   — Как? — голос Сириуса надломился, как и его решимость.   — Я читал форумы, мы можем сделать это с помощью лекарств. Они говорят, что я просто тихо уйду, как будто засну.   — Черт, — воскликнул Сириус и притянул Ремуса в свои объятия так нежно, как только мог, — ты действительно изучал это…   Ремус отстранился, чтобы посмотреть ему в глаза в темной комнате.   — Я хочу этого, Сириус. Я хочу увидеть всех, хочу знать, что у меня будет шанс попрощаться. Я хочу умереть здесь, у нас, а не на больничной койке. Я хочу... мне нужно уйти на моих условиях, пожалуйста.   Сириус попытался заговорить, но ничего не вышло, у него не было слов.    — Сириус, мне страшно! Помоги мне, пожалуйста. Помоги мне!  Его голос был таким сильным, когда он умолял Сириуса помочь ему умереть. Убить его.    Сердце Сириуса разорвалось на две части в тот момент, когда до него наконец дошло. Ремус действительно собирался умереть.    — Хорошо.