My Only Sunshine

**Настоящее время** — У нас есть копия истории поиска в интернете для ноутбука, найденного по вашему адресу, в недели, предшествующие 16 января. Мистер Блэк, вы узнаете какие-нибудь поисковые запросы? — спрашивает Кингсли, и Сириус опускает глаза и тупо смотрит на страницу. — Да. Он даже не читает записи, так как знает, о чем говорит Кингсли. — Здесь выделены запросы, касающиеся самоубийства или помощи с самоубийством, не могли бы вы подтвердить для суда, кто проводил эти поиски? Сириус опускает взгляд на бумагу и просматривает даты. Одна невыделенная запись привлекает его внимание, и у него перехватывает дыхание. "1 января - поиск Google - каково это, умирать?" О, Ремус.  Он заставляет свой взгляд переместиться на выделенные разделы и впервые видит, как много информации исследовал Ремус.  — Мм, все, что было до второго января – это Ремус, до этого я ничего не искал. После, в основном я. — Я хотел бы обратить внимание суда на тот факт, что по крайней мере 90% поисков, связанных с методами ассистированного самоубийства, имели место до 2 января, — Кингсли обращается к присяжным, и Сириус, оглянувшись, видит, что почти все они смотрят на него. У некоторых на лице столько жалости, что ему плохо. — Итак, мистер Блэк, вы с мистером Люпином договорились о еще двух неделях, чтобы привести все в порядок. Не могли бы вы рассказать нам, что произошло в ночь на 16 января? Еще один глубокий вдох. Он может это сделать.   — У Ремуса был хороший день, мы смотрели фильм, и он позвонил родителям. Я отвел его наверх, уложил в постель и… я дал ему таблетки. Да пошел он к черту со своим надтреснутым голосом.   — Кто выбрал таблетки? Этот конкретный набор, я имею в виду.   — Ремус изучил и выбрал их, а я поискал названия лекарств, чтобы убедиться.   — Убедиться в чем? Он не рассказывал Кингсли эту часть, поэтому логично, что это вызвало у него вопросы.   — Ремус хотел умереть безболезненно. Я должен был убедиться, что они не причинят ему еще больше боли, чем он уже чувствовал, и что он не будет страдать. Кингсли мягко улыбается ему.   — Значит, он принял таблетки добровольно?   — Да, мне пришлось помочь ему выпить воды, но он сам захотел принять таблетки. Он хотел этого. По лицу Сириуса скатывается слеза, но у него не хватает сил смахнуть ее.    — Больше вопросов нет, ваша честь.   — Мистер Фадж, теперь вы можете начать перекрестный допрос, — объявляет судья.   Черт. Даже вопросы Кингсли были достаточно трудными, а ведь он на стороне Сириуса.    — Мистер Блэк, — Фадж прохаживается взад-вперед по залу, — я бы хотел вернуть вас в тот день, когда, по вашим словам, мистер Люпин впервые попросил вас убить его, — от его слов и тона, которыми они произнесены, перед глазами Сириуса темнеет, вот урод. — Не могли бы вы пояснить, что вы делали ранее в тот день? Сириус скрипит зубами, он уже ответил на этот вопрос.    — Как я уже сказал, мы занимались завещанием Ремуса и организацией его похорон.   На стол перед ним ложится бумага.   — Я хотел бы обратить ваше внимание на это завещание. Скажите, мистер Блэк, знаете ли вы, кто является единственным наследником имущества мистера Люпина?   — Ремус оставил почти все мне. Ужас охватывает Сириуса, когда он понимает, куда клонит сторона обвинения.   — Очень любопытно, мистер Блэк, что тот день, когда мистер Люпин завещал вам свою часть вашего общего имущества и финансовых активов, при условии его смерти… — Фадж делает паузу для драматического эффекта, — фактически тот же день, когда, как вы утверждаете, он умолял вас покончить с его жизнью.   — Это чушь, — вырывается у него прежде, чем он успевает остановить себя, и судья стучит молотком.    — Следите за своим языком, мистер Блэк, — говорит ему она.   — Вы отрицаете, что знали о содержании завещания мистера Люпина? — Фадж ухмыляется, и Сириусу очень хочется ударить его.   — Нет.   — Значит, вы знали об огромной финансовой выгоде, которую вы понесете в случае смерти мистера Люпина? Сириус не успевает остановить себя. — Меня не волновала финансовая выгода. Я сам купил этот магазин, ради всего святого, если бы мне нужны были его «активы», — он с презрением выделяет это слово, — я бы не отдал ему половину магазина. Судья снова стучит молотком, и он с опозданием понимает, что повысил голос.  — А квартира, мистер Блэк? И давайте не будем забывать, что мистер Люпен стабильно откладывал деньги в течение многих лет, и вы свободно признались на допросе в полиции, что вы оба были потрясены накопленной суммой.   — Ну, да, я был удивлен, но...   — Я хочу сказать, мистер Блэк, — прерывает Фадж, — что вы, зная, что мистер Люпин может прожить еще несколько месяцев, не хотели ждать его естественной смерти, чтобы получить его активы для свободного пользования. Поэтому вы, можно сказать, ускорили процесс.   — Нет!    — Медицинскому персоналу мистера Люпина было хорошо известно, что вы отвечаете за его лекарства. Было бы слишком легко подменить его обычные лекарства на что-то более смертоносное.   — Протестую, ваша честь! — прерывает Кингсли. — Обвинение собирается задать вопрос или продолжит излагать вздорные теории? Судья смотрит на Фаджа, который улыбается.    — Мои извинения, ваша честь. Мистер Блэк, вы отвечали за лекарства мистера Люпина?   — Да.   — И поэтому вы были тем человеком, который в ночь на 16 января передал мистеру Люпину наркотики, которые впоследствии оборвали его жизнь?   — Да.   — Итак, правильно ли будет сказать, что если бы вы не дали мистеру Люпину те конкретные лекарства в ту ночь, он, скорее всего, остался бы жив.   — Скорее всего, но неизвестно, как долго. Фадж указывает на него с ликующей улыбкой. Ублюдок.   — Ах, мистер Блэк, именно. Я доношу до вас, дамы и господа присяжные, что мистер Блэк сознательно и добровольно оборвал жизнь мистера Люпина в ту ночь заранее обдуманным способом и с целью получения финансовой выгоды. Мотив, возможность и преднамеренность. Разве это не определение убийства в нашем прекрасном суде? Господи, это похоже на спектакль.  — Нет, все было не так, — Сириус срывается на крик. Он видит, как Кингсли бросает на него предупреждающий взгляд, но не может остановиться. — Это было не убийство, это было милосердие. Ему было так больно, и он нуждался во мне! Я бы отдал каждый пенни, если бы это сохранило ему жизнь, — Сириус бросает взгляд на Фаджа, который выглядит шокированным и явно хочет перебить его, но он успевает продолжить. — Я бы вырезал свое собственное сердце и отдал его ему, если бы это спасло его, но ему ничто не могло помочь. Его щеки мокрые, но он не может заставить себя переживать из-за этого.   — Но вы, на самом деле, сделали совершенно противоположное его спасению, мистер Блэк. Вы оборвали его жизнь. Ваш собственный друг посчитал, что это было убийство, мистер Блэк, как вы ожидаете, что присяжные будут считать иначе? — жестоко заявляет Фадж. Но это правда. Его друг – причина, по которой Сириуса арестовали.   — Я сделал единственное, что мог сделать, я уважал его желания.    — Вы сожалеете о своем решении, мистер Блэк? — спрашивает Фадж, и Сириусу не нужно думать об этом.    — Нет.   Фадж еще около минуты продолжает рассказывать присяжным о том, что Сириус – убийца, но он просто не может больше слушать.    — У вас есть что добавить по существу, мистер Фадж? — спрашивает судья.   — У меня больше нет вопросов, ваша честь, — отвечает Фадж и шмыгает обратно на свое место, выглядя чертовски довольным собой.   Суд на этом заканчивается, и Сириуса увозят обратно в тюремную камеру. Его заставляют переодеться в форму – черные брюки и серую футболку, и снова отдать кольцо на хранение.  — Все в порядке? Как все прошло? — спрашивает Гидеон с верхней койки, когда Сириус входит в их общую камеру. Сириус познакомился с Гидом, когда его перевели сюда в ожидании суда. Вероятно, он мог бы выйти под залог, если бы хотел, но он сам настоял на том, чтобы его адвокат даже не спрашивал об этом. Формально он все еще убийца, и он хочет понести причитающееся ему наказание. Гидеон вместе со своим братом Фабианом впутался в какие-то дела на границе, и, когда их поймали, Гид взял всю вину на себя. Сейчас он отбывал второй год пятилетнего срока, но оказался хорошим соседом по камере и даже другом для Сириуса. — Приятель? — спрашивает он еще раз, садясь и внимательно смотря на Сириуса.  — Прокурор – ублюдок. Это все, что он может сказать, его голос немного дрожит. Если его спросят о подробностях, он точно знает, что сломается.  — Они всегда такие, мой друг, — Гид спрыгивает со своей койки и сильно хлопает Сириуса по плечу. — Ну, я собираюсь насладиться последним часом общения, я вернусь после звонка, — теперь он сжимает его плечо. — Сегодня здесь довольно тихо. Он говорит эту фразу небрежно, но Сириус знает, что это значит, и очень благодарен ему. Гид выходит из комнаты, и Сириус слышит, как он обращается к заключенным из соседних камер, предлагая им сыграть в покер, и легко уводит их всех от Сириуса. Гидеон прекрасный друг. Сириус падает на кровать, сворачивается в клубок и позволяет слезам течь свободно, но беззвучно. Это талант, который он приобрел в этом месте –беззвучно плакать. Громкая истерика здесь невозможна. Он не хочет этого, но у него нет сил остановить свои мысли, так что, лежа на кушетке в тюремной камере, он возвращается к той ночи, к его последней ночи с его Солнышком.  **0 лет, 6 месяцев и 0 дней назад** Они старались вместить в две предыдущие недели как можно больше жизни, и Ремусу почти казалось, что он снова стал прежним.  Сириус достал им билеты на любимое представление Ремуса в Вест-Энде, и ему даже удалось после этого провести час в пабе со всеми их друзьями. Ремус сказал, что это стоило той мигрени, которая мучила его на следующий день. Ремус также твердо решил в последний раз вернуться в Уэльс, поэтому Сириус, дав ему снотворное, чтобы он проспал все выходные, отвез их на длинные выходные. Ремус сидел, завернувшись в несколько одеял, в прекрасном саду своей матери и смеялся вместе с родителями. У них даже было повторное Рождество, и Ремус так язвительно оскорблял убийцу из глупого ужастика, что Лайалл и Сириус оба задыхались от смеха.  Они вместе дочитали «Джейн Эйр». Вместо того чтобы начать новую классику, которую, как они знали, они не смогут дочитать, они часами лежали без сна, свернувшись калачиком в объятиях друг друга. Иногда они говорили обо всем, о чем могли, годы разговоров и ласковых слов, уместившиеся в несколько дней. Иногда они часами молчали и просто лежали и запоминали каждую черточку лица друг друга.  Ремус исполнил свое желание. В последний день своей жизни он проснулся с меньшей болью, чем в течение предыдущих нескольких недель, с аппетитом и заявил, что это хороший день.  Сириус попытался сам приготовить знаменитые пирожные Ремуса, хотя ни черта не умел готовить. Ремус сидел за кухонным столом и смеялся, отдавая распоряжения.  — Нет, нет! — фыркнул он. — Когда ты делаешь так, из теста вытекает все масло. — Ну, это же растопленное масло, я не могу не затопить все вокруг растопленным маслом, — серьезно сказал Сириус, и они оба согнулись вдвое от смеха.    Сириус почувствовал знакомый укол в сердце, когда смеялся. Как будто его тело не могло не напоминать ему о том, в какой ужасной ситуации они находились, всякий раз, когда он чувствовал хоть капельку счастья.    Урок кулинарии закончился неудачей, и Сириус побежал в ближайшее кафе, все еще перепачканный мукой, чтобы взять им кофе и круассаны.    После еды Ремус задремал, а Сириус прижал его к себе, впитывая каждую спокойную секунду.    После обеда они позвонили родителям Ремуса, которые обрадовались, что у него хороший день. Сириус прятал лицо в волосах Ремуса, пока тот говорил отцу и матери, как сильно он их любит.    В тот день стрелки часов, казалось, двигались быстрее обычного, так как ночь наступила как-то слишком рано. Сириус изо всех сил старался не проверять время, но у Ремуса, казалось, были встроенные часы.   — Давай ляжем спать, — прошептал он, когда они прижались друг к другу на диване.    У Сириуса не нашлось слов, и он кивнул. Ремус не протестовал, когда Сириус подхватил его на руки и медленно понес вверх по лестнице. Несмотря на то, что Ремус всегда был выше, сейчас он практически ничего не весил, и, прижавшись к груди Сириуса, казался очень маленьким.    Сириус не торопился, укладывая Ремуса в постель. Он старательно целовал подушечку каждого пальца, каждую костяшку и каждый дюйм его лица. — Пора, любовь моя, — прошептал Ремус.    — Я не готов.   — Мы никогда не будем готовы, никогда, — Ремус притянул его в свои объятия. — Я все еще буду с тобой, Сириус, я никогда не оставлю тебя. Но время пришло. Тогда Ремус крепко обнял его, крепче, чем ему это удавалось за последние несколько месяцев.    Когда Сириус взял себя в руки настолько, насколько это было возможно, он отстранился и нежно поцеловал Ремуса. Он потянулся к тумбочке и достал лекарства. Медленно он помог Ремусу сесть и дрожащими руками передал ему то, что ему было нужно.    Сириус не смотрел, как он принимает таблетки, он зажмурил глаза, когда любовь всей его жизни сделала последний шаг.    — Все готово. От слов Ремуса сдавленный крик вырвался из горла Сириуса.   — Я так тебя люблю. Вместе они еще раз оплакали потерю прекрасной долгой совместной жизни, и Сириус крепко обнял Ремуса на их кровати, четко осознавая, что делает это в последний раз.   — Обещай мне, что будешь счастлив, — прошептал Ремус, уткнувшись ему в грудь.   — Что? — Сириус задохнулся. — Не думаю, что смогу быть счастлив без тебя.   — Не сразу, конечно, но со временем.   — Ремус… — он запнулся, когда Ремус схватил его за рубашку.    — Нет, послушай. Ты должен. Ты должен быть счастлив вдвойне – за себя и за меня. Ты должен путешествовать, завести детей… выйти замуж. Слезы снова полились у них обоих, когда они подумали о том, какой могла бы быть их свадьба.    — Я сделаю все возможное, но не выйду замуж. Ты единственный мужчина, за которого я когда-либо мог… — он глубоко вздохнул — не проси меня выходить замуж.   — Я просто говорю, что хочу, чтобы ты двигался дальше. Я не буду против, если ты это сделаешь.   — Хорошо. Сириус смотрел на Ремуса, когда его глаза закрылись. Он внимательно следил за его лицом в поисках каких-либо признаков боли, но их не было.    — Сириус? — сонно пробормотал он.   — Да, мое Солнышко?   — Спой мне.  Сириус натянул на них одеяло и слегка подвинулся, чтобы его губы оказались рядом с ухом Ремуса, и тихо запел: — You are my sunshine, my only sunshine You make me happy when skies are gray You'll never know dear, how much I love you Please don't take my sunshine away Ты – мое солнышко, мое единственное солнышко,  Ты делаешь меня счастливым, когда небо серое.  Ты никогда не узнаешь, дорогой, как сильно я тебя люблю,  Пожалуйста, не забирай мое солнышко. Ирония последних слов отозвалась резкой болью, и его голос задрожал, когда он почувствовал, как дыхание Ремуса выровнялось и замедлилось.  — The other night dear, as I lay sleeping I dreamed I held you in my arms But when I awoke, dear, I was mistaken Прошлой ночью, дорогой, когда я спал, Мне снилось, что я держу тебя в своих объятиях.  Но когда я проснулся, дорогой, я ошибся… Его дыхание сбилось, когда едва слышные хриплые вдохи Ремуса почти затихли. — So I hung my head and I cried. Поэтому я повесил голову и заплакал.   В 11:59 Ремус испустил последний вздох.   Сириус смотрел на прикроватные часы, которые вели медленный отсчет до полуночи, до следующего дня.  17 января.   — С годовщиной, — прошептал он. Себе.