Задушевные с виселицей

Девушка по имени Елена Гилберт вызывала у Кэролайн несколько противоречивые чувства. Возникала перед ней из ниоткуда, смотрела наморщив лоб и тянула из податливых рук очередную книгу, в которых Кэролайн буквально купалась. Носа от страниц не отрывала, а если и делала, то глядела уж больно вымученно и устало. Не разговаривала — обычно Кэр болтала без умолку на самые разные темы, всегда была главным заводилой и центром вселенского внимания. Елена порой смотрела на подругу с улыбкой — та заполняла собой каждый дюйм помещения и напоминала крохотное солнце. Яркое, тёплое. Сейчас же Кэролайн таскает в школу ранец наполненный самыми разными книжками. И это странно. Девушка кажется угрюмой, без причины сердитой и усталой до одури. Весь вид у неё такой — осунувшееся лицо, что словно постарело на несколько лет и заострилось, а взгляд по странному пугающий и отталкивающий. Если к той подходили сверстники, одноклассники, знакомые, то не проходило и минуты — отшатывались и непонятливо отходили в сторону. А НеКэролайн и не нужна компания. Ей вообще нет смысла вновь сидеть за партой тупо уставившись на доску или таскать за спиной готовый обед. Есть все равно не хочется. Но Девочка с упрямыми глазами и россыпью незаметных веснушек напирает танком. Книги вырывает, в покое не оставляет, а непременно придумает что-нибудь новенькое — лишь бы та оживилась. Забавная Бон-бон мелькает где-то на периферии зрения, но от кареглазки не отстаёт. Если у Елены не получается примчаться за Кэролайн в параллельный класс, то это обязательно сделает она. На подобные посягательства на её личное душевное равновесие, что и так плавает на поверхности реки пузом к верху, Кэролайн реагирует странно даже для самой себя. Это заставляет её впервые за месяцы прострации и отрицания взглянуть на окружающий мир чуть более живо чем до этого. Но это и так же быстро пропадает разбиваясь о железные стены из её памяти и осознанности. Бонни и Елена даруют слабую иллюзию нормальности происходящего. Возможно это и к лучшему — приспосабливаться и привыкать жить так. По крайней мере — хуже не станет. Может начнут радоваться новому дню и просыпаться с предвкушением, а не проклиная всё и вся. Кэролайн предпочитает остаться в вакууме собственного видения и правды — жестокой, ломающей все границы здравомыслия и спокойствия. Мир, что выбирает девушка полон кошмаров и бесконечного цикла саморазрушения. Она оглядывается по сторонам и видит перед собой лишь дикий сюр. Каждая фигура того или иного человека — вылитая картонная бутафория с облезшей краской и трещинами по всему корпусу. Не настоящее. И воспринимается это осознания как оглушительный удар кувалдой по голове — каждый день все привычнее. Кэролайн помещает белую таблетку чего-то там (если честно, во всей этой мешанине она давно заплутала, но молча сглатывала со слепой надежной на лучшее. нет) и перемещала усталые глаза на печатные буквы. Авторы, произведения, текст — единственно неизменное даже в этом чертовом цирке. Лиши её этого и мысли о новой петле становятся все более навязчивыми. Кэролайн отгоняет их, посылает куда подальше, чтобы те продолжали ютится и размножаться в чертогах её разума. Карандаш под пальцами крутиться и вертится самым разным образом. Пусть руки и чужие, но от безделья спасение одно. Мысли копошатся под кожей и заставляют выламывать кости из суставов. Хрустеть громко и противно. Что если воткнуть его кому-то в глаз? Он развалиться на атомы? Затрещит голограмма или выплывет ошибка в системе? Что? НеКэролайн косо усмехается от собственных безумных размышлений и думает, что это уже клиника. Можете вызывать скорую! Пусть скрутят по рукам и ногам, выломают кисти, вколют что-то успокоительное и отправится она видеть сны с Санта Клаусом на ковре самолете и в пуховом тулупе. Различия между белыми стенами и всей этой постановкой она не видит. Но что-то у неё внутри звучно ломается и разбивается. Осколки больно врезаются в кожу ног, сыпятся на голову, режут лицо и руки — новость об аварии четы Гилбертов нехило встряхивает и будто бы пробуждает от бесконечного сна. В мыслях — вездесущая и надоедливая Елена на пару со своим альтруизмом и широко распахнутым сердцем. Мир плывёт, а рассудок мутиться будто Кэролайн влила в себя дюжину бутылок виски или чего ещё покрепче. Как оказалось — ей Не плевать на кого-то. Она ещё не потеряла способность переживать и волноваться за других. Не себя. От подобного кровь в венах закипела по новому — словно раньше Кэролайн слонялась по улицам чертовым трупом без эмоций и жизни. Елена стоит перед ней вся в чёрном, у неё в глазах полное непонимание происходящего. Отрицание и неверие в уже случившееся. Это пробуждает в НеКэролайн что-то давно оставленное и забытое. Сочувствие. — Я не буду говорить, что всё будет хорошо, потому что это не так. Она смотрит на Елену откровенно. Говорит то что действительно думает и в этот момент девушка понимает — от подобных слов не легче. Все вокруг понимающе-сочувственно обнимают, посылают жалостливые взгляды на двух осиротевших детей и лепечут что-то трогательное и слезливое. Это не помогало. Кэролайн же рубит, как обычно, с плеча — без толики сентиментов. Обратно, возвращает в жестокую реальность отрезвляющей пощечиной. Не даёт и мгновения на передышку — как только улавливает перемены в лице напротив, продолжает: — Будет больно, но время не поможет. Поэтому лучше смириться сейчас и продолжать жить. Елене и Кэролайн перед ней — семнадцать. Обе они ходят в одну школу, обе из семей основателей этого крохотного городка и обе успели столкнутся с тем ещё дерьмом. Так она думает. И ей хотелось продолжать так считать. В этом прослеживалась нездоровая и иррациональная нужда осознавать, что похожие тебе люди есть Рядом. Как бы эгоистично не было — они поймут тебя. Но Кэролайн не выглядит как человек с глубоко зарытыми или вовсе оставленными позади проблемами. Нет. Елена вглядывается чуть внимательнее. Смотрит более пытливо. После как-то дёргано понимает — Кэролайн Форбс свои скелеты не закапывает. Она даже не пытается — танцует и пляшет вместе с ними и не скрывает, что в действительности уже поломана и разбита в дребезги.