Zenshin de kimi wo motometeru

      Когда Ран впервые заговорил о сексе втроём, Коко отнёсся к этому с интересом. Ему нравилось, как заводился от грязных разговорчиков Ран, каким твердым он становился и какими сильными и уверенными движениями трахал его, стискивая пальцами его тонкую талию до красных следов от подушечек на коже. Ему нравилось и слушать — в такие моменты он представлял себя купающимся в ласке двух пар рук, что гладят его везде, куда только дотянутся, двух горячих прижимающихся к нему людей, доставляющих ему удовольствие. Одним из них, даже в его мыслях, всегда был Ран, и было спокойно, потому что Рану он доверял.       Но в какой-то момент все изменилось. Однажды за завтраком Ран, довольный и счастливый, допив кофе и поставив чашку в мойку к остальной посуде, которую Коко мыл в тот момент, сказал:       «Я оставил вчера объявление на сайте знакомств, так много людей откликнулось. Хочешь посмотреть?»       Хаджиме кивнул. Конечно, он хотел. Ему было интересно, насколько ужасными окажутся они все в сравнении с его всегда блистательным Раном, которого он любил больше всего на свете. Ему было любопытно, что будет говорить о них сам Ран — кто из них понравится ему, с кем он и сам захочет провести ночь и, возможно, встретиться впоследствии потом. Хаджиме не отметал себя как третьего и в этом случае и, послушно усевшись рядом и уложив руки на колени, принялся смотреть.       Откровенно говоря, почти все из них были ужасны. Мужики мужиками: неинтересные с виду, неинтересные внутри, в глазах ничего, кроме похоти и заебанности однообразием жизни и блеклой, но совершенно очевидной надежды ее разнообразить. Ран в какие-то моменты (на самом деле, почти всегда) был с ним согласен. Но не настолько, чтобы отмести совсем необходимость выбора. И оттого все происходящее казалось Хаджиме лишь отсрочкой неизбежного. И давило на грудину с каждым мгновением все болезненнее и неприятнее, внушая лишь мысли о том, что когда все наконец случится, ни он сам, ни секс с ним не будут приятны незнакомцу, которого они оба выберут, и растущую и пускающую корни все глубже подпитываемую этими мыслями неуверенность в себе.       Выбор в первую очередь был за ним. И Хаджиме выбирал долго. На самом деле, прошла не одна неделя, прежде чем они нашли того, кто бы понравился им. И то случайно: они столкнулись с Харучие на выходе из ресторана, где ужинали, потому что оба задержались на работе настолько сильно, что готовить или даже банально идти в магазин за готовой едой уже не было сил. На улице сплошным потоком лил дождь, и на асфальте стояла вода: то ли городская система водоотвода не справлялась с количеством упавшей с неба жидкости, то ли она просто не успевала уходить, но идти по такой дороге под безостановочно бьющими по зонтам и крышам крупными каплями рисковали немногие. У Харучие зонта не было. Одетый в красивый брючный костюм и обутый в лоферы, обнажающие идеальные даже при самом беглом взгляде лодыжки, он сразу привлек внимание их обоих. Он стоял под козырьком у входа в ресторан и смотрел на дождь с каким-то усталым спокойствием, и Хаджиме окликнул его первым, лишь мельком взглянув на Рана в ожидании одобрения:       — Извините, может быть, вас куда-то подвезти? Или хотя бы одолжить зонт? Это бедствие закончится, кажется, еще не скоро, и…       Сейчас, вспоминая об этом, Хаджиме думает, что даже не совсем понимает, как элементарный акт человеческой доброты привел к такому.       Харучие обнимает его сзади. Нейтрально-заинтересованный в тот момент, когда Ран предложил ему секс втроем, сейчас он кажется действительно увлеченным. Он мягко выцеловывает плечи и спину Хаджиме, сжимая его бока — несильно, но достаточно для того, чтобы можно было начать плавиться в руках, проделывающих с ним такое. Но Хаджиме очень нервничает. У него даже не встает, несмотря на то, что Ран прибегает к запрещенному приему — уделяет все свое внимание низу его живота — нажимает ладонью и с силой поглаживает, целуя его губы так жадно и нетерпеливо, что у Хаджиме кружится голова и не хватает воздуха. Он отвечает на поцелуи, но из-за сковавшей его неуверенности это выходит механически, и Рану хватает минуты, чтобы понять, что что-то не так.       — Коко, милый, что случилось? — тихо спрашивает он, приподнимая его подбородок, чтобы взглянуть ему прямо в глаза. Хаджиме приоткрывает рот и нервно выдыхает. Чувствует, как прекращает ласкать его и Харучие. Как перемещается на постели и усаживается рядом с Раном, чтобы тоже видеть его — и эмоции, написанные на его лице, и что-то невыраженное, что может отразиться в глазах или неосознанных движениях. Мягко берет его за руку. Ран сжимает его другую ладонь в своей, следуя его примеру.       — Мы можем не заниматься сексом сегодня, если ты беспокоишься или передумал, — мягким, тихим голосом на грани шепота предлагает он. — Это нормально, и я не буду в обиде, главное, чтобы ты был в порядке и чувствовал себя хорошо.       Хаджиме смотрит на Харучие полным благодарности взглядом. Тугая пружина внутри него расслабляется, и он наконец может вдохнуть полной грудью, скованной невысказанными волнениями и тревогами. То, как Харучие говорит с ним, усиливает его уверенность в том, что этому человеку можно открыться, что он не навредит — не сделает больно и не травмирует морально. Будет нежен и терпелив, несмотря ни на что. Он делает глубокий вдох.       — Все нормально. Я просто слишком переживаю.        Он смотрит поочередно то на Рана, то на Харучие, и в глазах обоих — понимание и немного волнения. Ран осторожно подносит его ладонь к губам и мягко целует. Харучие следует его примеру — от центра ладони крошечными поцелуями прокладывает дорожку к запястью. Задерживается ненадолго — не движется выше, лишь снова и снова прижимается губами, не сводя с Хаджиме глаз. Тонкая кожа запястья буквально горит от касания горячих губ и жара его дыхания, и это чрезмерное, но такое приятное тепло разносится по сосудам и капиллярам по всему телу. Ран действует напористее: его поцелуи — лижущие, мокрые, кусачие. Совершенная противоположность тому, что делает Харучие, и от этого расхождения его коротит. Рецепторы не могут сфокусироваться на чем-то одном — ни на деликатной нежности, ни на уверенной резкости, ни на скапливающемся внизу живота возбуждении. Хаджиме стонет. Громко, неожиданно даже для себя. И прикрывает глаза, чуть запрокинув голову назад.       — Вот он, мой Коко, — довольно мурлычет Ран. — Видишь, Харучие? Ты только взгляни.       И Харучие смотрит. Хаджиме чувствует кожей его теплый, жаждущий взгляд, скользящий от выгнутой шеи ниже по груди, до самого солнечного сплетения, и снова тихо стонет.       — Поцелуй меня, Хару, — просит, взглянув мельком на Рана. Ловит его улыбку — довольную, умиротворенную, а уже спустя секунду — губы Харучие своими. Он целуется иначе, чем Ран — спокойнее, медленнее, глубже — мягко ласкает языком, погружаясь в его рот, вылизывает небо и блуждает руками везде, куда может дотянуться.       Ведет пальцами вниз по позвоночнику, обводит ямочки на пояснице и спускается к ложбинке между ягодиц. Хаджиме замирает. Делает глубокий вдох, чтобы расслабиться, и распахивает глаза, глядя прямо на Рана.       — О, Коко, — стоя на четвереньках, Ран приближается к нему вплотную и целует тоже — мягко вклинивается в их поцелуй, касается губами то его, то Харучие — с одинаковой уверенной нежностью и осторожностью. — Не бойся, — шепчет он в самые его губы и направляет руку Харучие вниз. Но едва его пальцы касаются сжатого колечка мышц, останавливает его: — Подожди.       Харучие повинуется. Его ладонь ложится чуть выше, мягко оглаживает ягодицы Хаджиме и снова возвращается к пояснице. Он приобнимает его и чуть сильнее прижимает к себе, целует — сперва Рана, потом его.       — Ты что-то придумал, Ран? — спрашивает тихо, прежде, чем снова коснуться губ Хаджиме своими.       Ран кивает.       — Коко, милый, — зовет он. Гладит его щеку тыльной стороной ладони и улыбается. — А что, если мы завяжем тебе глаза? Может быть, так ты будешь нервничать чуть меньше?       Харучие одобрительно хмыкает. Жмется губами к его плечу, и Ран шумно выдыхает в ответ на этот жест, прикрывая глаза в тихом блаженстве.       Хаджиме смотрит на них обоих, красивых, гармоничных рядом с друг другом и, несмотря на все его беспокойство, таких желанных.       — Это может сработать, — в конце концов говорит он. И, глядя, как Харучие тянется к стулу за своим галстуком, выдыхает и прикрывает глаза.