Zenshin de kimi wo motometeru

      Диван в полутемной гостевой комнате противно поскрипывает. Чифую впивается пальцами в велюровую обивку, даже не помня, какого она цвета, и седлает бедра Кейске, тут же приникая к его губам в нетерпеливом поцелуе. Кейске обхватывает ладонями его талию и пытается сохранять спокойствие, хотя на не совсем трезвую голову это выходит с трудом, и он в конце концов просто плюет на все это и решает наслаждаться моментом.       Чифую позвал его на эту вечеринку чтобы поговорить, но происходящее не сильно похоже на серьезный разговор, скорее на то, что Чифую, наоборот, пытается его заткнуть. Своими мягкими, сладкими губами, вылизывающим нёбо языком и тихими постанываниями в ответ на прикосновения рук Кейске к его талии.       — Чифу, Чифу, подожди, — в конце концов, собравшись с духом, останавливает его Кейске. — Мы же собирались поговорить. Ты сказал, что…       — Я помню, что я сказал, — перебивает его Чифую. — Придет Казутора, и мы втроем поговорим, а пока поцелуй меня, — выдыхает он и снова льнет к его губам.       Кейске горестно вздыхает. Перспектива встречи с Казуторой его совершенно не прельщает. Это чревато — горьким привкусом сожаления и тоски: они были лучшими друзьями, пока не влюбились в одного и того же; чего-то стыдливого — потому что, как потом оказалось, с этим одним и тем же спят; и в конце концов дракой: Кейске почему-то думалось, что вероятность, что они действительно поговорят и разойдутся с миром, близка к нулю. Но пока этого не произошло, у него был шанс побыть с Чифую наедине. Казутора идти не торопился, и Кейске думалось, что единственным напрягавшимся из-за этого и из-за всего вообще был он сам.       Чифую хватается пальцами за пояс его джинсов и пытается расстегнуть ширинку. Сделав это, нетерпеливо задирает вместе с футболкой толстовку Кейске и требовательно тянет вверх. Ерзает и вздыхает, потому что Кейске ему совсем не помогает, а когда тот сжимает его запястья, не давая закончить начатое, досадливо стонет.       — Ты не хочешь меня?       Кейске откидывает голову назад и прикрывает глаза.       Конечно же он хочет. Талия Чифую, тонкая, всегда прохладная, сколько ее пальцами ни сжимай — кажется, единственное, что вообще под его ладонями должно находиться. И тяжесть его тела на собственных бедрах — правильнее окружающего его воздуха и одежды на нем, а сам этот воздух — его поцелуи и тихие стоны, которые он ловит губами, краснеющими мочками ушей и каждой пульсирующей от напряжения венкой.       Кейске уверен: Чифую прекрасно знает, в чем причина. И еще — что уверен в том, что делает. И что ему в итоге не отвертеться, да и бессмысленно это. Пальцы на запястьях Чифую разжимаются, Кейске гладит их виновато: кожа наверняка покраснела от сильной хватки, и в качестве извинения стягивает с себя толстовку с футболкой и бросает куда-то в сторону.       — Совсем другое дело, — тихо мурлычет Чифую, ластясь о его щеку. — А я уж было решил, что…       — Заткнись, Чифу!       Кейске теряет терпение. Чифую для него — как те умопомрачительно сладкие шоколадные конфеты, от которых серотониновые фейерверки в мозгу и сводит зубы, но которые не можешь перестать есть, пока не закончатся, а потом за потерю контроля над собой стыдно. Он впивается в его губы с жадностью оголодавшего и под удовлетворенные стоны, просачивающиеся по горлу до самых бронхов, шарит ладонями под его свитером и сдавливает пальцами соски. К черту эти разговоры, Казутору, мораль, здравый смысл и что угодно, — решает он и одним ловким движением опрокидывает Чифую на спину и нависает сверху.       Даже в полутьме видно, что Чифую улыбается. В его улыбке — смесь детского счастья и похоти, и Кейске не понимает в очередной раз, как это вообще возможно — чтобы в одном человеке от одного простого действия — столько. Но это и было тем, что он в нем больше всего любил — эту резкую, почти сливающуюся в единое пятно переменчивость.       Чифую расстегивает собственные джинсы и чуть приспускает их. Сжимает ладонями талию Кейске и большими пальцами оглаживает тазовые косточки, и ими же проходится по головке члена. Кейске шипит. Переворачивает Чифую на живот и укладывает под него его же свитер, свернутый абы каким комком, безо всякой художественности. Стягивает его джинсы и боксеры почти до колена.       — У меня есть смазка в рюкзаке, — говорит Чифую, чуть прогибаясь в пояснице. Касается себя ладонью — мимолетно, пока Кейске пытается разыскать в его почти пустом, но все равно кажущемся бездонным рюкзаке флакон с лубрикантом, и отдает странного цвета мягкой обивке свой первый стон от проникновения. Кейске еле сдерживается оттого, что ему приходится быть медленным. Чифую его медлительность, похоже, тоже не радует: он еще больше выгибается, стараясь самостоятельно насадиться глубже, но в конце концов отталкивает его, заставляя сесть. Стягивает джинсы и седлает его, разводя руками ягодицы.       — Кейске, трахни меня уже, — просит таким голосом, словно еще минута — и распрощается с жизнью, если этого не произойдет.       И в этот момент в комнату входит Казутора.       Кейске даже не нужно прилагать усилий, чтобы стереть с лица самодовольство из-за сложившейся ситуации: его там нет. Почти нет и стыда за то, что их застукали, но почему-то Казутору ему в этот момент очень жаль.       — Блять, — выдыхает Казутора, застыв в дверях и глядя на все большими глазами. — Я пойду выпью или покурю, или и то, и другое, короче, найдете меня.       Он разворачивается, чтобы уйти, в то время, как Кейске порывается снять с себя Чифую и встать, но тот не позволяет.       — Кейске, сидеть, — низковатым, без капли эмоций голосом велит он. — Казутора, останься. Закрой дверь и иди сюда.       Это странно, но Казутора слушается. Прикрывает дверь — медленно, аккуратно, словно пытаясь тянуть время, подходит к дивану и садится рядом с Чифую.       — А теперь поцелуй меня.       И Казутора целует. Кейске удивляется его податливости и покорности. Он не видит практически ничего, но слышит мягкие причмокивания, тяжелое дыхание и глуховатые стоны. Шелестящие звуки скольжения ладоней по одежде и совсем сухие — по коже. Чувствует, как напрягаются бедра Чифую, как он вытягивается весь в струнку, сделав глубокий вдох, и стонет с ним в унисон, когда его член касается влажного от смазки, растянутого колечка мышц. Губы Казуторы чуть приглушают издаваемый Чифую громкий звук, а руки успокаивающе поглаживают его поясницу, пока он медленно опускается все ниже и ниже, и Кейске кладет ладони поверх ладоней Казуторы. Сжимает их, передавая в прикосновении все свое замешательство, ревность и одновременное с этим всем облегчение: он ожидал от Казуторы совершенно другого. Собственнической истерики. Громкого выяснения отношений. Думал, что, увидев их с Чифую практически занимающихся сексом, он просто хлопнет дверью и уйдет. Да что угодно в его воображении казалось реальным, кроме того факта, что он просто присоединится к ним и сделает это вообще без каких-либо колебаний, повинуясь одному только слову.       Чифую двигается, покачивая бедрами. Одной рукой обнимает Кейске за шею, другой прижимает к себе Казутору, запрокидывая голову и тихо постанывая в ответ на каждое собственное движение и прикосновения их рук к своему телу. Касается их сцепленных рук и удивленно ахает — тоже, похоже, ожидал чего-то кроме того, что ладони Кейске будут накрывать ладони Казуторы в спокойной, без налета воинственности ласке.       Он просит: — Казутора, дай мне руку, — и заводит ее себе за спину. Кейске чувствует прикосновение пальцев к своему члену и едва не вскрикивает оттого, как остро это ощущается. Чифую вытворяет с ними обоими что-то совершенно немыслимое, но ему это с каждой минутой все больше и больше нравится. Он сам тянется за смазкой. Распределяет ее по входу и подталкивает пальцы Казуторы прямо туда.       — Войди в него тоже. Только осторожно, — предупреждает он и прекращает двигаться.       Внутри Чифую становится туго. Он хорошо растянут для него одного, даже слишком, но стоит добавить всего один палец — и все становится иначе.       — Чифу, все хорошо?       Чифую дышит глубоко. Бедра его чуть подрагивают, а пальцы слишком сильно сжимают плечи Кейске.       Баджи целует его. Мягкими, осторожными поцелуями покрывает его лицо, успокаивая, и слышит, как до звенящей в воздухе нежности трепетно Казутора раз за разом губами касается его спины, нашептывая ласковые слова.       — Чифу, — выдыхает Кейске, поглаживая его лицо, — ты такой хороший для нас, такой красивый…       Чифую тихо стонет, и он начинает медленно двигаться.       Комната наполняется тихими стонами и хлюпаньем смазки. Казутора добавляет пальцы медленно, по одному, и за шквалом ощущений от каждого нового Кейске все же не забывает поразиться тому, как ещё никто не начал ломиться в дверь. Но спустя секунду теряет эту мысль: слишком свободно становится, и слишком нетерпеливо Чифую ему в самое ухо стонет.       — Чифую, тебе лучше лечь на Баджи спиной, — тихо говорит Казутора, обнимая его сзади. Целует в щеку. Кейске целует в другую. На фоне Казуторы он ощущает себя бесчувственным бревном: он куда ласковее, куда нежнее и относится к Чифую с таким трепетом, что Кейске теперь понимает, почему Чифую и Казутора вместе, но не понимает, почему он оставил рядом с собой и его тоже.       — Кейске, ты слишком много думаешь, — лёгким щелчком по лбу возвращает его в реальность Чифую. Даже в тусклом свете одного лишь далёкого фонаря с улицы видно, как блестят его глаза и как взмокли у лба волосы. Он переворачивается, даже не снимаясь с члена Кейске, и укладывается на его грудь, запрокидывая голову.       — Иди ко мне, Казутора, — тихо шепчет он, и кажется, даже сам воздух напрягается, когда головка Казуторы касается его входа. — Вот так, — тихо выдыхает он. — Вы оба во мне, это так здорово. Люблю вас так сильно.       Казутора наклоняется и целует его. Медленно, влажно, слизывая с губ по капельке весь возможный дискомфорт и тяжесть. А затем осторожно приникает к губам Кейске и целует его тоже.       Кейске отвечает, расслабленно выдыхает в поцелуй и прикрывает глаза.