Zenshin de kimi wo motometeru

      Услышав первый громкий всхлип, Сейшу замирает. Ему кажется, что его сердце вот-вот разорвется, хочется броситься к нему немедленно, упасть перед ним на колени и извиниться за все. И неважно, что это то, чего он добивался — Хаджиме признал собственную беззащитность и беспомощность, но теперь настало время позаботиться о нем.       Прежде всего он снимает с него кляп. Дрожащими руками расстегивает ремешки и бережно вынимает из его рта шарик и отбрасывает на диван.       — Коко, солнышко, все закончилось, — шепотом уговаривает он, поглаживая его щеки, пока из глаз Хаджиме непрекращающимся потоком брызжут слезы. — Поплачь, тебе станет легче. Можно, тебе все можно.       Прижавшись к нему торсом, Сейшу заводит руки ему за спину и развязывает веревки. Трепетно гладит покрасневшую кожу и целует каждый ее сантиметр, словно его губы — успокаивающий компресс, от которого все быстро пройдет, а прикосновение — то, что успокоит и придаст сил.       Он встает на ноги. Скидывает свои туфли и наклоняется к Хаджиме.       — Обхвати меня руками за шею, вот так, аккуратненько, — просит мягко, совершенно нежно — даже сам не думал, что так умеет, — я помогу тебе встать. Хаджиме повинуется, совершенно потерянный, еще не до конца переставший плакать, обвивает шею Сейшу руками и утыкается лицом ему в грудь, когда тот подхватывает его под колени.       — Пойдем, примем ванну, хорошо? Нужно смыть с тебя этот тяжелый день… Хаджиме согласно, тихо угукает. Сейшу доносит его до ванной, ставит на ноги и открывает воду. Проверяет температуру запястьем, чтобы Хаджиме было комфортно, и разводит в ней немного душистой пены. А затем возвращается к нему. Медленно и осторожно раздевает, поглаживая и целуя обнаженную кожу. Не сразу, но Хаджиме начинает гладить его в ответ — касается волос, обводит линию челюсти, пока стоящий перед ним на коленях Сейшу, стянув с него брюки, ласково потирается щекой о его плоский, прохладный живот.       — Залезай в воду, — приглашает, мельком взглянув в наполнившуюся едва ли на пятую часть ванну.       Кожа Хаджиме, избавленная ото всей одежды, уже успела покрыться мурашками, и едва он усаживается в ванну, Сейшу опускается на пол рядом с ней и принимается осторожно поливать его плечи теплой водой, поглаживая каждый раз, прежде чем набрать в ладонь новую порцию.       — Закрой глазки. Расслабься.       Коко послушно закрывает глаза и чуть отклоняет голову назад, обхватив руками колени. Его лицо, пусть на нем еще видны дорожки слез, кажется умиротворенным и очень красивым. Его не портит даже чуть припухший, покрасневший от плача носик, и Сейшу не сдерживается от того, чтобы бережно коснуться его губами.       — Ты присоединишься ко мне? — с надеждой спрашивает Хаджиме, открывая глаза.       Сейшу сомневается.       — Это только для тебя, — в конце концов говорит он. — Я хочу, чтобы ты расслабился, чтобы тебе было хорошо. Хочешь, я закину в воду бомбочку для ванны? Я даже с котиком купил, смотри, какая, — он достает из шкафчика голубой шарик с блестками и маленькой фигуркой котенка на плоской верхушке.       Хаджиме качает головой.       — Хочу только тебя рядом.       Сейшу снова целует его в кончик носа.       — Коко, — мягко зовет он, поглаживая его скулу тыльной стороной ладони. — Прости меня за это. Мне стоило тебя предупредить. Просто в моменты, когда ты приходишь таким напряженным и дико уставшим от всего, что взвалил на себя, я чувствую себя бессильным. Как будто все, что я могу — это кормить тебя с ложечки пирожными и читать книги. Ты не хочешь говорить об этом, но тебе нужно куда-то девать эти эмоции, понимаешь, милый? И я прочел, что надавить на больное, довести тебя таким способом и заставить выплакаться… — Сейшу делает глубокий вдох и заводит за ухо Коко чуть завившуюся от влажности черную прядку, — это может сработать. Я не представляю, что ты чувствовал в тот момент, но я обещаю больше так не делать, если ты меня об этом не попросишь.       Хаджиме улыбается. Жмется щекой к его ладони и жмурится, мягко улыбаясь.       — Спасибо, что ты думал обо мне — о том, как помочь и что сделать, чтобы мне стало легче. И мне правда полегчало. Я чувствовал себя таким беззащитным, беспомощным и боялся тебя ослушаться, еще поначалу испугался, что ты вдруг возненавидел меня, но я так сильно тебя люблю…       Сейшу вскакивает и прижимает его к себе. Мокрого, и плевать, что одежда тут же пропитывается водой и прилипает к телу. Зацеловывает его щеки, шею, нос, лоб, теплые мягкие губы, не ослабляя хватки рук ни на секунду.       — Я тоже люблю тебя, мой Коко. До безумия люблю.       Хаджиме так и не удается затащить Сейшу в ванну. Он сидит на полу и рассказывает ему, что произошло за день, а затем моет его волосы шампунем, споласкивает его всего и вынимает из ванной, заворачивая в купленное специально для него большое пушистое полотенце. Усаживает на стиральную машину, вытирает и надевает ему на ноги махровые носочки, а затем накидывает ему на плечи мягкий халат с капюшоном и помогает просунуть в рукава руки. И каждое свое движение сопровождает долгими, полными нежности и обожания прикосновениями.       Вопреки всякому сопротивлению, на кухню Сейшу несет его на руках. Осторожно опускает на стул, приносит из прихожей пирожные и варит для Хаджиме горячий шоколад с кокосовой стружкой и капелькой апельсинового экстракта. Хаджиме сейчас действительно хорошо и легко — Сейшу видит это по тому, каким спокойным выглядит его лицо — ни единой нервной морщинки нет на нем сейчас, только умиротворенная полуулыбка и сияющие в тепло-желтом свете светильников над столом темные глаза, напоминающие цветом теперь не холодный обсидиан, а тот горький шоколад, который он разломал на мелкие кусочки и аккуратно ссыпал в кастрюльку с доведенным до робкого кипения молоком, чтобы затем, добавив еще пару ингредиентов и украсив кокосовой стружкой, подать ему.       Сейшу любуется им так долго, что Хаджиме в конце концов краснеет в смущении и просит его прекратить. Но он, осторожно взяв его за руку, спрашивает, как он может отвернуться, видя перед собой его — самого невероятного, сильного, стойкого и такого красивого. Хаджиме на это ответить нечего, поэтому он прижимается губами к его губам и прямо в этот полный нежности и восхищения поцелуй улыбается.