Zenshin de kimi wo motometeru

      Изана появляется в дверях бара около полуночи. Одетый в черные брюки по щиколотку и пальто цвета кофе с молоком, он замирает в проеме и проходит вглубь только тогда, когда Какучо заканчивает обслуживать очередного посетителя и бросает на него взгляд, тут же вспыхивающий заинтересованностью.       В руках у Изаны подставка с двумя накрытыми крышками стаканами, он медленно садится за ближайший к окну свободный столик и даже не снимает пальто. У Какучо начинают подрагивать пальцы: он окидывает взглядом бар и видит, что здесь еще человек десять, и пусть лицо и весь вид Изаны излучают спокойствие, ему кажется, что пройдет минут пять или, может быть, чуть больше, и он просто уйдет, забрав с собой и стаканы с принесенными им напитками, и надежду на то, чтобы увидеть его снова.       Но проходит пятнадцать, а Изана все еще сидит, подперев голову рукой, и просто смотрит в окно. Его одежда, мягкость позы и расслабленное лицо делают атмосферу в баре еще уютнее и теплее. Словно он дополняет собой согревающее душу сочетание винтажных лампочек накаливания и гирлянд и мебели темного дерева и превращает ее во что-то обволакивающее комфортом. Запахи алкоголя, кофе и сигарет становятся мягче, приглушается до еле слышного тихий шум редких разговоров. Какучо протирает последние стаканы, ставит их под стойку и объявляет посетителям, что к сожалению сегодня ему придется закрыться раньше. Изана встает вместе с большинством из них. Бросает на Какучо полный искристого тепла и игривой заинтересованности взгляд и выходит наружу.       Какучо покидает бар только спустя пять минут. Выходит в промозглую осеннюю ночь, в спешке даже не застегнув пальто, и почти бежит. Изана ждет его под фонарем, бросающим свет на мокрую от дождя лужайку и темные, с пушистыми лапками ели. Какучо кожей чувствует исходящее от него уютное, размаривающее тепло и одновременно немыслимое притяжение, жалящее кожу крохотными разрядами и сковывающее дыхание, как ледяная вода. Прохладный и влажный воздух вокруг становится густым, и последние сантиметры до Изаны Какучо словно плывет, едва двигая конечностями, увязая в нем. Он останавливается на расстоянии вытянутой руки и замирает: Изана смотрит на него выжидающим взглядом, от которого все разгорается внутри, но он чувствует, что дистанция важна и именно Изана должен решить, сокращать ее или нет.       — Привет, — мягко говорит он, внутренне желая протянуть руку и коснуться Изаны. — Я тебе рад.       Изана делает шаг вперед. Свободной рукой запахивает пальто Какучо и смахивает с воротника несуществующие пылинки, прежде чем привстать на носочки и коснуться уголка его губ.       — Я скучал, — вместо приветствия говорит он. — Пройдемся?       Он вручает Какучо один из стаканчиков — внутри оказывается глинтвейн, еще теплый, пряный, очень ароматный, одновременно будоражащий рецепторы и успокаивающий все внутри. Какучо делает несколько осторожных глотков, наслаждаясь вкусом, и улыбается.       — Это очень здорово.       Изана смотрит на него с хитрым, довольным прищуром.       — Семейный рецепт.       Он отпивает из своего стаканчика и подставляет локоть, позволяя взять его под руку.       — Прогуляемся до моего дома? Ночь сегодня дивная.       Какучо кивает. Ему тоже нравятся такие вечера и ночи, когда желтый свет фонарей освещает все вокруг, бликует на мокром асфальте и отражается от крошечных капелек дождя на газоне и опавших листьях, когда свежий, но густой и влажный воздух забирается под одежду и проникает в легкие, а на город спускается едва заметный туман. Насладившись такой атмосферой и пропитавшись сыростью, всегда приятно возвращаться домой, в сухое тепло нагретой батареями квартиры — это в конце концов оказывается тем, к чему ты стремился целый день. Но сейчас он думает, каково бы было прийти домой вместе с Изаной, и правда не знает, чего ожидать.       — Почему такой тихий? — вкрадчиво интересуется Изана. — Задумался о чем-то?       Какучо кивает.       — О тебе. — Он решает быть искренним, да и с Изаной иначе, в общем-то, невозможно.       Изана хмыкает. Они идут через парк, практически не говоря, но тишина кажется нужной и уютной. Уже ночь, и они оба устали, и Какучо достаточно лишь присутствия Изаны и тепла его руки, обвивающей его собственную. Когда парк заканчивается и они переходят через дорогу и оказываются у невысокого, обвешанного рекламными щитами дома, Изана мягко высвобождает руку и осторожно переплетает их пальцы.       — Мы пришли. Ты поднимешься, я надеюсь?       — Если ты этого хочешь, — внезапно ломким, как сухие листья голосом говорит Какучо и крепче сжимает его ладонь.       Квартира Изаны — маленькая, но уютная. В ней много разных вещей, но ощущения нагроможденности нет, все как будто на своих местах, в своем особенном, известном только ему порядке, который никому и никогда не суждено нарушить. Изана сам помогает ему раздеться: снимает пальто и аккуратно вешает на плечики, собственное вешает поверх и мягкой поступью проходит вглубь единственной комнаты.       Какучо идет следом, рассматривает гирлянды и фотографии на стенах — на них разные люди, совершенно не похожие ни на Изану, ни на друг друга; на крошечную кухоньку с квадратным обеденным столом в самом углу у окна; на застеленный цветастым покрывалом диван.       Изана останавливается. Заходит ему за спину и кладет ладони ему на плечи.       — Ты напряжен. Давай я помогу тебе расслабиться. У Какучо тяжелеет внизу живота от одного его голоса. Пальцы Изаны даже не касаются напрямую его тела, но это все равно ощущается слишком остро, словно весь он сейчас — оголенный нерв. Изана тихо фыркает. Обвив его торс руками и прижавшись со спины, дразняще медленно расстегивает сперва жилетку, а затем рубашку Какучо и стягивает ее с плеч. Скользящее прикосновение ткани к коже почти жжет, и Какучо невольно шипит и вздрагивает. Изана гладит его резко покрывшиеся мурашками руки, успокаивая, и поднимается к плечам. Мягкими, уверенными прикосновениями сдавливает затекшие от работы мышцы, разминает бережно, проходясь круговыми движениями чуть выше лопаток, скользит костяшками пальцев вдоль позвоночника.       Нарушив уютную тишину, мягко спрашивает: «Тебе нравится?», и Какучо, приоткрыв рот, едва слышно вздыхает в ответ на очередное прикосновение.       — Мне очень хорошо, — чуть повернув голову, говорит он. Он чувствует, как нежность переполняет его, и сдерживаться он больше не в силах.       Он разворачивается и обвивает руками талию Изаны.       — Прости, не могу больше. Так хочу коснуться тебя, поцеловать.       Изана не дает ему договорить. Подталкивает к дивану, и когда Какучо садится на него, седлает его бедра и целует. Нетерпеливо, жадно сминая губы, словно все его царственное самообладание куда-то вдруг испарилось. И продолжает сжимать пальцами его плечи.       — Наш сеанс массажа еще не закончен, — оторвавшись от губ Какучо, с придыханием произносит он. — Предлагаю перевести его в горизонтальную плоскость.       В нем — ни капли смятения; минутная импульсивность снова сменилась легкой, но такой притягательной отстраненностью, но Какучо хватило и этих нескольких десятков секунд, чтобы увидеть, каким еще может быть Изана внутри. Со всей почтительностью и обожанием он сжимает в своей его небольшую ладонь и подносит к своим губам.       — Все, что угодно, — говорит он и оставляет невесомый поцелуй на обтягивающей костяшки смуглой коже.       Изана, прикрыв в удовольствии глаза, улыбается.