ТЫ МНЕ, ЗЕРКАЛЬЦЕ, СКАЖИ
IV
С учетом задержек, обусловленных скоростью звука и составления письма озадаченным начальством, ответ от адмиралтейства на предварительный отчет приходит почти мгновенно. Общая идея не становится для Кирка неожиданностью — история с исчезновением десанта на неделю получает статус «секретно». Все вовлеченные члены Звездного флота — коммандер Спок, лейтенант Беккер, лейтенант Асан, начальник медслужбы Маккой и указанные им подчиненные, доктор Ли и указанные им подчиненные, офицеры безопасности Ян, Соколова и Дженкинс, дежуривший в транспортаторной Эгилссон, альфа-смена, включая лейтенанта Шевченко, а также начальник инженерной Скотт, — по умолчанию обязаны держать рот на замке. Спасенные андорианцы подписывают согласие о неразглашении. Кирк готов биться об заклад, что, если бы это было во власти Флота, они полностью скрыли бы факт столкновения с параллельной вселенной, но не так просто заставить молчать четыреста человек. Конечно, мало кто на корабле своими глазами видел двойников капитана, Ухуры, Чехова и Сулу, но сложно было не заметить из иллюминаторов корабль класса Конституция с надписью «ISS Enterprise» во весь корпус и не сделать выводы. Решение адмиралтейства вызывает у Кирка злость — родители Эбби Ревел даже не смогут узнать, как погибла их дочь, — но и облегчение тоже. Когда капитан представляет суету среди адмиралов, скрипящих зубами и рвущих волосы на голове из-за того, что законы Федерации не позволят заткнуть целый экипаж, предотвратить слухи и создать особое биологическое оружие, вызывающее у журналистов аллергию каждый раз, когда они пишут словосочетание «Звездный флот», он испытывает злорадство. Идут до предела напряженные дни, Кирк лично проводит интервью с Асан и Беккером. Когда он узнает, что двойники связаны друг с другом белком («согласно предварительным выводам, капитан»), дублирующим болевые ощущения, это вызывает у него внутренний ироничный смешок — его единственной задачей в параллельной вселенной было стать оружием против имперского капитана, его ахиллесовой пятой: он сыграл свою роль, когда потерял сознание от боли, остальную работу выполнили другие. Утешающие фантазии о сражении со своим злым близнецом, как в приключенческих книжках, которые он читал в двенадцать, рассыпаются в пыль. Тот был жив, и теперь подсознание Кирка бесконтрольно продумывало прочие варианты убийства двойника. Пока лидировал фазер в режиме поражения, либо старое земное огнестрельное оружие. Быстро и эффективно, без эгоистичного мстительного позерства со смыкающимися на шее руками. Да, фазерный выстрел определенно устроил бы Кирка, и плевать, что он сам почувствовал бы при этом. Не менее ироничным было то, что эти фантазии с очень большой вероятностью останутся вместе с Кирком до конца его дней и ни одна из них не будет осуществлена. До этого интервью Кирк не догадывался о том, как мало знал о способностях вулканцев в сфере воздействия на разум — обмен эмоциями и перенос информации не шли ни в какое сравнение с тем, что представители расы Спока могли стирать воспоминания, и только гуманистические убеждения удерживали их от этого. Двойника Спока философия Сурака не сдерживала — это Кирк понял в первую минуту знакомства с вулканцем, а информация, полученная от Асан и Беккера, лишь довершила картину. Ученые работали на него больше восьми месяцев и вели разработку технологии, позволяющей перемещаться между мирами — благодаря ей они смогли попасть домой. Но прежде чем отпустить «дарованных» ему пленников, двойник Спока убедился, что Федерация не сможет сделать то же, что теперь было подвластно Империи: он стер из воспоминаний научников все, что касалось путешествий между параллельными вселенными. — Я считаю, что коммандер Спок поступил верно, — говорит Лукас Беккер прямо под запись. В его голосе вызов, во взгляде злость. Они почти ровесники, однако фазу, через которую проходит сейчас Лукас, сам Кирк пережил еще до встречи с Пайком. Брошенный, уставший от борьбы парень будто бросает вызов то ли оставившей его Федерации, то ли капитану Энтерпрайз лично. Кирк даже брови не поднимает на это заявление, предпочитая не провоцировать лейтенанта развивать мысль дальше. Но тот справляется сам: — Хотя Федерация отличается по своему устройству от Империи, Звездный флот является в первую очередь военной организацией — обладание технологией, позволяющей перемещаться между параллельными вселенными, спровоцировало бы создание разведотделов, направленных на секретное проникновение в Империю или иные миры. Связь с Империей продолжала бы существовать. Кирк едва сдерживается, чтобы не спрятать лицо в ладонях. Надо было приостановить запись после первой реплики. В каком психологическом состоянии находится ученый, имеющий представление о разведотделах, если ему приходит в голову высказывать подобное мнение на официальном допросе в деле под грифом секретности? У Кирка складывается впечатление, что доктор Ли ошибся, допустив его до интервью. — Учитывая то, что Империя продолжает владеть подобной технологией, разве не было бы предпочтительно, если бы возможности двух миров были равны? Отсутствие технологического преимущества у одной из сторон помогло бы сохранять мир. — Капитану уже не было смысла молчать — если Лукасом Беккером заинтересуется разведка и безымянные отделы безопасности, о существовании которых Кирк знал, он ничего не сможет сделать для подчиненного. — Разве наличие ядерного оружия у множества стран XXI века помогло предотвратить Третью мировую? В глубине души Кирк был полностью согласен с Лукасом. Его инфантильная часть жаждала встречи с двойником — боль за то, что тот сделал со Споком, и за то, что отнял у них обоих, вызывала ярость настолько сильную, что капитан периодически ловил себя на том, что сжимает трясущиеся ладони в побелевшие кулаки, — но возможность больше никогда не пересекаться с тем проклятым миром дарила настоящую безопасность: Споку, кораблю, его родной планете и самому Кирку. Они уже достаточно мстили зарвавшимся мерзавцам, и теряли тоже достаточно, чтобы по-настоящему ценить мир, даже если тот был хрупким. Несмотря на аморальность действий вулканца, Кирк тоже был рад, что тот поступил именно так — попади в руки Флота его разработка, это изменило бы все. — Такое вмешательство в разум не повлияло на наши когнитивные функции — томография показала, что никакие участки разума не повреждены, — отвечает Айнек Асан на незаданный Кирком вопрос. — Нам с лейтенантом Беккером было позволено заниматься другими исследованиями, и информация о них не была затронута коммандером ISS Энтерпрайз. — Как вы думаете, возможно ли извлечение данных из устройства, установленного на USS Энтерпрайз для перемещения обратно в Федерацию? — Капитан задает этот вопрос для того, чтобы поставить жирную точку перед всеми, кто получит доступ к интервью с побывавшими в параллельной вселенной. — Не могу сказать точно… Я ничего не помню об этой технологии, но подозреваю, что информация была зашифрована. Когда Кирк поручает Скотти вскрыть устройство, позволившее внедрить в системы Энтерпрайз координаты, разочарованный инженер извлекает лишь сгоревшую плату. — Не расстраивайся, Скотти. — Капитан довольно хлопает его по плечу. — Все к лучшему. Кирк упивается злорадством, когда пишет об этом адмиралтейству. Спок самостоятельно отправляет сухой, донельзя краткий и зияющий дырами отчет, и это все, что способно получить от него высшее начальство, потому что его лечащий доктор защищает своего пациента от допросов, как коршун (и Кирк готов расцеловать Боунса за это и подарить ящик виски — тот, конечно, возмущенно гаркнет, что это, черт возьми, его работа, но вряд ли откажется от выпивки). Доктор Ли позволяет проинтервьюировать андорианцев, но вопрос о том, кто будет проводить интервью, остается нерешенным.***
В столовой в это время немноголюдно — несмотря на то, что жизнь на корабле никогда не останавливается, поскольку слишком много процессов требуют круглосуточного наблюдения, есть часы, когда палубы пустеют. Сегодня Ухура выбирает именно это время, чтобы поужинать, потому что последние несколько дней предпочитает компании одиночество. Она приветствует малочисленных коллег за другими столиками, так же желающих в этот час сидеть по одному, и занимает место в дальнем углу — чем дальше от репликаторов, тем меньше людей. Но у одного человека на Энтерпрайз есть врожденный талант бесцеремонно нарушать чужие планы. Едва она приступает к ужину, за ее столик плюхается Кирк, не утруждая себя тем, чтобы спросить разрешения. — Мне нужна твоя помощь. Ухура вкладывает в ответный взгляд максимум недоумения. Только он мог бегать от нее несколько дней, а потом объявиться подобным образом. Ухура заканчивает с кубиком реплицированного огурца, прежде чем задать вопрос, который капитан мастерски игнорировал, ссылаясь на «Прошу прощения, лейтенант, у меня встреча» и «Сейчас никак не могу, Ухура», начиная со смены на следующее утро после спасения десанта. — Что со Споком, Кирк? Кирк ковыряет вилкой в чем-то похожем на суп. — Ты с ним еще не виделась? Ухура прикрывает глаза. После этой встречи у нее до сих пор ноет в районе сердца. Когда она встретилась со Споком, он не объяснил ей ровным счетом ничего: «Это секретно, Нийота». Такой ответ не был необычным — даже если бы не существовало никакой тайны, Спок мог бы отказаться отвечать, придумав другую причину. Но в ее обществе он, по крайней мере, расслаблялся — после расставания, произошедшего, казалось, вечность назад, они смогли достаточно быстро восстановить дружбу. Однако, с этой злополучной миссии Спок вернулся другим. — Виделась. Он заявил, что отправляется на Новый Вулкан. Ты знал? — Знал. Кирк оставляет вилку в супе и принимается отстраненно изучать миску реплицированных фруктов. — Почему? — Я вряд ли смогу сказать тебе больше, чем он. — Ты постоянно говоришь больше, чем он. Капитан усмехается, отвечая взглядом полном горечи. Ухура подается вперед — черта с два он не знает настоящих причин. — Происходящее со Споком всегда в разы больше, чем он описывает — я никогда не поверю, что ты не в курсе всего произошедшего, поэтому, если тебе нужна моя помощь, расскажи, что случилось на самом деле. Кирк оставляет попытки сделать вид, что хоть сколько-нибудь заинтересован в явно наугад выбранной еде, и смотрит на Ухуру. — Скажи сначала, что ты слышала. Она откидывается на спинку прикрученного к полу стула. — Что Спок ворвался на корабль босиком, весь заросший, облаченный в какую-то хламиду, и за пять минут отправил Энтерпрайз в нашу вселенную. — Пять минут? — Кирк поднимает брови. — Я утрирую. — И какие версии ходят по кораблю? Связистка вздыхает. С капитаном никогда не было просто, но здесь он, по крайней мере, обратился по адресу. — Наиболее популярны три. Первая — Спок побывал на необитаемом острове. Вторая — на двойнике Энтерпрайз его заставили разрабатывать оружие, но он всех обвел и использовал его для побега. Третья распространена среди особенно искушенных в знаниях о вулканской истории и биологии — Спок попал в досураковское прошлое, где его волосы приобрели такой вид мгновенно. — В логике им не откажешь. Пару недель назад капитан по крайней мере похихикал бы над народным творчеством, но сейчас в голубых глазах совсем нет веселья. — Что произошло на самом деле? — Версия с необитаемым островом тебе не нравится? — Остальные члены десанта выглядели нормально, так что нет. — Может быть, их транспортировало в разные точки? Ухура закатывает глаза. Она успела привыкнуть к капитанским играм — пока это не закончится, допрос вести бесполезно. — Судя по слухам, у него отросли только волосы. Вряд ли он нашел бы на необитаемом острове бритву. — Ты когда-нибудь видела бородатого вулканца? — Спок бреется, Кирк. Слабая улыбка блекнет окончательно. — Может, побрился, когда встретился с Асан и Беккером?.. — Кирк. Капитан мрачнеет и задумчиво замолкает на совершенно нетипичную для него вечность. Ухура нетерпеливо дожидается, пока он не возвращается в реальность и не направляет взгляд на нее, а не сквозь. — Я смогу рассказать, только если ты согласишься помочь. — Ты издеваешься? — Ухура повышает голос, но под обращенными на них с Кирком любопытными взглядами других членов экипажа берет себя в руки. — Я серьезно, — качает головой капитан, — это относится к засекреченной информации. — И с каких пор тебе не плевать на статус о секретности, Кирк? — Ай, ты делаешь мне больно, Ухура. Я хоть и веду себя как трепло, но это чтобы хранить здесь настоящие капитанские тайны. — Он постукивает себя пальцем по лбу. — И что же вам от меня нужно, капитан? Прежде чем ответить, Кирк становится предельно серьезен. — Андорианцы с того корабля. С ними нужно провести интервью — есть причины, по которым я не могу это сделать. Ухура хмурится — пока она слабо улавливает, к чему клонит капитан. — И?.. — И я хочу, чтобы это сделала ты. Связистка приподнимает бровь. — Почему я? Разве на эту работу не назначают безопасников? — Согласно пункту устава номер J-328 b капитан может назначить на интервью любого подчиненного ему члена экипажа в звании лейтенанта или выше, кроме лечащего врача и консультирующего психолога. — Я никогда не вела допросы, Кирк, — Ухура мотает головой, — у меня даже компетенций соответствующих нет. — Зато ты знаешь андорианский. — Электронный переводчик идеально справляется с переводом андорианской речи на стандарт. — Если ты согласишься, узнаешь ответы на все интересующие тебя вопросы. Для подготовки и изучения протоколов я дам тебе отгул от дежурств на мостике на два дня. Ухура складывает руки на груди и закусывает губу. Сначала Кирк впаривает ей откровенные отговорки, потом играет на ее желаниях. Она не видит зацепок, по которым могла бы додуматься до истинных причин. — Ухура, я не могу сказать больше до твоего согласия, но я не обратился бы к тебе, если бы не считал, что ты подойдешь для этой работы больше, чем кто-либо еще. Она вновь приподнимает бровь. Теперь пошли лесть и взывания к совести, обоснованные ее исключительностью. Кирк неплохо поднаторел на дипломатических миссиях. — Хорошо. — Ухура прикрывает глаза. — Что мне нужно подписать? — Потом, — отмахивается Кирк. — Спасибо, Ухура, это правда важно. — Ладно. Так что же произошло? Капитан вздыхает. Он так хотел, чтобы Ухура участвовала в допросе, но теперь у Кирка такое выражение лица, с которым кадеты вынуждены вручать семьям офицеров официальные извещения о смерти. — Десант и правда перекинуло в прошлое. — На сколько? — Едва вопрос слетает с ее губ, она понимает, что на самом деле совершенно не хочет знать ответ. — Восемь с половиной месяцев. Сердце уходит в пятки. Ухура слушает дальнейшие объяснения сквозь гул крови в голове. — Они транспортировались прямо на тот корабль. Эта Империя... Тот мир совсем не похож на Федерацию. Все это время они были в плену. Я не могу взять интервью у андорианцев, потому что они тоже были… — Кирк кривится, подбирая слова, — пленниками… моего двойника, причем гораздо дольше. Общение со мной вызовет у них панику. — Почему… — начинает Ухура вопрос. «Нет, не так». Она качает головой — не это важно. — А кто допрашивал Спока и его коллег? — Асан и Беккера допрашивал я. Они почти не контактировали с моим двойником… не так тесно, по крайней мере. Кирк замолкает. — Ты не сказал про Спока, — говорит Ухура жестко. Прежде чем Кирк отвечает, проходит секунд пять, не меньше. — Спок освобождён от допросов, пока Боунс не даст добро. Ужасные подозрения с беспощадной логикой стремительно выстраиваются в цепочку. Ухура приходит в каюту Спока — здесь жарко и пахнет вулканскими благовониями. Она всегда находила этот запах успокаивающим и приятным, но теперь он кажется несколько удушающим — концентрация для такого помещения чересчур велика. За два года каюта Спока стала по-настоящему жилой: на полках нашли свое место книги, минералы, комнатные растения и прочие вулканские и земные вещи. Сейчас же все выдавало подготовку хозяина к долгосрочному переезду. — Я не знаю, когда вернусь на Энтерпрайз, поэтому хотел бы попросить, чтобы ты сохранила мою ка’атиру, — лед в голосе Спока почти вытеснил тонкие оттенки эмоций — он никогда не говорил с ней так, даже когда они разошлись. Так ровно обычно зачитывают пункты конституции на судебном заседании, а не отдают близкому человеку дорогую вещь. — У меня не будет времени играть. — Я ведь только пою, Спок, ты же знаешь, — отвечает Ухура, пытаясь прочитать хоть что-то в карих глазах, но это непросто. Обычно внимательный взгляд ученого сегодня расфокусирован и направлен ей за плечо. — Это не имеет значения — согласно вулканским традициям инструмент должен быть у музыканта. Ка’атира стоит на журнальном столике. Спок берет ее плавно, но через мгновение что-то меняется — свойственная ему изящность исчезает, когда Спок на совершенно прямых, как у простой деревянной игрушки, руках протягивает инструмент Ухуре. Она ловит эти тревожные изменения всю встречу и с холодком, пробегающим между лопатками, отмечает, что присущая вулканцу грациозность теперь стабильно перемежается с абсолютной скованностью жестов. Пленник. Восемь с половиной месяцев. Не Робинзон и не ученый на службе врага. Андорианцы — пленники двойника, к которым Кирку запрещено приближаться. Спок — за время неволи прекративший впускать в голос эмоции, потерявший способность смотреть собеседнику в глаза и приобретший скованность движений… Старший офицер, отстраненный от допросов в деле настолько важном, что попало под гриф секретности — вернувшийся домой длинноволосым, гладковыбритым и босым. Мозг Ухуры складывает два и два и выдает выводы, которые она с бессильной яростью за одного из своих самых близких людей, за друга, которого любила, сквозь зубы выплевывает, прежде чем подумать — в той форме, в которой никогда не должна была их озвучивать: — Так значит, у него были длинные волосы из-за твоих больных фантазий? В следующую секунду она понимает, что попала в самую точку, но чувство от осознания собственной правоты оказывается диаметрально противоположено торжеству. Кирк замирает так, словно она дала ему пощечину, на бледном лице проступают красные пятна, зубы сжаты. Ухура холодеет. — Кирк… Он вскакивает, запинаясь о ножки намертво вмонтированной мебели, дрожащими руками берет поднос с едва тронутой едой, стремительно относит его в переработчик и буквально выбегает из столовой. «Блядь!» Какая же она идиотка! Ухура оставляет поднос на месте и бежит за капитаном. — Кирк! Капитан не оборачивается, впереди них пара научников и Ухура едва сдерживает себя, чтобы не продолжать орать через весь коридор. Кирк заворачивает к турболифту, Ухура следует за ним и, едва успев вбежать в лифт следом за капитаном, жмет на закрытие дверей, будто боится, что Кирк выскочит, и поворачивается к нему. — Прости… Кирк, прости, пожалуйста! Когда я злюсь, я несу херню. Оправдываться после сказанного бесконечно по-детски, но извиниться — это минимум, который она обязана сделать. — Все так и есть. — Голос Кирка хриплый и тихий, он смотрит мимо нее. После такого мерзкого удара она заслуживала получить по лицу, но в стеклянных глазах Кирка вместо справедливого гнева боль и какие-то идиотское смирение. — С ним все это случилось из-за моих больных фантазий. Ухура отшатывается и замирает. Кирк и правда верит в свою вину. Она очень хорошо умела бить по больному, но сейчас ей кажется, что она еще никогда не вела себя так неоправданно жестоко, будучи взрослой женщиной. Она яростно останавливает турболифт. — Нет-нет-нет. Прекрати. — Кирк моргает и из уголков глаз к подбородку сбегает скупая влага. Ухура кладет ему ладонь на щеку, ей безумно хочется уметь убеждать людей голосом. — Ты не виноват. Капитан переводит на нее оживший взгляд. — Оставь. — Он берет ее руку и мягко отстраняет, качая головой. Затем поворачивается к дверям и одергивает форменку. — Я отправлю протоколы интервью на ПАДД, — голос Кирка почти нормальный, — на два дня тебя заменит Анудж Дара. Успеешь, если назначим допрос на вечер послезавтра? — Так точно, капитан. Кирк активирует лифт и к моменту открытия дверей ничто на лице капитана не выдает его истинное состояние, кроме нездоровой бледности. Он выходит из лифта и приветливо кивает идущим навстречу девушкам из инженерного. Ухура давно начала уважать Кирка, но то, насколько сильно он изменился, пройдя путь от неспособного держать себя в руках придурка из Айовы до профессионала, который превосходно себя контролировал, и по-настоящему выдающегося капитана, она поняла только сейчас. Спускаясь обратно в столовую, чтобы убрать за собой, и все еще ежась от стыда за так необдуманно сказанное, она очень надеется, что на корабле есть хотя бы один человек, который знает, через что проходит капитан Кирк, и способный ему помочь.***
Спок идет по коридорам Энтерпрайз, стремясь как можно быстрее добраться до лабораторий — он старательно контролирует темп своего шага, чтобы не перейти на бег, и желание оглядываться по сторонам, но на это уходит восемьдесят пять целых и шесть десятых процентов его внимания. От группы офицеров безопасности, идущей навстречу, раздается громкий мужской смех, заставляющий Спока напрячься. Он упрямо продолжает движение. Когда Спок проходит мимо, офицеры прерывают разговор и выстраиваются в шеренгу, приветствуя старшего по званию. Возвращение десанта Спока произошло четыре дня назад и эмоциональные реакции людей при виде старшего помощника уже не такие интенсивные, что полностью удовлетворяет вулканца. Спок механически кивает, избегая прямого зрительного контакта — это помогает взаимодействовать с командой и оставаться в приемлемом для работы состоянии. Это энергозатратный, требующий длительных медитаций процесс, но осталось всего три целых и две десятых дня — он выдержит. Его напряженное внимание приковывают карие глаза под широкими бровями — лицо этого офицера притягивает взгляд Спока, как магнит. Томас Грин отдает честь по стандартам Федерации, но вместо члена экипажа USS Энтерпрайз Спок видит человека в красном жилете, подпоясанном золотым отрезом, вскинувшего руку в имперском приветствии. Его голова тяжелая, уровень функционирования разума, вероятно, соответствует уровню работы мозга во сне. Спок пытается поднять руку, но получается лишь шевельнуть пальцами. Пол холодный, как и воздух капитанской каюты для отдыха. Тело саднит, мышцы сводит, и периодически охватывающая икры судорога заставляет глаза слезиться. От боли не получается абстрагироваться — это раздражает и пугает. Он устал и жаждет забыться сном, но ломота и лихорадка делают это невозможным. Спок воспринимает происходящее с ним, как наглядную демонстрацию ответа на вопрос, почему в Федерации использование наркотических веществ находится в списке методов пыток и истязаний. Спок не знает, сколько минут назад ушел капитан, но, когда открывает глаза, он оказывается чем-то укрыт. Когда Спок открывает глаза снова, он слышит голоса. — Грин, у тебя нет мозга. — Тебе что, никогда не хотелось попробовать вулканскую задницу? — Мне всегда хотелось жить! Капитан приказал нам отвести его к Маккою, забыл? — Ссыкун. — Смех Грина — вероятно, офицера безопасности энсина Томаса Грина, — раздается слишком близко. — Капитан износил его так, что Маккой ничего не узнает. Это четвертый раз, когда Спок нуждается в посещении медотсека после взаимодействий с капитаном ISS Энтерпрайз, и третий, когда в его сторону совершается сексуальное домогательство кем-то, кроме капитана — это вызывало раздражение и отвращение, но первый раз неизвестный Споку энсин испугался одного только взгляда вулканца, а во второй — лейтенант Джессика Смит, вооруженная кинжалом, была обезврежена нервным захватом. Оба раза Спок испытывал нужду в дополнительных медитациях, посвященных мысли, что порочность и жестокость — не только человеческие свойства, а лишь один из побочных признаков большинства гуманоидных обществ, похожих на Терранскую империю. Спок хочет поднять голову, чтобы встретиться взглядом с не первым и не последним представителем kitek от вида homo sapiens, но не может. Повторная попытка вызывает боль и возникновение слепящих вспышек перед глазами. Спок сжимает челюсти и нивелирует болевые ощущения правильным дыханием. Ему кажется, будто под кожей во всем теле находится песок. От этих ощущений хочется сбежать, как и из помещения, пропитанного запахами капитана, и от раздражающих липких речей, и невозможность этого вводит Спока в отчаяние. — Я настоятельно рекомендую Вам воздержаться от своих намерений, энсин Грин, — говорит он, и только запоздалый сигнал от слуха в отравленный наркотиком мозг позволяет понять, что единственное, что раздалось из его рта, это мычание. — Уиллоу, да он почти без сознания! Спок чувствует на своем лице дыхание склонившегося над ним человека, но не видит его. Ему казалось, что его глаза открыты, но, вероятно, даже веки отказывались подчиняться сигналам, идущим от мозга, и это же объясняло, почему он не видел говоривших. Спок ощущает тошноту и страх. Холод обжигает грудь, когда человек стаскивает укрывавшую вулканца ткань, и его кожи касается влажная, отвратительно теплая ладонь. Спок приказывает своим глазам открыться и у него получается — он тут же жалеет об этом, поскольку разум, успевший запечатлеть искаженное трусливым восторгом лицо и лихорадочно блестящий взгляд, снова пронзает боль, заставляя веки сжаться. Вулканец чувствует, как человек отшатывается, но его страха оказывается недостаточно, чтобы прекратить. Раздается нервный смешок, и Спок ощущает, как энсин вновь приближается. — Их кожа холоднее, знал? Голос Грина дрожит от похоти и адреналина, Спок чувствует вонь его пота. Подрагивающая рука прикасается к подбородку, губам, и на язык вулканца ложится грязный соленый палец. Попытка укусить безуспешна. Попытка отвернуться безуспешна. — Сука, Грин, заканчивай! Спока не слушаются конечности, он заперт в собственном теле, как в тюрьме, его ak'shem отравлено. Его тошнит, если его вырвет, он задохнется. Его трясет, ментальные щиты разрушены наркотиком, он чувствует горечь предательства — он каждый день предавал себя намеренно и целенаправленно, но теперь его предало его же тело. В происходящем сейчас нет никакого смысла. Его сжигают обида и отчаяние. Он ненавидит Грина, он ненавидит человечество, он ненавидит капитана. Он ненавидит капитана Кирка. — Энсин Грин. Спок слышит собственный голос. Офицер исчезает. Грудью и лицом вулканец ощущает успокаивающую прохладу и возможность дышать чистым воздухом. До затуманенного сознания доходит, что голос принадлежал не ему. — К-к-командер! Спок слышит звук активации интеркома. — Доктор Маккой. Подготовьте аппарат для забора крови и вулканскую дозу антидота от fungus datura in Stylus. Я пришлю к вам офицера. — На кой мне сдался твой… — ответ прерывается. — Энсин Уиллоу, направляйтесь к доктору Маккою и помогите ему принести все, что он скажет. — Так точно! — сипит офицер, и Спок слышит топот бегущих ног. Последующая тишина длится девять секунд. Далее затылком ощущается тихая поступь совсем рядом. — Энсин Грин, повторите, что Вы желаете сделать со мной, я слышал не все. — К-коммандер, я н-не... Я н-ничего н-не хочу сд-делать с вами! — Вулканцы видят ложь, энсин Грин. У Вас ещё одна попытка сказать правду. — Я н-не вру... — Ваш агонизатор, энсин. — Нет, коммандер, пожалуйста! — Только что время применения агонизатора увеличилось на тридцать секунд, не усугубляйте свое наказание. Отравленным сознанием Спок улавливает звук падения на пол небольшой вещи — вероятно, Томас Грин выронил агонизатор. — П-простите… — Еще тридцать секунд, энсин. В ответ слышится всхлип. Затем вулканец проваливается в девяносто секунд еще большего ужаса. Каюту наполняют крики, стоны и скулеж, по полу с неестественными для сознания звуками мечется тело. От невозможности подняться и уйти или хотя бы уползти отсюда Споку самому хочется выть. До него доносится запах человеческой мочи и больше со стороны энсина не раздается ни звука. Спок слышит лишь гул собственной крови, стук своего сердца и высокое жужжание агонизатора, бессмысленно оканчивающего заданную программу. Его двойник делает два неторопливых шага, останавливается. Затем снова идет — по направлению к Споку. Предчувствуя бестактное проникновение в свой отравленный разум, Спок бессильно рычит, но из его гортани не раздается даже стон. Капитан первый раз заставил его принять наркотическое вещество — они даже не рассматривали подобный сценарий. О чем мог сказать опьяненный вулканец? Он и сам не помнил всего, что произошло сегодня, но отчаянно не желал снова проживать испытанную боль, бессилие и унижение. Двойник опускается рядом с ним на колено, касается его лица и дежурно пренебрегает как просьбой о позволении, так и ритуальной речью. Его двойник раздражен и тоже зол — тревога, а еще полностью ощущаемая им боль Спока негативно сказываются и на его щитах. В вихре вытягиваемых из него воспоминаний Спок слышит безумный смех капитана в полумраке каюты. Он слышит, как зовет Джима, его отравленный мозг жаждет опоры и знает, что найдет ее в его разуме, и как ему отвечает шепот: «Это я, Спок, я пришел за тобой». Он налитыми слабостью руками отпихивает от себя двойника и тот смеется, хватает его за запястья и снова шепчет: «Он никогда не заберет тебя у меня, Спок. Давай, позови его снова, и я представлю, что ты зовешь по имени меня». Ярость, бессилие и сжимающая грудь обида на то, что с ним происходит, в частично взаимном переносе сменяются яркостью коридоров, недоступной пленнику, и теперь Спок слышит фривольный смешок, адресованный капитаном не ему: «Вы так забавно ведете себя под этими грибами из Гаммы Стилуса, коммандер». Чужая злость пульсирующе сменяется расслабленностью. Спок улавливает отстраненное: «Экстремальная слабость, ложная парализованность, сильное воздействие на ментальные щиты. Частичная потеря сознания, сокращение мышц, повышенная эмоциональность, гиперчувствительность. Галлюцинации — отсутствуют, присутствует частичная потеря ощущения времени». «После введения антидота и отдыха рекомендую медитацию — твои щиты разрушены. Нужен целительный мелдинг». Спок хочет едко ответить, но контакт разумов прерывается так же бесцеремонно, как и начался, и он лишь морщится от вспыхнувшей в разуме боли. — И какого дьявола я сам должен сюда бегать? — В каюте появляется двойник доктора Маккоя. — Чем здесь воняет?.. Так, про краснорубашечника ты мне не сообщал. — Энсин Грин больше не Ваша забота, доктор Маккой. Сердца людей бывают слишком слабыми, он не выдержал стандартной процедуры. Впрочем, это во благо экипажу — Империи нужны только здоровые члены. Спок слышит судорожный выдох энсина Уиллоу и раздраженное бормотание доктора. — С-слава Императрице! — внезапно восклицает энсин. На две секунды в каюте воцаряется тишина. — Слава Императрице, — ровно отвечает двойник Спока. — Слава Императрице, — усмехается двойник Маккоя и подходит к Споку. Слышится звук разворачиваемых инструментов. — Так зачем ты притащил меня сюда? — Транспортировка пациента заняла бы слишком много времени и могла изменить воздействие fungus datura in Stylus на организм, что сказалось бы на точности данных. — Да на точности данных сказалось то, что подопытный — игрушка капитана! У меня уже вот тут сидит возня с твоим близнецом. Пальцы в перчатках накладывают на его плечо жгут и в вену входит катетер. Даже боль от тонкой иглы ощущается отвратительно. — Вам следует испытывать благодарность за то, что капитан позволяет Вам исследовать его игрушки, доктор Маккой. — Ага. Схожу поклонюсь ему, когда закончу. — Энсин Уиллоу. — Спок слышит шаги своего двойника. — Вы прибыли на корабль три недели и два дня назад, поэтому в этот раз Вам выносится лишь устное предупреждение. В следующий раз в случае, если Вы станете свидетелем нарушения прямого приказа капитана, обращайтесь ко мне. Сегодняшняя ситуация могла стоить потери ценных опытных образцов. Приказ понятен? — Так точно! — Свободны. Энсин Уиллоу вновь убегает. — Вербуешь себе людей, Спок? — Маккой уже закончил с забором крови и теперь мучительно медленно вводил антидот. — Вам еще нужна моя помощь, доктор? Вулканец чувствует, как боль усиливается, и слышит собственный стон. — Пришли мне человека минут через десять — не уверен, что твой двойник сам дойдет до постели. Ничего не отвечая вслух, двойник Спока поспешно уходит. Он сжимает кулаки — это наконец-то получается. Зубы смыкаются опасно сильно. Спок распахивает глаза. — Нет уж, остроухий, без седативных ты не обойдешься. Шеи касается гипошприц. Доктор поднимается и отходит от него. Спок снова чувствует, как по мышцам разливается слабость, а веки закрываются. Доктор активирует интерком. — Капитан, каюта для отдыха, срочно. Ответа он не дожидается. «Bath'pa!» Спок снова отчаянно пытается пошевелиться. — Уймись, через пару минут ты уже уснешь. Завтра будешь как огурчик. Он не хочет спать, он хочет быть способен стоять на ногах, когда придет капитан. Он хочет снять перчатки, вцепиться в его лицо и протолкнуть через пальцы всю испытанную боль. Он хочет уничтожить его разум, он хочет убить его, задушить его, он хочет… — Боунс? — Капитан, кажется, бежал. — Ты почему здесь? Почему Спок не в медотсеке? Он живой? Спок замирает. — Живой — не твоими стараниями. Неизученный наркотик? Ты нормальный? Мы его только на троих подопытных проверили — все они были людьми, Кирк! У зеленокровых другой метаболизм. Послушай сюда, Джимми, либо ты отдаешь мне его на опыты, либо обращаешься адекватно — меня заебало твоих кукол чинить, я доктор, а не игрушечник! — Так он в порядке? — Он в медикаментозной коме! — Блядь, если он живой, нахрена ты меня вызвал? — Чтобы лично запретить тебе трахаться на три дня. — В смысле? — А ты еще кого-то, что ли, трахаешь? Такими темпами бедняжка Марлен скоро попросит перевод на другой корабль. Спок не слышит, что отвечает капитан. В злой и бессильной полудреме он улавливает обрывки разговоров о мертвом энсине и дозе отравившего его наркотика и с мыслями, полными гнева и ненависти, проваливается в сон. — Коммандер Спок?.. В глазах живого Томаса Грина читается неуверенность. Молодой энсин явно испытывает дискомфорт из-за повышенного внимания вулканца. Спок делает над собой очередное усилие воли. — Энсин Грин, — кивает он, разворачивается на девяносто градусов, являя собой идеальную иллюстрацию к учебному пособию по строевой подготовке, и продолжает путь к лабораториям. «Еще три дня». Спок вносит в список дел дополнительную медитацию.***
— Я ознакомился с вашим исследованием, лейтенант Беккер. Мне известно о ваших планах высадиться на звездной базе Ливитт, но я рекомендовал бы вам повторить его, если вы продолжите службу на Энтерпрайз. Из Империи Лукасу было позволено забрать немногое — никаких носителей, никаких образцов, только лишь то, что сохранилось в памяти. Восемь с половиной месяцев службы на чужом корабле не прошли даром для пленников его коммандера: Лукас и Айнек работали, как проклятые, без выходных над способами преодолеть разделявшую параллельные миры границу, а их отдыхом были дозволенные коммандером Споком самостоятельные исследования — на благо Империи, конечно. От похвалы начальника к щекам Лукаса приливает тепло. Он успел забыть, каково это. Стараясь взять себя в руки (в Империи он в этом поднаторел), лейтенант уверенно отвечает: — Спасибо, коммандер! Мне не было позволено спуститься на Ролус-3 f, но работа с образцами была… интересной. Вы думаете, командование будет заинтересовано в подобной миссии? Беккер не замечает, как задерживает дыхание в ожидании ответа от Спока — нормального, гладковыбритого, одетого в форму Звездного флота. Вулканца, не скрывающего увлеченности и живого интереса во время работы в лабораториях — ученого до мозга костей, а не хитроумного политика. — Расписание миссий Энтерпрайз является гибким. Я лично дам командованию свои рекомендации относительно данного исследования. Они не работали вместе больше восьми месяцев, но коммандер Спок все еще оставался лучшим начальником, о котором только можно было мечтать. — Благодарю вас, — голос Лукаса не срывается, и он гордится этим. Спок кивает и возвращается к своей работе. Беккер профессионал, поэтому делает то же. Лукас думал, что это прошло, что месяцы плена в Империи, пронизанные эмоциональными качелями и адреналином, не позволившим выгореть, сломаться или умереть, если не полностью изменили его отношение к жизни, то, по крайней мере, этот аспект. Он служил под руководством коммандера Спока с начала пятилетней миссии — вулканец восхищал его с первого инструктажа. Собранный, уверенный, он сумел дисциплинировать подчиненных так, что КПД научного отдела вырос, а количество происшествий свелось к минимальным значениям. Для каждого отчета существовал введенный коммандером образец; четкие инструкции, до мелочей прописанные алгоритмы, мудрое распределение обязанностей — все нововведения, протестированные вулканцем еще до пятилетки, позволили оптимизировать работу ученых и помогли новым членам команды (каким был когда-то и сам Лукас) вливаться в рабочий процесс настолько гладко и быстро, насколько это было возможно. Вопреки стереотипу о любви вулканцев к бюрократии, все требуемые начальником бумаги помогали рабочему процессу, а не осложняли его. Вводимые для каждой задачи дедлайны не позволяли делам превращаться в снежный ком долгов и являлись превентивной мерой против того, что в какой-то момент люди начинали в поте лица носиться со стопками ПАДДов, проклиная флот, поскольку спали по четыре часа в сутки (так было с Лукасом на каждой работе до назначения на Энтерпрайз). Спок требовал дисциплины и добивался ее одним взглядом, одной лишь четко озвученной бархатным голосом не предполагающей возражений просьбой, рядом с ним даже подопытные формы жизни начинали дышать ровнее — и вместе с тем начальник научного отдела ввел систему обратной связи, позволяющую любому желающему внести свои предложения по оптимизации рабочих процессов (даже Беккер в свое время внес свой вклад). Лукас считал, что не влюбиться в коммандера Спока было невозможно. Половина корабля сохла по Джеймсу Кирку, а Спока, в лучшем случае, опасалась, но всякий раз, когда Беккеру случалось пересечься с капитаном (обычно это бывало на неформальных мероприятиях), он делал вывод, что эти люди идиоты, потому что у него Кирк не вызывал ничего, кроме недоумения: каким образом Энтерпрайз еще не сгинула в ближайшей черной дыре под таким руководством? Впрочем, Лукасу было без разницы, что там думают другие — весь научный отдел безоговорочно уважал своего непосредственного начальника, и Беккер был рад, что ему самому взаимодействовать с капитаном не требовалось. Лукаса никогда не обременяли собственные чувства, он никогда не пытался донести их до коммандера — хотелось работать лучше, сделать больше под началом того, кто это оценит. Беккер считал, что быть хотя бы чуть-чуть влюбленным в начальство было полезно. Они не обсуждают Империю. Беккер знает, что коммандер покидает свой пост на неопределенный срок, в то время как он сам и Айнек уходят в самый обычный человеческий отпуск — таким было назначение доктора Ли людям, работавшим без увольнительных восемь с половиной месяцев (кроме того, они обязаны были начать проходить терапию и продолжить ее по возвращении на корабль). Лаборатория, в которой они сейчас работают, на той Энтерпрайз представляла из себя закрытый кабинет главы научного отдела. Здесь же, помимо просторно расположенных рабочих мест, есть все необходимое оборудование. Сейчас коммандер Спок уходит в работу в лабораториях с головой — он принимает отчеты о недельной работе, контролирует чужие исследования и завершает свои. Руки любовно касаются колбы с образцом и аккуратно устанавливают на платформу шейкера. Поставив таймер, вулканец возвращается к документам, его бровь заинтересованно взлетает и он делает несколько пометок. Лукас осознает, что пялится. Их с коммандером разделяет приличное расстояние, но ему все равно неловко. Он переводит взгляд на экран ПАДДа — его нетерпеливо дожидается работа над предварительно засекреченным (кто бы сомневался) отчетом о белке Nav1.7. Теперь, вместо коммандера Спока, перед взглядом Лукаса появляется совсем не похожий на него двойник. Кто бы мог подумать, что в Империи их союзником станет боль? Это был первый раз, когда Лукасу пришлось проводить эксперимент на человеке и самым забавным было то, что подопытным был, фактически, он сам. Так вышло, что на ISS Энтерпрайз одновременно существовало лишь две пары двойников — Споки и Лукасы Беккеры. Двойник Лукаса невзлюбил его с самого начала, и все же Беккеру было жаль его, когда тот под пристальным взглядом своего коммандера из-за откуда ни возьмись возникшей в руке боли едва не выронил бутыль с хлористоводородной кислотой. Тот коммандер Спок совершенно не был озабочен безопасностью подчиненных, но зато гипотеза об ощущении боли одновременно с двойником подтвердилась. А позже им удалось провести более масштабные опыты и получить гораздо более точные данные. Жизни Лукаса и Айнек находились в опасности фактически каждый день. Половина команды имперского корабля состояла из знакомых им людей — точнее, из их ожесточившихся, ненормальных версий. В безопасности они были лишь рядом с двойником Спока. Тесное общение и непрекращающаяся совместная работа не могли остаться незамеченными теми, кто привык пробиваться к власти всеми возможными способами. Лукас уже не первый раз подвергался нападкам со стороны «коллег», но впервые — со стороны своего собственного двойника. — Думал подставить меня? — До этого дня Беккер не подозревал, что умеет шипеть, а в его глазах может быть столько злости. — Не знаю, как ты это сделал, но в следующий раз подумай получше. Двойник зажимает его у стены, почти касаясь шеи острием кинжала, зажатого в левой руке. В Империи они носили их повсюду. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, но давай-ка успокоимся. — Смотреть на разъяренного двойника неприятно. — Коммандеру Споку это не понравится. — Да откуда тебе знать, что понравится коммандеру Споку? — Двойник скалится, и Лукасу становится по-настоящему страшно, когда тот свободной рукой достает из кармана халата и поднимает на уровень глаз прозрачную стеклянную бутыль. — Как думаешь, оставит ли он тебя при себе, если ты ослепнешь или не сможешь держать обожженными пальцами хотя бы стилус? — Лукас, послушай… — Не смей называть мое имя! — Двойник надавливает на его горло кинжалом — недостаточно, чтобы убить, но достаточно, чтобы причинить боль, — и от неожиданности охает сам и тут же отдергивает руку. Лукас забывает дышать. Двойник хмурится, проводит большим пальцем по собственной шее и осматривает его. Потом поднимает взгляд любопытного хищника и делает выпад. Грудь Беккера пронзает боль. Он думает, что двойник ударил его ножом, но тот бил всего лишь кулаком. Они оба загнанно дышат, и все же двойник расплывается в дикой улыбке, словно выиграл в казино. — Крыса. Лукас едва успевает оправиться от боли, как двойник грубо хватает его за запястье и утаскивает к Споку. Беккер понимает, насколько сильно довели его двойника ревность и страх: они вваливаются в кабинет вулканца без стука — ни в одном из миров он не позволил бы себе такого в нормальном состоянии. — Коммандер. — Двойник коротко и резко склоняет голову. — Я раскрыл предателя. Под непроницаемым взглядом коммандера двойник, продолжая цепко сжимать его руку, выкладывает ему, что только что выяснил, что двойники чувствуют боль друг друга и что Беккер замышляет использовать это против Спока, вероятно, чтобы спасти его пленного двойника. — У меня есть доказательства! — Двойник выпускает Лукаса, тут же вытягивает свою правую руку ладонью вверх и под панические мысли Лукаса: «О нет, нет, остановись!» — вонзает в нее кинжал. Лукас с криком хватается за неповрежденную ладонь, в то время как его мозг уверен, что там должна быть кровоточащая дыра. По лбу его слетевшего с катушек двойника градом катится пот, но он не произносит ни звука. Коммандер раздражен. Двойник вламывается к нему, устраивает спектакль, и теперь его планы нарушены. Тем не менее, видит Лукас, вулканец рассматривает возможности. — Лейтенант Беккер, если Вы запачкаете пол моей лаборатории, я прикажу Вам убирать свою кровь языком. Он кладет на стол регенератор и кивает двойнику Лукаса. Его щеки горят, его потряхивает, но он уверенно подходит и берет его. Двойник смущён тем, что, вероятно, переступил грань, тогда как держал себя в руках годами. Появление Беккера действительно пошатнуло его эмоциональное состояние, и он стал вести себя безрассудно. — Благодарю вас, коммандер, — сглотнув, говорит он. Спустя минуту Лукас чувствует, как боль проходит. Двойник кладет регенератор на место, вытирает свежую кровь краем пояса и вытягивается по струнке. Коммандер Спок встаёт из-за стола, грациозный как ягуар, и подходит к нему, заглядывая в пылающее лицо. Рука вулканца взлетает, и он проникает в разум двойника — Лукас морщится и отступает от них на шаг. Беккер наблюдает эту сцену со смешанными чувствами. Когда коммандер первый раз проник в его собственный разум, это было неприятно, его передергивало всякий раз, когда он вспоминал об этом, но его двойник, кажется, только этого и ждал. Лукас чувствует себя так, словно заперт в комнате с эксгибиционистами, которые, к тому же, выглядят как он сам и как начальник, в которого он влюблен. Проходит время, прежде чем это заканчивается. Двойник Лукаса бледен, но его глаза блестят. — Лукас, передайте Айнек, что лейтенант Беккер посвящен в наши планы. Свободны. — Так точно, коммандер! — голос двойника едва не срывается. Он просто счастлив. Лукасу кажется, что картина, свидетелем которой он против воли стал, была похожа на сцену из готических фильмов прошлых веков — вербовка в ряды коммандера Спока стойко напоминала обращение человека в вампира: после того, как вулканец читал чужие мысли, человек либо становился на его сторону, либо умирал. Третьего пути не было. Покинув кабинет коммандера, они расходятся в разные стороны, но Лукас не был бы собой, если бы его двойник лишился своей драматичной части после мелдинга с вулканцем. — Попытаешься занять мое место, твой последний вдох будет в шлюзе для выброса отходов. Уяснил? — Мне не нужно твое проклятое место, мне нужно мое место в моем мире, ебаный мазохист! — Лукас осознает, что срывается, но ни капли не жалеет об этом. В ответ двойник оглядывает его с головы до ног, возвращается к глазам, кривит улыбку и говорит: — Ты такой же, как я. После того, как у коммандера имперского корабля в распоряжении оказывается целая пара двойников, они получают данные относительно степени воздействия на болевые рецепторы, расстояния, разделяющего двойников, самочувствия и скорости восстановления. Лукас фиксирует в отчете все, что помнит, и заполняет пробелы с помощью расчетов. Он приступает к сугубо формальной части, когда в лабораторию заходит Кэрол Маркус. Беккер невольно напрягается — с ее двойником ему тоже пришлось познакомиться. Приходится напоминать себе, что теперь он в Федерации, и пусть они с Маркус не были даже приятелями, эта Кэрол никогда не будет угрожать ему ножом. Лукас заставляет себя расслабиться. И все же, в силу специализации, Кэрол не была здесь частым гостем. Беккер на автомате продолжает выполнять привычную задачу — он не писал отчеты по форме Федерации в течение восьми с половиной месяцев, но вряд ли когда-нибудь забыл бы, как заполнять бумаги, так что в данный момент больше грел уши, чем работал. То, что он слышит, не является сюрпризом. Голос Кэрол Маркус ни разу не выдает каких-либо эмоций в течение всего разговора с коммандером Споком. Под ее начало переходит весь научный состав Энтерпрайз, на этой палубе она готовится полностью заменить второго человека на корабле, но она не удивляется, когда коммандер объявляет о своем решении, выразив в ответ только формальную благодарность за, цитата, «выбор ее кандидатуры», хотя она всегда была первой в списке, и не задает ни одного вопроса о том, куда и почему уходит коммандер Спок. Кэрол подписывает необходимые документы. — Остальная информация поступит Вам на ПАДД в течение трех часов. Благодарю, лейтенант, вы свободны. — Этими словами коммандер завершает разговор, но Кэрол еще не закончила. — Коммандер Спок. — Лукас отрывает взгляд от документов на изменения в ее речи. — Отдел будет в полном порядке, когда вы вернетесь. Спустя пару секунд мистер Спок отвечает на это кивком, и Кэрол уходит. Лукасу понятны причины, по которым мистер Спок назначил исполняющим обязанности главы научного отдела именно ее — по этим же причинам коммандеру, — другому коммандеру Споку — следовало сделать так же, но мир Империи был устроен иначе. Эти Маркус и Спок не проводили много времени вместе, даже как коллеги, но ее заслуги были несомненны. В Империи же двойники Лукаса и Кэрол были конкурентами, которые в свое время дрались за место под солнцем настолько яростно, что последствия ощутил на себе даже сам Лукас. В Империи вторым человеком в научном отделе после коммандера Спока был лейтенант Беккер, и единственной причиной была его безоговорочная преданность. Во вселенной, состоявшей из интриг и предательств, у двойника Кэрол и ее объективных заслуг не было шансов. Двойник Лукаса же чувствовал себя в родном мире как рыба в воде — за исключением драматичного срыва в кабинете коммандера, он был умен и осторожен, что не мешало ему проявлять страсть к азарту. Лукас много думает о словах своего двойника и в какой-то степени согласен с ними. Нет, боль ему не нравилась совершенно. Однако, несмотря на опасность для жизни, на то, что он фактически обладал в том мире не большим количеством прав и возможностей, чем раб, он испытывал извращённое удовольствие от процесса подготовки операции по возвращению в Федерацию, от подпольных интриг, от маленькой революции, целью которой было свержение капитана. Из Империи он возвращается с осознанием, что является адреналиновым наркоманом. И только теперь, вновь глотнув воздуха нормальности, он медленно начинает понимать, больше логически, чем эмоционально, насколько дикой была его жизнь восемь с половиной месяцев, и что ему жизненно необходим длительный отпуск.***
Три дня спустя Энтерпрайз прибывает на базу Ливитт. «Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется», — отвечает Джим на прощание Спока. Они не видятся с момента встречи в каюте для совещаний и с тех пор лишь обмениваются парой диалогов по внутрикорабельной сети. Получив последнее сообщение Джима, вулканец с облегчением понимает, что тот уважает его желание не иметь провожающих. Отправить на базу первую группу напрашивается энсин Чехов. Когда золотое сияние отрезает Спока от транспортаторной Энтерпрайз, а никто больше так и не появляется, в груди вулканца разливается тепло — он осознает, чего это стоило Джиму. Спок прощается с Айнек и Лукасом — они полетят разными рейсами в колонии, где живут их семьи. Встретив андорианского представителя, он приветствует его так, как научила Тохр, а потом прощается с ней и с Вореном. Звездная база Ливитт представляет из себя один из крупнейших космических портов Федерации — гостиницы, рестораны, торгово-развлекательные комплексы создают иллюзию нахождения на планете, а не в космосе. На уровне J располагаются просторные залы ожидания для покидающих базу и для тех, кто встречает своих близких. Вулканец в традиционном одеянии завершает регистрацию, сдает в багажное отделение чемодан и дорожную сумку и проходит в светлый зал, полный сияющего стекла и легкого шума звучащей на разных языках речи. Он сверяет указанное на билете время рейса на Новый Вулкан с табло и садится на скамью на место в нескольких метрах от двух вулканок в дорожных, традиционно мужских костюмах. Он окидывает взглядом лица людей, андорианцев, орионцев, кардассиацев, вулканцев — читающих и пьющих напитки из вендинговых автоматов, ожидающих своих кораблей поодиночке, группами или семьями, тихих и смеющихся. Никто из них не обращает внимание ни на других пассажиров, ни на него. Вулканец расслабленно прикрывает глаза, делает два глубоких вдоха и позволяет растечься по телу счастливому осознанию: впервые за восемь месяцев и двадцать дней он чувствует себя свободным.