ДОРОГА ЛУНЫ
II
Они расположились на открытой террасе дома Сарека — просторной площадке, с которой открывался вид на горы. У низкой каменной ограды стояли кадки с гибридными образцами земных Aloidendron barberae и Aloe vaombe под названием Голиаф — Споку не было известно, как давно были посажены эти растения, но, когда он прибыл на Новый Вулкан, они уже достигли высоты от двух с половиной до трех метров и в определенные часы укрывали тенью находящийся под ними стол. Место было хорошим для неформальных встреч даже с высокопоставленными посетителями, когда было не настолько жарко, чтобы позволить гостям находиться вне помещений. Спок распорядился принести им настой ферментированных листьев земного Camellia sinensis и после не беспокоить. Отдавать поручения в делах, с которыми он мог бы справиться сам, ему до сих пор было непривычно — Спок покинул Вулкан в том возрасте, когда к работникам (которых теперь было вдвое меньше) обращались лишь Сарек и Аманда, а в Академии он быстро научился готовить себе сам, ровно как и заниматься прочими домашними делами. Но явиться на кухню после завтрака было бы проявлением неуважения к находящимся там: и он сам, и его родители делали это лишь когда последний работник покидал дом — это происходило через час после ужина. Посол делает осторожный глоток, ожидая, когда Спок заговорит, однако тот не знает, с чего начать беседу. — Ты способен играть на ка’атире? — наконец спрашивает он. Спок не знает, было ли логично задать этот вопрос первым, но это не имеет значения. — Я умею играть на ней, — спокойно отвечает посол. Когда-то столь же уклончивый ответ мог дать сам Спок, оказавшись в лазарете на Энтерпрайз. — И я способен исполнять музыку без угрозы самообладанию. Но было время, когда не мог. Спок не позволяет себе делать выводы при недостатке данных. — По какой причине ты не мог играть? — Предполагаю, ты задаешь этот вопрос, потому что сам столкнулся с тем же? «Вытягивая» информацию из своего двойника, он испытывает странное ощущение родства с доктором Маккоем. — Да. Старый вулканец по-человечески вздыхает и замолкает. Он ставит узкую маленькую чашку на блюдце и спустя долгие семь с половиной секунд смотрит Споку в глаза и продолжает. — За тринадцать дней до твоего прибытия на Новый Вулкан Джим пытался связаться со мной, но я не был доступен. Я написал ему, как только смог, и мы поговорили — это случилось тогда, когда ты уже был на планете, но я еще не знал об этом. Он рассказал, что ты покинул Энтерпрайз, но не мог сказать мне причин из-за статуса о секретности. Джим намекнул только, что помимо моей и твоей вселенной существуют другие. Тогда я предположил, что вы столкнулись с Терранской империей. — Не давая собеседнику времени на обдумывание услышанного, он несколько повышает темп речи. — Предвосхищая твой вопрос, Спок — нет, мое знакомство с тем миром прошло совсем иначе. Похожие мысли возникли и у Джима: он заявил, что я должен был предупредить вас об Империи, поскольку это, как он сказал, должно было стать исключением из правил. Когда я рассказал ему, как произошло столкновение с тем миром у команды моего Джима, он поделился краткой версией событий, произошедших с вами. Значит, Джим хотел связаться с послом, чтобы просить совета, как Спок осведомлялся у него о том, как победить Хана. И вновь реальность этой вселенной оказалась более сурова, чем параллельный мир. Спок отмечает эти факты, не позволяя себе анализировать их через d'thin — перед встречей он хорошо подготовил свои щиты. — Что именно ты знаешь? — Джим сказал, что десант пробыл на том корабле неделю. Мы также немного поговорили о ваших двойниках. С учетом той информации, которой я уже обладал в связи с моим личным опытом, фактически, он не рассказал мне ничего секретного, но твои действия, ход беседы, эмоциональный фон Джима и, опять же, мой личный опыт позволили мне сделать неутешительные выводы. Прошла не неделя, не так ли, Спок? — Так. — На сколько десант переместился в прошлое? Посол с аккуратностью дипломата задает наводящие вопросы, чтобы Споку не пришлось напрямую нарушать приказ, но, во-первых, он уже обладал достаточным количеством информации, чтобы прийти к верным выводам, и во-вторых, Спок считал нелогичным притворяться, что не нарушает присягу. В-третьих, соблюдение присяги больше не было его приоритетом, поскольку, с учетом обстоятельств, продолжение им службы в Звездном флоте более не предполагалось. — Я провел в плену у капитана ISS Энтерпрайз двести пятьдесят шесть стандартных дней, — говорит Спок прямо. И чтобы голос звучал спокойно, ему не приходится прибегать к усилению контроля — признание этого факта больше не трогает его. — Мне жаль. — Посол качает головой с неприкрытым сочувствием во взгляде. Неужели сам Спок мог когда-нибудь достичь такого уровня принятия собственных эмоций, чтобы выражение даже самых сильных из них не влияло на контроль? Впрочем, это уже не имело значения, потому что теперь единственной стратегией, доступной Споку с целью причинить себе и вулканскому обществу минимальных вред, было постоянное удержание ментальных щитов. — Выражение сочувствия нелогично. Его старшая версия внимательно смотрит на него и ничего не отвечает. Между ними повисает тишина, пока Спок выбирает из разрозненных мыслей следующий вопрос. — По какой причине ты не мог играть на ка’атире? — Из-за смерти моего th’y’la. В щиты глухо бьется боль. Спок прикрывает глаза. Послу сто шестьдесят один год, закономерно, что тот Джеймс Кирк умер. «Джим жив, — напоминает себе Спок. — Он далеко, но жив». — Вы разделили связь? Только озвучив вопрос, Спок осознает, что не было логики в том, чтобы задавать его — эта информация ничего ему не даст и, к тому же, является личной. — Да, — вместо возмущения или вызова в голосе посла слышатся легкость и тепло. — Позже, чем мы могли бы сделать это, но отведенное нам время было счастливым. Спок отводит взгляд, не в силах выдержать печальной улыбки своего старшего двойника. Эмоции сидящего перед ним вулканца на поверхности, он не контролирует их, но и они, что нетипично, не контролируют его — чем старше были вулканцы, которых видел Спок, тем бесстрастнее были их лица и звучали голоса, и в этом была основа их превосходного самообладания: они прятали свой огонь в глубинах сознания или вовсе гасили его. Посол же, казалось, сидел на раскаленных углях и в каждой его ладони горело по сгустку пламени, послушного, как лед. — Как ты настолько легко говоришь о столь сильных чувствах? — Судя по голосу, его собственный контроль начинал ослабевать. На это посол улыбается еще более открыто, еще более неприлично. — Мой секрет прост, Спок — я наполовину человек. Губы Спока сжимаются в тонкую полоску. Советы его двойника в очередной раз апеллируют к его собственному опыту — в этом была логика, но до тех пор, пока Спок не оказался в плену. Впрочем, чего еще он ожидал, обращаясь к послу, если был практически уверен, что тому повезло не пережить того же? — На этом пути я дошел до тупика — целители сделали все, что было в их силах, но я по-прежнему сломлен. Мое лечение окончено, однако я все еще не способен сдать психологические тесты, чтобы вернуться на службу в Звездном флоте. — Попытка не придавать эмоциональной окраски фактам оказывается безуспешной, под щитами колется раздражение. — Шесть дней назад я мог умереть и убить, когда меньше, чем на минуту позволил эмоциям контролировать себя, как человека. Спок выдыхает. Он не планировал говорить об этом с послом, он вообще мало что планировал, когда договорился о встрече, но теперь он рассказывает о вулканке. Посол слушает со всем вниманием, проявляя меньше эмоций, чем ранее — его лицо бесстрастное и вместе с тем выражает участие. Спокойствие двойника чем-то раздражает Спока. «Посмотри, что произошло из-за недостатка у меня контроля, — говорит он своим рассказом. — На моем месте ты бы даже не думал о том, чтобы сосредоточиться на развитии своей человеческой половины». Старый вулканец, однако, ничем не выражает понимание этого факта. — Состояние напавшей на тебя много хуже твоего — поразмыслив, отвечает он. — Хотя я сомневаюсь, что она могла пережить то же, что ты. Тебе известно, что с ней случилось? Судебная система на Вулкане отличалась от земной — Споку не было нужды предъявлять обвинения вулканке, хотел он это сделать или нет. Она нарушила закон, и не было важно, что думает Спок по этому поводу, поскольку в следующий раз от ее действий мог бы пострадать другой вулканец или представитель иной расы — вулканку взяли под стражу. Вскоре состоится суд, где ей изберут меру пресечения, и, если Спок откажется или не сможет присутствовать, достаточно будет свидетелей-людей, слов стражников и заключения целителя, который зашивал ему рану. Преступления, подобные этому, в подавляющем большинстве случаев совершались вулканцами в нестабильном ментальном состоянии, поэтому преступившим закон предлагалось пройти через исцеление разума. Лечение не могло быть принудительным и вулканец мог отказаться по каким-либо причинам, и в таком случае его изолировали от общества, чтобы никто больше не пострадал. Вчера Спок получил письмо — иррациональное, в нем не было никакого смысла. Его можно было бы назвать извинением, но оно было пропитано теми же отчаянием и жаждой, с которыми Спок рассказал своему двойнику о нападении. — Известно. В письме она представилась как Т’Сенши. Вулканка происходила из простого, небогатого рода и на Вулкане работала технологом и инженером-декоратором в ботаническом саду. За два года до гибели планеты она смогла добиться от мужа развода, не прибегая к церемонии kun-ut kali-fi — случай редкий, но не единичный, особенно у представителей среднего и низшего класса. Возлюбленной, по которой она скорбела до сих пор, была молодая женщина — ее семья была богата, и это накладывало на наследницу обязательства, которые она не могла нарушить без последствий. Они познакомились через четырнадцать месяцев после развода Т’Сенши, когда юная вулканка проходила в оранжереях практику от Академии наук — их отношения продолжались десять месяцев и разделенные на двоих чувства к моменту начала нового цикла пробудили в возлюбленной Т’Сенши ее первый pon farr. Из-за связи, установленной в семь лет, он повлиял и на ее жениха — родственники с обеих сторон оперативно подготовили церемонию. Т’Сенши пыталась уговорить возлюбленную не заключать навязанные в детстве узы и пройти через лихорадку крови с ней, но та, хоть и жаждала того же, не могла пойти против семьи. Т’Сенши сдалась и согласилась продолжать отношения тайно после того, как молодожены переживут pon farr. Церемония была пышной и богатой, возлюбленная Т’Сенши смогла включить ее в списки в качестве декоратора. Жених и невеста были одеты в строгие традиционные черные наряды, и все то время, пока Т’Сенши смотрела на них, ей пришлось призвать все свое самообладание, чтобы не совершить безумство и не вызвать вулканца на поединок. Это было бы глупо и бессмысленно как в моральном плане, так и в практическом — с ее физической подготовкой у нее не было ни одного шанса одолеть мужчину, сжигаемого лихорадкой крови. И тем не менее, вид развевающегося плаща вулканца, который уводит ее возлюбленную во внутренние комнаты, навсегда остался в ее подсознании — тот момент стал точкой невозврата, когда она не могла изменить уже ничего ни под влиянием логики, ни под влиянием эмоций. На следующий день после церемонии Вулкан был уничтожен. Спасая образцы вулканских растений, Т’Сенши была уверена, что семья ее возлюбленной была эвакуирована. Реальные последствия катастрофы повергли ее в шок. В плохие дни, когда медитации не помогали, она вновь и вновь проигрывала в голове церемонию и разговоры до нее. Не случившиеся и нереалистичные сценарии, в которых возлюбленная сбегает вместе с ней или в которых она побеждает жениха и похищает невесту, стали ее навязчивой мыслью. Множество «если бы» выстроились в историю, которая могла бы произойти в параллельной вселенной, с годами эта история обрасла множеством деталей. Эта история почти свела ее с ума. Шесть дней назад она увидела вулканца в черном развевающемся плаще, и безумие, усиленное приближением лихорадки крови, явило ей шанс сделать то, на что она не решилась четыре года назад — убить того, кто на законных основаниях владел ее ashayam в последнюю ночь ее жизни, чтобы этого не произошло, чтобы они могли спастись вместе. В конце своей исповеди она извинялась вновь и сообщала о решении принять kolinahr — она испытывала страдания несколько лет и теперь видела в этом шанс на избавление от них. Во время пересказа письма посол не произносит ни слова. — Новый Вулкан состоит из трагических историй, однако эта — одна из самых трагических, что я слышал. Надеюсь, kolinahr действительно принесет ей покой. По какой-то причине губы Спока сжимаются в тонкую линию. — Скажи, Спок, — продолжает посол, — а ты задумывался о kolinahr? Спок поднимает на двойника удивленный взгляд. Вулканец задает этот вопрос совершенно спокойно, словно относится к этому, всего лишь как к одному из рабочих вариантов. Мысли о kolinahr преследовали Спока с тех пор, как он прибыл на Новый Вулкан — из практики для тех, кто желал всецело последовать пути Сурака, kolinahr словно стал последней надеждой для потерявших рассудок. Те, кто принимал решение окончательно избавиться от эмоций из-за утраты контроля над ними, были всегда, но с момента уничтожения Вулкана соотношение радикально изменилось. В юности Спок думал о kolinahr, но это были не более чем пустые размышления гордого уязвленного юноши — стать первым вулканцем, отказавшимся от места в Вулканской академии наук, или первым вулканцем, освоившим kolinahr в двадцатилетнем возрасте, все было едино. Причина, по которой Спок выбрал первое — он на самом деле не хотел принимать kolinahr. И не хочет до сих пор. В то время, как знакомые и неизвестные ему вулканцы, в том числе сильнейшие общественные деятели, уходили в Гол, он решил поговорить со своим старшим двойником в иррациональной надежде найти решение кроме этого, и теперь, когда тот, кто четыре года назад уговаривал его довериться эмоциям, предлагал тот же путь, Спок почувствовал острое внутреннее сопротивление. — Да, — отвечает он напряженно. — Ты хочешь уйти в Гол? — Нет. — Почему? Спок чувствует покалывание в кончиках пальцев, и иррациональное желание сжать что-нибудь в руках напоминает ему, что он даже не притронулся к своей чашке. Подавив его, он вздергивает подбородок и с вызовом смотрит на двойника. — Если в моем разуме останется лишь логика, от меня не останется ничего. Глаза посла расширяются и не скрывая удивления он подается вперед. — Ты имеешь в виду?.. — не закончив вопрос вулканец ожидает ответа. — Я имею в виду, что мои жизненные выборы, определившие меня как личность, зависели как от логики, так и от эмоций — к подобным выборам относятся не только негативные. Если бы я руководствовался лишь логикой, я не стал бы тем, кем был до столкновения с Терранской империей. Даже то, что я продолжаю заниматься исследованиями — результат не одной лишь логики. — Невероятно! — восклицает посол. — Скажи, пожалуйста, а давно ли ты общался со своим братом? На этот раз Спок ощущает не укол раздражения в щиты, а что-то похожее на точечный и меткий удар шпагой — удар исподтишка, такой, какой невозможно было предугадать, сидя под тенью деревьев с тем, кто ранее не раз доказывал, что ему можно доверять, и что он сможет понять. Мимические мышцы выходят из-под контроля — Спок хмурится. И все же пока у него получается владеть собой. — Я никогда не общался со своим братом после его изгнания, — говорит он четко. — И если это был намек на сочувствие к идеям v'tosh ka'tur, то впредь я попрошу тебя воздержаться от подобных инсинуаций. Посол опускает взгляд и кладет ладонь на грудь. — Приношу свои извинения, Спок. Я ни в коем случае не хотел тебя оскорбить — мой вопрос был задан лишь потому, что я уже убедился в том, что хронология событий в наших вселенных может не совпадать. Ноздри Спока расширяются от досады. Если бы он действительно держал эмоции под контролем, эта мысль пришла бы ему в голову первой, не оставив место подозрительности и иррациональной обиде. — Значит, ты общался с Сайбоком не только когда был ребенком? — спрашивает он, попытавшись вернуть голосу спокойствие. — Да. Я не искал ни его самого, ни связи с ним, но обстоятельства столкнули нас тогда, когда я был старше тебя. Впрочем, сейчас это не важно. Ты сказал, что твои выборы сделали тебя таким, каким ты был до того, как попал в параллельную вселенную… И полагаю, ты принимал себя таким, каким был? Спок задумывается над вопросом, но осознает, что его ответ весьма однозначен: — По большей части — да. Посол вздыхает и качает головой. Он улыбается, взгляд становится отрешенным. «Мечтательность» — так называли подобное выражение у персонажей с полотен классических земных живописцев. — Так интересно сложились наши жизни — мне удалось достичь самопринятия лишь прожив почти полвека. Я принял чувства к самому важному человеку в своей жизни тоже только тогда, причем нам помог кризис. — С той же улыбкой вулканец переводит взгляд на свою молодую версию. — Я завидую тебе, Спок — верно говорят люди, трудности закаляют и делают нас сильнее. В следующую секунду Спок слышит последовательность резких звуков, пронзающих безмятежность горячего сухого воздуха: почти одновременно звучат скрежет деревянных ножек о каменный пол и стук ладоней о поверхность стола, после чего жалобно звенят блюдца, когда на них опрокидываются почти полные чашки. — Закаляют?.. — шипит Спок. — Сильнее? Моя личность уничтожена! Моя карьера окончена! Я никогда не смогу быть с человеком, разум которого идеально подходит моему, потому что его двойник подвергал меня физическому и моральному насилию в течение восьми с половиной месяцев и теперь я ненавижу его. От меня не осталось ничего из того, что я принял — я опасен для общества и самого себя. Логика окончательно покинула тебя, если ты мне завидуешь! Прокатившись по столу, одна из чашек падает со стола и звонко разлетается на кусочки. Спок вздрагивает, лишь теперь осознавая, что стоит на ногах, что, когда он вскочил, его стул отлетел и упал, что его чашка разбита. В голове звучит эхо собственных слов — в горле появляется ощущение, предшествующее тошноте. Он никогда не озвучивал подобное вслух — ни перед кем… Его лицо горит, от удара по столу саднит кожа на ладонях. По телу проходит дрожь, он стискивает зубы. Вторая потеря контроля за неделю. Спок прикрывает глаза, считает до пяти и медленно выдыхает. Ему нужна медитация. — Полагаю, ты обойдешься без провожатых, — бросает он слабым голосом старому вулканцу, чье лицо теперь не выражает ничего — почти как у нормального представителя их народа, — и игнорируя тяжесть в голове резко разворачивается к выходу с террасы. Два шага спустя он резко тормозит, едва не врезавшись в двойника, который с нечеловеческой скоростью преграждает ему путь. — Это была провокация, — твердо говорит он и сжимает губы в тонкую линию. Спок на ослабших ногах отступает на шаг, чувствуя очередную волну раздражения. — Зачем? — Чтобы увидеть, с чем мы имеем дело. — Мы? — Ничем более не сдерживаемое возмущение вновь вскипает в нем. — Иди к черту. Он обходит опешившего двойника и продолжает идти. Спок пал в своих глазах достаточно, чтобы позволить себе цитировать человеческие ругательства. В конце концов, это срабатывает. — Спок, — зовет двойник, но Спок не намерен иметь с ним больше никаких дел. Его предплечья касается горячая рука. Он резко разворачивается и беззвучно обнажает клыки. — Сдашься и уйдешь в Гол? — вопрошает вулканец, убрав ладонь. — Сдаться — значит отступить от философии Сурака. — Спок делает шаг к двойнику, тесня его назад. — Это значит отринуть логику и позволить безумию распоряжаться моей жизнью. Пока я способен контролировать себя хотя бы настолько, чтобы самостоятельно принимать решения, я сделаю это. Я не допущу того, чтобы меня доставили в суд стражи после того, как я отниму чужую жизнь! Спок выпаливает это, продолжая напирать на вулканца, пока его жесткое, испещренное морщинами лицо не начинает расплываться перед глазами. Слезы, снова слезы — тоже второй раз за неделю. — Но что, если есть другой способ? — горячо отвечает двойник. — Что, если ты просто еще попробовал не все? Спок в раздражении смаргивает влагу, злость мешается с усталостью, пока разум мечется между тем, чтобы поведать про весь свой путь совместно с целителями, и пусть посол делает выводы, и тем, чтобы окончательно поставить точку в этом разговоре и уйти в дом. Но увиденное, когда Спок открывает глаза, заставляет все слова застрять в горле и застыть с открытым ртом: из ярких, яростных глаз двойника текут такие же слезы. Впервые Спок видит, как плачет другой вулканец — и это происходит из-за него.***
Оставив позади учиненный Споком беспорядок, они уходят в пустыню — бессознательно Спок приводит двойника в «свое» место. Время, когда даже здесь, у скал, станет невыносимо жарко, еще не наступило, но под палящим солнцем аромат igen khru тяжелый и смешивается с таким же тяжелым запахом раскаленного песка. Странным образом Спок находит это сочетание успокаивающим, что, несомненно, является плюсом, поскольку диалог, который он ведет сейчас, является одним из самых откровенных и эмоциональных в его жизни. — Я верю, что вулканские целители сделали для тебя все, что они могли сделать для вулканца, — говорит двойник. — Но они ничего не попробовали сделать для человека. — Не дав Споку шанса перебить себя, он продолжает. — Ты ведь полагаешь, что, если чистокровные вулканцы вынуждены прибегнуть к kolinahr, значит, это единственное, что остается тебе? Я долгие годы был убежден, что наследие нашей матери — мой изъян, потому знаю твои мысли. Но в твоей наполовину человеческой крови может заключаться шанс, недоступный другим вулканцам. — Моя ярость интенсивнее человеческой. — Если говорить про ментально стабильных людей, возможно. Но не будь мы детьми двух миров, твоя реакция на мои слова — за которые я вновь приношу извинения, — была бы гораздо менее деликатной. Деликатной. Он в аффекте едва не опрокинул стол. Спок прикрывает глаза. Некоторое время они вслушиваются в звуки насекомых Нового Вулкана — громче всего раздается стрекот стремительных песочного цвета rautu. Космос лишен подобных мелодий. Плен в космосе — тем более. — Ты столкнулся с ним? — Совсем иначе. — Посол ничем не показывает удивления от смены темы и сразу понимает, о чем думает Спок. — Расскажи. — Так вышло, что в моей временной линии десант Федерации и десант Империи участвовали в высадке для переговоров с халканцами одновременно. В твоей вселенной коридор между мирами открылся, когда вы были в совсем иной звездной системе, а высадка была сугубо научной, и твой двойник не покидал корабль. В нашей вселенной столкновение с Империей произошло во время дипломатической миссии — в десант с обеих сторон входили Джим, Леонард, Нийота и Монтгомери — во время транспортации их поменяло местами. — Не ты, а они попали на корабль Империи? — Именно. Но им повезло гораздо больше, чем тебе — ведь в то время, когда Джим был у них, его двойник пребывал у нас. Просто не было, но десант смог вернуться обратно, заручившись поддержкой моего имперского двойника. Что касается капитана ISS Энтерпрайз… Он разоблачил себя в первую минуту своего нахождения в транспортаторной — в итоге я знал его меньше суток, большую часть которых весь десант Империи провел под стражей на USS Энтерпрайз, а наше краткое взаимодействие свелось к тому, что их капитан попытался подкупить меня властью и деньгами. Мне сложно было бы даже предположить, что события в этой вселенной окажутся настолько отличны. Спок откидывает голову назад, больными глазами впиваясь в слепящее небо. На губах расползается неровная горькая улыбка. Его пробирает дрожь. — Во время своей провокации ты сказал о зависти. Я же испытываю это чувство по-настоящему — оно обжигает внутренности, это энергия, которой нет выхода. Я знаком с ним по отношению к тебе с тех пор, как стал служить с Джимом — когда он поддерживал связь с тобой, тогда как между нами было лишь напряжение, я чувствовал такую ревность, что рассматривал вероятность нарушения моих циклов и наступления лихорадки крови. Тогда я справился с этим чувством, но теперь… Теперь я состою лишь из злости, страха и обиды. — Он качает головой и смотрит на двойника. — Кто я теперь, Спок? Есть ли смысл цепляться за то, что от меня осталось? Вулканец смотрит в ответ, не отводя взгляда, и думает, прежде чем ответить. — Мы с тобой были научены полагаться только на себя. Сарек шел по стопам Скона, Скон шел по стопам Солкара, и никто из них не смог бы ступить наш путь. Лишенный поддержки отца и вынужденный отвергнуть поддержку матери, ты научился слушать лишь себя самого. Но теперь, когда твоя личность разрушена, ты лишился опоры и слепо пытаешься найти ее. Но дело в том, Спок, что ты не найдешь ее ни в ком, в том числе и во мне, не потому, что я не хочу помочь тебе, а потому, что твое d'thin не сможет мне довериться. Я не могу утверждать, что ты полностью исцелишься, попробовав человеческие практики, поскольку не знаю этого, а наши личности стали слишком разными, чтобы я мог делать предположения, но я могу говорить с тобой языком фактов и помочь увидеть то, что скрывает от тебя боль, и вспомнить то, что ты забыл. Спок отвечает усталым взглядом, но не перебивает. — Гордость, — продолжает он. — Разве ты утратил ее? Опасаясь окончательно потерять контроль, ты испытываешь отвращение от мысли о чужой жалости. — В таком определении эта черта не кажется добродетелью. — Но эта твоя черта и она все еще жива в тебе. Помимо нее в тебе живо любопытство — ты продолжаешь заниматься исследованиями, пускай приоритет сейчас и отдается твоему восстановлению, но в работе ты до сих пор находишь удовлетворение. Исследованиям сейчас не удается посвящать достаточно времени, но в часы работы мысли о том, как сильно изменился он и его жизнь, отходят на второй план. — Еще одна твоя — наша — определяющая черта — преданность долгу, — продолжает вулканец, на что Спок поднимает бровь. В нем, сбежавшем с Энтерпрайз, жива преданность долгу? Более того, разве не было его долгом изначально последовать совсем иному пути? — Мой — наш — отец не согласился бы с тобой — моим долгом было пойти в Вулканскую академию наук. Двойник поднимает бровь в ответ. — Ты предложил свое намерение быть полезным вулканскому научному сообществу, однако они отвергли его своим отношением. Логично было бы растрачивать свой потенциал там, где тебя не ценят и принимают без желания? — Это… спекуляции. — Я большую часть жизни провел в обществе людей, но не стоит обвинять меня в софистике. Гордость, Спок — в нашей юности она выступила именно в качестве добродетели. Если бы я принял решение остаться на Вулкане, это совсем иначе сформировало бы мою жизнь. Я не был бы тем, кто я есть, или даже тем, кем был в твои годы. И сейчас я знаю, что мне, пожалуй, не хотелось бы пройти путь, где в моей жизни не было Звёздного флота. Потому что та жизнь, которую я прожил, позволила мне не поступаться ни преданностью, ни гордостью. По крайней мере, по большей части. — Ведёшь ли ты речь непосредственно о Звёздном флоте? — Нет. Безусловно, я говорю во многом о Джеймсе Кирке — но, заметь, во многом, а не только о нем. Люди, Спок, многие из них повлияли на тебя положительно, не только твой капитан. От звучания последнего слова, произнесенного двойником в отношении него, Спока пробирает дрожь, которую он не успевает подавить. Капитан. С тех пор, как он вернулся, он ни разу не назвал Джима своим капитаном, ни лично, ни в собственных мыслях. Спок закрывает глаза, вызывая в сознании образ своего t'hy'la, и повторяет про себя: Капитан. Рот наполняется слюной, на корне языка появляется кислый привкус. Уставившись в землю, Спок подавляет подступившую тошноту и качает головой. Люди повлияли на то, кем он стал до плена — люди же сделали его тем, кем он является теперь. — Скажи, Спок, — медленно произносит он. — Ты стал бы убеждать меня пойти в Звездный флот, если бы знал, что меня ждет? Двойник отвечает неожиданно быстро и твердо: — Нет. Спок поднимает на него взгляд. — Почему? — Служба с людьми и связь с Джимом стали для меня величайшим благом, но разрушение собственной личности… Это слишком высокая плата за дружбу и любовь. Хотя Спок подсознательно был практически на сто процентов уверен в мнении двойника по этому поводу, его слова заставляют под совсем ослабшими щитами разрастись удовлетворение и облегчение. — Я познал его разум, — произносит Спок. — Разум Джима — самое светлое, яркое и прекрасное место во всех мирах. Двойник чуть шире раскрывает глаза. — А он — твой?.. — Частично. То хорошее, что я смог для него показать. — Спок закрывает глаза, позволяя теплу растечься в груди. — Я рад, что успел сделать хотя бы это. Около минуты они молчат, погруженные каждый в свои собственные воспоминания. — Когда-то, — прерывает тишину двойник, — я едва не завершил процесс принятия kolinahr. Эта информация вырывает Спока из собственного разума. — Почему ты решился на это? Двойник печально улыбается и качает головой. — Я хотел избавиться от чувств к Джиму. — Зачем?.. — Наша совместная пятилетняя миссия подошла к концу, и мы пошли каждый своей дорогой. Я был уверен, что мои чувства невзаимны, а Джим даже не догадывался о них, поэтому мы отпустили друг друга. Будучи один, я слишком часто ловил себя на мыслях о нем — это сильно сказалось на моей эффективности, так что, находя в них больше боли, чем света, я решил наконец стать тем вулканцем, каким меня хотел видеть отец. Я ушел в Гол. — Но как ты вернулся… таким? — О, я вернулся не таким. Я был в процессе последнего испытания, когда, скажем так, получил информацию о том, что нужен ему. Испытание я не прошел, но принятие kolinahr, как ты знаешь, процесс не одного дня — месяцы аскезы и одиночества сильно повлияли на меня. А вот таким меня сделал Джим. На этот раз старый вулканец не пытается задеть его (провокация — пускай топорная, но эффективная, — этому мог научиться лишь супруг Джеймса Кирка), но и не думает щадить его чувства, подбирая слова и смотря с осторожностью и жалостью. Спок продолжает ощущать глухую боль, но все равно благодарен за это. — Чувства, которые доминируют сейчас в тебе, нормальны для людей — они живут с ними и большинство из них справляется, не имея возможности прибегнуть к kolinahr. Даже ментально стабильные. А сколько людей пережили плен, насилие, ужас войны, в конце концов, но смогли вновь интегрироваться в общество без угрозы для других? На Земле хорошо работают с такими случаями. Эмоции вулканской расы интенсивнее человеческих, но если вулканских практик недостаточно, может быть стоит по крайней мере попробовать земные? Для kolinahr же никогда не будет поздно, если в итоге ты решишь выбрать этот путь, но мой совет — оставь его напоследок. Когда они завершают разговор, звезда Нового Вулкана находится в зените — даже теплолюбивые rautu прерывают шумную работу и скрываются под камнями. То же следует сделать и им. — Я благодарен тебе за беседу, Спок. Мне есть, о чем подумать. — Ты можешь обращаться ко мне в любое время, если тебе понадобится что-то. Как днем, так и ночью. Они в тишине доходят до границы поселения — Спок удивительно спокоен, лишь пальцы рук иногда подрагивают невзначай. Вспомнив начало их разговора, он задает еще один личный вопрос: — Как ты сумел вновь начать играть на ка’атире после его смерти? Двойник отвечает серьезно, без тепла и лукавой улыбки: — Только настоящее принятие своей человеческой половины позволило мне вернуть способность музицировать.***
Когда Спок возвращается, на террасе уже нет следов погрома. Дом встречает его тишиной и прохладой. Сарек сегодня в совете. Спок сверяется с внутренними часами — еще не поздно отдать поручение не накрывать в столовой во время обеда: медитация нужна ему больше, чем еда. Через семь целых три десятых часа у Спока назначена конференция с Андором — до этого времени Спок успевает не только помедитировать, но и поработать. — Живи долго и процветай, Спок, — на чистейшем вулканском его приветствует андорианка. Шесть дней назад Тохр вернулась из своего одиночного похода, и они решили договориться о беседе. Последний раз, когда он видел Тохр, это была угрюмая, решительная женщина с тихим голосом. Сейчас ему улыбается яркая, здоровая zhen и ее глаза светятся лукавством. — Живи долго и процветай, Тохр, — отвечает Спок и не сразу осознает, что улыбается в ответ. — Вижу, ты тоже скучал по мне, вулканец. — Отрицать это было бы нелогично, kheeb, — они переходят на андорианский. — Вижу, льды пошли тебе на пользу. — Ты даже не представляешь, насколько, — андорианка встряхивает головой. — Мне кажется, я скоро вновь сбегу обратно. Но и вулканские целители на что-то способны, как я посмотрю, да? Разговор с Тохр приносит Споку исключительно удовлетворение — они обмениваются последними новостями, рассказывают о прогрессе в лечении, говорят о планах. С андорианкой легко разговоривать — они с Вореном видели Спока, без преувеличения, в худшие моменты его жизни, и переживали их вместе с ним: когда Спок делится с ней своими проблемами, слова текут подобно реке. — Я думаю, твой друг прав, — говорит она, когда Спок рассказывает о варианте поработать с земными специалистами. — Я знаю, что Сета работает с кардассианкой и каитианцем. Это я к тому, что целитель разума не обязательно должен быть представителем твоей расы. По причине, которую он видит не сразу, это удивляет Спока. — Они находятся на Андоре? — Да. Это действительно удивительно — в Империи такое могло бы произойти в исключительных случаях, но в Академии не так уж мало граждан других планет. До базы Ливитт, конечно, не дотягивает, и до Звездного флота, как я уже поняла, далеко, и тем не менее. До разговора с Тохр он почти согласился с идеей своего двойника отправиться на Землю, но в этом плане одна деталь вызывала у него иррациональную неприязнь. Спок хотел попробовать прикоснуться к своей человеческой половине и попытаться поработать с ней — его двойник доказал, что это не является невозможным. Еще год назад, если бы он задумался о том, видит ли пример для подражания в старом после, он однозначно ответил бы сам себе, что они совершенно разные и что он не представляет себе, что когда-нибудь станет на него похож. Но теперь все изменилось. Проблема была в том, что как бы Спок ни пытался убедить себя в обратном, он все еще не избавился от неприятной, принижающей его в собственных глазах неприязни к людям. Ксенофобия была нелогична, его мать страдала от нее до конца жизни, и Спок отчаянно не хотел быть одним из тех вулканцев, которые считали себя выше представителей других рас. Но Спок так долго боролся с последствиями плена, что на контроль этого аспекта своей эмоциональности у него уже не осталось сил. Поэтому Спок жадно ловит каждое слово Тохр, когда в его голове появляется безумная мысль, и он осторожно спрашивает: — Тохр, тебе не известно, набирает ли Сета ш’Раанир сейчас новых пациентов? Две с половиной секунды андорианка смотрит на него вопросительно, а затем в ее взгляде загорается энтузиазм и губы расплываются в улыбке. — Я не осведомлена о ее нагрузке, но уверена — если сообщу ей, что с ней хотел бы работать вулканец, она обязательно найдет время. На краю подсознания Спок отмечает, что его двойник будет рад узнать, что Империя не смогла уничтожить еще одну его черту — эмоциональную потребность к бунтарству. Сарек, может, и не сильно воодушевится его планами, но вулканское сообщество точно будет в восторге. Впервые после прекращения лечения у целителей Спок испытывает эмоциональный подъем и ощущает зарождение хрупкой надежды.