Побочный эффект

***

— Забей и отпусти. — Нет. — Тогда готовься вспахать землю носом, хули. — Не страшно. — А я бы не зарекался. Давно ебало не били? Последний натянутый поводок до дикого натирает ладонь. Дёргает вправо, виляет влево, дальше — петляет хаотичными ломаными линиями. Встревоженная когтистыми лапами пыль засоряет ноздри, пачкает кеды и штанины — до самых, чёрт возьми, колен, — но у Ёшиды нет никакого выхода, кроме как подстраиваться и мотыляться болванчиком следом за виляющим хвостом. Объективно говоря, полёты по газону — совершенно бесперспективное занятие. Ещё более бесперспективное — и опасное, — скидывать с себя ответственность, понадеявшись на благоразумие животных, подчинённых зову примитивных инстинктов. Впрочем, имеет ли Хирофуми какое-либо право рассуждать о благоразумии, раз уж оказался в таком незавидном положении? Что странно — Денджи почему-то верит своей неугомонной живности. Привычно ловко отстёгивает крепежи от ошейников, разжимает свои мозолистые пальцы, не замечая испуганных лиц прохожих и громкого лая — от которого хочется заткнуть уши первым, что попадётся под руку, — на периферии и издевательски скалится. — Зассал, да? Вижу же, что зассал, да-да, не строй такое ебало. Хирофуми не отвечает, сохраняя дефолтный нейтралитет, и юрко сигает через низкий куст, куда только что упетляло неуёмное чудовище метр в холке ростом. Он на самом деле не зассал. Он вообще ничего не боится. Он просто знает значение слова «тактичность» и всех его производных, ведь вокруг него самого и Денджи не поле боя, а парк. И ближайшие соседи — простые люди, со своими страхами и тараканами в голове. К слову, Денджи тоже человек. По-крайней мере, для Хирофуми точно человек, пускай и страсть какой невоспитанный. Кто вообще сказал ему, что выгуливать большую собаку в общественном парке — нормально? Или ему не говорили? Хотя, да, скорее всего, не говорили. Некому было. — Я те сказал не парься. Давай, разожми ладонь, — без грамма тревоги раздаётся сбоку. Ёшида на мгновение оборачивается, чеканит своё твёрдое «нет», и снова пускается во все тяжкие. Издержки профессии заставляют стоять на своём, не меняясь в лице, закалённое в мясорубках тело ни капли не устаёт от всех этих метаний, но футбольным мячом для питомцев Денджи вопреки своему подчёркнуто-равнодушному характеру становиться не хочется. Хочется посмотреть на самого Денджи. Посидеть на лавочке, как обычные гражданские, знакомые с изнанкой мира лишь косвенно, послушать пошлые шутки, попробовать влезть в шкуру того, кто испытывает чуть больше, чем ничего, и… Руку перехватывают. Сдавливают, тянут назад. Ёшида не успевает сообразить, куда растерял свою концентрацию и когда расслабил пальцы — он тормозит посреди газона, осоловело пялится на неаккуратные, пыльные ладони, обвившие его запястье поверх школьной формы. И улыбается. Улыбается, потому что в груди снова ёкает что-то едва живое, израненное, обросшее толстым слоем из запекшейся крови. Чужой крови. Как же безобразно, наверное? Впрочем, и на это плевать — Хирофуми достаточно мудрый для того, чтобы понимать, что никто не безгрешен. — Хотя бы их не заёбывай своей опекой, не будь дятлом, окей? — остановивший его Денджи выглядит бездумно спокойным. Удивительно спокойным, точнее, будто здесь и сейчас ему комфортнее, нежели в столовой, за партой, или в автобусе. По растрёпанным светлым волосам рассеиваются лучи предзакатного солнца, стекают вниз, на плечи и руки, застревают в ярких глазах, добавляя им ещё больше цвета. Возможно, такую вот прогулку по парку с домашним питомцем можно было бы обозвать свиданием, но есть одно «но». — Я бы не сомневался, выгуливай ты пекинеса, а не эту ораву, — упрямится Ёшида, отворачиваясь куда-то в никуда. Ему душно. Тяжко. Смотреть на Денджи тяжко. Сердце слишком быстро очищается от той склизкой биомассы, в которую он окунулся до самой макушки. — Эта орава разумнее, чем многие люди, эй, реально, просто поверь мне, — настаивает Денджи, оттаскивая Хирофуми в сторону. — Понаблюдай просто. Его чуть хрипловатый бархатистый голос отдаёт непривычной серьёзностью. Кажется, отчасти горьковатой, точно дешёвый растворимый кофе. Эпителий в местах соприкосновения медленно тлеет, несмотря на толстый слой ткани между, Хирофуми отчего-то слушается, покорно переставляя ноги. Чужая спина держится уверенно и прямо. Такого Денджи он видит впервые. Такой Денджи ему тоже нравится. — Теперь можно и перекур устроить, — последний облегчённо выдыхает, падая на лавку. Ёшида стоит как вкопанный, рассматривая сбитые мыски на чужих кроссовках. Запястье всё ещё жжётся, будто по нему прошлись лезвиями и в довершение полили спиртом. Внимательный взгляд Денджи феноменально контрастирует с его же фривольной позой, раскинутыми по спинке руками, и выпяченной губой. Сердечные клапаны отчаянно качают кровь. — Садись, чё ты застыл? Щас опять бегать будешь. Отчаянно хочется улыбаться. Это единственное, на что Хирофуми в принципе способен. Индикатор его эмоций выкручен в ноль, а ручка сломана. И появление Денджи в его жизни — единственный шанс на ремонт. — Денджи-кун, мы же встречаемся? — задумчиво склонив голову набок, спрашивает Ёшида. Счастливый детский смех и собачий лай смешиваются в жутчайшую какофонию за его спиной, режут барабанные перепонки своей чистотой, своей реальностью. Несложно догадаться, кто с кем резвится на детской площадке и почему Хирофуми всё-таки был не прав. Следующая мысль предательски бьёт под дых — у этих собак и Денджи была одна хозяйка. Последний, обмозговав заданный ранее вопрос, раздражённо закатывает глаза к верхушкам деревьев. Кривляется, корча до крайности кислую мину — прямо как от лимонного сока, выпитого им на спор, — а затем вскидывается, стреляя своим неестественно тяжёлым взглядом промеж бесстрастных глаз Хирофуми. — Встречаемся. Ровно месяц. При том условии, что моя задница будет цела. А чё? Уже устал? Ёшида внимательно рассматривает его наморщенный лоб. Как много Денджи успел пережить до встречи с Макимой? В памяти ещё свежо воспоминание о сарафанном радио сослуживцев про то, как нынешний Человек-Бензопила выживал в подворотнях и на заброшках, питаясь объедками. Как он вообще выдержал такое, будучи ребенком? — Какой ты сегодня серьёзный, надо же, — поёжившись, невпопад проговаривает Хирофуми, и наконец усаживается рядом. Планов у него много, хотя на этот вечер всего один. — Можно же на тебя прилечь? Раз уж мы встречаемся. Гаденькая ухмылка прорезается против воли, но так даже безопаснее — Денджи замечает её и потупляет взгляд. На его обветренных губах снова какие-то крошки. В уголках чисто — облизнулся, видать. Зато на нижней целая россыпь. Кажется, он ел дораяки. Запивал, кажется, виноградным соком. Хирофуми сегодня мало чего берёт на заметку — не успевает просто. — Я тебе раскладушка, что ли? — внезапно выдыхает Денджи, теребя манжеты школьной формы. — За собаками лучше смотри, ты же тут больше всех истерил, мистер «я дохуя взрослый дядя». — Согласно условию нашего пари… — шустро подхватывает Ёшида, продолжая слащаво лыбиться. Ладонь Денджи звонко хлопает по его же щеке. Кривоватые пальцы оттягивают кожу вниз, острые клыки выпускают в высокое небо полное мук мычание. — Су-у-ука, нахуй я согласился вообще. — Ради пятидесяти тысяч наличными, — подначивает Ёшида. Тягой Денджи к деньгам очень легко пользоваться. Что важнее — безопасно. — У тебя три минуты, — снисходительно бухтят над ухом. — Мне ещё Наюту из подготовительной забирать. Трех минут вполне достаточно — Хирофуми осторожно сдвигается чуть ближе, задевает угловатое плечо своим, пристраивается, покрываясь осточертевшими мурашками. Рёбра трещат по швам, щёку неприятно подпирает выпирающая ключица. Нет, всё-таки мышцы — Денджи до крайнего напряжён. Денджи хрустит пальцами, забрасывает ногу на ногу и всматривается в своих собак, скачущих между домиками, качелями и горками. Неужели дети их и впрямь не опасаются? Они же… — Я тебе сказал, что они умные, — победно скалится Денджи. — Ебать ты дед, конечно. Даже больше, чем Кишибе, пиздец, — фыркает он, нисколько не скрывая своего неуважения. Хирофуми аккуратно трётся о мятую униформу, вбирая носом слабый, еле различимый запах шампуня для волос. Ему так хорошо, что не хочется говорить. Ему жарко, у него томительно тянет между бёдрами. Это не бабочки никакие и не цикады. Цикады в листве, бабочки на клумбах, а странный жар по всему телу — всего-навсего побочный эффект от того, что Ёшида слишком много времени уделяет мыслям о Денджи. — Вон того, что слева, зовут Профитроль. Хирофуми недоверчиво вскидывает бровь, выглядывая на своего подопечного из-под густой чёлки. Денджи смотрит вперёд и слабо улыбается. Он живой. Живее всех живых, вопреки искусственной ручке стартера, ведущей к сердцу.