Побочный эффект

***

Денджи — каталог фетишей. Двуногий, прямоходящий. И нет, фетиш заключается не в его грязных кедах и застиранных носках. Ёшида не фанатик, не извращенец, поэтому и по такой ерунде бы ни в жизнь не повёлся. Он не таит от самого себя секретов, старательно копается в том, что творится с его рассудком. Трезвого там, правда, мало — Хирофуми постепенно слетает с катушек, потому что Денджи, на которого он залипает при любой возможности, слишком настоящий. Такой, как есть, со своими недостатками, тяготами, со своей наивностью и излишней самоуверенностью. Интерпретируйте как хотите — объясняться по поводу своего влечения Хирофуми перед кем попало не обязан. Да и вряд ли его поймут хотя бы на треть. Всех гражданских интригует лишь то, что произойдёт, когда короткие, неказистые пальцы Денджи дёрнут за ручку стартера в груди, а бензопилы с угрожающим рокотом проткнут кожу и раздробят кости, разбрасывая ошмётки плоти по земле. Хирофуми жуть как любопытно, что случится, прикоснись он к коже Денджи чуть ниже кубиков пресса. Как поведёт себя тело, вскипит ли кровь, вздрогнет ли Денджи от чего-то ещё, кроме отвращения? Бытовые моменты волнуют Ёшиду не меньше. Ему хочется узнать всё — как Денджи засыпает и просыпается, насколько сильно у него болит голова от раздражающего (даже гадать не надо, что он дико бесится) писка будильника, что Денджи пьёт и грызёт на завтрак, с каким лицом ищет чистую одежду в груде тряпья на стуле и футоне (беспорядок буквально преследует Денджи, или Денджи его, в школьном шкафчике точно), каким образом он умудряется протиснуться в переполненный офисниками и студентами вагон метро, смеётся ли над тем, как кого-то зажимает дверями при отправлении, и о чём он думает вечерами, лёжа под куцым одеялом в обнимку с собаками и Наютой. Ёшида отчего-то убеждён, что Денджи трудно спать одному. Его хочется греть, прижимать к груди, зарываться пальцами в жёсткий светлый волос, расчёсывать сырые после душа пряди. Серые толпы снуют по тротуарам, выстраиваются в шеренги у переходов, глядят по сторонам, косятся на таблоиды. Тёмные и на поверку одинаково бездушные машины мерно рычат, рассекая вдоль перекрёстков. Небо полосует по намытым до скрипа окнам пронзительно-красным. Хирофуми не делает различий в тех, кто обступает его, не замечает ни ароматов духов, ни ядрёного курева. В кармане толстовки шелестят заветные апельсиновые леденцы — название которых пришлось узнавать по измятому фантику, — на языке сладко перекатывается одна из таких карамелек. Челюсти немного сводит, прямо как вчера, ведь Хирофуми терпеть не может сахаристое и липкое, но исправно изучает всё, что нравится Денджи. Пытается изучить, точнее. Сегодня тот накинулся на сендвичи в магазинчике у школы, осадил холодильники, передёргал все дверцы, скрупулёзно обшаривая каждую полку. Ёшида, присоседившись у морозилки с морепродуктами (бедный демон-осьминог) молча созерцал. Вникал в интонации и жесты, пытаясь догадаться, что из предложенного придётся Денджи по душе, хмыкал себе под нос — он же всеядный. В теории, Денджи мог скупить всю полку разом, но почему-то нырнул в глубину самой нижней и ткнул в щёку Хирофуми одним единственным треугольником в пластиковой коробке. — Как думаешь, какой Наюте понравится? — спросил и отвёл взгляд: — Я нихера не понял, но… — …Но давай я прочитаю? — Ёшида моментально поспешил на выручку, выловил несчастный полуфабрикат из чужих пальцев, притянул подопечного за шиворот. — Давай вместе со мной, тебе полезно читать кандзи. Денджи не виноват в своей необразованности. Наверстает ещё. К тому же, чтение составов и названий всех этих сендвичей Ёшиду ничуть не раздражало. Его вообще ничто не раздражает, если рядом Денджи. Мурашки вновь прихватывают шею и бёдра, ведь кроме всего прочего, исключительно рутинного, Ёшиду, спешащего на встречу сквозь душные токийские тротуары, волнует ещё кое-что, вытекающее из понятия «рядом». «Рядом» почти равнозначно «близости», «близость» легко перевести в иную плоскость, вплотную к кое-чему пошлому и безобразно-грязному. Как сменяются эмоции на лице Денджи, когда он кончает? Дрожат ли у него ноги, хрустят ли пальцы, сильно ли сбивается его дыхание? Хирофуми раскусывает леденец, принимаясь активно пережёвывать мелкие кристаллы, неприятно царапающие щёки. Он не прочь проверить всё на практике хоть сейчас же, в любом подходящем для этого месте. Он не прочь, но не будет. Из нежелания очернять себя — если предпринять нечто запретное (пока что запретное), вероятность огрести по физиономии возрастёт в двухкратном размере. Может быть — предположим, Денджи совсем не задумывается о последствиях, — Хирофуми получит страйк в точности между ног. Ему ведь — несмотря на своё «встречайся со мной так же, как с девушкой» — взаправду нечего противопоставить тем плавным изгибам тел и коротким юбкам, на которые Денджи отвратительно-красиво пускает слюни, а затем наверняка методично передёргивает, закрываясь в ванной или туалете. Впрочем, всё по-прежнему идёт согласно заранее выработанной стратегии — Денджи первым протянул раскрытую ладонь, впереди ещё двадцать семь дней, а Ёшида, перешагиваюший чёрно-белую геометрию на одном из многочисленных светофоров, всем нутром чувствует, что просто так по истечении отведённого ему срока не отвалит. Денджи — это серьёзно. Это надолго, если не насовсем. Знакомый силуэт удаётся распознать уже издалека. Чернильные радужки стекленеют, впиваются в очертания широких, угловатых плеч, скрытых под широкой футболкой — если там будет настоебавшая надпись «Человек-бензопила», то Хирофуми не выдержит и вылижет крепкую шею не только взглядом. Рваный выдох заряжает токийский смог и солёный морской воздух, электризует тело, подогревает кровь — Ёшиде безумно хочется сорваться на бег и налететь на Денджи со спины. Поднять на руки, заобнимать до хруста костей и смущённых бунтарств на ухо. Они же, типа, встречаются. Денджи признал, Денджи согласен, Денджи — было бы хорошо, окажись это правдой, — постепенно привыкает. Грудь застилает тёмной мглой, переворачивает всё вверх дном. Ёшида кусает щёку изнутри, надеясь привести себя в чувства. Физическое воздействие уже не катит — мозг отключается, остаётся одно нетерпеливое «хочется». Всё хочется. Денджи хочется. Жёсткая солома волос, которую Хирофуми способен вычленить из сотен похожих, полыхает лиловым и персиковым на фоне магазинной вывески, Денджи валится локтями на перила, откидывает голову назад, притирается к металлу спиной, дёргается, снова нетерпеливо крутится на месте. На белой футболке уже с пары метров можно разглядеть свежие грязные полосы, но Ёшиде плевать на неаккуратность Денджи, она его ничуть не портит. Ёшиде плевать, как глупо он смотрится со стороны, его беспокоит лишь недовольный, полный смятения и противоречий взгляд. Хочется улыбаться в ответ вопреки баррикадам из иголок. Улыбаться и махать Денджи, несмотря на то, что тот брезгливо дёргает губой, обнажая миру свои острые ряды зубов. Интересно, сильно ли отличаются их следы на теле от обычных резцов? — Обнимешь меня, может? — раскидывая руки по сторонам, лучисто щурится Хирофуми. — Хуй тебе, — Денджи вскидывает в воздух кривоватый средний палец и потупляет взгляд, принимаясь изучать надписи на неоновых вывесках. — Для чего ты меня позвал? — Соскучился, очень соскучился, — беззастенчиво отвечает Ёшида, сокращая расстояние между. Ему не страшно испустить дух от удара по почкам, а вот оставить этот вечер без объятий — очень даже страшно, практически фатально. Денджи оборачивается на звук его шагов, грозно разевает рот и выставляет кулак перед носом. Хирофуми тормозит, тычется в костяшки губами, растекаясь в игривой улыбке. От кожи Денджи пахнет металлом. Костяшки у Денджи кипяточные, точно свежий бульон, о котором он сегодня мечтательно рассказывал на перемене. На языке и нёбе всё ещё ощущается приятное послевкусие, кусочки карамели тают между зубов. Если зажмуриться, то это вполне зайдёт за непрямой поцелуй. И Хирофуми целует, едва ощутимо проходится по шероховатой коже. Внизу живота зудит от нереального «хочется», щёки Денджи неравномерно вспыхивают. — Ты обещал, что моя задница не пострадает, — вполголоса напоминает последний, выглядывая на Ёшиду исподлобья. Морщит нос, пыхтит, сдувая нависшую над бровями чёлку. — Я, сука, не настолько тупой, чтобы этого не запомнить. — Я не хочу делать тебе больно, просто дай обниму. Разочек. Не понравится — ударишь, — Ёшида мягко ластится к его коже, неотрывно наблюдая за чужими глазами. В глазах кроется истина. В глазах Денджи, издевательски красиво отливающими перламутром с билбордов, кроется чуть больше, чем должен замалчивать среднестатистический подросток, фантазирующий о утомительном сексе с толпой красоток. — …Всего один раз, и то потому что мы с тобой договорились, — деловито заключает Денджи, заметно смягчаясь в лице. — Я реально не могу представить на твоём месте тёлку. Ты бля слишком мужик для тёлки. — Так не представляй никого, я уже здесь, — шепчет Хирофуми, сощуриваясь. Денджи фыркает. Кулаки повисают вдоль торса, Ёшида подаётся вперёд. В горле встаёт ком, по венам и капиллярам растекается нечто настолько болезненное и в то же время приятное, что Ёшида ненадолго теряет связь с реальностью. Под пальцы попадает выстиранная ткань, согретая чужим телом, в нос забивается аромат варёного риса и тех приторных апельсиновых карамелек, спрятанных у него в кармане. Денджи мокро выдыхает в шею, каменеет, позволяя себя трогать. Он весь дубовый, точно неотёсанный камень. Вода под него не течёт, зато обтачивает. Хирофуми нравится. — Обними в ответ, — заискивающе шепчет он, перехватывая крепкую талию. — Не бойся меня, всё согласно договору. Он тоже безобразен, возможно, даже сильнее, чем может представить себе та расфуфыренная бабуля у остановки. — Блять, не перегибай палку, — брюзжит Денджи, елозя носом по отчаянно пульсирующей ярёмной вене. — Разве перегибаю? — Ёшида шелестит в ответ, шумно втягивая кисловатый запах с чужой шеи, тычется во впадинку за ухом. Колючие прядки царапают лоб и переносицу. Пальцы трясёт, голос тоже: — Пожалуйста. Обними меня, Денджи. Ушную раковину обдает испариной. Денджи натужно сопит, давит подбородком плечо. Он такой горячий, такой раскалённый, что вот-вот расплавится. Хирофуми теперь непонаслышке знает, каково это. Маскировка стремительно приходит в негодность, маски дают трещину, рассыпаются в пепел. — Ладно, — причмокивает Денджи. Трет ладони, изворачивается, точно диковинный зверёк, шушукается с толстовкой, закапывается туда лицом. — У тебя сердце ебашит. Ебанулся что ли? Ёшида чувствует чужие руки сквозь складки и хлопковый начёс. Неказистые и неумелые, они крепко хватают его над лопатками. Хирофуми ломает: — Ебанулся. Наверное, не так уж и плохо умирать от переизбытка нежности.