Побочный эффект

***

Мрак. Ноги шлепают по неошкуренному полу. Воздух душный, тёплый. Хирофуми шумно вдыхает, пытаясь понять, какое варево из очисток — и из очисток ли? — тут готовили получасом ранее. Или парой минут ранее. Или сейчас. Он немного запутался. Щупальца привычно возникают откуда-то из-за спины, почти ласково обвивают предплечье, покорно ожидая призыва к действию. Разнести стены на атомы? Пожалуйста. Облить всё чернилами и пробить аварийный выход в стене? Да без проблем. Можно и под тобой, на всякий, покажи, мол, где, и всё порешаем — демон растекается пластичной биомассой, опутывает пальцы. Впереди приоткрытая дверь. Узкая полоска света по тесному коридору. Ёшида приподнимает бровь, оборачивается. Позади — темнота. Вязкая, словно завеса из нагара, только без запаха. Щупальца стекают вдоль мышц, придерживают, задавая немой вопрос. Хирофуми не готов к опрометчивым поступкам. Он дышит в статичном режиме, наблюдая за лоснящейся демонической кожей, свежими бликами чернил на своей, контрастно-бледной и горячей. В ушах вяло хлюпает. На доски капает. Он не помнит, когда перестал впадать в анабиоз от склизких касаний присосок. Нет, такого точно не было — контракт с демоном-осьминогом изначально воспринимался Ёшидой как нечто само собой разумеющееся, исключительно дипломатичное и взаимовыгодное, похожее на зарождение устойчивого симбиоза. Не обманулся. Ужился, обучился сосуществованию с запахом тины на подушке и мелкими тёмными брызгами на кафеле. — Что на этот раз? — шёпотом уточняет Хирофуми, вытягивая руку до хруста затёкших суставов. Голос привычно отстранённый, не от мира сего, зато необычайно уважительный и дружелюбный. Демоны до безумия любят, когда с ними сотрудничают. Шупальцы напрягаются, множатся. Мертвенно-ледяные и бескровные, они неторопливо обвивают икры, обвязывают лодыжки, толкают на шаг ближе к свету, ползут по стенам — видно, блестят. Хирофуми послушно следует за ними, попутно подмечая ощутимое присутствие кого-то третьего — из-за просвета чётко слышится оживлённое шуршание. Дверные петли не скрипят, свет потолочной лампы бьёт по глазам. Ёшида чертыхается, щупальца услужливо перекрывают обзор. По коже проскальзывает тёплый ветерок. — Блять… — раздаётся где-то неподалёку. — Ты чё, реально собрался меня вот этой своей?.. Да ну тебя нахер блять, я ж думал ты шутил! Пульс сходит с ума, отпечатывается на присосках — демон скручивается и извивается, прячась за плечо. Лезет под футболку, растягивает ткань. Не любит он, когда человек неспокоен. Холодный рассудок любит, рациональность. Ни того, ни другого у Хирофуми сейчас нет — он сглатывает, медленно поворачивается. Сразу корпусом, чтобы ненароком не спугнуть. В глазах всё ещё рябит с непривычки, на сетчатке копошатся разноцветные черви, а сквозь них, всего лишь в метре или даже ближе — горят два знакомых глаза. — Денджи? Заметка: чересчур лохматый Денджи, с мокрыми волосами. Неказистый Денджи в растянутой, закатавшейся майке. С ручкой стартера, торчащей из-под ворота. С жилистыми обнажёнными ногами. — Нет, блять, Мила Йовович, — фыркают в ответ, скрещивая руки на груди. Что-то идёт не по плану — Ёшида не успевает отфильтровать, Ёшида тупо плавится и закипает, точно масло в сотейнике. Монстр позади влажно хлюпает, обползает загривок. А какой был план, кстати? Был ли он вообще? Почему Хирофуми не помнит? — Прости, не понял? — брякает он, бросая мутнеющий взгляд под ноги. Моргает дольше нужного, вписывается зрачками в запыленные стыки. Куда-то туда, следом за зрачками, катится потерявшая опору черепушка, свистит и растирается в песок — Хирофуми понимает, что стоит в домашних штанах. Чужих. Коротких для его роста, заляпанных жирными пятнами. Во рту разрастается пустыня Гоби, по брюшине стекает олово. Он не у себя дома. — С хуя ли не понял? — вскидывается Денджи, обматываясь одеялом. — Я реально пошутил, когда согласился на твои эти… тентакли! Выкупаешь, а? Шумно пыхтит и полыхает — его чуть припухлые щёки выглядят куда красноречивее на контрасте с серым пододеяльником. Полыхает и Хирофуми, потому что зрение наконец обретает прежнюю чёткость, а рассудок умело компанует пунктики из возможных обстоятельств, повлёкших за собой вот это вот всё. Щупальца давят промеж лопаток, толкают, вырываются на опережение, Денджи подпрыгивает на футоне и прикрывается одеялом, бормоча нечто тихое и обречённое. Край пододеяльника взмывает вверх, к обнажённой лодыжке присасывается одно из щупалец. Хирофуми торопливо ловит бесхребетную конечность, шикает и упирается — он ещё не разобрался в том, кто стал зачинщиком этого дурацкого розыгрыша, зачем разводить здесь второсортный хентай? Такого просто быть не может — Денджи ни сном, ни духом о близости с Хирофуми, из-за простых объятий бесится. Гибкие щупальца обвивают тело быстрее, чем Хирофуми успевает сгруппироваться и скомандовать демону проваливать к чёрту. В груди грохочет, трещит и полыхает, Ёшида беспорядочно мечется взглядом по угловатой фигуре Денджи, оплетённой липкими присосками. Хирофуми чувствует, как демоническая хватка сжимает его собственный кадык, фиксирует подбородок прямо — не дёрнуться. Хочет ли он влиять на происходящее? Бескостные конечности вьются по запястьям Денджи, заводят над соломенной макушкой. Голова Ёшиды неожиданно пустая, точно арктические степи. Лишь ветер и безысходность. И пресловутая, набившая оскомину физиология, потому что Денджи слишком сексуально выгибается, пытаясь вывернуться из захвата. В глазах смятение, на щеках — расколотые драгоценные камни. Ёшида всего в метре напротив. И стократно ближе, чем в школьных коридорах и спортзалах. Хочется прикоснуться. Расцеловать, вылизать внизу, растянуть пальцами, своими пальцами, а не этими слизскими бесформенными отростками. Присоски легонько покалывают у линии челюсти, Хирофуми шепчет с предыханием: — Денджи… Хочешь изменить ситуацию? Будь честен с собой — говорят чужие глаза. Тебе нравится — бьётся, ворочается внизу живота, спускается к паху, зудит. — Хочешь, я?.. — недоговаривает Хирофуми. — А-ах… Пошёл ты, блять! Чёртова физиология, чёртов приоткрытый рот Денджи и его тихие, хриплые стоны. Не болезненные. Другие. Новые, крышесносные. Хирофуми боится опустить разгорячённый взгляд дальше ручки стартера, вокруг которой демон аккуратно заворачивает майку, Хирофуми подсматривает на периферии за тем, как внизу, после еле заметных кубиков пресса — да, Денджи хорошо отъелся, от него не оторваться, — и по-юношески тонких волос, пульсирует чужой член, охваченный демоническими щупальцами. Чуть изогнутый, смуглый у основания, с оттянутой крайней плотью. Чёртовы тентакли, это точно козни демона-осьминога, сам Ёшида бы никогда… Не так быстро… У него подгибаются колени — щупальца почти бережно придерживают, помогая оставаться на плаву. Хирофуми рвано выдыхает, пытаясь представить, что чувствуют живые цепи, приподнимающие ноги Денджи под колени. Это так грязно и отвратительно, это так неправильно — воет под ключицами, но Ёшида лишь отстранённо облизывается и продолжает завороженно наблюдать. Лоснящаяся кожа цепляет впадинку между ягодицами, голос Денджи бьёт по тонким стенам, экранирует от скудного набора мебели, обжигает лицо. Головка больно трётся о штанину, пропитывает смазкой искусственную, топорную ткань. Головка Денджи блестит от смазки, демонстрируя всем — хвала Будде, только Хирофуми, — вздувшиеся вены под нежной кожей. Лихорадка лишает Ёшиду последних крупиц рассудка — щупальце толкается внутрь Денджи. Он стонет. Он слабо покачивает бёдрами, матерится и шипит, выгибая шею. — Тебе нравится? — голос Хирофуми полон зависти и жадности. Демон-осьминог покушается на чужое. Демон-осьминог набрался от человека чистейшего эгоизма. Демон-осьминог толкает вперёд, делает хлесткую подсечку. Хирофуми на автомате выставляет ладони перед собой. Через секунду они уже сминают застиранную простынь, сбивчивое дыхание Денджи опаляет уголок рта. — Поцелуй меня, — шепчет он. Бесхребетная демоническая плоть проходится по его жилистым предплечьям, оставляя после себя мелкие капли чернил. Для Хирофуми по-прежнему остаётся загадкой, как из присосок может появляться эта вязкая биомасса. Ему всё равно, по правде говоря — его волнует лишь доверчиво раскрытый рот и острые зазубрины клыков из-под верхней. Хирофуми подаётся навстречу, прижимается к ним своими пухлыми, тёплыми и честными. Денджи отвечает. Проскальзывает к нёбу гладким, кипяточным языком, неумело смачивает слюной. Ёшида отрывает руки от тканей, обвивает чужой торс, щупает рельефные косые мышцы и грубую, по-юношески твёрдую талию. В барабанных перепонках воют сирены воздушной тревоги, прежний мир рушится — чужие мозолистые ладони скользят вдоль впадинки на животе, оставляют после себя следы, обжигающие ледяным потом. Взгляд Денджи — россыпь раскаленных углей по выжженной земле. Земля — его тело. Оплавленное, неспособное сопротивляться. Хирофуми такой же. Угли его глаз обращаются в пепел. Он — сгоревшие стволы деревьев, обугленные остова машин и человеческих останков, сгинувших в пожаре. — Волнуешься? — спрашивает. У себя? У Денджи? Его член боязливо изучают чужие пальцы, его кисти всё смелее оглаживают крепкую грудь. Денджи тянется к нему, тычется мокрым носом, распихивает притихшую часть щупалец, прихватывает кожу ртом. Неопытно, но искренне — Хирофуми кажется, что он слышит его сердцебиение. Плевать, что артерии идут к искусственному эпицентру. Его чувства — настоящие. — Денджи, я хочу тебя, — против воли признаётся Ёшида, толкаясь бедрами в мозолистую, грубую ладонь. Его возбуждает хлюпанье под ним, возбуждает дрожь в икрах, обнимающих его поясницу. Денджи осоловело сопит в ухо, прикусывает под серьгами. — Ты такой красивый, Денджи, — выгибаясь навстречу кольцу из пальцев, продолжает тараторить Хирофуми. Он в бреду. Он ласкает чужую спину, неверяще вслушиваясь в незнакомые ему звуки. Денджи виляет бёдрами, стонет в шею, трётся сырыми прядками. Почти как в порно. Порно Хирофуми не любил. Порно его не интересовало. Денджи — в сто раз лучше порно. На Денджи у него стоит. Потому что Денджи такой реальный, такой обыденный, повседневный, отчасти аляповатый и деревянный. По животу растирается чужая смазка, щупальца вяжут над телами узлы, хаотично скользят вдоль мышц и вен, не позволяя отстраниться. Кислорода не хватает, сожмуриться и отвернуться нереально — проще сломать себе шею об угол кровати, которой тут нет. — Вставь в меня, я забуду об этих блядских тентаклях, — хнычет Денджи на ухо. Обнимает за шею. Требовательно, нагло. Хирофуми любит такого Денджи. Хирофуми чувствует, что скоро кончит. Сладкая истома хрустит его пальцами на руках, сводит живот. Хочется Денджи. По-разному хочется, в разных позах, в разных местах, хочется внутри него, хочется его в себе. — Блять, я не смогу, — виновато жмурится он, вбиваясь в чужую руку. Под веками пляшут всё те же разноцветные черви, оргазм выбивает из колеи, лишает сил, расслабляет, превращая арктические степи и моря в блядские горячие источники. В мыслях лишь собственный хриплый стон. В нос забивается запах токийского смога. Ёшида подрывается на постели. За приоткрытым окном отдалённо воет сирена. В груди фейерверк из горящих смол. Под задницей не футон, не чужое разгорячённое, податливое тело. Матрас. Демон-осьминог своего демонического носа наружу и не кажет, лишь отдалённо скребется где-то внутри, будто посмеивается. Хирофуми в ужасе от себя. Он узнаёт стены своей квартиры. В горле стоит ком. От того, что происходило, есть только одно реальное напоминание. Противное, всё ещё тёплое, впитавшееся в бельё. Ёшида дотрагивается пальцами, осекается и падает мордой в подушку. Он видел лицо Денджи во время секса. Он уже не забудет. — Блять.