Побочный эффект

***

В полуразрушенном кабинете непривычно пусто и тихо. Повсюду разбросаны чьи-то вещи, хотя — учитывая степень повреждений, нанесённых зданию школы, — вполне может оказаться, что все эти тетрадки и ручки теперь бесхозные — пока что неизвестно, сколько студентов нашло своё последнее пристанище под завалами. Впрочем, на судьбы и страдания окружающих Хирофуми привычно наплевать. На уме совершенно другое, эгоистичное и мрачное, а в глазах удивительно блёкло, будто из цветового спектра убрали добрую половину оттенков. На пухлых губах вновь маячит дежурная улыбка — искренность слишком быстротечна и порой до постыдного бессмысленна. — Ты безнадёжен, — произносят они. Адресуют непонятно кому — то ли своему хозяину, то ли его подопечному, то ли сразу обоим. Денджи, висящий вверх тормашками, рьяно дёргается, предпринимая попытку выбраться. — Гха? — непонимающе, вопросительно, потому что Ёшида отпускать не хочет. Шупальца обвивают его лодыжки ещё крепче. Хирофуми недобро качает головой — Денджи ведь и вправду безнадёжен. Безобразен, непослушен, отвратителен — облик Бензопилы, занявший место знакомой безобразно-завораживающей физиономии, вызывает на редкость сильное отторжение, с которым не может справиться ни одна из систем организма. Пелена из бетонной крошки режет носоглотку, хрустит на зубах, забивается в лёгкие. Хирофуми вонзается ногтями в свои предплечья, терпеливо выдыхает. Такого Денджи он… Нет. — Я же сказал, что если понадобится остановить тебя, то применю силу, — формулировки обретают иные интонации, ранее известные, с трудом скорректированные. Никому ведь не надо, чтобы они звучали мягче и честнее, верно? Никому ведь — особенно Денджи, болтающемуся окровавленным лоскутом на фоне изломов арматуры и обломков несущих конструкций, — не нужно, чтобы Хирофуми стал тем, кем он отчаянно пытался стать? Перед девчонками погеройствовать, уничтожить себя, заменить человеческое на демоническое — вот что важно для Денджи. Другие пункты ничего не значат. Точнее, их вовсе нет. И Денджи чётко показал это несколько минут назад. Чернильные радужки оглядывают его по-юношески неказистую фигуру, останавливаются на груди, спрятанной за окровавленными лохмотьями рубашки. Ручка стартера покачивается из стороны в сторону, выглядывая сквозь расстегнутые пуговицы. Ёшида еле заметно хмурится. Неужели всё ради признания в обществе? Неужели Денджи настолько слепой, что не видит?.. Да к чёрту это всё, блять — думает Хирофуми, позволяя себе поджать губы всего на секунду. Сколько можно толдычить об одном и том же, сколько можно срывать пришиваемые посторонними ярлыки, сколько можно взывать к пониманию? Денджи не считает их отношения чем-то важным, так отчего Ёшида должен поступать иначе? — …Ничего не хочешь мне сказать? — спрашивает он, отмолчав невыносимо долгую минуту, натянувшуюся леской вокруг горла. За чудом уцелевшими окнами воют сирены экстренных служб. Кто-то кричит, срываясь на рыдания. Тоскливо скрипят оконные рамы. Беспокойное сердцебиение Денджи отдаёт в присоски, демон-осьминог беззвучно противится, копошится в клети рёбер, прося прекратить издевательство над его хладнокровной натурой. Ёшида не волнуется по таким мелочам — не впервой уже за живое держаться. По губам скользит ломаная, злорадная ухмылка — ошибся-таки, да? Ошибся во всём, зря растрачивал свои жизненные ресурсы, обнимая его на крыше, пока все остальные торчали на уроках, зря убеждал и умасливал преподавателей отпустить их в срочном порядке, зря закрывал глаза на схожесть повадок Наюты и ныне покойной мисс Макимы, верно? Двигатель бензопилы негромко рокочет. Тишина вместо хоть какого-нибудь нормального ответа чертовски раздражает и подталкивает к признанию безоговорочного «да» по всем вышеупомянутым пунктам. Денджи его ни во что не ставит, получается? Кажется, Хирофуми впервые за свои семнадцать лет размышляет о том, как хорошо живётся идиотам, готовым выбросить чувства на помойку, а человека, спровоцировавшего их пробуждение, забыть всего за пару минут, точно по щелчку пальцев. Он был бы счастлив стать таким же, не ощущать тоскливого уханья в груди, не сглатывать мерзкий привкус с языка, не запариваться по поводу взаимности. Нет, он был точно таким же ещё недавно, так какого чёрта именно из-за Денджи? Почему так монументально, так губительно для него? Неужто эта ваша «любовь» такая сволочная на вкус? — Денджи, ответишь? Металлическая болванка слегка мотается из стороны в сторону, бесхребетные конечности демона-осьминога стягивают тело пуще прежнего. Из-под короба слышится сдавленное «пусти». Больно, наверное? Хирофуми тоже больно, когда о его шкурный интерес, перешедший в неконтролируемую самоотдачу, неиронично вытирают ноги, предпочитая не его, а какую-то дуру из другого класса. Ладно, ему плевать. Точно плевать, абсолютно наплевать, категорически похуй, если хотите. Он ненавидит глаза, опасно сверкающие из-под радиаторной решетки, он ненавидит живые жилки под кожей на шее, ритмичное биение которых издевательски транслирует демон-осьминог, ненавидит себя за то, как стремительно теряет самообладание и веру в собственную человечность. — Вот что значит «встречаться с тобой», уёба? — рычит Денджи. — Именно это и значит, да, — легко соглашается Хирофуми, игнорируя дрожь, опоясывающую каждое, блять, сухожилие. Доподлинно неизвестно, можно ли уместить испытываемые им эмоции в короткое, но замысловатое «разочарование». Где-то в глубине себя — там, куда без какого-либо сопротивления (и сама того не желая) пробралась личность Денджи, того Денджи, что так просто не исчезнет из памяти, — Ёшида понимает, что у него и не было никаких завышенных ожиданий относительно субъекта своей… Нет. Он же не любит обманываться, опираясь на ложные надежды, правильно? — И типа ты хотел, чтобы я вот с таким чмошником как ты?.. — ревёт из-под радиаторной решётки. Хирофуми пожимает плечами. Показная невозмутимость ничуть не умаляет жжения в груди, зудения в ногах и давящего виски отчаяния — Денджи хочется вдавить в пол или стену до хруста костей, хочется заорать что-то про настоящую личность, про её значимость, про свою обиду, про то, насколько важно уметь слышать друг друга, насколько важно учиться на своих же ошибках и понимать, ради чего Хирофуми изначально подписался на его, Денджи, защиту. В любом случае, человеку-бензопиле будет наплевать, у него горит спор на пятьдесят тысяч и ноет от эрекции на короткие девчачьи юбки. Ёшида делает ещё один вывод. — На том и порешим, — произносит он одними губами. Щупальца разжимаются резко, без предупреждения. Объятое ими тело падает на пол. Слух режет металлический лязг. Неясно, больно ли Денджи с его извечными попытками в супергероя падать с двухметровой высоты, но Хирофуми отчего-то мерзко смотреть на эту картину. Он в несколько шагов оказывается рядом, вытирает вспотевшую ладонь о штанину, пока то демоническое и неодушевлённое, распилившее лохматую черепушку напополам, стремительно плавится, стекая на пол. Секунда — и перед глазами уже не бездушная машина с первых полос газет, а Денджи. Настоящий Денджи, придурковатый Денджи, хороший и одновременно дурной Денджи. Денджиденджиденджи — заходится за солнечным сплетением. Так и с ума сойти недолго — Хирофуми растерянно роняет себя на колени. В мясо сквозь штанины упираются острые обломки, зычные голоса спасателей гуляют эхом по опустевшей школе. Денджи пристально глядит исподлобья, жуёт губу, упираясь ладонями в бетон. У него красивые руки — ёкает в груди. Такие вот грязные, загорелые, но всё равно красивые. Хирофуми хочется целовать их, невзирая на ссору, хочется прижиматься щекой, извиняясь за грубость. Влюблённые и отвергнутые мальчишки зачастую становятся похожими на забитых животных — вспоминается чья-то фраза. Кисти Ёшиды, мертвенно-бледные и ухоженные, бестактно перехватывают жилистые запястья. Под кожей скребётся, воет похлеще сирен на забитой зеваками улице, только спасать Хирофуми некому и незачем — он уже пропал, смело ставьте крест. Денджи склоняет голову набок, демонстрируя миру свои белоснежные клыки. Физиономия в разводах от пыли и пота, не знающие расчески волосы пахнут отнюдь не рисом и апельсиновыми леденцами — разят за километр железом вперемешку с бензином. Ёшида внезапно успокаивается, забывая о всех своих претензиях. — …Сейчас идём к ближайшему аварийному выходу, — уже иначе шепчет он, бегло оглядываясь на прорехи в стенах. Не ожидая возражений и какой-либо реакции в принципе, он помогает Денджи подняться, суматошно перехватывает за талию, чертыхается, стягивает с себя пиджак, пихает насильно. — Бери. Лицо горит на манер раскаленного железа в радужках напротив. Страшно. Хирофуми почему-то неловко и страшно. Кроме всего прочего — стыдно. — Это ещё нахуя? — Денджи вытягивается в лице, сминая пиджак трясущимися от усталости пальцами. Его, с позволения сказать, телохранитель резонно молчит — и без объяснений должно быть ясно, «нахуя» Денджи нужна новая одежда. Ёшида отворачивается, мелькает проворной тенью у одной из трещин в стене, выглядывает в то, что ещё полчаса назад было опрятным, вылизанным дочиста коридором. Ветер приносит отголоски посторонних голосов, демон-осьминог шлёт недвусмысленные намёки — уже ближе, уже нет времени на маскировку в виде завесы из чернил, уже без вариантов, извиняй. За спиной раздаётся неопределенный вздох. Шуршит ткань. Внутри Хирофуми с новым рвением вздымается нечто, заполняет вены, пускает свежие корни. Больно и приятно. — Пошли ко мне домой, — Ёшида на секунду поворачивается к Денджи, стараясь смотреть под ноги — только не выше, пожалуйста, ни в коем случае нельзя выше. — Тебе нужно привести себя в порядок. Раскрытая ладонь тянется к чужой, цепляет неаккуратные, кривые пальцы Денджи. Они едва тёплые, грубые, счёсанные о пол. Регенерация сейчас не такая быстрая, как хотелось бы — Денджи нужна чужая кровь. И если быть до конца честным, Хирофуми без вопросов даст свою — хоть вдоль, хоть поперёк, может, тоже насильно всучит, но об этом чуть позже. Сейчас надо сбежать, оставшись незамеченными, а это, знаете ли, что-то в духе вызова судьбе, которой Ёшида терпеть не может проигрывать. — Не оглядывайся, если нас окликнут, — бросает он, переходя на бег. — Просто не отпускай мою руку, понял? Чужие пальцы держатся слабо, неохотно — Хирофуми осторожно обвивает их своими, устремляя взгляд вперёд. В чернильных зрачках мелькают поломанные парты, огрызки от стульев, раскуроченные стены. За окнами по-прежнему воют машины скорой помощи, к ним примешивается лай громкоговорителей и суетные визги тормозов. Ноги с каскадёрской сноровкой огибают разломы в полу. Глубокие, извилистые, точно после землетрясения или бомбёжки. Чёрт бы побрал это всё — хаос, кровь, чьи-то испустившие дух тела. Хирофуми косится через плечо. Денджи стреляет взглядом, точно разрывными. Скалится, равняясь с ним в скорости. — Не умеешь ты бегать, отвечаю! — выкрикивает с нахрапом. — Сейчас покажу, как надо! Ладонь стискивают мёртвой хваткой, пальцы — шероховатые, узловатые — переплетаются с длинными и холодными. На припухлых щеках Денджи вспыхивает лёгкий румянец. Сердечно-сосудистая Хирофуми даёт сбой.