Побочный эффект

***

На весь зал, совмещённый с кухней, воняет жжённой карамелью. Хирофуми потирает переносицу от безысходности, прижимаясь боком к подлокотнику. Четверть дивана отведена его пятой точке, остальная часть занята Денджи, совершенно не сведущему в правилах поведения при нахождении в чужой квартире. — Фклюфи какой-нипфудь пфильмец! Его щёки под завязку набиты поп-корном, точно у вечно голодного хомяка, в уголках губ снова крохи, на этот раз перемешанные со сливочным маслом. Ёшида хочет вздёрнуться под потолком, потому что смотреть на субъект своей привязанности, особенно привлекательный в домашних штанах, явно сверх его сил. Ладонь нашаривает пульт, чернильные радужки устремляют фокус в направлении телевизора с кинескопом. — Какой тебе включить? — устало уточняет Хирофуми, подпирая скулу кулаком. Из головы никак не самоустраняется мысль о том, что Денджи напялил его брюки. Что страшнее — Денджи остался тут на ночь, причём на добровольной основе. Жуёт себе как ни в чём не бывало, задумчиво мычит, хлебая какую-то приторную газировку прямо из горла бутылки. Хирофуми терпеливо ждёт, отвлечённо слушая голос улиц из приоткрытого окна. Денджи забористо рыгает. — Да любой врубай, пофиг, — некультурное чудище — именно так хочется охарактеризовать Денджи, опустошившего половину холодильника ещё до наступления ночи — взмахивает рукой, давая понять, что ему реально всё равно на жанр. Из угловатого кулака выпадает несколько лопнувших зёрен, Ёшида с долей скепсиса следит за их полётом на ковёр и нажимает на красную кнопку. Его ментальное здоровье не может пошатнуть такая ерунда, когда Денджи нетерпеливо ёрзает на пледе, пожирая горсть за горстью. Уже через пару минут Хирофуми готов лезть на стену от отчаяния. — Дичь, переключай, — кривоватый указательный тычет в сторону телевизора, Денджи надувает щёки и недоумённо вскидывается, поворачиваясь к Ёшиде: — Ты чё, реально не можешь выбрать что-нибудь нормальное? Что есть «нормальное» в понимании Денджи, которому вроде как ещё недавно было «пофиг»? Хирофуми, в который раз понадеявшийся на благоразумие своего подопечного, совершенно без понятия. — Я не разбираюсь в фильмах, — честно отвечает он, передавая бразды правления в чужие руки. — Выбирай сам, иначе я слечу с катушек. Пульт охотно перехватывают, каналы начинают переключаться в разы активнее. Чернильные радужки украдкой поглядывают на курносый профиль Денджи, сосредоточенно выбирающего фильм. Едва заметив кончик языка, облизнувший испачканную нижнюю, Ёшида мысленно признаёт себя проигравшим и вжимается в диван в попытках исчезнуть, но внизу живота так сладко тянет, что хочется смотреть ещё и ещё. — Ну чё за ерунда-то? — Денджи разочарованно дуется, откидывась головой на спинку. — Не знаю, — ради приличия отзывается Хирофуми, вылизывая жадным взглядом его выступающий кадык. Будь демон-осьминог закадровым голосом из тех второсортных американских комедий, он бы непременно протянул ехидное «о-о-оу», а лицо Ёшиды с его бегающими вдоль очертаний чужого тела глазами показали бы максимально крупным планом. — Ты тупой, — вздыхает Денджи, принимаясь щёлкать по новой. Пакет с поп-корном хрустит под его левой рукой, рубиновые глаза неотрывно, со всей стойкостью вглядываются в кадры вечерней телепрограммы. — Предположим, тупой, — вполголоса соглашается Хирофуми, зарываясь пальцами в свои волосы. Теперь он сидит полусидя-полулёжа, и чуть ближе, чем должен находиться телохранитель, который позвал своего подопечного на квартиру исключительно под предлогом защиты от Йор и остальных демонов, чья концентрация в их школе оказалась удивительно высокой. — …Ну, я и не фомнефался, — чавкая на всю комнату, хрюкает Денджи. Если отбросить все интеллектуальные способности Хирофуми и сделать выборку его скромных желаний за прошедшую неделю, то неутешительный вывод напросится сам собой. Он реально тупой. Или отупевший до состояния неандертальца, живущего по зову примитивных инстинктов. Неважно, суть-то одна. Всё, чего он хочет — прикоснуться к губам Денджи так же, как делал это с острыми, горячими костяшками на первых порах их, так сказать, спорных отношений. — Короче, ладно, в сегодняшнем репертуаре у нас мелодрама, — сдаётся Денджи, кидая пульт куда-то в сторону. Траектория полёта, кажется, неудачная — подбитая бутылка газировки громко стукается о пол, лохматая макушка дёргается в её сторону. — Блять, не закрыл! Хирофуми снова вздыхает, потирая вмиг покрасневшую щёку — Денджи ползает по линолеуму, шлёпая ладонями по луже то ли в попытках оттереть, то ли в попытках собрать и выпить, но расширенные зрачки Ёшиды, незаметные на фоне радужек, пялятся далеко не на его физиономию. На горизонте чересчур ясно маячат проблемы с головой, потому что ткань на брюках соблазнительно натягивается на небольшой заднице. С такого ракурса даже округлой, а не по-юношески плоской и неотёсанной. Впрочем, Хирофуми едва ли волнует складность фигуры субъекта его симпатии — у него беспричинно стоит уже битый час, причём не на полшестого, а вовсю, настолько, что хочется заскулить и похрустеть пальцами на ногах. Он уже сто раз проклял себя за то, что никогда не интересовался ничьими телами, особенно общепринято-красивыми. Возможно, дело в отвращении ко всему общепринятому. У социума определённо дурной вкус. А вот у Ёшиды самый замечательный. — Тряпка под раковиной. Уберись здесь, — прочистив горло, произносит он. Получается как-то по-командирски. Булькающие звуки и шлепки ладонями резко обрываются. Неизящные, широкие плечи Денджи напрягаются под футболкой. Хирофуми сглатывает, машинально забрасывая ногу на ногу — у него есть максимум три секунды на то, чтобы полюбоваться сексуальной ложбинкой между поджарыми бёдрами Денджи. Три. — Бля, я чёт не понял. Две. — Ты не мог… Одна. — Раньше мне сказать, блять? Устрашающее рычание разносится на всю комнату, растрёпанные светлые волосы взмывают ввысь. Денджи оборачивается через плечо, стреляя по Хирофуми взглядом, не сулящим ничего хорошего, и улетает за диван, разбрызгивая капли газировки на своём пути. Бутылка по-прежнему валяется на полу, лужа становится всё больше, пузырьки лопаются и шипят. Ёшида потихоньку превращается в желе с незабываемым привкусом апельсиновых леденцов, пытаясь принять максимально безучастную позу, которая скроет вездесущую физиологию, неприятно упирающуюся в бельё. Эта штука последние часы буквально контролирует его, скандируя непрерывное «ты же хочешь» по всему подсознанию. Хирофуми жмурится, прислушиваясь к возне позади себя и фоновому бормотанию телевизора. Шаги Денджи приближаются, раздаётся старческое кряхтение, о линолеум шлёпается тряпка. — Не думаешь помочь, например? Упрёк ловко проезжается по самолюбию Ёшиды, но он продолжает жмуриться с двойным усердием, представляя самые нелицеприятные картины наподобие тех, что однажды довелось лицезреть в закоулках Кабуки-тё. — Ты намусорил, ты и убирай, — открещивается он, наблюдая за разноцветными мошками, танцующими под веком. — И про поп-корн не забудь. Возбуждение и вправду потихоньку спадает. — Мудак, — огрызается Денджи, хлюпая тряпкой. — Взаимно, — облегчённо выдыхает Хирофуми, расслабляя ноги. Интуиция, правда, подсказывает ему, что где-то здесь закралась ещё одна ошибка, которая не была учтена при расстановке планов на сегодняшний вечер. И дело не в Наюте, чьё воспитание со скрипом взвалил на себя старик Кишибе, поставивший под сомнение отсутствие у Ёшиды шкурных интересов, и не в стае неугомонных собак, одиночная прогулка с которыми едва не превратила Хирофуми в лепёшку. Ошибка определённо в чем-то другом. В чём она выражается, становится понятно чуть позже, когда сцены на экране обретают достаточно откровенный характер. Стоны и вздохи разносятся по комнате, только вот Ёшиду, попривыкшему к чавканью Денджи над ухом, ничуть не смущают чужие поцелуи и шелест одежды под соусом из располагающего к близости освещения. Смущает — немного правда, — поведение Денджи. — Глянь, чё творят, а?! — восхищённо восклицает он, оторопев от очередного эпизода. За окном почти темно, на всю квартиру теперь воняет горелым сыром — страсть безобразно-ненасытного Денджи к поп-корну переходит все допустимые значения. Хирофуми ничуть не заботит третья по счёту пачка, поглощаемая с космической скоростью. Фантазии из снов мешаются с реальностью, потому что взгляд субъекта его симпатии завороженно переливается, следя за лобзаниями двух тел на экране. — Нифига они вытворяют! Нифига! Взорванная кукуруза летит мимо разинутого рта, пухловатые щёки заметно рдеют. Ёшида чувствует, как внутри, прямо там, внизу, вновь начинает зудеть. Это чувство накрывает с головой, растекается по венам и капиллярам, точно завеса из кипящих чернил. Сердце сбивчиво трепыхается в грудной клетке, Хирофуми сбивает с толку чужое сопение и бугорок между бёдер, следующее за ним осознание — скапливается и мажет естественной смазкой не только у него. В голове что-то щёлкает. Нет-нет, а Денджи простой как дважды два — разве можно так палиться? — Хочешь так же, как они? — опережая мысли, спрашивает Хирофуми. Собственный рот растягивается в лукавой улыбке. Подкачанные плечи Денджи неловко дёргаются, узловатые пальцы сминают упаковку с чёртовой кукурузой. Хруст режет слух, из телека протяжно стонут. Денджи настороженно скашивает глаза к эпицентру его интереса. Борьба за первенство с актёрами отупевшего Ёшиду на данный момент абсолютно не волнует — под черепушкой гуляет степной ветер, между ног сыро и больно. Денджи хочется потрогать. До скрежета зубов хочется. Ещё несколько лопнувших зёрен падают с бортика, но тут же сминаются под весом последнего. Денджи внезапно облизывается, суетливо придвигается ближе и склоняет голову набок. — Ты не подумай ничё такого, сам же говорил вести себя, как с девушкой… Короче это… — он озадаченно поджимает губы и прячет взгляд куда-то вниз, терзая бумажку. Через секунду вскидывается, твёрдо глядя Ёшиде в глаза: — Целоваться хоть умеешь? Рубиновая крошка пронзительно сверкает, нечёткая линия скул всё больше багровеет. Под рёбрами ёкает. — Относительно? — бегло пораскинув мозгами, произносит Хирофуми, и снова вооружается дежурной улыбкой: — Уж лучше тебя точно, Денджи-кун. Неужели ты думаешь, что может быть иначе? По правде говоря, Ёшида ни разу не делал этого прежде с тем, кто ему хоть немного симпатичен. Была всякая ерунда, на которую он даже не обращал внимания, да и занимался этим скорее из чистого интереса, чтобы попытаться понять, каково это — хоть что-нибудь чувствовать. Тогда, как бы его ни пытались вовлечь, было абсолютно плевать, но сейчас… — Ну ваще я тоже умею… — почти обиженно фыркает Денджи. Чернильные радужки вспыхивают на долю секунды. Стоп. Что? — И много раз ты целовался? — Хирофуми выглядит невозмутимо, но в глазах отчего-то помутняется и искрит. В переносицу тыкают указательным и средним, показывая цифру. — Вот сколько! И оба раза с разными, ха! — гордо пыжатся в ответ. Ёшида напрягает губы, корча умильную улыбку. В груди отвратительно, пиздец как отвратительно сжимается и холодеет. Он. Не. Первый. Оннепервыйоннепервыйонепервый. — Здорово. Хочется сгореть заживо. Нет, хочется найти каждую и порезать на ломтики бекона. Суки. Хирофуми утробно усмехается, стягивая рот. Вот же суки. Видимо, он ревнует. Как же инфантильно, чёрт побери. — …Ну и чё ты? Ну? — Денджи, кажется, не замечает его злости — смешно тушуется, упирясь ладонями в диван. Прикрывает веки, делает губы трубочкой: — Целуй давай. Ёшида дёргает кадыком, нервно сминая обивку дивана. Сердце подступает к глотке, хваленая выдержка истончается до состояния рваной паутины. Целовать? Уже? Ладони трусит, шею тоже, трусит вообще всё, вплоть до собственных пухлых губ, которые порывисто — прежде, чем Ёшида успевает собраться с силами — врезаются в чужие. Денджи замирает. Беспокойно сопит, подглядывая краем глаза, призывно шевелит своими. Горло Хирофуми давит от волнения, в ногах зудит и слабеет — он слабо прихватывает нижнюю на пробу, опасаясь даже моргнуть. Тёплая, шервашая, совсем неухоженная. Из лёгких уходит весь воздух — Ёшида с дрожью выдыхает, глотает слюну, и осторожно переходит на верхнюю. Головка трётся о подсохшую ткань трусов. Жёстко. Холодно. Денджи опасливо вытягивает шею и пробует в ответ, задевая губы клыками. Хирофуми вздрагивает — такие острые. Приятно — колотится в груди. Как же это приятно. По телевизору трагичная музыка и какой-то движ, у Ёшиды кружится голова, будто он дуреет под наркотой. Недалеко от правды — в отношениях с Денджи есть свои побочные эффекты. Волна мурашек спускается от шеи к пояснице, Хирофуми распаляется, рвано выдыхает и проводит гладким языком по обкусанной коже, углубляя поцелуй. Во рту Денджи липко и сладко. Никаких апельсиновых леденцов и риса — только солёная карамель и жжёный сыр. Непослушные пальцы поддевают чужой подбородок, Хирофуми выгибается в спине, подхватывает Денджи под талию. Хочется впритык. Хочется голой кожей. В щёку упирается курносый нос, опаляя мокрым дыханием, Ёшида роняет усмешку в доверчиво приоткрытый рот, слегка надавливая на челюсть большим и указательным. Он эгоист до мозга костей. Ему всегда мало. В ушах звенит, тело стремительно горячеет и плавится. Демон-осьминог ворочается внизу живота, рассекая щупальцами мягкие ткани. Хирофуми крутит от волнения, по подбородку стекает слюна — Денджи несдержанно охает и неумело лижется, пытаясь перехватить инициативу. Если он так же целовался с другими… Впрочем, похуй. Проблема в том, что Ёшида не планирует останавлиться, но не особо-то в курсе, как быть дальше. Импровизировать? Импровизировать, да — он интуитивно посасывает чужой язык, выгибая шею. Денджи ойкает и раскрывает рот пошире, царапая диван ногтями. Бедный диван, бедный Ёшида — его свободная рука сама собой лезет под футболку, оглаживая напряжённый живот. Нежные подушечки скользят вниз по рельефным мышцам, свободно исследуя каждый сантиметр крепкого тела. Денджи часто и шумно дышит, морща лоб. Брови домиком, между них капли пота и мимические морщины. У Ёшиды определённо фетиш на такую безобразную красоту. Точнее, на Денджи. Он настолько отвратителен и сексуален, что Хирофуми хочется больше видеть его такого — растрёпанного не из-за лени и небрежности, а по другой причине, мокрого, нервного. И его невыразительный рот, истекший их слюной — далеко не самое главное, к чему мечтает подобраться Ёшида, видевший подобные картины только во снах. — Хочешь, я тебя потрогаю? — не своим голосом произносит он, прерывая поцелуй. Пальцы притормаживают у резинки на поясе, на лице Денджи отражается крайняя степень шока вперемешку со страхом, замешательством, и — чуть-чуть, вот совсем капельку — любопытством. Щеки краснее осенних закатов, расширенные зрачки перекрывают радужки. — Сбрендил? — выпаливает он, отползая назад. Хирофуми видит, как красноречиво натянуты домашние брюки. Он не понаслышке знает, насколько это больно, но собственное удовольствие сейчас не так уж и важно. Что важнее — шагнуть далеко за грань восприятия Денджи и надломить его принципы. — Ты хочешь, разве не так? — Ёшида моментально переходит в наступление, указывая на свой аргумент. Лишь бы не упустить момент, другого может не представиться. Внимательное изучение поведения Денджи позволило ему выучить самое ключевое — тот легко поддается на уговоры в моменты, когда сомневается. Найти золотую середину между злоупотреблением и добродетелью практически невозможно, потому что это Денджи (и других объяснений не требуется), но Ёшида продолжает стоять на своём, укладывая ладони на каменные от напряжения бёдра. Ткань над ними горит. Или горит сам Ёшида, теряя рассудок? — Ты хочешь, Денджи, иначе бы у тебя не стоял. Пальцы настойчиво продвигаются вверх по внутренней стороне ляжек, ласково щупая их сквозь одежду. — Не стоит у меня, да чтоб те… Денджи осекается, затравленно глядит на вздувшиеся вены на бледных кистях, лапающих его. — Не забывай, что это — твой бесценный опыт, — осоловело шепчет Ёшида, потираясь о пылающую щёку. Соломенная чёлка скрывает глаза, в которых кроется истина, но Хирофуми без всякого анализа готов поклясться, что постыдного обоюдного желания в них предостаточно. — Я не знаю. Точнее не то, чтобы не знаю… В общем, задницу не трогай, — с угрозой бубнит Денджи, вытирая подбородок о своё плечо. — Не буду, честно, — в предвкушении мурлычет Ёшида, прежде чем податься вперёд и слиться с ним в новом поцелуе. Пальцы спускаются вниз по лобку, осязая тонкие кудрявые волоски, Хирофуми исступлённо терзает тёплые, шероховатые губы, оттягивая резинку трусов. Он никогда не думал, что касаться понравившегося человека может быть настолько классно. Ему нравится. До одури нравится вести вдоль горячей, влажной от возбуждения коже. Денджи громко пыхтит, неуверенно дёргаясь в его руках, Хирофуми сжимает чужую коленку и рывком обхватывает член в кольцо. Гладкий, горячий и твёрдый член. — Блять, — Ёшида слегка покачивает бёдрами, даруя своему, лишённому внимания, короткие, невыносимо грубые ласки. Плевать, что головка ездит по белью, а не по набухшим от поцелуев губам. Жить только для себя иногда заёбывает. Плоть Денджи удивительно нежная наощупь, с ней нужно осторожно, иначе есть риск сорваться. Первое поступательное движение вверх-вниз непременно бы выбило опору из-под ног, стой Ёшида на коленях. Мысль грязная, но он бы и вправду постоял. Подушечки пальцев оттягивают крайнюю плоть, осознание реальности происходящего перекрывает доступ кислороду. Капли смазки попадают по коже, Хирофуми размазывает их вдоль испарины на пульсирующих венах, мечтая слизать каждую. Денджи в смятении морщит лоб и реагирует на каждое его движение, беззащитно хрустя пальцами. — Чё у тебя руки такие… Блять… Ритмичные рывки пускают ток по венам, аналитическая система Хирофуми нещадно сбоит, пошлое хлюпанье наполняет комнату. Денджи не показывает всего, чего хотелось бы, но намокает всё больше — Ёшида быстро ловит нужный темп, стараясь выглядеть максимально умелым, чертит дорожки из поцелуев по скулам и шее. Денджи уже реагирует на такое — лишь неожиданно изящно изгибается в пояснице, подмахивая бёдрами, и изредка, будто в отместку, кусает за нижнюю и подбородок. Нижняя, оказывается, немеет и кровит, металлический привкус мешается со сладким послевкусием от поцелуев, Хирофуми лихорадочно глядит за тем, как сменяются эмоции на желанном лице. По лёгкому пушку на щеках льётся пот, короткие ресницы подрагивают. — Денджи, ты такой молодец, — расплываясь в ободряющей улыбке, шепчет Ёшида. Кончик носа прочерчивает дорожку по кипяточной шее. Всего секунда, больше не надо — Хирофуми вновь отстраняется, играя в «горячо-холодно». Нога Денджи грузно шлёпает об пол. Вторая хрустит, проезжаясь по обивке дивана. — Мх… Заткнись. Ёшида не собирается затыкаться. Он упирается в мокрый от пота лоб, разделяя чёлку носом, и завороженно повторяет, припадая губами к виску: — Для первого раза ты хорошо держишься. Умничка, Денджи. В ладонь со всей силы толкаются, по ушам даёт прерванный стон. — Завались, прошу, — скулит Денджи на высоких нотах, запрокидывая голову. Прерывистое дыхание и шумные глотки подсказывают — ему точно нравится. Нравится, потому неосознанно ластится, держась на одних лишь руках, и раздвигает ноги до упора. Там ужасно скользко и мокро. Это хорошо. Это очень хорошо. — Почему? — с победной улыбкой уточняет Хирофуми, ускоряя темп, и сводит пальцы чуть крепче. — Мне правда нравится, как ты выглядишь сейчас. Зачем мне молчать? Воздух издевательски громко хлюпает, ещё один прерванный стон откликается в зудящих от возбуждения яйцах. Пульс улетает вникуда, Денджи сексуально корчится, грызя собственные губы. — Кончи мне в руку, давай, не бойся, — на манер поехавшего шепчет Ёшида. Ещё немного. Денджи вот-вот сломается. — Да иди ты к чёрту! — чужая стопа надавливает на живот в попытках оттолкнуть. Хирофуми перехватывает её, решительно подаваясь вперёд. Ни в коем случае, не сейчас. Из приоткрытого рта Денджи вырывается протяжный звук, похожий на вой. В ладонь выплёскивается вязкое и горячее, плоть дёргается в крепкой хватке. Угловатые коленки заметно подрагивают, взгляд исподлобья сравним с адским пламенем. — Слышь ты… — возмущённо чеканит Денджи, слетая с дивана в приспущенных штанах. Грудная клетка сбивчиво вздымается, широко распахнутые глаза мечутся по довольной физиономии Хирофуми: — Я блин… Ты блин… Короче, пошёл на хрен! — А ты? — иронично скалится последний, растирая белые мазки между пальцев. Сперма Денджи воняет сыростью и солью, но ему правда до чёртиков нравится. — А я… А я домой пойду, кретин! — субъект привязанности затравленно пятится в направлении ванной, хаотично размахивая руками, откидывает средний палец. — И вообще, ты пиздец какой тупой, понял?! — Да-да, тот ещё придурок, — соглашается Хирофуми, небрежно вытирая руку о штанину. — Признайся, тебе понравилось. Возбуждение по-прежнему колотит тело, хотя это не имеет значения. — Да нихера подобного! — кажется, из ушей Денджи вот-вот пойдёт пар. — Короче, я мыться, а ты иди в жопу! — В твою? — спрашивает Ёшида, но ответа уже не следует. Удержать его рядом — единственное, с чем постоянно лажает Хирофуми. Его уже подкосила и неуверенность, и ревность, и похоть. То ли ещё будет, да? В ванной шумит вода, по телеку орёт реклама. Ёшида отстранённо сжимает головку сквозь штаны и дёргает щекой, моментально осекаясь. Ладонь вновь подхватывает пульт, каналы переключаются на скорости двадцать пятого кадра. Хирофуми отвлечённо смотрит туда и пытается сообразить хоть что-нибудь. Известно только то, что один из основных рубежей пройдён, и то, что стрела амура застряла глубоко в черепушке, а теперь пустила метастазы в сердце, потому что Ёшида изначально был исключительно рационален. Думал головой, рассчитывал ходы наперёд. Сейчас не думает ничем (логика элементарно не работает), но если придётся — и черепушкой, и всеми остальными костьми ляжет. Денджи ещё не подозревает, какие чудища пробудились в этом омуте.