Побочный эффект

***

Денджи зовёт его сам. Звонит на домашний с какого-то уличного автомата — номер не определяется, — и предлагает встретиться в любом подходящем месте. В кафе — додумывает Хирофуми, спешно приводя себя в чувства перед зеркалом с трубкой у уха, точно герой-любовник из ранее упомятных сёдзе-манг, а затем называет адрес. Время в пути тянется точно в режиме замедленной съёмки, за рёбрами играет позитивное — Денджи первым инициировал встречу. Считается ли это свиданием? Считается, для Ёшиды, бегущего на автобус сломя голову, точно считается. И да, совершенно неважно, отчего по его склерам столько кровавых сеток, неважно, чем он занимался впотьмах, лихорадочно вдыхая запах варёного риса, соли и пота с оставленной на стиралке футболки, неважно, сколько рваных фраз улетело под потолок и сколько вязкой сырости смылось в канализацию. Вторично всё, кроме лохматой макушки вдалеке, недвижимо стоящей у перил. Эффект дежавю стреляет в мозг и тут же улетучивается — сегодня на субъекте привязанности мятая школьная форма и битые кеды. — День добрый, Денджи-кун, — выдыхает Хирофуми, запихивая вспотевшие руки в карманы. С объятиями стоит повременить — вряд ли после вчерашнего его похвалят за излишнюю тактильность. Кроме того, марать Денджи о себя как-то жаль — его намерения всяко почище щедрого на близость Ёшиды. — …Привет, придурок, — гундосят в ответ, не поднимая головы. Суженные на свету зрачки останавливаются на хлястике от плечевой сумки, за который так крепко держатся короткие узловатые пальцы. — Что принёс? — добродушно скалится Ёшида, направляясь к террасе. — Забей, — долетает в спину. Забить так забить — мысленно соглашается Хирофуми, выискивая свободный столик. Чувства копошатся по телу, трепещут под солнечным сплетением, сушат рот и прожигают щёки. Ощущения от приобретённых заскоков склизкие и пугающие, абсолютно не подходящие к невозмутимому внешнему облику и элегантной улыбке, которая сохраняется даже при беседе с заигрывающей с ним официанткой. С прозрачного неба недурственно припекает очередное потепление, аляпистые неоновые вывески на жмущихся друг к другу зданиях пока ещё не горят. По узкой улице сплавляется неугомонный людской поток, стучит голосами, дверьми и подошвами. Машины бьются колёсами о бугристый асфальт, посторонние звуки застревают в барабанных перепонках, но Ёшиде не так уж и трудно вычленить самые главные из них, ведь эпицентр его крохотной вселенной сидит всего в полуметре напротив. Он ближе, чем любой прохожий, он ближе, чем соседние столики и собственное влюблённое, слетевшее с шарниров сердцебиение. Его персональный вид шума, нивелирующий всё прочее — это шелест папиросной бумаги и ровное, ничем не встревоженное дыхание. — Ну, как самочувствие? — Хирофуми специально задаёт двусмысленный вопрос, заранее прорабатывая дальнейшие алгоритмы действий. Он вынесет ровно столько, сколько потребуется Денджи для принятия, он терпеливый, он будет держаться подальше, если его попросят дать время на «подумать». — Да вроде потихоньку, чё, — скупо бросают куда-то под стол. Циркониевой крошки, рассыпанной в раскосых глазницах, не видно из-под соломенной чёлки — Денджи весь поглощён работой. Папиллярные линии большого, указательного и среднего на правой забиты золой, под вдавленными в кожу ногтевыми пластинами на левой виднеется грязь. Хирофуми издалека чувствует не только мерзкий, раздражающий запах — так же воняет от Кишибе, — но и необъяснимую, ничем не обоснованную тревогу. — Сейчас кацудон принесут, сходил бы руки помыл. Ты ведь голоден, да? — вновь вырывается из горла. Голос какой-то не родной, придавленный скрипом дверей и заливистым смехом за плечами. В кулаке едва заметно похрустывает знаковый фантик, по зубам постукивает всё то же сладко-цитрусовое. Спинка стула неприятно врезается в лопатки, Хирофуми ютится на месте, точно слон в посудной лавке. Паузы между фразами слишком долгие, не вызывающие доверия. Мышцы зудят от фатального бездействия, конфета толкается за щеку. — Денджи-кун, ты же сам меня позвал, — настаивает Хирофуми, продолжая попытки развязать беседу. — Наверное, ты хочешь поделиться со мной чем-то? На нижней половине лица, ассиметричной и острой с такого угла, высвечивается азартная улыбка. — Открыл для себя удивительно-прибыльный бизнес, — предприимчиво сообщает Денджи, скручивая новую. — Но это, пожалуй, не самое пиздатое. Самое пиздатое скажу, когда ты будешь готов. В полупустую картонку падает гнутая сигарета. Нейронные связи наводняют ассоциации с золотоискателями с Аляски, равнодушным ко всему, кроме риска и заработка. Целлофановый фантик ложится в карман, тесня остальные, локти врезаются в стол. Ёшида пластично пригибается, надеясь заглянуть в чужие глаза — ему буквально кровь из носу надо узнать, что задумал Денджи. — Представим, что я уже готов, — доверительно утопает в предплечьях. Взгляд мотает по несостоявшимся контурам скул. — Выкладывай, как есть, не стесняйся. Из ниоткуда материализуется официантка с подносом, днище тарелки глухо ударяется о дерево, напрочь перекрывая обзор. Приходится откинуться обратно — нельзя терять даже невзаимного контакта. Ёшида ведёт плечами, чернильные радужки сверлят растрёпанные прядки, качающиеся над макушкой. Дурное предчувствие не оставляет в покое. В трахее почему-то не хватает места для послеполуденного смога и дорожной пыли. — Уверен? — ехидно слышится из-под копны нечёсанных волос. — Мне не к спеху, я до вечера не занят. Некрасивые фаланги катают ещё одну сигарету — Денджи определённо входит в раж, постепенно заполняя пачку. Карамель даёт трещины и больно режет по мягкому языку. Хирофуми резко хочется нахлебаться воды. Хочется закопать хитрую ухмылку в ближайшую клумбу вместе с субъектом привязанности — эти игрища с эмоциями его-таки доканают. — Эй, ты точно уверен в том, что не пожалеешь? — с вызовом рокочет Денджи, продолжая возиться с фильтрами. Припухлые щеки тянет оскал, ветер приоткрывает вскинутые вверх брови. В животе скручивает мёрзлой бечёвкой, Ёшида чуть хмурится, скашивая дрожащие зрачки к нетронутой порции. Странно. Очень странно — отсутствие реакции на свежую еду явно выпадает из правил поведения Денджи, потребности которого едва переступают второе звено пирамиды Маслоу. — Я-то уверен, но тебе стоит хотя бы поесть, — буднично предлагает Хирофуми, стараясь не выдавать своего смятения. Интуиция не подсказывает ровным счётом ничего, демон-осьминог виновато ползёт вдоль костей, присасываясь к скрипучим суставам — эта тварь не способна забираться под чужие лобные доли, недосказанности напрягают и её. В существование души как таковой Ёшида едва ли верит, но внутри вянет что-то определённо нематериальное. Ухмылка на тонких, обкусанных до мяса губах уже не провоцирует трепета в брюшине — в ней чувствуется угроза. Чувствуется кожей, затылком, волосками на предплечьях. Измазанная в саже ладонь вытягивается вперёд — Денджи отрывается от своего занятия и отодвигает тарелку подальше, к самому краю столика: — Ну, раз ты ни в чём не сомневаешься… Циркониевые кристаллы вспыхивают на солнце, безжалостно врезаются в глаза Хирофуми, вмиг забывшего обо всём. Он видит в них истину. И в ней, сука, нет ничего хорошего. Извилины, похожие на перебродившее тесто, напрягаются. Напрягаются и вмиг ослабевают — логика не работает, связь с командным центром утеряна, Ёшида растерян. Перед носом смыкаются вонючие ладони, уши сотрясает издевательски громкий хлопо́к. — Я иду на свидание, — раздаётся промеж распахнутых рук. Денджи обнажает дёсны пуще прежнего и встаёт во весь рост, лихо собирая свой нехитрый скарб в сумку, а затем корчит самую отвратительную рожу из возможных. — Спасибо за бесценный опыт, теперь я любой девке рад. Царапина на языке жжётся и кровоточит. Слов нет, протеста нет. Хирофуми впервые хочется обмануться и поверить в то, что субъект его привязанности светится от счастья из-за удачного стёба. — Наш спор окончен, засунь свои пятьдесят тысяч в очко, — сухо хлещет по щекам. И нет, это стёб. Точно не стёб. Сила воли падает в асфальт, колени потрясывает, во рту нарастает гадкий металлический привкус. Мыслей нет. Доводов нет. Мир приобретает враждебные очертания, остекленевший взгляд Ёшиды буравит чужой, сминающий его, точно консервную банку с помойки. Грудная клетка содрогается. Лёгкие щемит от боли, вдохнуть не выходит. Выходит сделать вывод — Хирофуми вышвырнули так же легко, как когда-то вышвыривал и перечёркивал он сам. — Понял меня, гомик? — встаёт костью везде. — Понял, — голос проседает совсем чуть-чуть. Края сумки проходят по касательной. Внутренний стержень ломается, на плечи рушится всё и сразу — и рокот машин, и гвалт чужих голосов, и треск керамики, бьющейся о землю. Чернильные радужки сползают туда же, к крупицам риса и свинины, размазанных под своим же весом. Официантка что-то охает, бросаясь собирать мусор, но Ёшида уже ничего не слышит.