Побочный эффект

***

— Приятного аппетита. Вечернее зарево скачет по щекам, раскрашивает выбившиеся светлые пряди в пронзительный малиновый, плещется огоньками в тусклых радужках. — Ага. Осунувшееся лицо Денджи не даёт и намёка на благодарность за клубничное мороженое, купленное Хирофуми в качестве извинения за якобы непреднамеренное опоздание. Объект его привязанности незаинтересованно утыкается в креманку, поддевая пальцами столовую ложку — пришлось попросить такую персонально для него, — и хмуро клюёт подтаявший десерт. Не чавкает, не урчит и не пачкается, словно у него отрубило привычный зверский аппетит. В тесном пространстве кафе мигом сгущается спёртый посетителями воздух, в груди вздымается тревога. Что-то здесь определённо не так, что-то здесь нечисто, пускай Хирофуми, залипший на замирание собственного сердца, и не ожидал услышать непостижимо культурное «спасибо за еду». Едва ли Денджи в принципе способен на такие фокусы, но на что-то по типу «вау» — чего уж отмазываться — Ёшида втайне рассчитывал. — Я же не ошибся с выбором? — как бы невзначай осведомляется он, упирая локти в край стола. Денджи не отвечает, вяло поглощая мороженое. Шершавый пластик царапает кожу сквозь рубашку, чернильные радужки впиваются в квадратные ногтевые пластины на огрубелых пальцах, пока подвешенный язык неотступно кодирует разговор в нужном направлении: — Может быть расскажешь мне, что тебе нравится больше всего, Денджи-кун? Застанный врасплох непонятным допросом, тот замирает прямо с ложкой во рту. Хлопает глазами, липко шевелит губами, пытаясь обработать суть. Кадык тянется вверх, спускается вниз, а Ёшида незаметно напрягается, представляя на месте мороженого кое-что другое. Денджи крайне невовремя приходит в движение и облизывает ложку, ловко проходясь языком по металлическому ребру. У Хирофуми, со всем своим эгоизмом наблюдающим за этим выразительным скольжением, в момент кончается самообладание — пульс взлетает до небес, тарабанит по вздувшимся венам на руках и члене, в мыслях рисуется поразительно-развратное, но до бесчинства честное. Хочется. Как же хочется Денджи. Всего Денджи, в любом виде и в любом положении. Объект крайне пошлых фантазий внезапно останавливается и тыкает нержавейку в сливочный шарик. Хирофуми сдержанно цедит воздух в ладони и с облегчением раздвигает бёдра — теперь-то можно расслабиться. — Что-то съедобное, наверное. Желательно свежее и вкусное, — словоохотливо высказывается Денджи, зачёрпывая следующую часть порции уже как положено, с горкой и неким подобием голода в слабо мерцающих глазах. — Не, типа я вообще не прочь пожрать простые тосты с джемом или ореховой пастой, они охуительные… типа, блин, я раньше даже на них не мог рассчитывать, понимаешь? Обстановка потихоньку налаживается — интуитивно догадывается Хирофуми, кивает, и моментально подхватывает ускользающую нить диалога. На себя. Надо дёргать её на себя. — А если тебе предоставят выбор между большой тарелкой горячего удона и маленьким блюдцем с очень вкусным и дорогим десертом, то что ты выберешь? На тонкой переносице Денджи появляются задумчивые складки. — Сложно, — дует губы он, поднимая ложку высоко над креманкой. — И всё же? — не отстаёт Ёшида, неслышно ёрзая на месте. Пальцы клонно жамкают хлопковую салфетку, лежащую в блюдце, лёд в американо без сахара, про которое Хирофуми совершенно позабыл, постепенно растворяется. — …Не, реально хуй знает, — отвечает Денджи, приподнимая озадаченный взгляд всего на секунду, за которую Хирофуми успевает задохнуться, дважды умереть и дважды воскреснуть. — Дай мне немного подумать, а? Ёшида тактично кивает и разжимает пальцы, складывая их на коленках, точно послушный младшеклассник. Расширенные зрачки бороздят неоформившиеся изгибы чужого тела, изучающе проходятся по жилистым запястьям, поджарым предплечьям, поднимаются к широким плечам, но задерживаются, как всегда, на тонких губах, блестящих от сладкого. Красиво. Как же красиво. Как же хочется целовать их везде, где только можно, даже если Денджи будет кричать и ругаться. Мозг даёт рациональный сигнал к перенаправлению размышлений в другое русло — нужно выждать, нужно отвлечься, нужно быть хотя бы немного человечнее. Ёшида хмурится на себя, ныряя носом в кулак, и с трудом переводит привороженно-мутный взгляд на нескончаемые ручьи работяг за стёклами. Над Токио вздымается ещё один будний вечер, а Хирофуми, такой мизерный и фактически ничтожный под эгидой его романтичных закатов, предпринимает ещё одну попытку хоть что-нибудь перекроить и исправить. До Денджи сложно достучаться, Денджи практически непробиваемый после всего пережитого. Сложность его выбора и фактического восприятия реальной картины мира, как уже стало известно благодаря тщательной выборке информации, состоит в том, что прежде Денджи не мог выбирать в принципе. Прежде он не имел права, прежде решали за него, прежде ему навязывали, прежде его склоняли к тому или иному, нисколько не заботясь о его самочувствии. Хирофуми же, строящий бесчисленные ветви рассуждений о вероятных причинах слабостей того человека, в чьи невежество и грубость он втрескался по самые гланды, до дури мечтает вырвать Денджи из устойчивой зоны не-комфорта и кинуть в омут из тысяч вариативностей их взаимодействия. Ничего не может быть хуже обречённой на беды линейности, к которой Денджи слишком сильно привык. Ёшида вздыхает. — …Короче, — раздаётся сбоку. Тело вздрагивает, Хирофуми поворачивается на голос, укрощая своё сбивчивое сердцебиение — как у влюблённого глупого мальчишки, ей-Богу. Впрочем, он и вправду смертельно влюблён — никакие лекарства не помогут. Поможет ли что-то человеку, которому уже начинает нравиться умирать от невербальных ножевых, вонзающихся в подреберье вместе со взглядом Денджи? Вопрос риторический. — …Я блин не знаю, чё тебе сказать. Как объяснить, точнее, — честно признаётся Денджи. Ложка в его руке по-прежнему парит над столом, клубничное мороженое плавится в духоте простецкого кафе. На стол капает, зрачки Ёшиды замечают движение и стреляют следом. — Скорее все… — Денджи прерывается на полуслове, замечая направление взгляда собеседника. — Я уже давно понял, что ты грязнуля, успокойся и забей, — мягко хмыкает Ёшида, улыбаясь в свою ладонь. Объект привязанности несдержанно блякает на душный комментарий, затем на мороженое. Из-за чистейшей брани к их столику оборачивается парочка за соседним, но Хирофуми нет дела до возмущения посторонних, потому что Денджи — вместо того, чтобы сделать всё по-человечески — изгибается под каким-то невообразимым нормальному парню углом. Прикрывает глаза и просовывается к креманке, проезжаясь щекой по поверхности стола. Раздвигает губы. Тянет язык. Слизывает. Причмокивает. Короткие светлые ресницы хаотично подрагивают, у оторопевшего Ёшиды отлегает от жопы и мигом приливает к члену. Рваный выдох выскальзывает из сдавленной груди, хотя дышать сейчас вообще не хочется. Хочется слушать. Хочется считать свой пульс, хочется… Хирофуми ведёт бёдрами и навостряет уши, пригибаясь над столом. Длинный язык елозит по каплям, Денджи шумно сопит в пластик, раскрывает рот пошире и гортанно глотает. — Денджи-кун… — с придыханием зовёт Хирофуми, но адресат лишь вскидывает указательный палец в воздух, призывая заткнуться. Ёшида откидывается на спинку кресла и покорно затыкается, прислонив руку к губам. Чернильные радужки с ужасом наблюдают за тем, как ложка даёт досадный крен влево. Растаявшее мороженое обливает острые костяшки и попадает на кончики соломенных прядей. — У тебя волосы… — не выдерживает Ёшида, хватая истерзанную салфетку. — Дай сюда, уберу. Ну мороженое уберу, потянись ко мне. Чавкакнье вмиг затихает. Из-под креманки выглядывают сощуренные огненные глаза, опасно, чересчур опасно сверкая. — Похуй мне, сам всё сделаю. Ложка снова оказывается в креманке, одержимость Ёшиды в ранге самого незыблемого культа, а изгвазданные в мороженом костяшки — у приоткрытого рта его подопечного. И всё бы было практически нормально, не начинай Денджи перегибать. Не начинай он лихорадочно двигать мокрым языком вдоль розоватых капель, не начинай его веки дрожать с новой силой, не начинай он кидать такие уклончивые взгляды в окно в ответ на пристальное внимание Хирофуми, окончательно слетающего с потёртых катушек. — …И да, я выберу то, что захочу больше, — сощуривается Денджи, переходя на внешнюю сторону ладони. — А захотеть я могу либо десерт, либо удон. Вот так, короче, — заключает он, скосив зрачки к подтёкам на запястье. В уголках его рта остаются розоватые мазки, Ёшида ломается на части и коротко усмехается, подталкивая подопечного к сути своего безумия. Сердце пропускает удар. — А если тебе предложат выбрать между самой красивой девушкой и мной? Денджи давится слюной и отлетает в спинку кресла с разинутым ртом. Всхуднувшие щёки кроет пунцом, нижняя челюсть дрожит, горящий взгляд заметно виляет, пытаясь устаканиться в нейтральной зоне между лбом и губами Ёшиды, но всё-таки спадает к последним, растянутым в широченной улыбке. — Т-ты… Ты… — заикается Денджи, хватаясь за слипшиеся пряди. Пальцы болезненно комкают их, хрустят, из-под чёлки слышится неразборчивое шипение: — Как же ты достал меня, блять. Хирофуми стоически ждёт вердикта, ставя на кон все их прошлые притязания. — Слышь, с меня реально достаточно, — проговаривает Денджи, механически вставая с места. Руки повисают вдоль торса, глаза глядят куда-то под ноги. — Пошёл ты к чёрту, Ёшида. — Теперь должен уйти я? — на полном серьёзе спрашивает последний, припоминая недавние побеги Денджи. Объект привязанности вскидывается, скорчив устрашающую гримасу, и ударяет ладонями по столу. Ложка в креманке звякает, по стакану с американо расходится рябь, по циркониевым радужкам — плохо скрываемое замешательство вперемешку со злобой. — Нет, лучше съебаться мне. С соседнего столика шушукается всё та же падкая на обсуждения парочка, Хирофуми оторопело пялится на мрачный силуэт, ускользающий из поля зрения, и немедленно встаёт следом. На мозги давит, расстояние «между» увеличивается, Ёшида чертыхается, проходит мимо кассы и кидает официантке короткое «сейчас вернёмся». Последняя маска из равнодушия надевается на пути к туалету, дверь которого захлопывается буквально перед носом. Ёшида останавливается, выжидая несколько преступно-долгих секунд, стягивает рот в натянутую полоску, и наконец толкает ручку от себя. Доводчик скрипит, из крана шумит вода, эффект дежавю бьёт по задворкам памяти. Денджи стоит спиной ко входу, склонившись над раковиной. Взгляда не разглядеть даже при нынешнем хорошем освещении и чистом зеркале, но ссутушившиеся плечи и опущенная вниз голова свидетельствуют о чём-то максимально нехорошем. В груди Ёшиды трепещет то ли тревога, то ли страх, то ли искренность — какая, впрочем, разница, если на выходе от них останется лишь нерушимое беспристрастие? — Денджи-кун? Среди гула канализационных труб отчётливо различим скрежет чужих ногтей. Соломенная макушка клонится ещё ниже. — Чё тебе надо, педик? Получив неозвученное разрешение, Хирофуми прикрывает за собой дверь и осторожно подходит ближе. Крупицы логики подсказывают ему, что мучить объект привязанности физическим контактом строго воспрещается — он слишком уязвим и беззащитен сейчас, он может запросто рассыпаться и сломаться. Не так, как ломаются античные статуи в галереях, а так, как разрушается что-нибудь простое, надолго заброшенное и вновь встревоженное по нелепой случайности. — Послушай, я… — нерешительно начинает Ёшида, подбирая подходящие слова. — Слушаю, — отзывается Денджи, и в его голосе, обычно угрюмом или — напротив — звонком и бойком, проскальзывает что-то третье. Пальцы ходят вдоль шва на штанине, нервы Хирофуми вмиг натягиваются до предела. Такой Денджи ему не нравится — потому что чужое недоверие слишком явственно горчит везде — и в то же время нравится, просто потому что это — искренность Денджи, которой так недостаёт Ёшиде. Он старательно проглатывает всё лишнее — в том числе своё смятение — и заходит по-новой. — Извини меня за то, что я сказал. Это было… необдуманно? Жесткий светлый волос почти не колышется, но чернильные радужки прекрасно замечают под ними косой и уставший взгляд. Денджи цокает языком. — Ты уже достаточно извинялся, кончай эти концерты, — со скрипом усмехается он, напрягая кулаки. — Вали давай к своему парню и считай что я забыл вот эту херь. Ёшида выдыхает в потолок и неопределённо хмыкает. — У меня нет никакого парня, Денджи-кун. Руки объекта привязанности приходят в движение всего на секунду. Шум воды обрывается, и нарастающее сопение кажется всё более громким. — Да ты тот ещё пиздабол, я уже понял, — заключает Денджи, угрожающе распрямляясь во весь рост. Хирофуми стискивает зубы — на правду не обижаются. Суровое лицо его подопечного появляется прямо перед ним. Полметра навскидку, но Ёшида не посмеет потянуться — нельзя. Со спутанных и слипшихся волос катится вода, в сощуренных глазах невыносимо тоскливо. Денджи вытирает мокрую щёку предплечьем, бесстрастно глядя в пустые зрачки Хирофуми. — Думал, сможешь на двух хуях сразу усидеть, да? — У меня нет никакого парня, — твёрдо повторяет Хирофуми, еле выдерживая штурм своей покалеченной в боях психики. — Я соврал, Денджи-кун. Взял и соврал, понимаешь? Лицо объекта привязанности не выражает ничего, будто произошедшее в зале для посетителей стало решающей каплей. Или точкой? Нет, пожалуйста, только не точкой — наступает на глотку. — Думал, я настолько тупой, что и в эту чушь поверю, придурок? — неожиданно горько выплёвывает Денджи. — Думал, меня в два счёта можно облапошить или купить за бабки, а? Ёшида по-птичьи склоняет голову набок, быстро моргает и вперивает тяжёлый взгляд в потускневшие радужки. Да, он думал так прежде. Да, он думал, что Денджи будет легко надломить вкусной едой и каким-то там мизерным процентом заботы и сочувствия, но… — Я… За спиной хлопает дверь, в поле видимости попадает один из посетителей. Кран харкается водой, Хирофуми замолкает, дожидаясь их с Денджи уединения, а вот последний, кажется, совсем не обращает внимания на постороннего. Кажется, он ни на что не обращает внимания, продолжая буравить Ёшиду взглядом. Под веками Денджи всё больше оттенняются серые мешки, привычный загар теряет цвет. Рёбра безостановочно давит какое-то мерзкое дерьмо, оно же крутит живот, оно же гложет глотку. Хирофуми безошибочно определяет новое для себя чувство. Совесть. Мимо проходят до крайности лишние уши — кажется, те самые, что навострялись за соседним столиком. Доводчик клацает снова, Ёшида приваливается к стенке. От последующей мысли, стреляющей в голову вместо сотен оправданий, не возникает никаких «но». Надо её озвучить, и всё тут. — Я вообще уже ничего не думаю, Денджи-кун, — выдаёт Хирофуми, остужая висок — жаль не рассудок — холодным кафелем. Денджи закатывает глаза. — Окей, — говорит. Хирофуми вымученно улыбается, прикрывая веки. — Ты мне нравишься, Денджи-кун. Объект привязанности отводит взгляд. — Мне похуй. Желваки ходят туда-сюда, но над ними проступает еле заметный румянец. — Можно тебя поцеловать? — решается подсечь Ёшида. — Тебе переебать? — моментально вспыхивает Денджи. Ожившее сердце пропускает удар. Ёшида подаётся вперёд. — Денджи… В грудь врезаются кулаки. Взгляд напротив вспыхивает молниями, ураганами и тайфунами, нивелирующими всё материальное до состояния пепла. — Отойди нахер. Ёшида прорывается сквозь, навязывается насильно, хотя обещал себе никого не принуждать. — Да чё ты… — извивается Денджи, разъедая всё сущее своим горящим, невыносимо живым взглядом. Да к чёрту все эти обещания — Ёшида жмурится и припадает ртом к теплой щеке, загривок осыпает мурашками, ухо щекочет надорванное дыхание с привкусом клубники, Хирофуми хорошеет. Так хорошеет, что голова кружится и подкашиваются ноги, ведь Денджи уже не отталкивает его. На губах прорезается обнадёживающая улыбка, Ёшида ведёт носом вдоль линии скул, спускаясь к подбородку. — Денджи, ты мне очень нравишься, слышишь? — торопливо шепчет он, подбиваясь под челюсть, и целует снова, смелее прихватывая кожу на шее. Сердце пропускает ещё один удар, Денджи испуганно дёргается и громко ахает, сминая ткань рубашки. Нитки трещат, давление в грудной клетке протыкает Ёшиду насквозь, по жилам льётся чистейшая чернь, набирая силу. Хочется ближе. Хочется спустить с цепей себя настоящего. Хирофуми исступлённо расцеловывает крепкую шею, скользя языком вдоль кадыка. Денджи нервно мнёт его одежду, постепенно расслабляя кулаки, Денджи всхлипывает и сопит, мелко подрагивая от касаний ртом. Пот на его шее отдаёт кисло-сладким, точно апельсиновые леденцы, Ёшида утробно охает, жадно слизывая каждую каплю, тянется рукой и подхватывает Денджи под талию. Денджиденджиденджи. — Денджи-кун, я с ума по тебе схожу, — повторяет Ёшида, как заведённый, прикусывает горячую мочку и несдержанно прижимается бёдрами к чужому лобку, показывая, насколько сильна эта блядская одержимость. Денджи рвано выдыхает, цедит сквозь зубы злобное «чёртов ты педик», но доверчиво подставляет горло, нерешительно скользя ладонями по плоской груди. Не такой, как у девушек, не упругой, не мягкой — его руки красноречиво подрагивают, щупая над рёбрами. — Ты правда очень сильно нравишься мне, не бойся этого, это нормально, — бесконечные признания рвутся откуда-то изнутри, оттуда, куда Хирофуми прежде не заглядывал и вряд ли бы захотел, не попадись ему на пути эта соломенная голова. Денджи резко отстраняется и прерывисто выдыхает, уклоняясь от следующего поцелуя. Светлая чёлка липнет ко лбу, тонкие брови хмурятся, по виску струится капля пота. — …Да ещё бы мне тебя бояться, я тебя за три секунды распотрошу, сечёшь? — угрожающе бормочет Денджи, поднимая голову. Расширенные до предела зрачки направлены чуть ниже носа. Ёшиду напрочь перекрывает от осознания этой истины, будто сейчас он разгадал дичайшую, никем не раскрытую головоломку. Плевать, что это не так, плевать, что Денджи трогали другие, плевать, на всё плевать. Длинные пальцы впиваются в угловатую, плохо выраженную талию, Денджи застывает и рвано выдыхает. Футболка скользит вверх по его гладкой коже, под подушечками ходят каменные мышцы. Ёшида кусает щёку и приопускает веки — так хорошо трогать того, кто действительно нравится. В районе грудной клетки в руку ударяется бешеный стук. Светлые ресницы тревожно вздрагивают, Денджи приподнимается на цыпочках. Его тонкие губы касаются уголка рта, совсем немного, почти незаметно, но Хирофуми подхватывает этот жест и задевает их своими: — Один поцелуй, а затем можешь порубить меня на кусочки. Скулы Денджи наливаются кровью с новой силой, зрачки блестят, как два огромных чернильных пятна. Ёшида рад найти в этих глазах что-то от себя, потому что чужие руки вновь оказываются на груди, затем поднимаются выше, сгибаются в локтях, и обвивают шею. — Я не хочу тебя убивать, — признание озвучивается едва слышным шёпотом, словно нежелание устраивать мясорубку — строжайший секрет Денджи. В животе Хирофуми до дури приятно скручивает — рядом по-людски бьётся демоническое сердце. — А что тогда хочешь? — спрашивает Хирофуми, слушая собственное — биологически человеческое, фактически… На затылке ощущается слабое, нерешительное давление. — Вот чего. Денджи пыхтит и прячет взгляд, приглаживая тёмные волосы, и Хирофуми расценивает это как разрешение. Разрешение на то, чтобы метнуться в сторону и припасть к чужим губам. Смять их своими, почувствовав колкость омертвевшей кожи, слизать остатки мороженого и коротко застонать. Денджи вздрагивает и щёлкает челюстями. Клыки царапают всё, что попадается на их пути, но Ёшида решительно толкается глубже и поддевает горячий язык Денджи своим. Тот громко-громко сопит и забавно хмурится, неуверенно вытягивая его вперёд. Хирофуми слабо посасывает его, проходится ладонями по крепкой пояснице, и тут же роняет их вниз, к крепкой и упругой заднице. Кисти завороженно шупают каждую, Денджи изворачивается и протестующе мычит в рот, но Ёшида, мягко оглаживающий его поджарые бёдра, прекрасно осознаёт причину. Доверие — не самая подходящая штука, которой можно играться с Денджи, а Хирофуми уже не раз не оправдал его. — Не бойся, доверься мне, — просит Ёшида, разрывая поцелуй, а затем подхватывает инициативу ещё увереннее, проталкивая бедро между чужих коленок. Денджи вздрагивает и зажимает его ногами, не позволяя протиснуться ближе, Хирофуми ухмыляется, ласково целуя покрасневшие губы, и подбирается к чужому паху рукой. Проводит по ширинке, обхватывает пальцами — твёрдо. Объект влюбленности и самого скотского желания Ёшиды тут же тушуется, вцепляясь в запястье. — Стой, блять, ты чё хоть… Резкая боль откликается по всему телу, шпарит по центру принятия решений, но Хирофуми, оглаживающему чужой член сквозь одежду, уже без разницы на угрозы и свои надуманные интрижки. Он толкает Денджи спиной к двери в кабинку, целует и целует, запускает вторую ладонь в мокрую чёлку, слыша только страшный рокот той самой твари, что помутняет его рассудок из раза в раз. Щелчок шпингалета разрезает запах хлорки, Денджи затравленно отшатывается к унитазу и вертит головой, пытаясь сообразить, как отсюда выбраться. — Ты чё удумал? — таращится он. — Не знаю, — отвечает Хирофуми. Он вообще ничего не знает, он только хочет. Следующий поцелуй приходится на полюбившуюся шею, Денджи глухо охает, хватаясь за выпирающие лопатки, жмурится и шипит, водя ладонью вдоль позвоночника. Ёшида не останавливается, всасывая нежную кожу губами, просовывается рукой между двумя телами, щёлкает кнопкой на джинсах и оттягивает резинку трусов. Денджи выдыхает сквозь зубы и виляет бёдрами навстречу, но тут же сжимается, не пуская дальше. — Не смей дрочить мне здесь, эй. — У меня грязные руки, как я могу?.. — сбивчиво шепчет Ёшида, оставляя невесомый поцелуй за ухом. — А чё тогда?.. — физиономия Денджи вытягивается от недоумения. Ширинка звякает, штаны сползают вниз, обнажая выпирающие тазовые кости и редкий светлый волос. Хирофуми неторопливо оглаживает кожу вокруг и спускается следом. Напольная плитка больно упирается в коленки, она в грязи и разводах, но на это совершенно плевать. — Совсем головой поехал? — Денджи неверяще мотает головой, повисая на диспенсере для туалетной бумаги. Ёшида смотрит снизу вверх, прижимаясь щекой к чужому бедру, послушно трётся, щурит глаза, и ненормально, безумно ненормально улыбается. — Из-за тебя поехал, Денджи-кун, — кивает вдовесок. Возбуждение потрошит мысли, ладони прыгают к чужим ягодицам, жадно сминая их сквозь бельё. Денджи вздрагивает, мокро выдыхая носом. — Да хорош тебе, не надо здесь. — Не бойся, я тихо, — заверяет Хирофуми. — Ебать ты успокоил, — фыркает Денджи, нервно облизываясь. Огненные глаза красиво переливаются в свете потолочных ламп, а Хирофуми с видом самого отвратительного антигероя из сёзде обхватывает ртом оттопыренную ткань, и лижет влажное пятно на ней, пробуя смазку на вкус. Соль и пот, ничего страшного — не без облегчения выдыхает Ёшида, прежде чем припасть ртом снова и пройтись языком по всей длине. Над головой слышится тихий, булькающий стон, от которого приятно пустеет в голове. — Мне так нравится твой голос, — ласково проговаривает Ёшида и слегка отстраняется, расстёгивая собственную ширинку. — Завались, пожалуйста, — сопит Денджи, пряча лицо в ладони. Хирофуми хмыкает, сдавливая головку сквозь трусы, и оттягивает вниз чужие. По загорелой коже шелестит грубая ткань, Ёшида замирает, замечая свежие капли смазки, тянущиеся следом за ненужной здесь одеждой. Сознание рассеивается и выходит за грани всего разумного, ведь у Денджи правда стоит. Ёшида глотает загустевшую слюну. — У тебя красивый член. Гладкий, чуть изогнутый, обвитый набухшими до красноты венами и мягкими волосками у основания. Денджи снова сводит ноги, проезжаясь по какой-то липкой дряни на полу, ругается: — Завались к чёрту, умоляю, чёртов ты педик, заколеба-а-ах… Окончание фразы захлёбывается в новом стоне, потому что пухлые губы плотно обхватывают его внизу и вбирают сразу наполовину. Ёшида приопускает веки, стараясь не задевать чувствительную плоть зубами, и расслабляет горло, насаживаясь ещё сильнее. Во рту становится горячо и мокро от смазки, сверху раздаётся глухой всхлип, переходящий в стук. — Псих, чёртов ты псих. Хирофуми, поднявшего поплывший взгляд, моментально кидает в жар — Денджи уже не прячется, Денджи елозит виском по деревянной перегородке, шумно дыша приоткрытым ртом, и зачарованно смотрит на него. — Отвернись, блин, — шипит он и снова закрывается. Хочется сказать ободряющее «Денджи-кун, я правда не облажаюсь», но язык уже очерчивает горячую головку, собирая с неё всё ту же естественную смазку, обводит по кругу дальше, оттягивая крайнюю плоть. У Денджи, хватающего всё подряд, заметно потеют руки, оставляя влажные следы на перегородке, у Денджи проседает голос и разъезжаются коленки. Он нервно морщится и кусает губы, а ещё шепчет что-то смешное и неразборчивое, но прерывается на скулёж, стоит только начать двигать головой чуть быстрее. Челюсть немеет, по подбородку течёт слюна, собственное дыхание больше смахивает на агонизирующее рычание. Ёшида, пренебрегающий обещанной тишиной, вообще не мастак в оральных ласках, но делает как может, делает так, как нравилось бы самому и в том же ритме, в котором надрачивает себе. И Денджи, кажется, очень нравится. — Не надо так быстро, стой, не надо, — хрипло бормочет он, вытягивая ладонь. Та замирает над макушкой Ёшиды, не дотягивается и жамкает воздух. В горле теснеет, глаза слезятся, внизу болит от трения, но останавливаться нельзя — Хирофуми чувствует, как внутри всё скручивается в тугой узел, чувствует, что этот узел вот-вот развяжется. Денджи мелко потряхивает, рука всё-таки добирается до чёлки и пытается оттолкнуть. — Стой, говорю, Хирофу… Кровь в висках ебашит как сумасшедшая, по венам Ёшиды проходится долгожданная дрожь, заставляя тело содрогнуться и утробно простонать, выплёскивая всё в бельё, а причина наездов Денджи становится ясна сразу после грубого толчка навстречу раздражённому горлу. Причина горькая, с привкусом мыла и соли. Хирофуми давится и машинально глотает, Денджи умудряется отпихнуть его и сползти вниз по стенке, лихорадочно сопя носом. — Приятного, блять, аппетита, — ошарашенно говорит он, вытирая пот со лба. Ёшида заторможенно смотрит на своё мокрое бельё, на красные щёки Денджи, на крупную дрожь его полураздетых ног, и растекается в безумной улыбке. — Спасибо за еду, Денджи-кун.