***
Соглашаться с любым предложением Денджи вошло для Хирофуми в привычку ещё в самом начале спора, причём вне зависимости от того, чем это соглашение грозило закончиться. Опустим те ситуации, когда приходилось насильно гнуть пальцы и притворяться бессовестным уёбком, прибавим сюда факт того, что пари на пятьдесят тысяч йен позабыто, а отношения с Денджи стали официальными — между прочим, практически добровольными, — миксанём с возможностью целоваться, гладить, отсасывать и кормить, и получим на выходе рецепт беззаботного настроения Ёшиды. Подумать только — его радует не собственный рейтинг в школьном топе, не относительно мирное время — это ещё под вопросом, Кига же говорила, что какая-то адская дрянь скоро вырвется на улицы Токио, чтобы положить начало концу света, — и даже не своевременная выплата аванса. Его радует Денджи. Тем, что он есть, тем, что привычно насупленный, до дури тёплый — почти как обогреватель с жужжащим моторчиком, — тем, что принципы его, судя по актуальной повестке дня, постепенно идут прахом — Денджи сам дожидается его в коридоре после завершения своих уроков, сам призывно взмахивает рукой, а затем, не обращая внимания на удивлённые взгляды одноклассников Хирофуми, молча заправляет руки в карманы и уходит в сторону лестницы. — Ты такой красный. Стесняешься? — спрашивает Ёшида, догнав Денджи на втором пролёте. Гулкие звуки шагов отражаются от толстых стен. Гибкая спина сутулится, короткие пальцы теребят лямку сумки-почтальонки. — Иди ты в задницу. Агрессивный выпад остаётся без соразмерного ответа — Ёшида легко касается колючей макушки и расплывается в мягкой улыбке. — Спасибо, что встретил меня. Крепкие плечи дёргаются, точно от удара. Денджи прикрывается волосами, опуская голову пониже, и громко цокает языком. — Достал ты со своим «спасибо», — резко стопорится он, опаляя скулы Ёшиды своим испепеляющим взглядом. Светлые брови нахмурены, острые клыки демонстрируют предупредительный оскал, а намытый до блеска пол зеркалит солнечные лучи на курносый профиль. Денджи дышит надрывно, отчасти раздражённо, но Хирофуми млеет, утопая в этой полудемонической экзотике из бледных потрескавшихся губ и коротких ресниц, застревает в узлах золотистой окантовки вокруг зрачка, задыхается в знакомом запахе шампуня и варёного риса. Потому что Денджи злится от того, что его благодарят. Злится, потому что ему это однозначно нравится. Среди рядов с подставками для обуви поразительно тихо — шелестит только одежда, когда Денджи опускается на корточки в попытках завязать бантики на кроссовках. Хирофуми беззвучно садится следом и — осьминог подсказывает, что никто не видит, — перехватывает короткие пальцы своими. Тёплые. — Я помогу, — нарушает молчание Ёшида, поднимая взгляд к чужому лицу. — Смотри внимательно, Денджи-кун. Огненные радужки вспыхивают то ли от стыда, то ли от смущения. — Зачем? Хирофуми прищуривается, оглаживая шершавую кожу на ладонях. Выпуклые вены проминаются тягучими касаниями, Денджи торопливо облизывает губы и немного рдеет. — Ну, зачем? — Ты же просил научить, — выдыхает Хирофуми в уголок его рта. Грубые пальцы в слабой хватке чуть вздрагивают, но затем полностью расслабляются. Денджи фыркает себе под нос и отворачивается. — Тут это… Короче, Наюта просила с ней погулять, — невпопад бросает он, бегая глазами по именным табличкам на ячейках стеллажей. — Так, и что это означает? — уточняет Хирофуми, прислоняясь губами к горячему уху. Слух ласкает прерывистый вздох, у загривка приподнимаются тонкие светлые волоски. — Что именно? — подаёт голос Денджи, прижимаясь виском к воротнику своего пиджака. — То, что я отвернулся? Ёшида намеренно тянет с ответом, обводит острые костяшки подушечками пальцев напоследок, и отпускает, переключаясь на побитые жизнью Асиксы. Денджи цепенеет, всё ещё держа руки на весу. Сглатывает. — Эй, я отвернулся не потому, что не хочу смотреть, а потому что ты слишком близко. Хирофуми хмыкает — он может подползти ещё ближе и сделать нечто куда более интимное, дай только повод. Но повода нет, поэтому он быстро забивает на эту идею, и набрасывает посеревший от пыли и грязи шнурок на указательные пальцы. Чужая нога — та, что ещё не попала в его загребущие руки, — со скрипом врезается в мысок начищенных добела кед. Сердце ёкает, Ёшида замирает, облизывая чернью оголившуюся щиколотку, и выглядывает на Денджи из-под густой чёлки. — Что такое? — спрашивает он полушепотом. Объект привязанности кривит губой, плюхается на задницу, вешает локти на колени, будто он не легендарный гибрид человека и одного из сильнейших демонов, а какая-то шпана из третьесортной байкерской банды, и с вызовом тукает по подошве снова. — Ты ж пойдёшь со мной? Это не какая-то там свиданка, это… Закончить Денджи не успевает — Хирофуми всё же находит повод склониться ещё ниже, упирается коленом в плитку, и подставляется макушкой под безвольно висящую ладонь. — Пойду, конечно, — растягивает губы он, разглядывая пуговицы внизу чужого форменного пиджака. Поверх волос внезапно наваливается приятная тяжесть. Грудину распирает от переизбытка чувств, Денджи отводит одно бедро в сторону, зарывается ногтями поглубже, перебирая прядь за прядью, и утробно всхрапывает. — Делаешь хуйню ты, а стрёмно почему-то мне. Хирофуми выгибает шею и внаглую просовывается между чужих бёдер. Холодный пол впивается в колено пуще прежнего, за грудью воет почти собачья преданность. — Потому что у тебя сейчас встанет член? Юношеская ладонь застывает где-то у виска. Денджи поджимает губы и опускает огненный взгляд на непроницаемое лицо Ёшиды. Обводит зрачками ровную линию чёлки, щёки, нос, но задерживает внимание чуть ниже носогубной складки гораздо дольше нужного. Слишком откровенно, чёрт побери — Хирофуми отчётливо видит, как яркую радужку перекрывает чернью, и такой физиологический сигнал не заметит только закостенелый девственник. Пошлые ассоциации сами собой воскресают в памяти, образ стонущего Денджи с приспущенными штанами ебашит по мозгам фантомным эхом, опускается в пах жаром и жёсткой теснотой. Хирофуми обматывает шнурки вокруг пальцев покрепче, чтобы ненароком не потерять связь с реальностью, прижимается щекой к штанине. Чернь под кожей извивается так, словно её кинули на раскалённую сковородку, хотя из раскалённого здесь только покрасневшая шея Денджи и его приоткрытый рот. — Я угадал, да? — спрашивает Ёшида слегка просевшим голосом. Денджи вжикает пятками по полу, раздвигая ноги ещё шире, жмурится, и прячет руки за спину. — Завязывай уже, — шипит он, запрокидывая нос к потолку. — Чёртов ты идиот. Бантик поверх помятого язычка появляется так же быстро, как снова соглашается Хирофуми. Даром, что молча.***
К своему персональному несчастью, он не сразу понимает, на что подписывается, а когда до частоты нейронных связей всё же добирается сигнал кусачего осознания, совершать тактическое отступление в ближайший проулок или вестибюль метро слишком поздно. Да и Денджи ни в какую не бросит свою демоническую спутницу, несмотря на то, что она вытворяла в недавнем прошлом. Хирофуми задумчиво обнимает свой подбородок. Да, обстоятельства рекордно удручающие. Остаётся только мысленно вести отсчёт времени, вслушиваться в голоса вечерних улиц, и бросать цепкие взгляды то на неоновые вывески, убегающие вперёд, то в затемнённые закатом лица прохожих, опасаясь наткнуться на ещё одни спиралевидные радужки или что-нибудь похлеще. Кига же не стала бы врать? Хирофуми запускает руку в карман и подцепляет леденец за целлофановый хвостик. На языке всё ещё держится кислый налёт от предыдущего третьего — какое же противное число, вечно оно лишнее, — и тысяча и одно невысказанное слово касаемо того, отчего он, Ёшида Хирофуми, сейчас больше обычного походит на чернильную тень. Чёрт возьми, Денджи ведь ещё по пути к своему дому попросил не липнуть к нему вообще от слова «совсем». И он его реально послушал, не попытавшись узнать причину. Окажись на месте отдающего команды кто-нибудь другой — тот же самый старик-Кишибе с его маразматическими заёбами, — Хирофуми позволил бы помыкать собой как минимум за несколько сотен тысяч йен, и за несколько сотен тысяч йен сверху стал бы выдерживать расстояние в метр, пока человек, к которому он прицепился едва ли не намертво, о чём-то шушукается со своей спутницей. Сколько бы они ни шлялись туда-сюда-обратно — без какой-либо цели, просто потому что так решает Наюта, — Денджи даже не оборачивается. И это уже подбешивает. Хирофуми не ревнует, не меняется в лице, на котором красуется свежёхонькая маска, но раскусывает конфету с первой же попытки. Щёку пронзает резкая боль. Следом за щекой начинает ныть десна, и рот заполняет привкус окислившегося железа. Ёшида отклоняется от заданного курса, чтобы сплюнуть на край тротуара. Сплошное беспросветное дерьмо всегда неспешно прогуливается рядом, думает он, растирая кляксу своей слюны по плитке. Разумеется, здесь нет вины Денджи — все сложности из-за специфических фетишей Хирофуми, обратившихся в нечто до крайнего серьёзное. Знал же, что любые человеческие чувства, не направленные на самозащиту или извлечение личной выгоды, только и делают, что создают лишние уязвимости. Вдовесок ко всему прочему, они могут выйти боком даже тому, из-за кого появились — Ёшида же и впрямь отрубил охотничью чуйку и упустил из виду ничем не прикрытое предостережение. Наюта. Чем больше это порождение ада взрослеет — а растёт она как на дрожжах, — тем сильнее её внешность походит на полузабытый образ Макимы, пускай разговор с Демоном Голода не затрагивал её даже по касательной. Пока ещё низкорослый силуэт подсвечивают огни фонарей, знакомая тяжёлая коса красится в рыжий, командный тон просачивается в уши критически подозрительными интонациями. Хирофуми на рефлекторном уровне не нравятся эти изменения. Не нравится, как щиплет повреждённая слизистая во рту, не нравится ощущение собственного бессилия, охватившее всю брюшину, не нравится заведомо проигрывать той, кто некогда нацепил на Денджи ошейник, а заодно и угробил всех, кто был ему дорог. И ещё больше Хирофуми не нравится, что его Денджи, стоит Наюте вытянуть палец к одной из распахнутых дверей, послушно сворачивает в указанном направлении. До тревожно-приставучего холодка между позвоночных дисков не нравится. Внутри помещения, куда они заходят, царит вязкий полумрак, разбавленный изменчивым мерцанием светодиодных ламп. Откуда-то воняет краской, изо всех углов трещат динамики, зазывая случайных гостей остановиться перед пультами управления и запихнуть пару банкнот в купюроприёмник. Туда-сюда снуют такие же школьники с обосраться какими азартными мордами, Денджи дёргает пуговицы на своём пиджаке и бегло осматривается. — Ну и чё, где тут твои игрушки? Наюта снова указывает куда-то пальцем. — Вон там. Денджи вытягивает шею, чтобы разгадать её топографические ребусы, а мелкая, выгадав удачный момент, резко оборачивается. Хирофуми, прибившийся к стойке с рекламой, чувствует давление на своей переносице и неловко ухмыляется. — Чё лыбишься? — тут же одёргивают его. Не успевает Ёшида опешить, как Наюта демонстративно прижимается к боку Денджи и показывает язык. За спиной кто-то умиляется, смуглая ладонь ложится на девичью макушку. — Да не доставай ты его, семь уроков человек отсидел, — устало тянет Денджи, ероша пышные волосы. — Тупица, ты ничего не понимаешь, — фыркает девчонка, обвивая ручонками чужое бедро. И смотрит снова. Смотрит на Ёшиду так, будто одно лишнее телодвижение с его стороны обернётся настоящей катастрофой, причём не только для него — сразу для всех присутствующих, кто случайным образом попадёт под горячую руку. Денджи с тяжёлым вздохом отклеивает Наюту от себя и лезет искать что-то в своей сумке, никак не реагируя на их с Хирофуми гляделки. Сбоку кто-то зычно ругается на очередной проигрыш, спиралевидные радужки приходят в движение, и атмосфера вокруг неуловимо тяжелеет — ни с места не сойти, ни моргнуть. Длинные пальцы обхватывают хлястик сумки как можно крепче, чернь под кожей идёт тревожными волнами. Кажется, носителю демона-осьминога с такой точно не справиться.