Hwa Sa
WHY
— Хочу тебя, Джун. Хонджун не совсем понимает, в каком именно смысле говорит Сонхва, и потому лишь нежно улыбается, оперевшись на один локоть и дразняще проведя свободной ладонью по его возбуждению. — Хочу тебя внутри, пожалуйста… — стонет Пак, слабо выгнувшись в спине. Явно не ожидав подобного, Ким и сам стонет, спрятав лицо в горячей шее и поцеловав её, дабы скрыть свои красные щёки. Сонхва не успевает сообразить — полюбившееся тепло пропадает слишком резко, и он уже пугается, что Хонджун сбежал, но нет — через пару жалких секунд Ким вновь падает рядом с ним, держа в руках бутылёк. — Заметил её ещё в первый раз, — хохочет он, оглядев анальную смазку. — кажется, ты уже успел… расслабиться с её помощью. Сонхва заливается краской и в лёгком возмущении слабо бьёт Кима в плечо. Тот лишь тихо смеётся, склонившись и мягко потеревшись кончиком носа о чужой. Они бы не смогли назвать точный момент, когда оба дали волю чувствам, позволив всем желаниям, закрытым глубоко в душе, вырваться. Хонджун, словно увидев в теле Сонхва собственный холст, оставлял на нежной коже собственнические метки, целовал, где доставал, кусался, а Пака это с ума сводило — он извивался под ним, рвано стонал, уже до боли оттягивая шарик на языке. Это казалось их общим безумием, страстью, сумасшедшим ритмом двух сердец. Ким помогает Паку перевернуться на живот, тихо стонет от открывшейся картины — высшего понимания искусства, лучше и дороже всех картин Лувра в общей сумме; и если его на живописи попросят нарисовать своё сокровище, своё самое дорогое удовольствие и своё понимание прекрасного, Хонджун без лишних слов изобразит такого Сонхва. С его метками по телу, со слипшимися от пота волосами, слабо выпирающими позвонками и прогнувшейся поясницей, такого нуждающегося в нём, такого сладкого. Но Хонджун сразу же сжёг бы своё творение — он не позволит кому-то ещё увидеть своего Сонхва таким. Своего Сонхва? Было бы действительно неплохо. — Ты невероятный. — шепчет Ким, склонившись и прижавшись губами меж лопаток. Пак тихо стонет, крепче сжав простынь руками. — Тебе кто-нибудь уже говорил, какой ты красивый? Голову от тебя кружит… А Сонхва не в силах ответить, он лишь слабо приподнимает бёдра, потираясь о кимово возбуждение задницей и сбито простонав от этого. Хонджун тихо ругается, стонет прямо на ухо и после выпрямляется, слабо шлёпнув Пака по ягодице и тут же ласково погладив, заслышав одобряющее мычание. — Джун… — Сонхва едва не хнычет, взглянув на Кима через плечо. — Пожалуйста… — Сейчас, крошка. Хонджун едва сдерживается, берёт бутылёк и выдавливает лубриканта на пальцы, немного растирая, дабы согреть. — Честно, я ещё не был с парнями, так что направляй меня, если что. — признаётся он, нависнув над Паком и мягко погладив его колечко мышц пальцами. Сонхва лишь мелко дёргается и старается расслабиться. — Ты думаешь, я был? — тихо смеётся. — Но у тебя же использована… — стараясь отвлечь Сонхва поцелуями на спине, Хонджун осторожно вводит первый палец. Резкое осознание того, как этот самый бутылёк был использован — словно слабым током по нервам. — Чёрт, крошка… Сонхва отзывается лишь сдавленным стоном. Он крепко сжимает простынь в руках, спрятав лицо в подушке, а осознание, что Хонджун делает это не только потому, что он захотел, но и потому, что Ким сам этого хочет, — заставляло мелко дрожать. Сонхва отзывался на каждое движение, сам подавался бёдрами назад, а кимовы касания — как запретная сладость по венам, как добровольный прыжок в глубину чужих пороков. Это уже было не простым желанием — раскрывающая все мысли похоть, что обволакивала, поглощала разум. Дыхание Хонджуна, оседающее на спину, из раза в раз заземляло Сонхва, и он даже не сразу заметил, как к двум пальцам осторожно прильнул и третий, растягивая и словно нарочно избегая простату. — С ума меня когда-нибудь сведёшь. — тихо стонет Ким, разведя пальцы внутри податливого тела и поцеловав в ямочку на пояснице. Сонхва крупно вздрагивает и хнычет в подушку. И, стоит только слабо вильнуть бёдрами и звонко простонать что-то похожее на «давай же», как Хонджун сразу же вынимает пальцы и пристраивается сзади. Сонхва сам поддаётся назад, слабо закусив уголок подушки и постаравшись расслабиться как можно больше, когда Ким плавно толкается внутрь. Сонхва, честно, никогда бы не подумал, что ему будет так хорошо с другим парнем. Да, он знал, что он не «как все», что его не привлекают девушки, но он и думать не смел о том, что рано или поздно у него будет парень. Он уже свыкся с тем, что, вероятнее всего, всегда будет один. Но даже та слабая, распирающая боль кажется приятной, даже то, что он позволил взять себя какому-то плохишу, ничуть не беспокоит его. Нет, не так. Это же Хонджун, он — не «какой-то плохиш». «Какой-то плохиш» сейчас бы не гладил его дрожащие бёдра так нежно, не шептал бы подбадривающие глупости на красное ухо, и в целом бы вряд ли обратил на него внимание в какой-то день, попытавшись защитить. Это же Хонджун, его милый Хонджун. — Ты такой ахиренно узкий, чёрт. — высоко стонет Ким, как только его бёдра соприкасаются с чужими. Сонхва с довольной улыбкой подмечает, что кимово тело дрожит так же, как и его собственное. — А ты ахиренно горячий. — сдавленно смеётся Пак и тут же стонет, стоит Хонджуну только плавно качнуться. — Ещё… Хонджун начинает осторожно двигаться, шумно дыша; Сонхва же, кажется, даже не слышит себя — всё его существо сосредоточилось лишь на кимовом теле, на его звуках и на обжигающих поцелуях, что из раза в раз оседают на плечи. С первыми толчками было не так приятно, но после, стоит Киму только набрать более ускоренный темп, как Пак сразу ощущает себя лужицей, состоящей лишь из удовольствия и сладких, порочных желаний. А Ким не щадит. Кусается, лижет едва заметные метки, входит в разгорячённое нутро резко и грубо, заставляя Сонхва едва не задыхаться от новых, невероятных ощущений. — Боже, я хотел это сделать сразу, как только увидел тебя. — несдержанно признаётся Хонджун, опаляя дыханием красное ушко и крепко сжимая пакову талию. — Так хотел взять тебя прямо там, в классе, когда ты посмотрел на меня такими невинными глазками, чёрт… Я так скучал, крошка… Сонхва требуется время, дабы понять смысл услышанного, и лишь спустя пару толчков он находит в себе силы усмехнуться сквозь стоны. — Я тоже… Тоже хотел этого… И Хонджун замирает, полностью заполнив податливое тело. Сонхва протяжно стонет и слабо ведёт бёдрами, тут же тихо вскрикнув и мелко дрогнув, стоит ощутить первое за сегодня прикосновение к комочку нервов. — Ты тоже? — сбито шепчет Ким, поцеловав в седьмой позвонок. — Тоже хотел меня? — Разве это важно сейчас? Просто продолжи… Сонхва готов умолять, но Хонджун лишь выходит из него и, под разочарованный стон, помогает ему перевернуться, едва не задохнувшись от открывшейся картины. Лицо Пака залилось нежным румянцем, его губы опухли от постоянных терзаний зубами, на глазах застыли слёзы удовольствия. Ким, ведомый тихим восторгом, протягивает руку и мягким движением убирает влажные пряди с его лица, гладит по щеке, стирая слёзы. Сонхва отзывается мягкой улыбкой и обнимает ногами за бёдра, прижимая к себе, и разглядывает его в ответ, и отчего-то сознание на пару жалких секунд отправляется на десять лет назад, на тёмный чердак в крохотном домике, но Пак быстро смаргивает это — сейчас намного больше хочется просто, бессмысленно, любоваться Хонджуном. — Скажи мне правду, Хва. — он просит едва ли слышно, склонившись и потеревшись кончиком носа о чужой, после чего мягко целует туда же. — Мне правда важно знать это. — Нашёл, когда разбираться… — обречённо стонет Сонхва, тихо промычав, когда кимова ладонь невесомо пробегается от талии к груди. — Ты мне… Ты сразу мне понравился, ясно? — Сразу? Я и сейчас… Нравлюсь тебе? — Будешь, если продолжишь! — закрыв лицо ладонями, тянет Пак. — Пожалуйста… И в Хонджуне словно что-то меняется. Он улыбается абсолютно счастливо, мягко целует под глазом и выпрямляется, дабы вновь заполнить собой желанное тело. Сонхва ожидает грубых толчков и даже слегка жмурится в предвкушении, но Ким двигается чертовски плавно, гладит его талию и после подхватывает одну ногу под колено, приподняв и поцеловав острую коленку. В Хонджуне словно переворачивается весь мир, словно он резко изменил всё своё мировоззрение, и в его взгляде Пак замечает ласковую любовь. Может быть, это из-за слёз, что размывают реальность, может быть, это просто жалкие надежды на взаимность, но Сонхва всё равно отчаянно верит в то, что ему не показалось. Неспешный темп приходится по вкусу обоим. Хонджун находит нужный угол и из раза в раз попадает по комочку нервов, заставляя Сонхва протяжно, но тихо стонать и закатывать глаза; внутри, под грудиной, словно пробудившийся вулкан сходит с ума сердце, чувствуя родного рядом, чувствуя и помня его, вот только заволоченный пеленой наслаждения разум упорно игнорирует всё, связанное с прошлым, сосредоточившись лишь на настоящем. И Сонхва притягивает Хонджуна ближе, заставляет склониться, обнимает за шею и целует-целует-целует — нос, щёки, скулы, соприкасается лбами и трогательно вскидывает брови, тихо выстанывая кимово имя тому в приоткрытые губы. Умопомрачительно, слишком нежно, чувственно. Хонджун и сам тянется ближе, целует между плавными толчками, гладит дрожащее тело, любуется. И можно ли это назвать простым желанием, простой, бесчувственной похотью? Нет, определённо нет, даже язык не повернётся — лишь ласка, касания, полные нежности, сбитый шёпот, наполненные любовью взгляды. Их хватает ненадолго; Сонхва, прикусив ребро ладони, со звонким стоном изливается на живот, так ни разу и не притронувшись к себе, а Хонджун, не выдержав того, как сильно сжался Пак, спускает следом. Лежат они долго, заботливо вытертые Кимом, переплетают конечности и довольно сопят друг другу в кожу. — Так что? — бубнит Хонджун в чужую шею. — Теперь я нравлюсь тебе? — Ты и до этого нравился. — Ты мне тоже. — Ещё бы. В следующую секунду Сонхва тихо смеётся и после шипит от укуса в ключицу. И это… Кажется таким правильным? Но почему? Они же такие разные, такие… Совместимые? Если так подумать, то Хонджун — популярный парень, дерзкий байкер, сын влиятельных людей, немного избалованный и на самом деле ласковый, но лишь для одного. Для Сонхва. А тот что? Простая пустышка, обыденность, но ведь противоположности притягиваются? Дерзости нужно спокойствие, обыденности — щепотка азарта и ярких эмоций. Разве это не закономерность? Сонхва, спустя три года жизни в этом лофте, наконец ощущает его своим домом, пока осторожно обнимает Хонджуна за талию. — Спи давай, крошка Хва. — фырчит, улёгшись головой на паковой груди. — Ты тоже, крошка Хон. Пусть Сонхва и не видит, он знает точно, что Хонджун закатил глаза. Сон накатывает на обоих достаточно быстро, и они, ещё поворчав друг на друга, спокойно засыпают.⠇⠳⠃⠕⠺⠾
— Сцепление, — бубнит сам для себя Пак и выжимает рычажок левой рукой. — Передача… — левая нога занимает нейтральное положение на ножном рычаге. — И немного газу… Осторожно надавив правой кистью на себя и медленно отпустив сцепление, Сонхва закусывает шарик от лёгкого восторга — он поехал! Матово-чёрный Кавасаки послушно, но медленно ползёт вперёд, так, что радостный Хонджун без проблем бежит рядом и довольно подпрыгивает. За спиной — целый час небольшой теории. Ким с любовью рассказывал, как управлять байком, где что находится и вообще немного погонял Пака по правилам дорожного движения. Далее — ещё полчаса на то, чтобы привыкнуть к мотоциклу, который успел пять раз заглохнуть благодаря Сонхва и один раз чуть благородно не свалился вместе с ним, если бы не реакция Хонджуна. И вот теперь они, счастливые, движутся по лесной дороге. — Переключайся, давай! — кричит Ким, когда Сонхва значительно разгоняется. Немного растерявшись, Пак сбрасывает газ, зажимает сцепление и поддевает рычажок передачи снизу, переходя на вторую и снова поддавая газу. Кавасаки довольно рычит и послушно разгоняется, и Сонхва смотрит в зеркало — Хонджун победно прыгал уже достаточно далеко от него. Сбавив скорость, Пак снова переключается на первую и осторожно разворачивается — лесная дорога достаточно широкая, — и после неспешно катится до Кима. — Слушай, я даже готов полностью оплатить твою учёбу в мотошколе, если ты будешь катать меня. — довольно гудит Хонджун, как только Сонхва тормозит рядом. — Я лучше сам всё оплачу. — Пак улыбается и снимает шлем, предварительно поставив подножку. — И когда-нибудь куплю такой же байк. — Ясно, — он дует губы и скрещивает руки на груди. — не любишь ты меня. Сонхва слегка подвисает, а после робко улыбается и оставляет шлем на руле, слезает с байка и подходит к надувшемуся Хонджуну вплотную, обвив его талию руками и прижав к себе. Ким на это никак не реагирует, лишь больше супит нос и отворачивает голову. Пак тихо усмехается и склоняется, дабы оставить эскимосский поцелуй, но тот активно уворачивается и в итоге Сонхва слабо кусает его за щеку, отчего Хонджун в миг взрывается смехом и наигранными недовольствами. — Не любят! — вопит Ким, слабо отпихивая от себя Пака и стараясь как можно больше отклониться от него, насколько это вообще позволяют руки, крепко обнявшие его за талию. — Не уважают! — Любят! — возражает Сонхва и со смехом наблюдает за Хонджуном, что явно переигрывает. Услышав паковы слова, тот стихает и с прищуром смотрит на него. — Очень любят и уважают. На мгновение Хонджун мягко улыбается и просто любуется чужой улыбкой и звёздами в глазах, а после, вспомнив, что он, вообще-то, обиделся, вновь ворочается и легко отмахивается. — Поехали давай ко мне. — переводит тему он. — Я уже проголодался… Но ведёшь ты! — Плохая идея. Но Сонхва не отпирается и проходит к байку, седлая его и надевая шлем. Хонджун с хитрющей улыбочкой садится на пассажирское. Благо, домик Кима буквально самый последний на всей улочке района, а через десять метров от него — густой лес и фырчанье пробежавшей мимо лисы. Доехали они не быстро, ибо Пак побоялся разгоняться выше тридцати километров в час, но, впрочем, никто против и не был; есть своеобразная атмосфера, когда медленно катишься по лесной дороге. Сонхва с восторгом провожает зверушку взглядом, а та, устремив на людей спокойный взгляд, лишь юрко убегает вглубь леса. Хонджун объясняет, что здесь полно живности, особенно зимой — отчаявшиеся хищники могут выбраться к людям в поисках еды. — Однажды даже рысь выбежала. — пожимает плечами Ким. — Я отдал ей сырую куриную грудку, и на следующий день она снова выбежала и села у моих ворот. — И в его взгляде столько тепла и радости, словно он рассказывает о собственном питомце, которого очень любил. — Здорово. Я никогда даже зайца не видел. — нет, он не жалуется, просто говорит. — Моя семья всегда старалась держаться вблизи центра города, а по разным зоопаркам ходить времени не было. — Значит, завтра мы едем в зоопарк. — улыбается Ким. — И не отнекивайся. Можешь даже считать это свиданием. Сонхва робко улыбается и оттягивает шарик на языке. Свидание? С Хонджуном? Он что, попал в сказку? В домике оказывается уютно — никакой роскоши, и по ощущениям, словно они приехали в гости к бабушке. Но, стоит только утеплённым дверям закрыться, как небольшие ладони сразу пробираются под расстёгнутый тренч, забираются под тёплую кофту, холодят разгорячённую кожу. Сонхва немного теряется, но после охотно тянется навстречу и небрежно сбрасывает тренч на лестницу, ведущую на то ли чердак, то ли второй этаж. Секунда — лицо к лицу. Целоваться хочется до обречённого стона, но Пак держится и потому прижимается губами везде, где достаёт — лоб, красноватый нос, ранка на виске, почти заживший синяк на скуле. — Ты такой ласковый, когда доверяешь. — Ким шепчет, а в голову отдаёт криком. Сонхва на пару мгновений замирает, даже, кажется, дышать перестаёт. И правда ведь — доверяет. Но доверяет ли ему Хонджун? Конечно доверяет — успокаивает сам себя Пак. Хонджун ему буквально душу открыл, пусть и не полностью, но и не закрывает её, словно приглашение «проходи, не стесняйся, я тебе всё расскажу, если захочешь». А Сонхва хочет. «You don't know me». Сонхва робко улыбается и обнимает его, прикрыв глаза. Хочется просто вот так стоять и обниматься, ощущать размеренное сердцебиение в чужой груди, чувствовать себя нужным. Словно сигареты друг для друга — такие же необходимые. Позже Хонджун выбегает на участок и возвращается с листьями мелиссы, с довольной улыбкой заваривая им ароматного чая, после — топит печку, рассказывает, как раньше жил здесь совсем один, и лишь один Минги знал, как его старшему тяжело. Сонхва приказали сидеть на диванчике и не соваться на кухонку, объединённую с гостевой, и Пак послушно взобрался на диван с ногами, обняв колени и слушая звонкий голос, иногда добавляя чего-то или посмеиваясь. И сейчас не было того… Холодного Хонджуна. Сейчас здесь не тот байкер, который любит прогуливать и постоянно отмалчивается, если дело касается его чувств, не тот популярный парень, от которого в восторге все девушки. И Сонхва так тепло на душе становится, что лишь перед ним одним Ким позволяет отпустить себя и быть таким, какой он есть, без притворств и лжи. Но это ведь не всегда так будет. Хонджун включает какую-то глупую передачу с айдолами на стареньком телевизоре и усаживается рядом с Паком, предварительно подав на стол заварной лапши и извинившись — он как-то не подумал, что они останутся здесь на ночь и даже не прикупил нормальной еды. Сонхва лишь фыркает и с удовольствием принимается уплетать рамен. На улицу постепенно опускаются сумерки, тихо поют цикады. Пустые чашки и тарелки так и остаются на столе — слишком лениво вставать. — Ну и что с тобой такое? — тихо-тихо тянет Ким. Сонхва непонимающе вскидывает брови и отрывает взгляд от телевизора, переведя его на Хонджуна. А тот смотрит на него изучающе, словно пытается прочесть, как книгу. Пак слегка пугается такого взгляда, но и не прячет глаз, смотрит в ответ, пока молчание затягивается, утопая в размеренном галдеже телевизора. — Ты сам не свой. — продолжает Хонджун и, не думая, удобно умещается на крепких бёдрах. Слабо нахмурившись, он тыкает пальцем между паковых бровей и разглядывает тучевой узор в его глазах, в котором бликами играет небольшой экран. — О чём думаешь? — Ни о чём важном. — А если серьёзно? Сонхва тихо вздыхает и прикрывает глаза, откинув голову на спинку. — Крошка… — небольшие ладони ложатся на его щеки, приятно греют. — Ну я же вижу, что что-то не так. — Всё в порядке. — Пак слабо улыбается, уместив ладони на кимовых боках и переведя на него взгляд. — Просто… Не знаю. Просто думаю, что рано или поздно всё равно останусь один. Санха и Джин не смогут приехать в этот раз, а ты… Ты тоже наверняка скоро и думать забудешь обо мне. Первые секунды было слышно лишь тихое пение цикад, треск дров в печке и гул телевизора. Сонхва поджимает губы, замечая, как Хонджун хмурится; небольшие ладони медленно соскальзывают с лица, ложась на плечи. — Не смотри на меня так. — Пак отводит взгляд в сторону. — Ты ведь всё равно когда-то потеряешь ко мне интерес. Это сейчас мы всё вместе, но ведь позже ты всё равно найдёшь- Он не успевает договорить; по комнате разносится секундный звук хлёсткого удара кожи о кожу. — Не смей так говорить и даже думать. — Хонджун едва ли не шипит. — Плевать, что будет с нами после, но сейчас нам обоим хорошо вместе, разве не это главное? Откуда вообще такие мысли? Сонхва закусывает шарик на языке и пальцами касается наверняка покрасневшей щеки, на которую пришлась пощёчина. Он не спешит отвечать, рвано выдохнув и стыдясь посмотреть на Хонджуна. Ему самому больно от подобных мыслей, так какого же тогда Киму слышать такое из уст того, кто ему далеко не безразличен? Грёбанный эгоист — ругается сам на себя Сонхва, едва сдерживая всхлип, когда кимовы ладони вновь ложатся на его щёки. — Хва. Посмотри на меня. Но Сонхва страшно поднимать взгляд, и он лишь сжимает чужие бока, поджав губы. — Пак Сонхва. — Хонджун склоняется, повернув его голову на себя и бегая от одного ночного-карего к другому. — Я ни за что не брошу тебя, понял? — Реальность намного суровей, чем ты- Договорить вновь не дают. Хонджун слишком резко сократил расстояние меж их лицами и прижался губами к чужим. Сонхва распахивает глаза, оторопев и забыв, как дышать. А Ким явно не собирается отступать — льнёт к нему так отчаянно, отрывается от его губ с тихим чмоком лишь на секунду, дабы слегка склонить голову и поцеловать вновь. И Сонхва кроет. Он крепко окольцовывает талию Хонджуна, вмиг забыв обо всех липких мыслях; важнее Кима — ничего и никого. Несмело поддавшись губами навстречу, Пак сдавленно выдыхает через нос и из-под полуприкрытых век замечает, как слабо дрожат кимовы ресницы и что тот вовсе задержал дыхание. Обречённо промычав, Сонхва отстраняется и мягко гладит по щеке, целует под глазом, в кончик носа, в лоб. Хонджун рвано выдохнул и часто задышал, поджав губы и смотря на Пака со звёздами в глазах, постепенно успокаиваясь. — Ты не должен был, Джун… — Но я хотел. — и его едва слышно. Опустив голову, он ребром ладони стирает хлынувшие слёзы. — Прости. — Сам же и испугался ведь. — ласково растрепав короткий блонд, Сонхва мягко улыбается и оставляет поцелуй на его макушке. — Всё в порядке, кроха. — Кроха? — сквозь слёзы смеётся Ким. — Самая крохотная кроха. — он шепчет, окольцевав чужую талию и мягко поцеловав его в висок. — Прости, я не хотел тебя расстраивать. — На дураков не обижаются. — шмыгает, усмехнувшись. — Но в следующий раз ударю кулаком. — Договорились. Хонджун растирает хрусталики слёз и возвращает ладони на паковы плечи. Склоняется, дарит эскимосский поцелуй, прижимается губами к наверняка покрасневшей щеке, хоть во мраке и не видно — догадывается. Ладонями ведёт по телу, шепчет «прости» на ухо, хотя и знает, что на него и не думали обижаться; губами — к виску, лбу, переносице. Извиняется, а сам и не знает, за что. Но Сонхва прощает, прижимает к себе ближе, наслаждается ласковыми касаниями и оттягивает шарик на языке, сдерживаясь. Хочется вновь ощутить мягкость кимовых губ своими, хочется ощутить их теплоту и каждую ранку на них, оставленную зубами от нервности. Чуть позже, более не разговаривая, они легли — Сонхва на спину, а Хонджун на него, удобно уместившись головой на груди, обняв руками и ногами, и доверчиво засопел, разморённый теплом. А Пак обнимает его, разглядывая мелькающий картинками телевизор, и понимает — он тоже хочет тату, на правую ключицу: «I don't know you».