"Никто тебя любить не сможет больше меня. Я не смогу без тебя жить ни одного дня."
"Вся любовь - это миф Из старых сказок."
Праздничная ракета со свистом рассекла небеса, озарив их россыпью разноцветных огней. Следом за ней ввысь устремилась еще одна, вспыхнув пурпуром во мраке. Прихожане зачарованно смотрели на светопредставление, слышались аккорды музыки и веселые голоса. Храм Древней Веры сверкал праздничными огнями и гирляндами. Великий праздник Святого Иоганна заставлял всех собраться вместе, чтобы почтить память основателя Древней Веры. Ровно тысячу лет назад святой паломник, заблудившись в горах, услышал Первое Откровение Древнего Божества и возвел в его честь маленькую часовенку, которая спустя года обзавелась последователями и разрослась до целого храма, распространяя свое учение в долины и за океаны. О Святом Иоганне знал каждый послушник, каждая прачка, каждый дворник, который служил и работал на благо храма. Знание о нем вбивали в умы новоприбывших с первых же дней, так что неудивительно, что каждый в этот знаменательный день считал своим долгом подойти к украшенной жемчугами и золотом иконе, обрамленной светом сотен свечей и вознести свою благодарность, оставив на алтаре подношение. Для всех прибывших был накрыт большой стол, подавали вино и сидр, который гнали послушники на территории храма, задний двор расчистили и организовали сцену, на которой выступал хор, приглашенные на праздник музыканты исполняли мотивы песен, связанных с Древним Божеством, и многие желающие сбивались в парочки, чтобы потанцевать. Епископы тоже были здесь, одетые в праздничные мантии, расшитые драгоценными камнями и серебром. Они ходили меж обычных прихожан и монахов, раздавая наставления и даруя благословения на счастливый брак или хороший урожай. Такова была традиция, и соблюдалась она из года в год. Многие ждали этого праздника только для того, чтобы получить возможность увидеть епископов вблизи и услышать от них пару слов, искренне веруя в то, что Древнее Божество, пусть жестокое и требующее кровавых жертв, все же улыбнется им и дарует удачу. Нариндер был среди них, выделяясь своей молодостью и нахальством. Старшие епископы лишь недовольно ворчали на это, внутренне осознавая, что и сами были такими когда-то, а еще то, что скоро судьба Первого епископа постигнет и их тоже, благо, им удалось воспитать себе достойную замену. Хекат, Калламар, Шамура и Леший, новые священники, приехавшие из своих уделов ради большого праздника, помогали старейшинам справиться с наплывом прихожан. У каждого уже накопилась своя паства, у каждого проявились те или иные таланты и способности, за которые их почитали и уважали. Лешему возносили молитвы на хорошую охоту, путешествие без происшествий и удачу, к Хекат обращались за богатым урожаем и избавлением от голода, Калламару возносили молитву, когда кто-то был серьезно болен, а Шамура был олицетворением мудрости и знаний, впрочем, иногда к нему обращались, чтобы получить благословение на победу в бою. Сейчас Шамура был занят тем, чтобы поскорее расправиться с очередью прихожан и заняться одним очень важным делом, о котором он долго думал. Это был сюрприз, который он собирался устроить епископу Нариндеру. С момента их первого и единственного поцелуя прошло много времени, но у них так и не появилось времени толком все обсудить, потому что новоиспеченным священникам по традиции нужно было отправляться в паломничество, чтобы найти свой Путь и свою паству. Это в какой-то степени помогло пауку успокоиться и разобраться в себе. Он решил, что в любом случае доведет то, что произошло, до конца, а еще он знал, что в любом случае пересечется с Нариндером на празднике, и тому уже не удастся отвертеться. Как только последний желающий получил свое благословение, Шамура удалился в самую дальнюю часть храма, забрался на ветви вековых дубов, сверкающих осенней медью листьев в свете праздничных огней, и принялся ткать. Он сооружал не просто сеть, а целый туннель из паутины, в конце которого располагалось широкое ложе. Шелковая колыбель. Шамура улыбнулся своим мечтам и фантазиям. Впрочем, он не собирался ни к чему принуждать Нариндера. Если тот сочтет все это чем-то отвратительным, то паук поймет это и по крайней мере, они просто поговорят и наконец-то расставят все точки над i в их неясных и неопределенных отношениях, если их можно было назвать отношениями. Оглядев результат своих трудов, паук удовлетворенно кивнул. Осталось добавить украшений. Быстро спустившись с дерева, священник затерялся в толпе. Где-то пропала гирлянда, с алтаря исчез букет хризантем и ноготков, несколько икон остались без расшитых золотом украшений, где-то погасли праздничные фонарики, но это никому не бросалось в глаза. Праздник был в самом разгаре. Нариндера раздувало от гордости, вместе с тем он испытывал небольшую толику отвращения и презрения к окружавшему его плебсу, с которым ему приходилось говорить и мило всем улыбаться. Ничего не поделаешь, традиция есть традиция. Без нее связь с прихожанами бы терялась. Какой смысл поклоняться жестокому и кровавому божеству, если от этого не испытываешь никаких положительных эмоций и отклика? Последователи приносили дары и возносили молитвы в надежде получить что-то взамен, и именно подобные праздники и события были этим чем-то. Простым существам позволяли прикоснуться к чему-то высокому и прекрасному, почувствовать себя едиными с Богом, ну и к тому же, их бесплатно кормили. Впрочем, у Нариндера были свои планы и идеи относительно этого. Еще будучи священником, он, как и положено, отправился в паломничество, и оно принесло колоссальные плоды. Он умел манипулировать простыми жителями долин, умел быть харизматичным. Кот без страха рассказывал свои новаторские идеи новым прихожанам, порождая в их душах сомнения, доказывая, что догмы Древней Веры устарели, и что он, как новый епископ, поведет паству в правильную сторону, и во многих глазах загорался огонек Веры. Веры в Нариндера. Не увидь зла, не услышь зла, не говори зла, не думай зла. Кот очень гордился собой. Вот только по ночам его мучили кошмары. Смерть снова и снова навещала его. Впрочем, он уже почти к ней привык, скелет в черной мантии в последнее время не делал ничего кошмарного, просто садился рядом, не давая пошевелиться, и говорил. Рассказывал о том, чем обязано ему Древнее Божество и как неблагодарно оно поступило, когда добилось с его помощью того, что имеет теперь. Неспроста многие ритуалы были настолько жестокими и кровавыми, неспроста Древнее Божество вызывало страх и трепет. Слишком многое было заимствовано. Украдено. И чем дольше Нариндер слушал, тем больше проникался к нему сочувствием, поэтому, став епископом, он постепенно начал воплощать свой план, похищая преданность верующих, обескровливая Древнее Божество, возвращая Веру тому, кому она принадлежала по праву. Скоро настанет тот час, когда эти глупые старики поймут, что их никто не поддержит, что их Бог не придет на помощь, потому что ослаб, а за Нариндером будет стоять армия его последователей, ну а пока... кот улыбнулся еще одному крестьянину, который пал перед ним ниц с просьбой благословить его ферму на хороший урожай в будущем году. Уже давно перевалило за полночь, и епископ чувствовал, что его клонит в сон. Неожиданно что-то цепкое схватило его за мантию и потянуло прочь через толпу, едва он успел закончить произносить молитву. Оказавшись на более-менее свободном от монахов и прихожан участке, Нариндер смог разглядеть, кто посмел так нагло оторвать его от дел. - Шамура? Что случилось? Кот пригляделся к своему бывшему соратнику. Тот возмужал и стал гораздо крупнее, чем когда они виделись в последний раз. Теперь он был на голову выше Нариндера за счет длинных задних лап, в нем ощущалась скрытая сила, с которой он мог бы с легкостью схватить кота и куда-то уволочь. От этого ощущения по спине епископа прошлись холодящие мурашки. - Я давно хотел обсудить с тобой кое-что, Нариндер, но для этого нам надо уйти в более свободное от посторонних ушей место. Идем со мной. Голос у Шамуры был стальным и не терпящим возражений. Казалось, если кот откажется, паук просто обмотает его паутиной и все равно поведет за собой как пленника. "О боже, что он задумал? Я ведь не уверен, смогу ли я сбежать или защититься в случае чего." "Воспользуйся им, - зашептал в его голове скрипучий голос, - он обладает Силой, и я это чувствую. Он может нам пригодиться." "Но я не могу! Я уже подарил ему ложную надежду!" "Древнее Божество тоже подарило Мне ложную надежду! Пора бы его последователям узнать, что Смерть не забывает предательства. Никогда." Кота вели все дальше и дальше вглубь храмового сада, пока он не заметил огромный сгусток паутины, сплетенный прямо в кронах деревьев. - Что это, Шамура? - Место, где нас с тобой никто не побеспокоит. Не останавливаясь и не оборачиваясь, паук подхватил епископа передними лапами, прижав к хитиновой груди, и стал ловко забираться по стволу вверх. То, с какой легкостью он это сделал, взбудоражило Нариндера. И когда Шамура успел стать таким сильным? Неужели преданность последователей действительно наделяет тебя таким могуществом? Глазам епископа открылся паутиновый коридор, освещенный гирляндами и позвякивающий колокольчиками, который начинался прямо в удобной развилке, в которой когда-то Нариндер строил свое секретное убежище, думая, что никто его там не достанет и не найдет. Паук ловко ссадил в него епископа и опустился рядом. - Прости, но я не могу позволить тебе постоянно увиливать от ответа, Нариндер, я просто не выдержу. Я хочу знать правду, какой бы она ни была. Голос у Шамуры был ровным и спокойным. Куда подевалась прежняя робость? Где вся эта неуверенность и сбивчивые речи, которые так явно и открыто кричали Нариндеру о том, что его друг испытывает к нему чувства? - Ты разоблачил меня и сбежал. Будь ты хоть трижды епископом, поступил ты по-ребячески. А лично я убегать не собираюсь. Скажи мне, Нариндер, что ты чувствуешь ко мне? Снова начали запускать фейерверки. Их отблески заплясали в глазах паука и на расшитой драгоценностями мантии разноцветными искрами, и кот понял, что это он сейчас чувствует робость и какую-то странную взбудораженность в присутствии друга. Шамура изменился. И дело было не только в Древней Вере и в печати наложенного на него Пути. В нем чувствовалась сила, уверенность и целеустремленность, которые говорили Нариндеру, что если он снова попробует схитрить, то его схватят в самые заботливые, но крепкие объятия, утянут в этот украшенный гирляндами и фонариками кокон и будут держать там до тех пор, пока кот не скажет все начистоту. Это... завораживало. - Шамура, я... - Да? Паук пододвинулся ближе. Из всех четырех глаз на епископа смотрело по растерянному и слегка смущенному коту. - Прости меня, Шамура. Я действительно поступил глупо. - Извинения принимаются. Но я не об этом тебя спросил. Нариндер прикусил губу. Больше всего сейчас ему хотелось снова обнять товарища, как они часто делали это в детстве, почувствовать многоступенчатый стук сложного паучьего сердца под твердым панцирем, но если сейчас он это сделает... Создавалось впечатление, что мир после этого полетит в тартарары. Что ж, ну и пускай. - Я чувствую, что хочу тебя обнять, Шамура. А еще мне кажется, что я очарован тобой прямо сейчас. Кот отвел взгляд и услышал короткий вздох паука, который в следующую же секунду обвил его своими лапами, пусть и покрытыми шипастыми отростками, но ни разу не причинившими боли, а потом, ощутив все тот же трепет и неясную взбудораженность, Нариндер понял, что его, как игрушку, утаскивают в переливающийся светом фонариков кокон по устланному лепестками проходу, в конце которого находилось увитое цветами гнездо, на которое его бережно уложили. Сначала кот испугался, что паутина порвется под ним, но на ощупь она была похожа на шелк. А потом его снова прижали к хитиновой груди, и он ощутил, как колотится под плотной броней трубчатое сердце паука. - Нариндер... я не знаю, как я держался все эти годы, Нариндер... Но теперь я точно не смогу отступить. Это место - для тебя. Эти украшения - для тебя. И я - тоже. Либо уходи сейчас и больше не возвращайся, либо оставайся и позволь мне станцевать с тобой. - Станцевать? - Кот судорожно сглотнул, почувствовав, как и его сердце участило ритм, а кровь хлынула к лицу. - Исполнить танец желаний. Танец любви в Шелковой Колыбели. Мне все равно, как ты это назовешь, мне все равно, как это будет смотреться со стороны, здесь и сейчас я хочу станцевать с тобой, Нариндер. Выход перед тобой. Что ты выберешь? Шамура говорил даже с какой-то ноткой торжественности, уже начиная переминаться с лапы на лапу и кружа вокруг кота как хищник перед добычей. Все это действительно напоминало какой-то древний танец, которому не нужны были слова, чтобы понять его суть, и Нариндер чувствовал, как его нутро бессознательно отзывается на движения паука. Это пугало. Это будоражило. И очень хотелось узнать, что будет дальше. - Только не отрави меня, ладно? Кот раскинулся на шелковых нитях и призывно протянул к пауку руки. Тот приблизился и одним коротким движением поцеловал кота в шею, что-то задев в его нервных окончаниях, из-за чего по его телу будто побежали электрические искры, взбудоражив еще сильнее. Еще один поцелуй в плечо, и снова электрический разряд удовольствия. Следующий поцелуй в лоб, быстрый и резкий, будто паук нападал, а не целовал, но вместо яда по телу волнами распространялось... желание. Шамура танцевал, перебирая суставчатыми лапами, извиваясь хитиновым телом, качаясь влево-вправо, завораживающе, гипнотически и снова и снова впивался быстрыми резкими нападками в тело кота, заставляя его выгибаться и постанывать. В какой-то момент паук подцепил шипастой лапой парадную мантию епископа, одним махом расстегнув ее, и откинул прочь. Дорвавшись полностью и целиком до тела кота, Шамура издал какой-то утробный звук, сжав епископа в цепких объятиях как пойманную в сети жертву, и впился ему в губы. И растревоженное, взбудораженное и возбужденное тело Нариндера охотно ответило на этот поцелуй, не почувствовав ни капли отвращения и издав слабый стон от того, что сразу сноп разноцветных искр наслаждения разнесся по нему от макушки до пят. Мысли путались и терялись, он даже представить себе не мог, что Шамура на такое способен! Это была магия, древняя, действующая не на разум, а на глубинные инстинкты, не оставляющая ничего другого, кроме как отвечать на эти ритуальные ласки, поддаваться им и плавиться в них. - Ох, Шамура... Паук взглянул в затуманенные удовольствием глаза кота и чуть не расплакался от увиденного. Неужели это происходит с ними? Прямо сейчас? Он исполняет Танец, его лапы дрожат, его сердце готово взорваться, его разум и тело горят в агонии страсти, но Нариндер здесь, с ним? Танец продолжился. К резким и быстрым поцелуям добавились едва ощутимые касания, скользящие, задевающие только самые кончики шерсти кота, заставляя ее вставать дыбом и пушиться, пропуская между шерстинками электрические искры. Нариндер стал выглядеть сказочно растрепанным, он жарко и тяжело дышал, жалобно вскрикивая каждый раз, когда паук снова впивался в него как в жертву, и эти вскрики сводили Шамуру с ума. Томление внизу становилось все более невыносимым, но все надо было сделать как полагается. Развязка была еще впереди. Качнувшись в завершающем ритмичном движении, паук добрался своими поцелуями и касаниями до самого сокровенного, самого чувствительного, и Нариндер лишь охотнее выгнулся под ним, позволяя делать ему все, что заблагорассудится. Епископ извивался, подрагивал и двигал бедрами навстречу ласкающим движениям, томно вскрикивая каждый раз, когда паук прикасался к нему. В это было невозможно поверить, это был рай! - Нариндер... позволь мне... - Да! Да! В этом вскрике было столько страсти, что паука будто притянуло к Нариндеру магнитом. Одним плавным, но быстрым движением он провел лапами по всему телу кота, заставив его жалобно застонать, а потом обхватил за талию, шею и голову, прижимая к себе целиком, заставив почувствовать, как пульсирует и сокращается его брюшко, как бешено колотится сердце, и резко вошел в него, наконец давая себе возможность выпустить это томление, это желание и весь ворох остальных чувств, так долго сдерживаемых внутри все эти годы. Кот очень высоко и громко вскрикнул, запятнав себя сразу же, как только Шамура проник в него, а пауку понадобилась буквально пара резких движений, чтобы довести дело до конца. Нариндер обвис у него в лапах как безвольная кукла и лишь всхлипнул, когда почувствовал, как его сжали в железной хватке четыре пары лап. Шамура тяжело дышал. Танец закончился, оставив после себя свидетельства их с Нариндером страсти, а вместе с этим на тело навалилась приятная расслабленная усталость. Он выпустил кота из объятий, из-за чего тот буквально соскользнул и распластался в шелковом гнезде, и осторожно обвился вокруг него. - Ты... Тебе понравилось? Нариндер с бессмысленным взглядом смотрел в сводчатый серебристый потолок кокона, пытаясь охватить разумом то, что только что произошло, но ничего не удавалось. Это было немыслимо, невообразимо. В нем пробудились такие эмоции и чувства, о которых он в себе даже не подозревал. Эти ощущения, которые он испытал были настолько за гранью обычных, ограниченных чувств его тела, что он задавался только одним вопросом: "Почему я раньше на это не согласился?" Звон колокольчиков и эхо взрывов фейверков вдалеке, казалось, приобрели какой-то свой, глубинный смысл, настолько всеобъемлющий, что не было смысла даже пытаться в нем разобраться. Нариндер осознавал каждое мгновение своей жизни здесь и сейчас. Шум ветра в ветвях дубов, из-за чего Шелковая Колыбель слегка покачивалась, отдаленные звуки торжества, шорохи, запахи, серебряные нити, переливающиеся в свете фонариков... Реальность всего этого, казалось, пришпилила Нариндера, раздавила и размазала. А рядом дышало и подрагивало огромное тело Шамуры, бережно обвившего его лапами. И это было самым реальным и самым правильным во всем, что сейчас окружало епископа. И словами это было передать невозможно. Поэтому кот просто прижался к хитиновой груди, обхватив одну из зазубренных лап, и закрыл глаза. Неважно, что будет дальше. Пусть завтра хоть случится апокалипсис. Но здесь и сейчас все было... правильным.