Цоу Ба

Еще никогда, думал Итачи, ему не приходилось крутить педали велосипеда так быстро, как в тот день. Он мчался прочь от того элитного квартала Шибуя столь стремительно, будто удирал от преследователей, будто несчастный дом с табличкой «Шото Нагая», уродливым гаражом и развороченным садом гнался за ним по пятам. Почти в одно мгновение пролетели мимо стеклянные высотки; в их гладких квадратных панелях розовели отражения заката — к тому моменту, как Итачи вернулся на парковку, на которой оставил велосипед, над юго-восточной частью Аоямы нависли прозрачно-лиловые сумерки. Он ехал по улице и, как заведенный, твердил в уме только одно: больше ноги его не будет в этом чертовом месте. Зачем он вообще сунулся туда? И что натворил? На душе осело какое-то необъяснимо вязкое послевкусие от случившегося, как на языке — от вина, только пьянящим оно не было вовсе. Не было, как не была пьянящей и волна эйфории, что, пленяя до индевения, накатывала после яркого оргазма. Если честно, о сегодняшнем оргазме он и думать забыл, хотя тот по ощущениям превзошел все предыдущие, сложенные вместе. Это была ошибка, думал Итачи. Большая ошибка, и теперь, чтобы не уронить себя, ему только и остается, что при всех возможностях избегать Югито и, если приведется — не пересекаться с ней на банкете. Он нутром чувствовал, что просто не сможет посмотреть в ее глубокие черные глаза без страха увидеть в них тот голодный блеск, что по-звериному хотел только одного. Хотел его существо. Когда Итачи достиг склона перед перекрестком, ему показалось, что велосипед даже подпрыгнул на такой огромной скорости. Он ракетой полетел с горы по пустой велосипедной полосе — ветер задул в лицо и защипал глаза, — но Итачи не затормозил ни на самую малость. Прочь, он просто хотел уехать прочь, уехать как можно дальше, чтобы уже никогда не возвращаться. Его щеки горели, и странное стыдливое ощущение вилось за ним шлейфом, который невозможно было сбросить. В попытке избавиться от него Итачи, как сумасшедший, пронесся до самой низины, но в последний момент красный огонек бросился ему в глаза. Черт. Светофор. Он что есть сил сдавил ручку тормоза. Сжал ладонь до такой степени, что почувствовал боль между сухожилиями запястья. Из головы напрочь вылетело, что колодка переднего упора еще раньше разболталась. Шина жалобно заскрипела по асфальту, но велосипед все так же продолжал катиться. Черт-черт-черт. Почему именно сейчас?.. Итачи стиснул зубы и почти всем весом навалился на руль. Тормози, да тормози же, дурацкая жестянка… Если он сейчас же не остановится перед переходом, то передавит толпу людей, чинно выстроившихся вдоль тротуара в ожидании зеленого сигнала. Однако велосипед по-прежнему упрямился. Итачи чертыхнулся и вывернул руль. Переднее колесо завиляло, рывками снижая скорость, и, в конце концов, неохотно замедлилось. Итачи заскользил кедами по асфальту и качнулся в седле — непокорная махина все-таки замерла. И в аккурат перед белой полосой. Кажется, в этот раз духи над ним смилостивились. Однако не успел Итачи облегченно выдохнуть, как услышал позади какой-то приглушенный крик и отрывистую трель звонка. Мгновением позже вместе с оглушительным дребезжанием в его уши ворвалось визгливое: — Итачи-кун, осторожно! — а сразу после мощный удар сзади сбил его с ног. На секунду все вокруг погрузилось в темноту, в которой высекли короткие искры. Очнулся Итачи уже на проезжей части, с одной ногой, застрявшей под рамой велосипеда. Какая-то женщина, шедшая по переходу, испуганно отпрыгнула, прошагав возле него, и едва не наступила ему на пальцы. Итачи потер ушибленные локти, которые едва не ободрал о камень, когда падал; высвободил ногу из велосипедного плена, кое-как поднялся и оглядел место происшествия. Невольно улыбнулся в уме тому факту, что теперь его неопрятный вид был таким по действительно весомой причине. Поперек дороги зигзагообразной фигурой возвышался второй велосипед; он был с корзинкой, и вкрест него лежала девушка в спортивном костюме. Когда она, охнув и болезненно скривившись, подняла лицо, он узнал в ней свою троюродную сестру. — Изуми?.. Дежурный вопрос «все ли с тобой в порядке?» вспыхнул было на кончике его языка, но Изуми неожиданно зашевелилась и даже без чужой помощи встала со своего рухнувшего велосипеда, потянув его следом за руль. — Итачи-кун, я… П-прости, пожалуйста, — пролепетала она и неловко стала отряхивать себя и велосипед от дорожной пыли, будто это как-то могло исправить последствия аварии. — Ты ехал так быстро, что я решила, ты не станешь тормозить и проскочишь до красного… А потом забыла затормозить сама, и вот… Ты не сильно ушибся? — Пустяки, — он тоже поднял велосипед и оглядел его, проверив, цела ли рама и спицы. — Велосипеду досталось больше. Велосипед уже давно следовало бы отправить в ремонт, так что едва ли он соврал. Изуми жалостливо приложила руку к груди. — Ками-сама, мне так жаль!.. — Сама-то цела? — перебил он ее, ни капли не желая выслушивать поток этих бессмысленных сокрушений. — Я в полном порядке, — ответствовала Изуми, заправляя растрепанные волосы за уши. При этом она немного покраснела, хотя, наверное, это все же были краски заходящего солнца. — Пожалуйста, не беспокойся обо мне. И в мыслях не было. То есть, было, конечно, не настолько же он бездушный. Но то было беспокойство скорее служебное, формальное, какое испытывает врач скорой помощи к пострадавшему, и Изуми вряд ли могла это почувствовать. — Мои тормоза неисправны, — сказал Итачи, покачивая велосипед за руль. — Думаю, дальше придется идти пешком. Лицо Изуми неожиданно преобразилось. — Хорошо! — просияла она, как будто ей наконец-то выпала возможность сделать то, о чем она всегда мечтала. — Если не возражаешь, я могу пойти вместе с тобой. Нам ведь в одну сторону. — Не возражаю, — по совести, ему было наплевать. Изуми пристроилась справа от него, потому что Итачи был левшой и повел велосипед ближе к глубине тротуара. Первые минуты они шли, словно под навесом молчания; иногда на их пути вырастали пешеходы и фонарные столбы, которые следовало обходить, и тогда локти их случайно соприкасались. Итачи незаметно для себя сравнивал эти прикосновения с тем, что испытал дома у Югито, и чувствовал невнятное спокойствие. Невнятное настолько, что ему начинало казаться, будто место, где они не смогли разойтись, грозно сдвигало над ними свои края. Изуми молчала недолго. — Мы, кстати, давно не виделись, Итачи-кун. Моя мама часто спрашивала о тебе, — начала она, словно хотела прозвучать как можно более ненавязчиво, но, видя, что он не торопился отвечать, спросила прямее: — Как первый год в старшей школе? — Нормально. — Наверное, часто приходится поздно возвращаться домой, как сейчас? — Итачи настороженно промолчал, надеясь, что ей достанет ума не спрашивать его о вещах, в ответ на которые он снова будет вынужден соврать. К счастью для него, она измученно кивнула на корзину велосипеда, из которой торчал чехол для ракеток, и обиженно пожаловалась: — Мне вот тоже… Моя мама до сих пор заставляет меня ходить на этот дурацкий бадминтон, хотя у нас уже каникулы! Итачи пожал плечами в знак понимания, которое все равно не умел выразить. Будто он мог ей чем-то помочь. А, раз не мог, зачем ей нужно было ему выговариваться?.. Его ведь тоже заставляли ходить на бадминтон когда-то. И на стрельбу, и на теннис, и на легкую атлетику, и Ками знает в скольких еще бессчетных клубах при Шибаура ему довелось побывать. Конкретно в этом триместре он непонятно с какой целью записался в секцию плавания. Пожалуй, тоже только потому, что того требовали общественные нормы. — …А я и так после учебы устаю, у меня едва хватает сил доползти до спортзала, — тем временем, продолжала Изуми. — Я бы лучше поспала два часа на скучных элективах или в додзе, чем ходила на эти тренировки… Она сетовала на что-то еще, вроде неудобного расписания и долгой дороги, но Итачи уже не вслушивался. Сам не зная зачем, он почему-то обратил внимание на ее руки; кожа на них, с овальными аккуратными ногтями, почти по-детски еще свежая и ухоженная, была такая же белая, как и его, и просвечивала синеватыми линиями. Он перевел взгляд на ее круглое лицо: на нем, словно выведенные черной глазурью по кутани, светились большие глаза с тонкими от природы внешними уголками — с такими глазами рождались многие в их клане. Эти же глаза он видел в зеркале, и этими же глазами смотрел на него Саске, когда они пересекались в доме. Неожиданно для себя Итачи понял, что Изуми принадлежала к той же породе, что и они. Она была той, о которой Югито тоже сказала бы «исконная». Их с Изуми многое роднило и при том — роднило гораздо больше, нежели с Югито. Один возраст, одно окружение. Одно воспитание. Одни и те же установки, которые им в головы вбивали с ранних лет, одни и те же якоря, относительно которых они измеряли мир и определяли собственные ценности. Они, наверное, могли бы понять друг друга даже лучше, чем самые близкие люди, если бы захотели. Просто потому, что их общая предыстория к этому располагала. Однако, даже несмотря на это, Итачи не желал стремиться к Изуми. Для него это было слишком просто — она уже находилась в поле его досягаемости; и он предвидел восторг на ее фаянсовом лице, коли ей довелось бы услышать от него слова признания. Предчувствовал, как по-щенячьи она обрадуется, вытрет украдкой выступившие слезы и конечно же согласится, ведь традиционные устои не предусматривали иного. Этот расклад показался ему еще пошлее, чем занятие любовью с едва знакомой взрослой женщиной. Изуми протянула в заключение своего душевного излияния: — …Ведь твои родители наверняка не так строги к тебе. А вот моя мама… — Изуми росла без отца, и все в клане это знали и откровенно считали чем-то, из ряда вон выходящим, но оставались слишком тактичны, чтобы заявить об этом вслух. Итачи нахмурился. — Вовсе нет. Изуми пристыженно осеклась, словно он уличил ее в непристойной брани. — Н-нет?.. — Ты же не думаешь, что мне приходится лучше только оттого, что мой отец владеет компанией? — Нет, конечно нет! Я понимаю, какая это большая ответственность… — Изуми запнулась о педаль и склонила голову, чуть приотстав. — Но твои родители — хорошие люди… Итачи едва сдержался, чтобы не сказать ей, что ему лучше знать, какие люди — его родители. Раздраженно промолчал, осознав, почему не хотел к ней привязываться. Вот он, камень преткновения, та единственная грань, которая разделяла их мироощущения и кардинально отличала поставленные ими жизненные цели. — Изуми-чан, скажи, сколько ты ехала следом за мной? — спросил Итачи в совершенном отрыве от того, о чем она пыталась ему донести. Изуми беспомощно умолкла, словно бы вопрос застал ее врасплох. — Всю Аояма-дори… — сказала она после недолгой паузы. — Ты выехал прямо передо мной. Что ж, она по крайней мере не успела заметить, что он вывернул со стороны того пафосно-престижного райончика. — Почему ты не окликнула меня раньше? — они остановились перед светофором, чтобы перейти на ту сторону. Шуршание шин перемежало их разговор. — Я… думала, ты все равно не услышишь, — призналась Изуми. Итачи хмыкнул, но она не заметила. Не стоило забывать о пронзительной высоте того тона, с каким Изуми все-таки позвала его по имени перед тем, как на полной скорости врезаться в его велосипед. Зажегся зеленый, и они побрели через дорогу, держась на некотором отдалении от оравы горожан, что спешили по своим делам в огнях вечернего мегаполиса. — Куда ты идешь сейчас? — спросил Итачи. — Я провожу тебя. Уже темнеет. Изуми, по виду оторопев в первые секунды, лихорадочно замахала ладонями. — Что ты, что ты! Не нужно. Я все равно собиралась заскочить к бабушке за крекерами, — у него почти из головы вылетело, что Уручи, которая держала лавку вместе с мужем, приходилась Изуми двоюродной бабкой. — Мне только до университета доехать. — Как скажешь. Он решил не настаивать и поспешно двинулся вперед, без особых усилий представляя, однако же, как Изуми спрятала за каштановыми волосами зардевшееся кукольное лицо. И оказался бы прав — она действительно покраснела, догоняя его по переходу. — Итачи-кун? — он обернулся. На северной стороне, неподалеку от въезда на Аллею Гинкго, им предстояло распрощаться, так что у них оставался всего лишь квартал на то, чтобы прояснить непроясненное и вновь расстаться на неопределенный во временном отрезке интервал. Возможно, даже бесконечный по длине. — Я хотела сказать тебе кое-что… — Что такое? Итачи остановился, подождав, пока она с ним поравняется. Изуми откинула волосы со лба, повернувшись к нему другой стороной, и он заметил на щеке под ее правым глазом маленькую точку родинки — будто крохотное пятно туши, сорвавшееся с кисти, упало в этом месте на фарфоровую кожу. — В конце августа моя мама празднует день рождения, — Изуми застенчиво потупила глаза, крепче сжимая руль велосипеда. Потом робко взглянула на Итачи, который честно не понимал, почему она так нервничала, и оттого чувствовал осязаемую неприязнь. — Я была бы рада, если бы ты… вы с Саске заглянули к нам. — На конец августа у меня уже есть планы, — бесстрастно ответил Итачи. Ведь надо же было ему сыграть на вечере Югито. Впрочем, сейчас он немного сомневался в том, так ли был уверен в незыблемости этих планов. — Да? Понятно, — Изуми выглядела разочарованной, и что-то на дне души его неожиданно заявило, что он не хотел отпускать ее в настолько подавленном настроении. Он же человек, а не монстр. «Я была бы рада…» Югито тоже была бы рада. Вспомнив о ней, Итачи невольно проглотил ком в горле. Потом посмотрел на Изуми — маленькую неказистую девочку-подростка в непомерно широком красно-белом спортивном костюме. Робкую настолько, что при разговоре с ним она почти не смотрела ему в глаза — вероятно, боялась забыть о сути беседы от смущения. До неприличия очаровательно. Югито с ее прямым взглядом, который будто нырял в самое нутро, даже не стояла с ней рядом. Но даже при всем при этом Изуми оставалась настоящей. Оставалась «исконной», в ней текла клановая кровь. Итачи прикрыл глаза и, отвернувшись, поспешил свернуть за угол. Перед тем, как выйти к Аллее, он, правда, бросил Изуми через плечо: — Может, что-то и изменится. Я постараюсь. Но обещать не стану. Отдаляясь от нее спиной, он не увидел, как осветились признательностью ее большие глаза. — Правда? Спасибо, Итачи-кун! Я… мы будем ждать. Этот звенящий голосок отдавался в его ушах всю дорогу до дома. Когда Итачи вновь поднялся к себе на второй этаж, то почему-то опять подумал о нем и почти следом — о том мурлычащем сопрано, которым встретила его Югито у себя в спальне. Мысль о спальне покалывающим зудом отозвалась ниже пояса, и он вспомнил еще и о том, что этим вечером ему следовало бы принять душ. Смыв с себя все следы неистово иррациональной ошибки, он вернулся в комнату в ореоле чистоты и банного воздуха, после чего проверил уведомления в телефоне. Улыбка снова непроизвольно заиграла на его губах — Югито опять писала ему, даруя возможность повторить эту иррациональную ошибку. И — нет, хотя бы с собой ему следовало быть честным — упустить эту возможность он уже не имел права. Только не после встречи с Изуми. Только не после осознания им того, чтó же так влекло его в другом. В этот раз — первую неучебную субботу месяца — Югито, однако же, приглашала его к себе с утра. Итачи лег в постель, предугадывая, насколько она расстроится, если он решит не приходить. Но сквозь наваливающуюся дремоту видел томный взгляд ее диких звериных глаз и округлые линии смуглых грудей с набухшими сосками.