Цоу Ба

Бывали недели, когда они виделись несколько дней кряду. Случалось и так, что рутина раскидывала их по разным берегам Сумида на приличный срок. Но чаще всего выходило, как то: они встречались среди недели где-нибудь в центре, коротали время в торговых кварталах и туристических точках, а с наступлением сумерек ехали в элитные апартаменты Югито, чтобы сызнова обрести друг в друге исход плотского удовольствия. Однажды, когда они гуляли по городу, Югито заметила, кивая на недавно купленный пластиковый стакан с черными тапиока на дне: — Я переехала совсем недавно. Пытаюсь настроиться на одну волну со столичными. Оставаться в курсе популярных тенденций, и все в этом роде. Итачи смотрел на шумную дорогу поверх ее головы и выглядел так, словно был погружен в свои мысли. — И как успехи? — Пока не очень, — почти сразу же ответила она, потягивая чай через трубочку. Потом поморщилась, отрывая от губ ее острые края. — Кажется, местные все еще не слишком меня жалуют. Ради их признания я постоянно делаю широнари, клею блестки и даже покупаю молочный чай, хотя терпеть не могу эти противные рисовые шарики… — Она поболтала полупустым стаканом, демонстрируя пассивное отвращение. Потом повернулась к Итачи. — Ведь у вас же сейчас так популярно это пойло с боба? Итачи покачал головой. — Если честно, я никогда не пробовал, — ответил он, и Югито показательно нахмурилась, после переведя беспомощный взгляд на стакан. Еще немного позже стакан отправился в мусорный бак, а она попросила его рассказать о том, что он действительно пробовал. В конце того вечера Югито затем сказала: «Лисица пользуется могуществом тигра», и Итачи почти что понял, что под этим подразумевалось. Но выражать несогласие не стал, хотя, пожалуй, и мог бы. Гордость в нем еще не переломила инстинктивную уступчивость, которая была взращена в нем годами. Просто иногда он по-прежнему с трудом представлял себе, о чем говорила Югито, когда ненароком вставляла в речь кальку с чэнъюй. Иногда не представлял он и того, в каком вообще ритме она жила с тех пор, как переехала. Порой ему казалось, ее день начинался далеко за полдень, потому как он часто видел ее, растрепанную и чуть рассеянную со сна, когда время клонилось к ужину. Иногда он приезжал к ней рано утром и наблюдал за тем, как она при полной ясности ума бродила по квартире, хотя отчаянно уверяла его в том, что не выспалась, проснувшись до рассвета. Течение жизни в ее компании походило на разноцветный калейдоскоп. Он не знал, занималась ли она чем-то стоящим в свободное время. Откуда брала деньги на содержание дома и жалование служанки. Где работала, и в каком из тупиков жизненных обстоятельств остановилась ее спортивная карьера, если, разумеется, вообще какое-то время продолжалась. Со стороны выходило, что Югито была свободна постоянно. Когда бы он ни предупреждал ее о визите, она никогда не отказывала и не переносила время. Ей всегда было удобно. И он приходил. Но в праздном любопытстве все же хотел узнать, что она думает о жизни и как желает ее провести. — У тебя есть какие-то планы на будущее? — спросил он ее как-то раз, когда они в очередной из выходных прохаживались по Такешида-дори в окружении многоликой, но бездушной толпы. — Ты знаешь, что будешь делать остаток своих дней? — Я даже не знаю, что буду делать сегодня вечером, — ответила она ему. И немного позже завела его в один из бутиков под предлогом «поглядеть на панораму Омотэсандо» изнутри галереи со стеклянными стенами. А потом, где-то на краю переплетения торговых залов, втолкнула его в одну из кабин переодевания, чтобы сделать то, к чему он с недавних пор пристрастился с ее неозвученной подачи. В конце концов, проникаться желанием стало для него настолько обыденным, что едва не вошло в привычку. Волна возбуждения могла набежать на Югито всуе, словно из ниоткуда и без малейшего повода, и вместе с ней захлестывала и его, не научившегося еще противостоять чужой распутной воле. Чаще всего это выглядело, как завихрение воздушных потоков в центре безжизненной пустоши; ни малейшего стимула, и лишь пустая одноцветная равнина до горизонта переживаемых эмоций — из ничего на ней появлялся спонтанный зачаток похоти. Бесконечная суматоха, звуки и запахи, отвлекавшие от страсти — они перекрывали все это сознанием себя и друг друга. В такие моменты Итачи нередко казалось, что она — нимфоманка, но, то и дело порываясь спросить об этом, он всякий раз мешался, ограниченный предосудительной неполноценностью. Вероятно, она сама даже не задумывалась, а если и задумывалась, то подолгу не забивала голову. Потому что твердо знала, чего хотела, и хотела только одного. Он наконец-то перестал ощущать скованность перед ней; привык к отвратно смердящему латексу презервативов и склизскому виду выделений. Уже не чурался ее тела, не шипел мысленно, обжигаясь о места, в которых являло свои безобразные корни само естество. Совладав с ослабляющим стеснением, меньше отвлекался на себя и больше — на власть, которую обретал над ней с каждым рывком. Ему нравилось смотреть, как она извивалась под его руками, ожесточенно скалилась, когда он хватал ее сзади за волосы и тянул, заставляя приподнять подбородок, как слабо щурила глаза, которыми до того позволяла себе над ним смеяться. Это, как им казалось, могло продолжаться часами. Если он выдыхался — а его по большей части хватало на пару раз за встречу — то начинал удовлетворять ее руками. У него это получалось очень хорошо, потому что в детстве ему постоянно приходилось слышать от кого-то — хоть от того же самого Джирайи — что кисти рук необходимо всячески развивать. Как-то он упомянул об этом при Югито, не надеясь получить в ответ ничего иного кроме того, что она поднимет его на смех, но Югито неожиданно для него даже не улыбнулась. Голышом лежа на животе, словно во время сеанса тайского массажа, невозмутимо подняла на него серьезный взгляд и сказала, что совершенно согласна; работать руками — это крайне полезный навык. Даже сейчас, когда многие привыкли использовать одну только голову. Потом отвернулась, позволив свету золотить ее потускневшие волосы, и умолкла, а он тихо улегся поодаль, не решаясь беспокоить ее, пока сам находился в плену размышлений. В такие моменты ему просто нравилось быть рядом и молчать; давящая страстью жажда испарялась, алчущее эго было пресыщено — наступало время умиротворения. Иногда начинало казаться, что вся их жизнь проходит в постели, и в этом таилось что-то притягательно прелестное и отвлекало от насущных забот. Порой они разговаривали о прошлом, и Югито вспоминала Широками. Она уже не жаловалась и не сокрушалась, но весь ее заунывный тон был пронизан нитями минорного разочарования, которое не донеслось бы и до его ушей, если бы только он не обладал превосходным слухом. — Почему, — спрашивал он ее тогда, — ты печальна? Ведь ты прошла через многое и не сломалась. Тебе следует гордиться собой, а не сожалеть о прошлом. — Чем дольше живешь, тем лучше понимаешь, что участь человека — проходить через многое, — ответила она. — Я не горжусь собой, потому что знаю — так и должно быть. Он возражал тем, что на все воля случая и у каждого свой путь, ведущий сквозь радости и несчастья. А она неожиданно добавляла: вся жизнь человека, по сути, — это один счастливый или несчастливый случай. Ведь глядя на некоторых людей, думаешь только о том, что им, пожалуй, в этой жизни только суждено было родиться и умереть несчастными. Но подобные беседы случались уже много-много позже, когда они поближе друг друга узнали, приоткрыв перед собой непроницаемую завесу собственных душ. Иногда — если им становилось скучно — Югито приносила снизу что-нибудь поесть. Прямо на кровати угощала его сушеными сливами и тайваньским рисовым печеньем с сахарной стружкой. В сентябре отмечали Цукими, и она сердечно обещала приготовить лунный пирог, потому что до сих пор не отвыкла от традиции называть праздник середины осени Лунным фестивалем. Они кормили друг друга из рук и загадывали далеко наперед, забывая об иллюзии настоящего. Наевшись, он временами слушал, как она перебирала струны сямисэна; изредка играл сам и иногда доставал сигареты, потому что в доме Югито курить не возбранялось. Она вообще предоставляла ему поразительно безграничную свободу. У нее ему разрешалось делать возмутительно многое. Когда Итачи, сидя с краю кровати, закурил в ее спальне в первый раз, она, подставив раздетое тело под тень понурого клена, с руками под головой лежала возле него и только безмятежно наблюдала, а лицо ее являло собой смесь любопытства и безучастия. — В этом мире, похоже, все-таки никто не идеален, — вздохнула она безнадежно. Итачи, глядя из приоткрытого окна, выпустил над головой сизое полупрозрачное облако дыма, и оно, клубясь, расплылось по воздуху под стеклом, подхваченное слабым сквозняком с террасы. — О чем ты? — Ты куришь, — она пожала плечами. — Я никогда не утверждал, что я идеален. Ей захотелось ответить ему словами о том, что когда-то он хотел доказать это, но она нашла саму мысль об этом настолько ребяческой, что поспешила забыть о ней как можно скорее. Заливисто рассмеялась, усевшись на постели, обхватила его за торс и уронила рядом с собой, вдыхая прогорклый запах табака, вьющийся за его губами. — Осторожнее, я рассыплю пепел, — возмутился было он, но почувствовал необоснованное расслабление, едва коснулся выпирающим позвоночником ее мягкой груди. — Плевать, — ответила она, крепче стискивая его в объятиях. Уткнулась носом в его растрепанные после их уединенной баталии волосы, и лицо ее расцвело трогательной улыбкой. — Цую завтра поменяет постельное. Плевать. Иначе говоря, ему можно было делать здесь все, что душе угодно. Прижимая его ближе к себе, Югито прошептала что-то еще, что он понял именно так. На выходных второй недели августа он пришел к ней в час лошади, потому что Ямато, с утра до ночи докучавший ему с миллионом просьб составить финансовую модель, в кои-то веки изменил себе и сообщил, что на этой неделе прогнозированием займется Какаши-сан, референт. Он-де давненько уже не принимался за достойную работу, в связи с чем в нынешнюю субботу брал на себя обязанности Итачи. Итачи в тот день только и успел, что вернуться домой со школы, наскоро переодеться и, оседлав велосипед, у которого наконец-то починил тормоза, отправиться в квартал Шибуя, штурмуя склон вдоль Аояма-дори в жару, близкую к сорокаградусной. Югито встретила его на кухне первого этажа, сказала, что доставка еды сегодня задерживается, и предложила подождать здесь. — Ты сильно голодный? — с ненавязчивой заботой спросила она, пока Итачи выдвигал стул перед кухонным островом, внешняя часть которого была чуть приподнята и потому выполняла роль барного стола. — Если хочешь, я разогрею никуман с кунжутным соусом. Остались с вечера. Итачи упал за стол, на ходу небрежно выуживая телефон из кармана спортивных штанов. Взбираясь сюда на велосипеде, он так устал, что навряд ли мог думать о чем-либо съестном. По правде говоря, есть ему не хотелось вообще, хотя с утра он даже не завтракал. — Нет, благодарю, не нужно, — ответил он, глядя, как Югито, огибая остров, снует перед рабочей столешницей. Если Итачи гостевал у нее, она неизменно встречала его в одном и том же наборе стандартной домашней одежды — штанов и футболки, причем он точно знал, что под футболкой она больше ничего не носила. Югито уперлась ладонями в стол, кокетливо склонив голову набок и заглядывая ему в глаза, взгляд которых он пытался уткнуть в экран. С затылка мимо крепкой загорелой шеи змеились позолоченные пряди ее заплетенных волос. — Что так? — Игривость ее тона сменилась обеспокоенностью довольно поспешно. — Скоро минует время обеда, а ты не хочешь есть? Итачи пожал плечами. — У меня сегодня нет аппетита, — признал он очевидное, но не успел отвести глаз, как Югито перед ним щелкнула языком, словно ей в голову пришла блестящая идея, и, круто развернувшись, подскочила к одному из навесных шкафов. Порывшись на полках, достала кулек с палетками, внутри которых ровным рядком были сложены плоские кругляши, похожие на медальоны. — Нет аппетита? — недолго думая, она швырнула кулек на стойку перед Итачи. — Попробуй-ка это. Должно помочь почувствовать голод. Итачи повернул кулек ближе к себе. Затем достал одну из палеток, рассматривая ее больше с ленивым интересом, нежели с фактической охотой последовать совету Югито. — Что это? — пластиковая обертка зашуршала под пальцами. Кругляши толщиной не превосходили пары миллиметров, некоторые из них склеивались вместе, принимая вид пальчиковых батареек, и от них ото всех шел кисловатый фруктовый аромат. — Боярышниковые хлопья, — Югито обошла стол и уселась по левую руку от него. Потом уверенно достала из кулька вторую палетку и, непринужденно распечатав, закинула пару хлопьев в рот. — Боярышниковые хлопья? — Да, — она недолго пожевала, после чего тоже потянулась за телефоном, что поодаль валялся на столешнице экраном вниз. — У нас их дают маленьким детям, чтобы пробудить аппетит. Очень полезно для пищеварения. — Вот как, — Итачи хмыкнул и взял один медальон следом за ней. На ощупь хлопья напоминали приплюснутые монетки из плотного теста, а вкусом больше всего походили на яблочные мюсли. На языке после жевания они оставляли легкое кислое послевкусие, из-за которого ему захотелось попробовать еще. Он достал следующую пару, и другую, и еще одну, и остановился только тогда, когда половина первой палетки уже была съедена. В растерянности обернулся на Югито, но та целиком погрузилась в свои мысли и сосредоточенно таращилась в дисплей мобильного, временами клацая по стеклу длинными ногтями, покрытыми вырвиглазного цвета гель-лаком. Итачи снова пришли на ум ее слова про лисицу. Некоторое время они сидели так, каждый — во власти собственного телефона, и только периодически шелестели упаковкой, поочередно вынимая из нее оставшиеся хлопья. На этаже было безлюдно — служанку Цую на выходные Югито отпускала — и только настенные часы одиноко отбивали ход в пустой тишине, да шум редких машин иногда проникал в кухню из открытого окна. Как Итачи когда-то подметил, эта тишина по-прежнему оставалась стерильной даже несмотря на то, что Югито по-видимому старательно обживала новый дом. — Да черт, — она клацнула зубами, досадливо жмурясь и опуская лоб. В уголках ее глаз собрались морщины раздражения. — Снова слетело соединение. Итачи почти машинально проверил связь у себя. Сигнал был довольно слабый, и в углу назойливо маячил значок о необходимости перепроверить настройки конфигурации. Он бесстрастно повернулся к Югито. — Попробуй перезагрузить сертификат. — Уже до кучи раз перезагрузила, — прошипела она, неосознанно хмурясь, и он нашел это примерно столь же по-детски забавным, как она — его первые потуги казаться невозмутимым в постели. — Все равно слетает. — Возможно, нужно обновление. Протокол РРТ установлен? Югито замолчала, отвлеченная поиском ответа на его вопрос, и стала еще напористее изучать глазами экран. Со стороны она казалась ребенком, который пыхтел над простейшей задачкой по математике. Итачи не выдержал и, усмехнувшись, заглянул в экран через ее плечо, пока она по нечаянности не понажимала чего-то, чего не следовало бы. — Я… я понятия не имею, — фыркнула Югито, очевидно не замечая того, как он приблизился. — Будто я понимаю что-то в этих протоколах… Итачи мягко нажал пальцем в экран перед ее носом, в том самом месте, которое она определенно не видела в упор. — Вот же. — Открылось списковое меню. — Здесь нужно выбрать PPT. Югито все с тем же недовольством заскользила взглядом по комбинациям букв, которые не говорили ей по большому счету ни о чем. Примерно как пенсионерка, которая впервые пыталась разобраться, как работает Интернет. — Выбрала? — Выбрала, выбрала, — буркнула она. — Что теперь? — Теперь установи новый профиль. — Где я его найду? — Сначала надо перейти в общие настройки, потом открыть вкладку сохраненных профилей… — Ками-сама! — Словно измотанная невероятными потрясениями, она уронила ладони с телефоном на стол. — Как же все сложно. Итачи усмехнулся. — Помочь? Югито еще раз фыркнула, будто пытаясь скрыть раздражение, после чего неаккуратным взмахом передала ему мобильный. — Да, уж пожалуйста. Итачи, все еще посмеиваясь, взял гаджет у нее из рук и как между делом стал копаться в настройках. — Ты прямо как моя бабушка. — Бабушка? По-твоему, я настолько старая?! — Нет, — улыбнулся Итачи и заметил совершенно беззлобно: — Просто она тоже не дружит с техникой. Югито, чью по-львиному стойкую гордость эти слова могли бы всерьез уязвить, ответила на удивление уступчивым миролюбием. Вытянув руки кверху, она будто в изнеможении привалилась к спинке стула. — Значит, верно, так оно и есть, — пробормотала она на выдохе. Затем поднялась с места, бесшумно скользнув в сторону раковины. Достала один из стаканов, которые больше уже не валялись беспорядочно, брошенные как попало в коробки для переезда. Набрала воды и, опершись поясницей о кухонный гарнитур, развернулась к Итачи лицом. Хмыкнув себе под нос, он стал переустанавливать сертификат и, пока она пила, машинально продолжал забирать из кулька боярышниковые хлопья, продолжал до тех самых пор, когда каждая из двух продолговатых палеток не опустела окончательно. Почувствовав вместо хлопьев один воздух, придирчиво перевернул упаковку и потряс пустой пакет над столом, после так и оставив его сиротливо валяться на гладкой поверхности. — Закончились, — ровно констатировал он при этом, вновь возвращаясь к конфигурациям. Югито, облизнувшись, дернула плечом. — И как? Чувствуешь голод? Итачи неопределенно покосился на нее поверх телефонного экрана и неохотно признал: — Пожалуй, да, — после чего завершил настройку и, когда Югито, обогнув его, вместе с полупустым стаканом опустилась прямо на столешницу рядом, протянул телефон ей. — В общих чертах, сейчас я голодный и уставший. Она насмешливо повела бровью, забирая мобильный. Посмотрела на дисплей. — Оу. Так быстро, — проверила соединение, убедившись, что теперь с ним не было никаких проблем. — И больше не слетает. Спасибо. — Всегда к твоим услугам. Итачи вернулся к мобильному, в котором сидел до того. Часы равнодушно тикали. В оконное стекло временами со стуком влетали бестолковые мошки с улицы, кружившие среди листвы кленов. Югито покачивалась на столе, сложив ногу на ногу, и, когда телефон в ее руках завибрировал, исправно уведомила о том, что машина доставки прибудет через полчаса. Итачи едва кивнул, притворившись, что ему решительно все равно, и снова безучастно уставился в экран телефона, хотя свербящее ощущение голода неотступно покусывало его изнутри. Она это как будто почувствовала. Придвинувшись ближе, убрала свой мобильный в сторону и повернулась к нему. Гибкое тело изогнулось по-змеиному, так что теперь Итачи мог бы уткнуться лбом между ее грудей, если бы захотел. Так или иначе, он по-прежнему смотрел только в телефон, по виду не собираясь отвлекаться ни на малейшее шевеление вокруг себя. — Чем ты занят? — спросила она, мимолетно касаясь мягких волос, обрамлявших его лицо. — Смотрю, куда вкладывать, — сухо оповестил Итачи, не отвлекаясь от сканирования чартов, однако ее непонимающее молчание заставило его поднять глаза. — Трейдинг. Не слышала? — Трейдинг?.. — Югито зевнула, вытягивая тело по длине позвоночника. Итачи уже отвернулся, но ее ладонь с волос плавно перешла на скулу и невесомо дотронулась до шеи. — Мне кажется, заниматься инвестициями — не твое. Это вовсе не то, что тебе подходит. — Почему? Она проворно соскочила со стола, присаживаясь на соседний стул, и он ощутил ее цепкие пальцы на левом колене. — Для нее это никогда не имело значения, — Итачи подумал, что сейчас она, должно быть, вновь имела в виду ту мифическую Широками, призрак которой безжалостно преследовал Югито в воспоминаниях. — Важнее то, что идет от сердца. А твое сердце никогда не будет крепко связано с этим. — Это она сказала тебе об этом? — Можно считать и так. С колена ладонь поползла выше и чуть замедлилась, достигнув внутренней стороны бедра. Сквозь ткань штанин Югито нащупала спящую, размякшую еще в холоде бесстрастия плоть и осторожно сжала, чувствуя, как понемногу настораживался он в вынужденном предвкушении. Рефлекторно взмахнул рукой и посмотрел вниз, обратив взгляд на ее движение. Отложил телефон и прикрыл глаза, чтобы мимикой не выдать ни единой предательской эмоции. Очевидно, Итачи уже забыл, о чем она говорила, но попытался ответить, просто потому, что еще помнил — отвечать была его очередь. В тон его пробралась невольная судорога, отчего слова он произнес вместе с глубоким выдохом, будто очевидец преступления, бессильный избавиться от нахлынувшей паники. — И что же… по-твоему, мне подходит?.. Ее пальцы ласково гладили ткань, поочередно скользя вдоль нее вверх и вниз, и та постепенно растягивалась, обретая внутри себя увесистую твердость. Югито прищурилась — так, как умела лишь она одна, — и, перехватив его рассеянный взгляд, почти обезоруженный негой, игриво мурлыкнула: — Долго объяснять. Ведь люди, подобные тебе, легко преуспевают в любом деле. Первостепеннее всего, ты сам должен этим гореть. Она поднесла руку выше, потянула за резинку штанов, освобождая набухший член. Тот качнулся, выпрямляясь навстречу ладони, отчего глаза ее снова дьявольски заблестели. Обхватив ствол, она стянула тонкую кожу к краю и в упоении почувствовала, как все больше раздается упругая плоть внутри ее пальцев. Итачи уже не следил за нитью разговора, но даже если бы и следил, все равно не смог бы привнести в него ничего толкового. С еще одним лихорадочным вздохом он сумел выдавить только: — Ты… Зачем ты это делаешь? — и посмотрел на Югито то ли с безмолвным укором, то ли со скрытой насмешкой. Та непринужденно улыбнулась, зажмурившись, и как ни в чем не бывало отняла руку. — Просто мне скучно. И интересно узнать, как легко ты возбуждаешься, когда не думаешь ни о чем развратном. Из всего развратного, что окружало его в мыслях и реальности, здесь были только ее смелые действия. Итачи фыркнул, вновь натягивая спущенные ею штаны. — И что тебе это дало? — Югито поднялась, чтобы убрать стакан, и он посмотрел ей вслед. — Я был уставший и голодный. Теперь я уставший, голодный и со стояком. Она засмеялась. Забросила стакан в посудомойку и беспечной походкой направилась к лестнице. — Сам знаешь, как решить проблему стояка, — бросила она, задержавшись перед пролетом. — Доставка будет через двадцать минут, а что до усталости… Можешь остаться у меня подольше, если хочешь. Итачи встал из-за стола, намереваясь последовать за ней. — Вообще, я не планировал. — Он на самом деле не планировал. Только из предосторожности захватил едва начатую пачку сигарет из дома, видимо, понадеявшись, что сможет развеяться хотя бы в городе. — Ты не оставляешь выбора. Затем над ступенями послышались их легкие шаги. Машина доставки прибыла к дому Шото Нагая точно по расписанию. Однако напрасно курьер просигналил трижды, остановившись у ворот. Напрасно нажимал на звонок перед крыльцом, пройдя с коробками через оставленную открытой решетку калитки, напрасно вызывал Югито по сотовой связи. В конце концов, сдался и оставил контейнеры лежать у входа. Уехал, так и не узнав, что хозяйка все равно бы его не услышала. В это время она сжимала локтями одеяло, стоя на коленях и приподняв поясницу. Ритмично подавалась вперед в эхе их общего соударения и, прогибаясь ниже, стискивала зубы, если глубокое проникновение причиняло ей особенно острую боль. С его неумелостью ей всегда было больно. Но в какой-то момент она просто отключила восприятие дискомфорта, зная, что не испытает того же ни с кем другим более. Так боль стала чем-то, что разумелось само собой. Более того, ее хотелось вкушать, как вид отдельно взятого удовольствия. Это удовольствие, почти мазохистское и ни разу неотделимое, преследовало ее в сокровенных грезах, тянулось за ней еще с того самого времени глупой юности, когда она впервые осмелилась прибегнуть к тампонам, чтобы понять, каково это — чувствовать внутри входящий извне инородный предмет. Понять только ради любопытства, но ни разу не затем, чтобы дать чужому овладеть собой. Перенося осмысление с чужого на него, она оставалась все так же непреклонно уверена в своей неукротимости. Итачи знал — если бы ей вдруг понадобилось, она бы с легкостью могла дать ему отпор, в ярости оттолкнуть и исчезнуть, чтобы он никогда в жизни не смог ее догнать. Одним ударом колена она отшвырнула бы его от себя, и даже не потому, что он уступал ей в комплекции. Просто не в его принципах было нападать на тех, кого он подпускал к себе слишком близко, а ее он подпустил близко настолько, что уже вряд ли сумел бы увернуться от ее броска. И ей об этом было прекрасно известно, почему она и обмякала, едва лишь он смыкал пальцы вокруг ее шеи, намертво сковывал жестким касанием плечи, бока, ягодицы, как хищник, что хватает жертву в тиски кровавой пасти. Возвышаясь над ней, наклонялся ниже, припадал со спины и невидяще сминал мясистую грудь, которая под весом сама ложилась в его сухощавые пальцы. Югито боровила одеяло, прижимая плечи к матрасу, и тот проседал с каждым новым толчком, что вгонял их обоих в бездну сладострастия. Итачи рывками притягивал к себе ее бедра, ощущая, как выскребало о кожу затеси, приближавшие удовлетворение. Двигался навстречу, проходя ее изнутри, держал за выпирающие подвздошные кости и вместо вида смуглой спины перед глазами рисовал в воображении двух воркующих девушек. Видел, как целует ее взасос Широками, чьи тонкие белоснежные волосы обвиваются вокруг широких загорелых плеч, и спускается ниже, лаская покатую грудь, танцуя губами на чувствительных сосках. Югито, беспомощная перед ней своей любовью, томно стонет и придавливает к себе ее голову, зарываясь пальцами в серебристую седину на ее затылке. Обезоруженная, полная непреодолимого покорства, склоняется перед ней без подчинения, чего никогда не сделает рядом с ним. Рядом с ним она всегда будет только скалиться и звереть, ибо злостью против него поддерживалась ее плотская алчность. Поддаться добровольно она сможет только ей, той, кого любила на самом деле. В его голове у Широками было костлявое тело и почему-то белые, как у одухотворенной, волосы, которые рассыпáлись вокруг ее головы подобно шляпке симэдзи, хотя он и знал из рассказов Югито о том, что она происходила с островов Сакисима, где солнце наверняка сияло так же неотъемлемо, как здесь было принято от него прятаться. Югито с надрывом выдохнула, кусая зубами покрывало, а он, почувствовав рассекающий взрыв избавления, замер и устало навис у нее над лопатками. Серые волосы, что мешали видеть, опустились ей на блестящую от пота кожу. Итачи изогнулся и движением, похожим на удар когтистой лапы, взял ее за челюсть и повернул к себе, заставляя поцеловать. Она ответила мягко, но неохотно, словно забирала у него последние остатки пылавшей ревности, которая разжигала в нем яростную страсть. Только после этого он оставил ее и неуклюже рухнул на бок, и сама она, наконец, смогла вытянуться на постели, устраиваясь поверх скомканного одеяла. Они лежали, сквозь суженные веки изучая друг друга немигающими взглядами, и пытались отдышаться. — Мне нравится, — Югито зачесала на сторону волосы, так и норовившие под пробор рассыпаться перед ее лицом, — как ты из меня выходишь. — Он не ответил, молчаливо веля ей продолжать. — Ты всегда делаешь это грубо, но ни слова не говоря. Как будто испытываешь вину за что-то и не хочешь, чтобы это заметили. — Ты можешь сказать, если тебе неприятно, — беспристрастно отозвался он. Югито фыркнула. — Я не то имею в виду. Ты знаешь, обычно другие делают при этом всякие дурацкие вещи вроде полапать мою грудь или не к месту ляпнуть что-то пошлое… — В следующий раз могу шлепнуть тебя по заднице. Югито посмотрела на него в надменном стремлении сообщить, что глупая шутка не удалась, но, к своему удивлению, не заметила на губах его и тени улыбки. Взгляд его был серьезен и даже как будто невесел, словно это его самого огорчили ее же слова, над которыми он теперь опосредованно смеялся. Югито притворно рассердилась и, перекатившись на бок, попыталась стукнуть его собранным в головах одеялом. — Дурак! Он увернулся, метя ей в неприкрытый живот. Его касание заставило ее дернуться и привскочить со смехом от щекотки. — Я так и думала, что ты извращенец, — она попыталась отбиться от него подушкой, валясь на спину. Теперь голова ее была запрокинута, а свисавшие с кровати волосы почти доставали до пола. Итачи рассеянно ухватился за угол подушки. — Извращенец? Я? — Благодаря одной неординарной личности в лице своего учителя он был прекрасно осведомлен о том, кто такие извращенцы, и совершенно не торопился причислять себя к их рядам. Пожалуй, из них обоих он вел себя сейчас наименее по-извращенски. — Конечно, ты, — ее беззащитное тело ускользало, извиваясь, от его рук, и как только ему показалось, что цель близка и он сможет достать ее через подушку, Югито неожиданно отбросила ее прочь и поднялась, а затем порывисто обняла его за плечи, роняя себе на грудь. — Ты — извращенец, — и зашептала горячо, касаясь подбородком его макушки и жадно прижимая к себе, как хозяйка — потерявшегося обожаемого питомца, которого вновь нашла спустя многие годы. — Но ты мой самый любимый натуральный извращенец. Для него до сих пор оставалось тайной, почему она назвала его именно натуральным, и — положа руку на сердце — за что посчитала его извращенцем. Оба эти понятия, по его мнению, были к нему абсолютно неприменимы, хотя спустя время он стал ощущать некоторое сомнение по этому поводу. В тот день они еще очень долго лежали рядом, пригретые существованием друг друга, и когда Итачи заикнулся о том, что ему пора бы уходить, солнце уже закатывалось к горизонту. — Завтра у тебя есть дела? — спросила его Югито, пока, сидя с поджатыми коленями, заплетала свои соломенные волосы, ставшие жесткими от многочисленных химических процедур. Он покачал головой, ловя себя на мысли о том, что в лучах заката ее фигура походила на вырезанную в мраморе капители скульптуру греческой легкоатлетки. — Тогда оставайся. Переночуешь здесь, у меня есть вещи для гостей и даже нэмаки. Он бы усомнился в ее честности, скажи она обратное. — Югито, — он впервые обратился к ней по имени, потому что редко хотел ее абсолютного внимания, но, вспомнив о вопросе, который интересовал его уже давно, пожелал, чтобы она ответила на него осознанно. — Каким спортом ты занималась? Когда он попытался узнать об этом впервые, она глумливо посоветовала ему воспользоваться поисковиком. Теперь же последний след этой глумливости улетучился с ее решительного взгляда, как сдувались ветром ничтожные капли ранней росы. Югито озадаченно заморгала. Потом забросила длинный жгут волос за плечо и откинула голову, ладонями уперевшись в покрывало. — Пляжным волейболом. Он никогда бы не подумал. Но, представив, как взмывает ввысь над сеткой ее поджарое гибкое тело под слепящим солнечным сиянием и как вьется за ней, рассекая знойный воздух, тонкая тугая коса, почему-то воспринял эти слова, как должное. Это вполне ей подходило. Вечером того же дня он пошел в душ в ее доме. На улице было мглисто темно, и ванная комната встретила его слепяще контрастным светом точечных светильников. Полки, которые наводняли пространство от стены до стены, были заставлены бессчетными склянками средств по уходу, в названиях которых он все равно не разбирался и едва не пропал из-за того, что бóльшая их часть была записана на традиционном китайском, так что о содержании догадываться приходилось только через уподобление кандзи. За исключением сего небольшого курьеза, все прошло относительно спокойно. Ему даже не показалось странным, что она не стала тайком пробираться в ванную, пока он мылся, чтобы заняться взаимным услаждением в согревающем тумане горячей воды, хотя это было бы так в ее манере. Впрочем, он помнил, как она говорила ему, что не собирается превращать их интимную жизнь в калифорнийскую мечту, которую грешат восхвалять сценаристы сериалов на Нетфликсе. Все эти богемные тусовки, полигамия, секс под душем и на всевозможных предметах мебели, опошляющий их собственно назначение — все это было не для нее. Почему, если иной раз она не гнушалась отсасывать ему в примерочной, — он понять не мог и не стремился. Закончив с мытьем, он вышел из кабины. Утерся, чувствуя, как удушающий жар, скопившийся под кожей, медленно оставляет его тело. Взъерошив волосы, оставил их высыхать без фена, чтобы ощущение прохлады не ушло слишком быстро. Надел штаны и, придерживая полотенце вокруг шеи, покинул ванную. Ванная для гостей располагалась на первом этаже, в закутке, которую от гостиной отделяла только столовая. Здесь же была и сама гостевая комната, достаточно просторная для именно гостевой, с огромным кремового цвета диваном-трансформером, на котором, если его разложить, с легкостью поместился бы весь состав финсовета, и с широкой плазмой, гораздо больше походившей на элемент домашнего кинотеатра. Если бы Итачи не знал Югито, он бы определенно спросил себя, зачем отводить гостевой комнате предназначение гостиной. Так или иначе, выйдя сюда, он застал Югито напротив барной стойки. Облокотившись на нее спиной к нему, она разговаривала с кем-то по телефону и даже не услышала хлопка седзи у ванной. — …Ты же слышал, он всегда все говорит напрямую, — щебетала она, кокетливо посмеиваясь, и Итачи, остановившись позади нее, уже хотел было пройти мимо, но что-то в ее тоне пробудило в нем легкое недовольство. — Ну да не будем о грустном. Что насчет твоей прощальной вечеринки? Вы уже решили, кого позовете? Следующие слова заставили его замереть и прислушаться. — …Как? Ками, это честь, но, Эй, солнышко, я же говорила тебе, что не смогу в четверг. — Она выпрямилась, расправляя плечи. Итачи не слышал голоса собеседника, но почему-то решил, что тот был гораздо старше и разумнее ее. — Ну как почему… У меня же теперь одной проблемой больше. Она засмеялась, и он поспешил успокоить себя тем, что смех этот был не самым искренним. — …Джирайя повесил на меня новую заботу. Что? Нет, он совершенно очарователен. Ты бы видел, как он ворчит, если я прошу его сыграть, когда он не хочет. Просто милашка… Итачи приблизился. Он бы не стал подслушивать, если бы разговор не приобретал столь интересный оборот. — Из Аоямы. Не помню, вроде сын какого-то известного бизнесмена. Теперь он стоял ровно позади нее и дышал бы ей прямо в шею, если бы она была одного с ним роста. — …Да не-ет, не такой. Совсем еще ребенок. Ну сколько, может, лет семнадцать. Югито посмотрела на свои ногти. Она внимала только голосу из динамика и совсем не замечала того, как Итачи подобрался, готовясь замахнуться. — Я знала, что ты так скажешь… Все вы говорите одно и то же. Человек на том конце провода определенно расхохотался от ее наигранно обиженного тона — это было ясно даже со стороны. Итачи занес над ней обе руки. — …Но я все равно буду иметь это в виду, спасибо. Созвонимся позже, — отключившись, она со вздохом отняла телефон от уха и тут же испуганно вздрогнула, потому что глаза ее накрыли чужие ладони. — Ой. В такие моменты обычно принято говорить «угадай, кто», но он счел это слишком дешевым и промолчал, потому что сегодня они во всем доме были одни, как и вчера, как и позавчера, как и каждый день с тех пор, когда он познакомился с Цую. Тогда он, вероятно, видел ее в первый и последний раз. Югито шевельнулась, робко тронув его за запястье. — Итачи, ты уже закончил?.. — ее высокий голос звучал, как скрежет ногтей умирающего по больничной простыни. — Извини, я не услышала, как ты подошел. Совсем заболталась… Он убрал руки, и она торопливо обернулась, заискивающе-приторно заглядывая ему в глаза. — Ничего, — он стянул с шеи полотенце и встряхнул с такой силой, как будто собирался отхлестать им по лицу. Потом повернулся к Югито, внутренне коробясь ее откровенно виноватым видом. Она выглядела так же потерянно, как и тогда, когда разбила стакан. До отвращения жалко. Неподобающе слабо. Так, как она никогда не будет выглядеть в постели с ним. — Кто это был? Она деланно взмахнула рукой и отбросила трубку стационарного на столешницу. — Так, один покровитель, — беспечность ее тона была фальшивой, и он это знал. Как знал и то, что ей наверняка хотелось спросить его, как давно он появился здесь и как много успел услышать. Именно поэтому он перешел в наступление прежде, чем она даже об этом задумалась. — Почему, — Итачи забросил полотенце на плечо и подошел ближе, встав у стойки около нее. Югито тут же развернулась и мягко обвила его руками за плечи, пряча глаза за прижмуренными веками, из-за чего вопрос, который должен был быть твердой претензией, прозвучал совершенно смято, — почему в разговоре с ним ты, — Итачи помедлил, отвлекшись на движения ее рук, блуждавших по его белому торсу, — назвала меня ребенком? Югито замерла и подняла голову. Черные круги зрачков, врощенные в столь же черную радужку, блеснули из-под ресниц в полумраке неосвещенной кухни, где горели только споты над обеденным столом. — Ведь ты и есть ребенок, — проурчала она, и он в очередной раз из множества понял, что она все еще над ним смеялась. — Разве нет? Ему хотелось бы напомнить ей, что какую-то пару часов назад она стояла перед ним на коленях, выпячивая зад, пока он долбился в ее промежность, и подобное повторялось между ними уже не в первый раз, но он не стал об этом говорить. Для нее в сравнении с теми мистическими покровителями, что дневали и ночевали в этом доме до него, он останется мальчиком даже спустя годы и десятилетия. Едва он подумал об этом, как клокотавшая ревность внутри него обратилась в приятно холодящее разум равнодушие. — Может быть. Только развлекаться со мной ты хочешь совсем не по-детски. Она улыбнулась, поглаживая его за острые плечи. Улыбнулась вместо того, чтобы привычно над ним засмеяться, и он счел это за добрый знак. — Недостаточно, чтобы этого хотела я одна, — мурлыкнула Югито вполголоса, и он ощутил, как она лобком прижалась к нему ниже пояса. — Любому из наших развлечений нужно обоюдное согласие, тебе так не кажется? Согласие, каждое из которых он дал ей перед тем, как переступить порог ее дома. Итачи сглотнул. Ставшее обыденным при общении с ней натяжение в плоти одерживало верх над рассудительным здравомыслием. Югито скользнула одной рукой вниз, сжала окостеневшую мякоть сквозь ткань штанов и тут же улизнула от его замаха, когда он решил перехватить ее руку. — Ты молчишь, значит, думаешь так же, — пропела она, скрываясь в тени лестницы. — Я схожу за бельем, чтобы постелить тебе внизу. А потом, — звук ее шагов умолк на прозрачное мгновение, за которым он увидел ее игривый прищур, — если хочешь, ночью мы развлечемся еще. Он встал под ступенями, скрестив руки на похолодевшей от стылого воздуха груди, и сухо крикнул ей вслед: — Ночью я предпочитаю спать, а не развлекаться. Ответом ему послужило ее переливчатое хихиканье. — Хорошо, пускай будет по-твоему.