***
По карнизу барабанил дождь, форточка была чуть приоткрыта. Занавеска качалась, впуская в комнату прохладу, а вместе с нею — песню ветров, песню бури и звонких капель. Феникс на стене освещал спальню, взяв на себя роль растворившегося в море солнца. Этот феникс, шум дождя и сладкий, ничем не передаваемый запах неожиданно переместили Августа домой. Ему показалось, что он лежит на своей жёсткой неуютной кровати. В его спальне тесно, и мебель вся старая. Шкаф без ручек, обшарпанный комод, хлам на рабочем столе, в углу куча каких-то тряпок… На кухне громко топает младшая сестрёнка и мама гремит посудой. Мама говорит сестре, чтобы она чистила зубы и ложилась спать. Сестра что-то ей отвечает. Август закрывает глаза. За окном дождь, и крыша течет. Вода звонко капает в таз, грязные подтёки на стене закрывает гобелен с фениксом. Завтра нужно идти в академию, но домашнюю работу залила вода с протекающей крыши. Да и учителя говорят, что, если дар Августа не вступит в полную силу к шестнадцати годам, его изгонят. Август открыл глаза и поморщился. Реальность встретила его побелённым потолком кобровской спальни. Капли врывались в комнату, ветер шумел. В комнате царил прохладный и серый полумрак. Август пошевелился, чтобы разогнать кровь, и невнятно простонал от ноющей боли в плече. — Уронил тебя по дороге, — прокомментировал его стон спокойный голос. Август приподнялся на локтях и увидел Габриэля, сидящего на соседней кровати. Август слабо помнил, как оказался здесь. Он помнил скалу, помнил короткий диалог с Габриэлем, помнил, как начиналась гроза, а потом словно кто-то вырвал часть его памяти, и он оказался здесь. Между тем, Габриэль переместился к его постели. Совершенно бесшумно возник рядом, точно соткался из воздуха. Не поднимая на Августа глаз, помог устроиться на подушках, накрыл одеялом его ноги и подал кружку с водой. Август с недоверием взял её — не иначе, Габриэль туда плюнул. — Я не буду это пить. Габриэль молча забрал кружку и поставил на прикроватную тумбу. Теперь, когда волосы не падали ему на лицо, от глаз его невозможно было найти спасения. Прогремел гром, следом за ним комнату осветила молния. Песня дождя стала громче. Подоконник намок, и занавеска покрылась мокрыми пятнами, она всколыхнулась, готовая сорваться и улететь. — Зачем ты меня притащил? Габриэль посмотрел на него очень удивлённо, но ничего не сказал. Август видел его насквозь — по крайней мере, был убеждён, что видит. Даже с короткими волосами Габриэль выглядел как настоящий маг, и, если бы его обрили налысо, ничего бы не поменялась. Раньше Август не мог объяснить, что значит для него понятие «настоящий маг», но, познакомившись с Габриэлем, теперь он мог описать своё чувство словами: настоящие маги не выделяются демонстрацией злобы и обожанием власти, что даёт им высшее колдовство. Настоящие маги обычно милы и скрывают полыхающее внутри пламя, но оно обжигает тех, кто находится рядом с ними. Рядом с настоящим магом в животе острой болью вопит тревога, и дышать рядом с магами тесно. — Как ты себя чувствуешь? Ещё маги умеют преданно заглядывать в глаза и делать вид, что искренне беспокоятся. Август быстро его раскусил. — Почему ты назвал меня архимагом? Кого ты видел у меня за спиной? — спокойным голосом спрашивал Габриэль, словно ему не был интересен первый вопрос. Август смотрел ему в глаза, обрамлённые невинной нежностью белых ресничек. Они уводили в тёмную воронку коридора, который заканчивался закрытой дверью с тяжёлым замком. Глядя на Габриэля, Август не мог дать ответ, действительно ли его повстречал в заброшенном коридоре Закулисья. Манриоль был сыном известного в Тэо алхимика. А может быть, сыном мёртвого Змееокого. Он провёл детство в богатом доме с кучей прислуги и незадолго до изгнания сбежал в Кобру, как один из многих отчаявшихся изгнанников. И сейчас у него обрезаны волосы, и порез на руке — печать совершившейся клятвы; на него надет уродливый балахон, и сам он теперь живёт в общежитии вместе с другими кобровцами, такими же обездаренными и несчастными, как и он. Будь он великим архимагом равновесия, он бы не стал терпеть унизительной стрижки и неудобного платья. И уж точно не стал бы заключать нечистые сделки. Осознав это, Август сказал: — Слезь с моей кровати, Манриоль. — Разве тебе места мало? — он издевается? — Я из-за тебя там оказался! Из-за тебя целое столетие шлялся по коридорам с треклятой верёвкой на шее! С тварями и душами мертвецов. «Не делай добро, не вернётся злом!» — верно говорил Сэликен, будь он проклят! Август кричал, пока не стал задыхаться. Пока не увидел собственное отражение в зеркальных чёрных глазах — расстроенное и жалкое. В попытке устрашить он сам был готов разрыдаться. Он закашлялся и потянулся к тумбочке, где должен был лежать ингалятор, но Габриэль нашёл его раньше и спрятал за спину. — Об архимаге… — Отдай! Не было там никого! — Август полез к нему драться, и это стало ошибкой: дыхание вовсе сбилось, а кашель сделался невыносимым. Пока он корчился, Габриэль поигрывал его ингалятором. Лицо его было леденяще спокойным, а взор затуманился… чем? Что Габриэль видел, когда смотрел, как могло показаться, на кого-то, а на самом деле — внутрь себя? «С этим выражением лица он меня и похоронит», — подумал Август, протянул к ингалятору руку, а Габриэль снова спрятал его за спину. — Почему ты назвал меня архимагом? — Ты сам… сам себя так назвал, — срываясь на дыхание, повторил Август, затем снова потянулся к ингалятору. — Я? — Не ты. Не знаю. Отдай! Ингалятор вновь ускользнул из-под носа. — Хватит, отдай, пожалуйста! — Где ты был? — Габриэлю пришлось повторить вопрос, потому что Август не услышал его из-за кашля. — Закулисье… расщелина между мирами… Выглядит, как этот мир, только по-другому. Меня… вывел оттуда архимаг. Он выглядел, как ты, только… немного старше. Я спросил его, кто он. Он… так и сказал, что он архимаг. — Это его ты видел за моей спиной? — Не помню. Я ничего не вижу. В глазах темно… Август больше ничего не говорил, только задыхался. Габриэль вернул ему ингалятор, и Август смог им воспользоваться лишь с четвёртой попытки. Всё это время Габриэль сидел на его кровати, молча наблюдая и не предпринимая попыток помочь. Когда приступ немного ослаб, Август поставил ингалятор на тумбочку, но случайно трясущейся рукой смахнул его на пол. Посмотрел на Габриэля, взглядом обвиняя его во всех смертных грехах, в том числе и в падении ингалятора, но почему-то не нашёл в себе смелость это сказать. Взгляд и так был довольно красноречив. Габриэль вдруг понял, что выбрал неверную тактику. Пытливо и проницательно Габриэль разглядывал его, как разглядывал формулы в книгах, пытаясь проникнуть в созвучия магических знаков и разгадать тайну их волшебства. Всякая человеческая душа казалась ему схожей с сочетаниями магических рисунков и букв, где каждая линия, каждый символ отвечает за черту характера, цвет глаз и душевную травму. Габриэль разбирал эти знаки, холодно и бесстрастно отделяя одно от другого, выискивая тонкую, сочащуюся кровью брешь. Он знал, как натянуты отношения Августа и Шалари, наблюдал попытки Августа удержаться в компании недомагов, видел, как с они с треском проваливаются, и был уверен, что Август здесь не по доброй воле — что-то заставило его прийти в Башню помимо желания обрести силы. У него был слабый дар, ведь его руки время от времени испускали свет. Такие, как он, не выживают на ритуале. Из-за своей мягкости такие, как он, могут растаять как льдинка в чьих-то тёплых руках. Габриэль помнил, как Августа растрогало его проявление заботы, и ему показалось несложным его ещё немного согреть. Для этого требовалась лишь капля терпения и обезоруживающая печаль. Как только они подействуют, Август сам напорется на спрятанное под чужим сердцем лезвие. — Прости, я не хотел тебе навредить. Мне причинило боль, что ты не принял мою бескорыстную заботу, и я повёл себя жестоко, тем самым подтвердил твоё мнение обо мне. Габриэль был искренен в извинениях, как может быть искренен палач, обещающий не рубить голову жертве, но Августа тронула горечь его раскаяния, и взгляд его сделался мягче. Этот человек позаботился о нём, как никто в этой Башне, а Август так жестоко оттолкнул его. Печаль, наполняющая его голос, стала почти непереносимой, взгляд уже не пугающих чёрных глаз устремился куда вниз. — Я не сделал ничего плохого, но, если ты считаешь, что я заслуживаю такого недоверия, стало быть, это так. Честно признаться, всё это время, пока ты был там, я беспокоился о тебе. Габриэль не поднимал глаз и не мог оценить, сколь глубоко поразили слова его жертву. Август сделал всё сам, неловко и неуверенно тронув его плечо, а потом отпустил, и это могло значить только одно: удар слов оказался больнее и глубже, чем ожидалось. — Я там не в первый раз, — голос Августа дрогнул. — Первый раз я там был после смерти Лиона. Он прыгнул с той скалы, на которой стоял ты. — Кто такой Лион? Габриэль скрыл блеск в глазах, с печальным сочувствием взглянул на соседа. Август взглядом указал на кровать, что сейчас принадлежала Габриэлю. — Мы с ним дружили. Души самоубийц не уходят на тот свет. Они остаются в Закулисье… — Ты искал его там? Прежде чем ответить, Август помолчал, прислушиваясь к шуму неутихающего дождя. Одеяло, в которое так хотелось укутаться, было под ним, и, чтобы его достать, пришлось бы заставить себя подняться и расправить постель. — Он с детства знал, что будет изгнан, а у меня был слабый дар. Мне дали шанс, я поступил в академию. Все надеялись, что дар окрепнет… Лион боялся, что я его брошу из-за этой разницы. Но, даже если бы я не стал изгнанником, я бы не бросил его. Он ушёл в Кобру, а, когда мне вынесли приговор, он вернулся, чтобы забрать меня с собой. Ему было здесь плохо, и он надеялся, что со мной станет легче. Он должен был пойти на ритуал раньше… но он не смог. Один из этапов ритуала подразумевает жертву — нужно убить человека, которого сильно любил в мирской жизни, чтобы показать тьме, что ты отрекаешься от любви. У Лиона никого не было, кроме меня. Помню последний наш разговор. Он пытался со мной говорить, но смысл его слов я понял слишком поздно… он сделал это с собой, потому что я ему не ответил. Габриэль с любопытством его разглядывал. Он не только выбрал правильное оружие, но ещё и вонзил его в самое уязвимое место, и теперь, пока Август говорил, Габриэль держал этот нож в его ране, как его рука лежала на Августовом плече. — Но ведь в Башне никого не держат насильно. Почему он не ушёл? Габриэль крепче сжал воображаемый нож — плечо Августа было холодным, как рукоять. — Нас всех держит клятва. И магов в том числе. Те, кто уходил — их начинали мучить видения, звать за собой. Они сводили с ума, вынуждали вернуться. Те, кто не возвращался… я слышал, они безнадёжно сходили с ума. Август взял его за руку, где был бинт, размотал его, обнажив порез. Затем провёл указательным пальцем вдоль него, и от этого прикосновения порез зажил, а шрам посветлел, как линия карандаша под клячкой. — Дар целительства, — прошептал Август, и руки его сверкнули так, как не должны сверкать у изгнанников.***
Тёмный башенный коридор освещался факелами, пламя потрескивало и испускало тёплый сандаловый аромат. Габриэль наступал босыми ногами на холодный пол. Он мёрз всегда и везде, поэтому перед тем, как выйти, предусмотрительно накинул на себя плащ. Кобровцы поднялись по винтовой лестнице в башню. Август завернул в одну из комнат, Габриэль последовал за ним. Была глубокая ночь. В руках обоих были фонари, ими кобровцы освещали себе путь, ведь Змеиный Час давно пробил, и коридоры Башни накрыла кромешная темнота. Про Змеиный Час ходило множество слухов: будто коридоры меняют свои направления и ведут не в те комнаты, а лестницы становятся бесконечными, и ступивший на них может навсегда потеряться в их лабиринтах; будто беспризорные духи начинают охоту на тех, кто осмелится прогуляться по коридорам ночью. Может быть, все эти легенды были правдой, а может, лишь страшилками, не позволяющими кобровцам разгуливать по Башне после отбоя. Чем бы то ни было, Август перед тем, как пойти, надел на себя несколько защитных амулетов и повесил один на Габриэля. Комната Ритуала представляла собой помещение с узкими арками вместо окон. Габриэль и Август оказались в самом эпицентре дождя вокруг клокочущих капель. По серому полу растекались лужи, отражающие дрожащие огоньки свеч, сгрудившиеся над башней тучи были такие густые, что если высунуть руку из арки — тучи проглатывали её. Они находились снаружи и не просачивались внутрь. Кобровцы потушили фонари, так как комнату портала освещали свечи, которые, несмотря на сквозящий здесь ветер, не гасли, и пламя не металось, словно ветер не трогал его. На противоположной от двери стене находился портал: тринадцать привинченных к стене полок, своей композицией напоминающих арку. На каждой полке лежали магические предметы: стеклянные колбы с цветными жидкостями, недовольно бормочущие и извергающие пузырьки; странно обтёсанные камни; баночки со смесями порошков и трав; плетения из толстых мохрящихся ниток; крохотные книги заклинаний, хрустальный шар на подставке; карты таро и мешочек с камнями. На каждой полке взгляд невольно останавливался, цепляя детали — руны, рисунки, бусины или нитки мулине. Тринадцать магических артефактов собрались вместе, чтобы напитать энергией пустоту между полками и открыть врата в иное измерение. Пространство в центре, где воображение дорисовывало дверь, вело в небо. Шаг в портал — и вот ты уже летишь с огромнейшей высоты. Дверь с шумом захлопнулась, и кобровцы обернулись. Август — испуганно, Габриэль — с раздражением. Габриэль уныло осмотрел строение и не нашёл ничего интересного для себя. Ни ответа, ни секретного хода в тайное хранилище книг великого архимага. — Отсюда начинается ритуал, — сказал Август. — Портал ведёт в Закулисье — изнанку нашего мира. Ничего не трогай! Габриэль послушно убрал руку и обернулся. — Тебя не накажут? — Сюда приходить не запрещают. Некоторые приходят сюда молиться. Габриэль перевёл взгляд на вершину портала, где на стене было высечено лицо Богини — лицо демоницы, которую было непринято изображать на иконах. Габриэль привык видеть на них приветливое лицо молодой женщины, чьи печальные и немного отрешённые глаза смотрят с материнским укором. В храмах молились только светлой её стороне. Тёмную сторону лица Двуликой Габриэль никогда не видел целиком — только её часть, где на некоторых изображениях Богиня изображалась с лицом, поделённым вертикальной линией, и каждая половинка показывала одну из её сторон. Здесь же на Габриэля насмешливо смотрела женщина с раскосыми глазами. По её щекам расползались змеи, а кудрявые волосы лежали тяжёлой копной. — Шалари здесь часто торчит, — сказал Август. Он проверил, плотно ли закрылась дверь, после сел на ковёр напротив портала. Габриэль обратил внимание, что на ворсе ковра есть несколько парных округлых вмятин, как если бы приходящие к порталу подолгу стояли на коленях. Габриэль сел рядом с Августом. В его воображении портал представлялся куда интереснее нескольких полок и пустоты между ними. От портала не веяло ни холодом, ни опасностью, он больше напоминал алтарь или полки антикварного магазина. И знание о том, что здесь проводится страшный ритуал, после которого волшебники превращаются в магов, больше напоминало истории о старых домах, в которых водятся призраки. Как работает портал? Он должен как-то включаться, ведь иначе волшебники и маги, проходя внутрь, падали бы и разбивались. Габриэль недолго подумал об этом, а потом переключился на рассказ Августа. — Может, тебе привиделось, что там я? Август уже успокоился. Он больше не выглядел напуганным, кажется, теперь он и правда готов был поверить, что архимаг-Габриэль ему померещился. — Сэликен слишком сильно натянул верёвку, от недостатка кислорода случилось видение, — предположил Август. — Со мной такое бывало во время приступов. А без верёвки никак. В Закулисье без троса опасно. Он задрал воротник, показав Габриэлю красный след на горле. Тот сочувственно его осмотрел и коснулся холодными пальцами. — Они не слишком любезны. Август словно пришёл в себя, резко обернулся, полоснул жалящими лунами жёлтых глаз, и лицо его стало злым. — Любезны?! Ты знаешь, кто они? Они полудемоны. Нежить. Бессмертные твари! Даже самый злой Змееносец будет в тысячи раз лучше этих дряхлых хранителей башни. Лицо Габриэля не выражало эмоций. Он смотрел на Августа, как если бы перед ним висела скучная картина. — И ты хочешь стать одним из них. В следующую секунду Габриэлю показалось, что Август сейчас бросится на него и поколотит, но при этом он точно знал, что Август не станет этого делать, отчего интересно было наблюдать, как он ломает себя изнутри. Габриэль ловко свильнул с темы, поинтересовавшись, не накажут ли их за разговор. Ярость Августа взбушевалась волной, разбилась о скалы и стала пеной. — Нет. Оскорбления маги воспринимают как похвалу. У них всё наизнанку. Так что я тут ласкаю. На месте, где у Габриэля был порез, ничего не осталось, но, сколько бы Габриэль ни приглядывался, руки Августа больше не испускали того волшебного сияния, которым исцелили царапину. «Это неправильно, должен же быть способ развить у Августа силы. Он не обездарен, в отличие от меня». — Мне жаль, что из-за меня ты был наказан, — неожиданно для себя искренне сказал Габриэль. Но что-то заставило Августа усомниться в его словах. Выражение лица Габриэля оставалось непроницаемым, холодным, обделённым… чем? Август был готов поклясться, что выражение лица Габриэля не поменялось с самого первого дня его пребывания здесь. Он улыбался, был учтив и спокоен, но улыбки его были просто вежливостью, а то, что он говорил, не сочеталось с выражением глаз. Всё заканчивалось и начиналось в их непроницаемо чёрной глубине, а что там, по ту сторону, известно было ему одному. — Брось. Я нарушил правила. Не ты. Я знал, что тут всюду шпионы. Август перевёл взгляд в угол, где копошились змеи. Заметив их, Габриэль поманил их пальцем, а потом окликнул. Они подползли и замерли напротив не-волшебника. — Я расскажу тебе, что случилось, пока ты отбывал наказание, — тихим голосом начал рассказывать Габриэль. Послушные змеи находились напротив и показывали языки. — Эти тупицы думали, что я начну кричать и стучаться, что их шутка будет забавной, — он негромко поведал Августу о своём неофициальном «посвящении» в кобровцы. — Я сидел на полу, а змеи подползали ко мне. Я успел заметить, что они лишены клыков, и не боялся. Хотя, честно признать, до появления Чака я до смерти боялся змей. А потом произошло то, во что я сам с трудом верю. Они поклонились мне. Одновременно. Дверь запиралась на засов, а они открыли её мне с той стороны и проводили меня до класса. Потому что я попросил. Поманив змей к себе ещё ближе, Габриэль повелел им: — Я запрещаю вам рассказывать о нас хозяевам. Куда мы ходим и о чём говорим, их не касается. Отныне все мои разговоры с кем-либо для них будут тайной. Змеи никак не отреагировали, но спустя, наверное, минуту, они покорно, одна за другой, склонили головы. Габриэль жестом приказал им уйти, и они попрятались в тёмных углах. — Так всё-таки архимаг — это ты?! Возглас заставил Габриэля поморщиться. — Я не архимаг. — Но как ты это сделал?! — Прошу тебя, сядь. Когда Август занял прежнее место, Габриэль продолжал: — У меня есть предположение, почему они меня слушают, но это секрет. А секретами я делюсь только с друзьями. И пока мы с тобой не друзья, я не могу с тобой поделиться им. — Разве мы не друзья? — В Кобре ни у кого нет друзей, — напомнил Габриэль. — Так мне сказал один лжец. У него был друг, но он бросился со скалы. — С Лионом мы были знакомы до Кобры! — Август свирепо на него посмотрел и смотрел долго, пока его гневный взгляд не наполнился кровавыми водами, что омывали тело Лиона. — Я хочу тебя ударить. — Справедливо, — сказал Габриэль. Какое-то время они сидели молча. А потом Август почувствовал, как его запястье холодно и цепко обхватывают холодные пальцы, а в рану вновь вонзается нож. В этот раз прикосновение было другим. Не рука воина схватила рукоять смертоносного оружия, а змеиный вкрадчивый холод скользнул по коже и цепко сжал, как свою собственность. Чуткие пальцы реагировали на каждое незначительное движение и импульсивно сжимались в ответ одновременно обременяюще и покровительски: одно его прикосновение — верёвка упадёт с шеи. Август тряхнул головой: тот человек в Закулисье не мог быть Габриэлем. — Прости. Я не хотел причинить тебе боль. Август намеренно не смотрел ему в лицо, потому что хотел ему верить. Он понимал, что возможно себя обманывает, но с рукой, что обхватывала его запястье, ему хотелось себя обмануть. Хотелось хоть раз почувствовать что-то помимо злости. — Тебя не должно быть здесь, — тихо сказал он и закрыл глаза, чтобы позволить себе раствориться в прикосновении. Лион перед тем, как броситься со скалы, тоже сжимал Августу запястье, но Август тогда и не думал, что Лион так прощается. — Ты не такой, как они. Ты такой, как Лион. — Мы оба с тобой не такие. Мы с тобой оба знаем, как могущественен был архимаг. Скажи, тебя тоже удивляет, что они поют гимны какому-то Змееокому, а не Ему? Август часто заморгал. Ему показалось, что Габриэль читает его мысли. — Архимаг был самым могущественным магом в мире, — продолжал Габриэль. — Но в Башне о нём все молчат, как если бы его вовсе не существовало. — Змееносцы считают архимага предателем, — сказал Август. — Нам рассказывал о нём Сэликен. Архимаг был тем, кто создал ритуал, но он же спустя почти сто лет после собственного исчезновения напал на свою же Башню. — Чтобы восстановить равновесие. — Да. Здесь остались его рукописи. Рука, что всё это время мягко и властно лежала на запястье Августа, вдруг соскользнула. Стало прохладно и пусто, Август остался один в страшной комнате напротив врат в потусторонний мир, где блуждают души самоубийц, где обитают странные существа, где ходит архимаг, похожий на Габриэля. Прикосновение не возвращалось. — Это и не скрывают, — пробормотал он. — Они в секретной библиотеке. Книги под охранным заклинанием. Ты все руки себе сожжёшь. Август вдруг снова почувствовал её — руку, но в этот раз она опустилась рядом, но в то же время на некотором расстоянии, настолько, чтобы только ощущалось её присутствие. Почти рядом с его ладонью. Ладонь-к-ладони — самый близкий жест. До него было совсем немного. Август думал о Лионе. — Тебе туда нельзя. — Неужели? Август закатил глаза и отвернулся. Обожгло бы его это прикосновение или наоборот отрезвило? Хуже всего, что теперь он думал только о нём. Не прошло и минуты, как он заговорил: — В подвале, где всякий хлам, есть стена-тупик. На самом деле там дверь под охранным заклятьем, его знают только преподаватели. И я. Ужасное место… я не выдержал и десяти минут, и больше туда не сунусь. Едва Габриэль открыл рот, Август повернулся и серьёзно посмотрел на него. — Не вздумай спрашивать, зачем я туда ходил и откуда знаю пароль. — Что ты за него хочешь? Август сперва приподнял брови, потом часто заморгал. Он явно не собирался что-либо требовать за услугу, и вопрос Габриэля ввёл его в растерянность. Свечи на портале потрескивали и плакали воском, однако Габриэль успел заметить, что ни одна из свечей не стала меньше, словно стекание воска было иллюзией. — Пойдём, ты покажешь мне, где это, — Габриэль неожиданно резко сжал его запястье и отпустил. — Сейчас? Уже поздно, — Август поморщился от боли, что причинили ему вновь сковавшие его руку пальцы. Габриэль не забыл о ноже. Нож всё это время находился в ране, и сейчас Габриэль одним толчком вогнал его внутрь, пробивая рану насквозь. Жгучий, как змеиный укус, поцелуй обжёг кожу. Август сперва не успел выдернуть руку, а потом не смог, потому что напоролся на взгляд, и, сам того не ведая, подался навстречу невидимому лезвию. Поцелуй — знак уважения, необратимо прикипел к тыльной стороне его ладони, а чёрный взгляд заполнил воздух колючками.