***
Чувство падения выбросило Габриэля из сна. Вздрогнув, он открыл глаза и нащупал шишку на лбу. Как только умудрился удариться?.. И обо что, об стену?.. Габриэль повернулся на другой бок и уставился в стену напротив. Серый камень, тазы, метёлка… он прищурился, и сквозь ресницы воображение дорисовало солнечный гобелен. Не имея привычки долго нежиться в постели после пробуждения, Габриэль встал и распахнул окно, впуская в комнату свежую утреннюю прохладу. Из окна открывался вид на недостроенную смотровую площадку. Небо раскинулось алым куполом — почти как в день гибели Августа. Розовый глаз восходящего солнца безмятежно выглядывал из-за гор. Август бы сказал, что рассвет похож на вино, а Габриэль спросил бы, какое оно на вкус. Не то в шутку, не то серьезно. Габриэль застал Башню в то время, когда она только начала расширяться, и если в его времени от Башни было лишь слово — строение больше походило на замок с главным корпусом в форме цилиндра и несколькими пристройками, то сейчас Башня была башней — одинокой, величественной, тянущейся к небесам. Габриэль не узнал её, когда впервые увидел вчера. Они прибыли около семи часов вечера. Аарон повёл их коротким путём через горы, разделявшие территории Запада и Севера, которые в современном Тэо назывались Хребтом Чёрной Кобры. Уже на территории Башни они разделились. Аарон и Вильзар остались поболтать со старыми приятелями, а Эллиада и Габриэль направились к Маркусу и по счастливому стечению обстоятельств встретили его в коридоре. Увидев «ожившего» Вестника, Маркус спрятал ящик со змеем за спину, что показалось нелепым даже ему самому, потому что через секунду он передумал его прятать и встал как прежде. Это выглядело ещё нелепее. В коридоре Башни больше никого не было. В конце коридора окно-витраж сверкало россыпью самоцветов, узор витража складывался в знакомое изображение руки и розы. По бежевым стенам расползались лучи алого, оранжевого и розового. Розовый цвет имел вкус малины. Габриэль всегда это знал, но не мог никому объяснить — его и без этого не понимали. Ворс ковра обволакивал босые ступни теплом. Непривычно было стоять на ковре после долгого подъема по холодным ступеням винтовой лестницы. Габриэлю пришлось разуться, его обувь была очень грязной. Утомлённый долгой дорогой, он хотел лечь на этот ковёр, хотел укрыться цветными лучами… — Какая неожиданная встреча, — мягко протягивая слова, произнёс он, когда подошёл к Маркусу достаточно близко. И тут же вежливо поклонился, позволяя жетону выскользнуть из-под одежд и сверкнуть, отражая розовый луч. Принцесса подошла к Маркусу. Они коснулись ладоней друг друга, переплели пальцы и недолго так постояли. Всё это время Маркус не сводил глаз с «воскресшего» Вестника, а Вестник смотрел на черный ящичек, который Маркус на время приветствия принцессы сунул под локоть. — Вы позволите? Маркус прижал ящик к груди и мотнул головой, отгоняя лезущего к лицу Ворона. Со стороны могло показаться, будто Ворон что-то нашёптывает ему, а Маркус не хочет слушать. Претерпевая невидимую борьбу с самим собой, Маркус всё же протянул ящичек Вестнику, и тот вцепился в него, потянул на себя, а Маркус не отпускал. — Отдай! — шепотом велела принцесса. Маркус отдал, от чего Габриэль по инерции попятился на несколько шагов, а сам Маркус стукнулся спиной об дверь, возле которой стоял. — Вы не понимаете, — взволнованно заговорил он, пока Габриэль разглядывал ящичек в поиске защёлки, на которую он запирался. — Этот дух может изменить мир. Это величайшее в истории открытие, поймите меня, как учёного! Вы бы на моём месте… — …поступил так же, — прервал его не-волшебник. Наконец, он разобрался с защёлкой и поддел её ногтем. Его улыбка намертво примёрзла к губам. Габриэлю хватило одного взгляда, чтобы понять, что в ящичке Маркуса обыкновенный полоз, и сам Маркус, об этом, вероятно, не знает. Габриэль спешно захлопнул ящичек, чтобы контактёр и его Ворон не догадались о подмене — пока ящичек был закрыт, ни Маркус, ни Ворон не могли почувствовать вибрации духа, потому что руны, нацарапанные на внутренней стороне крышки, не пропускали их. Гнев взбунтовался в крови не-волшебника, точно огромная глыба древнего ледника откололась, упала в море и подняла волну, которая устремилась к Маркусу, дабы накрыть его с головой. Неужели они проделали такой долгий путь зря? Маркус мог потерять змея по дороге или враг подменил ящички и унес змея далеко-далеко, и неизвестно, где он сейчас, неизвестно, как скоро начнут происходить катастрофы и какова вероятность, что конец света, который выдумал Габриэль, не окажется настоящим? — Доброго вам пути, господин контактёр, — возвращая ящик, процедил Габриэль сквозь зубы, что при наличии неизменной улыбки выглядело весьма жутко. — Доброго пути? — принцесса удивлённо взглянула на Вестника. — Ты не можешь надолго расставаться со змеем! Произойдёт конец света, о котором ты говорил. Взглянув на неё, Габриэль начал тихо смеяться. Счастливы были те, кто никогда не слышал, как не-волшебник смеётся от злости. Всякий, кто когда-нибудь слышал такой его смех, забыть его был уже не в силах — он начинал преследовать в шелесте листвы, в вое вьюги, в ночных кошмарах. — Верно, — сквозь смех шептал он, — я говорил. Я действительно так говорил. Он смеялся и не заметил, как эти двое ушли. Смех оборвался, словно форточку, в которую пробиралась морозная вьюга, кто-то резко захлопнул. Улыбка стёрлась с лица, обнажив острые зубья расколотого ледника, воображаемая волна ударила Габриэля по рёбрам и расплескалась холодными брызгами. Он прижал руку к груди и чуть ссутулился, грязная косица с ленточкой на конце соскользнула с плеча и закачалась, а потом Габриэль услышал, как открывается ближайшая к нему дверь. В коридор вышел старец, который, как позднее узнал Габриэль оказался самим прародителем Западного королевства. Габриэль читал о нем в книге об истории становления Башни. После недолгой беседы Дэн-Салистер предложил Габриэлю стать его учеником. Будь Габриэль в других обстоятельствах, он бы прыгал от радости, но сейчас он принял предложение спокойно и холодно, как само собой разумеющееся, и эта его отрешённость, кажется, впечатлила старца. Прошло всего несколько часов, и вот Габриэль снова ученик Башни. Он снова живёт в маленькой комнатёнке с видом на смотровую площадку, первое занятие ведёт Сэликен, а потом скучная лекция Коула, главное, не заснуть, мечтая о дневниках архимага, что лежат в тайной библиотеке… Габриэль вздохнул, задрал рукав и поглядел на формулу путешествий во времени. Как давно это было! В другой жизни, в другой реальности... Прошлым вечером перед сном Габриэль перерисовал эту формулу в свой дневник и рассказал молчаливым страницам, как оказался в чужом столетии. (см. книга 2. глава 8) Рисуя формулу, Габриэль случайно смазал часть текста, да так сильно, что его невозможно стало прочесть. Габриэля не так огорчили смазанные чернила, как испачканный в них рукав. После зарисовки формулы Габриэль написал по памяти огромное заклинание, которое выучил по дневнику архимага — это заклинание было необходимым для единоразовой активации формулы. Также он указал несколько правил, как нужно подготовиться к волшебству, отметил каждый нюанс, указал дату и время прибытия архимага — то-то архимаг удивится, если вдруг увидит дневник Габриэля! Габриэль решил, что постарается это устроить и будет беречь дневник как не бережет сам себя. Сейчас стоя над распахнутым дневником, он снова думал о причине, по которой попал в неправильное столетие. Ошибся при воспроизведении формулы? Сразу в двух цифрах? Маги изменили структуру портала? Или Рональд во всём виноват?.. Да нет, нет же! Все они вместе с Рональдом понятия не имели, что Габриэль готовился к путешествию. И если бы не Феникс и его расколдовывающее пение, Габриэль так и остался бы спать в подземелье. Но для чего Феникс привёл Габриэля именно в этот год? И как это сделал? Габриэль пытался найти ошибку и перечитывал записи снова и снова. «Необходимо иметь при себе рисунок формулы — на бумаге, песке, собственной коже» — Есть, — Габриэль загнул палец. «Нарисованную формулу нужно активировать заклинанием, написанным ниже. В момент перемещения иметь заговорённое изображение при себе» Габриэль поглядел на формулу, что голубым шрамом прикипела к его запястью. — И это есть… «Необходимо сосредоточиться и повторить изображение формулы в воздухе, указать нужные дату и время…» — Я всё сделал правильно! В дверь постучали. Габриэль натянул рукав. Он замешкался, и вошедший в комнату гость заметил его возню. — Что там у тебя? — с беспокойством осведомился он. — Покажи руку? Феникс. Коричневая накидка с бахромой на рукавах, каштановые кудри-пружины, карий спокойный взгляд. Живой и здоровый, хотя ещё пару дней назад сгорел, оставив после себя пепел да рыжие пёрышки. Феникс принёс собой маленький чёрный ящичек. Только взглянув на него, Габриэль сразу всё понял. — Там мой змей? — Да. — Спасибо. Теперь уходи. Пусть Габриэль это не показал, но его сердце, ликуя, подпрыгнуло, а с плеч скатился тяжкий груз. Вот так легко и просто разрешилась его тревожащая несколько дней проблема. Он взял ящичек, прислушался, как змей возится в нём, и удержал подступающую к губам улыбку. Он вдруг почувствовал себя обманутым: Феникс сделал это нарочно. Не выкради он змея у Маркуса, Габриэль забрал бы змея ещё вчера, а теперь из-за Феникса он ещё один вечер и ночь пробыл в волнениях и плохо спал. — Уходи. — Почему? Феникс поглядел на его записи, на странный магический рисунок, и, заметив это, Габриэль резко захлопнул дневник. Взглянув на его обложку, Феникс сдержанно улыбнулся. — Мне жаль, что моё присутствие заставляет чувствовать тебя плохо, — сказал он. — Если ты скажешь, в чём я виноват, я обещаю, что приложу все силы, чтобы искупить это. Что прикажешь мне сделать? Избегать тебя? Как долго? При каких обстоятельствах я буду вправе нарушить наш договор? Габриэль поморщился. Он вспомнил первые дни блуждания по чужому столетию, пугающие цифры на дисковых календарях и гобелен — Август едва ли на него не молился. Всё, что должно и не должно было случиться, случилось. Ничего не исправить, Габриэль был обречён погибнуть в чужом столетии, а Птица стоял здесь, точно напоминание о незавидной судьбе. И вряд ли сейчас он мог дать ответ, почему Габриэль попал именно в этот год. Оставалось только дождаться — дожить до того времени, чтобы узнать правду. — Скажи, что я сделал? — Пока ничего. Но сделаешь это в будущем. Из-за тебя я попаду в одно ужасное место, в котором буду обречён вечно созерцать смерть. И пока я всё ещё в нём, это означает, что мои попытки от тебя отстраниться бессмысленны. — Ты видишь будущее? Габриэль внезапно расхохотался, и Феникс приблизился к нему. Ему захотелось крепко стиснуть его ладони, чтобы прогнать дурной смех как злобного духа. — Я — и есть будущее, — всё ещё смеясь, ответил Габриэль, а потом смех его оборвался, вернув лицу безразличие. — Уйди. — Я совсем тебя не понимаю. Про какое ужасное место ты говоришь? Про Башню? Но здесь так тепло и красиво! И комнаты есть поуютнее этой. Феникс хотел предложить Габриэлю выбрать другую комнату, одну из тех, что пустовали. Где были стены в мозаике и окна открывались без скрипа, где были мягкие постели и другая мебель, светильники и обогреватели, но он промолчал. — Позволь мне… — Феникс протянул ему руку ладонью вверх, прекрасно помня о ножичке, который Габриэль мог достать в любую минуту. Реакция Вестника была ожидаема: он вцепился в Фениксово запястье, оставляя на его коже ярко-синий ожог, завёл его руку за его спину, развернул лицом к двери, мягко, но твёрдо принуждая уйти. Феникс повиновался. Почувствовав отсутствие всяческого сопротивления, не-волшебник ослабил хватку. С тем же успехом он мог просто взять Феникса за плечо и проводить к двери — незачем было хватать. Габриэля это слегка разозлило. Почему же он поддаётся, почему бросается прямо на острие ножа? Габриэль помнил, какой невероятный огонь сопровождал его путь до портала на ритуале в Башне Зла, наверняка силы в Фениксе было больше, чем он тогда показал. Но почему имея такое могущество, он делает вид, что его не имеет? Что он наивен? Беззащитен и глуп? Неужели из-за того, что бессмертный? Мысль Габриэля неожиданно вернулась к этому слову. Габриэль никогда не задумывался о его значении. Бессмертный — по-иному «всегда живой». Живой? Большую часть своего пребывания в двадцать четвёртом Габриэль старался избегать долгого зрительного контакта. Его угнетало видеть лица без искр в глазах, похожие на портреты надгробий, а боковым зрением наблюдать, как все вокруг умирают. Габриэль предпочитал прятался в крохотном убежище собственных мыслей, спасаясь повторением заклинаний и воспоминаниями о родных. Когда он с кем-нибудь говорил, взгляд его бегал, постоянно стирая из бокового зрения чужие смерти. Зрение неустанно напоминало, что жив только он. Но в этот раз Габриэль намеренно поглядел в сторону, чтобы приглядеться к Фениксу и подтвердить не возникшую ранее догадку. Как и обычно, изменения стали происходить не сразу. Прошло какое-то время, прежде чем Габриэль увидел, как подоконник покрывает пыль, как желтеют страницы дневника, как быстро строится за окном смотровая площадка, плывут облака, а день вспышками сменяется ночью. Пока мир вокруг рушился и собирался заново, пока менялись столетия и щипало глаза от сухости, Феникс оставался неизменным. Он не взрослел, не старел и не сыпался в прах. Птица удивлённо обернулся, тишина показалась ему чересчур подозрительной. Габриэль тут же глянул ему в глаза. Прямо-таки впился взглядом. Намеренно глубоко, чтобы сразу увидеть звезды, которые по его предположению не должны были гаснуть и умирать. И он их увидел. Звёзды — частички жизни не гасли, проносясь сквозь вселенную времени на немыслимых скоростях. Бессмертный. Так вот, как это выглядит. Феникс чуть отступил, не выражая ни злости, ни негодования. Габриэль был уверен: даже если бы он снова полоснул Птицу ножичком, Птица бы не обиделся. Сколько раз люди пользовались его добротой? Сколько раз думали, что могут обмануть его? Истребить? Силой отнять волшебное пёрышко? Почему он позволял всякому обращаться с собой так, как им вздумается? Действительно был ли он тем, кто намеренно отправил Габриэля в чужое столетие? И если ответ положителен — во зло ли Феникс так поступил? — Как ты дошёл до этого? — разглядывая живые звёзды в его глазах, спросил Габриэль. Вопрос отражал другие невысказанные вопросы и его мысли. Габриэль не был уверен, что Феникс его поймёт. Феникс молчал, но Габриэлю вдруг показалось, что его вопрос был услышан и понят. Дух в образе юноши оказался не менее проницательным, чем сам Габриэль, и это неожиданно позволило не-волшебнику заглянуть под шёлковую броню его огненных перьев. — Я не человек, — тихо сказал он. — И как тебе это? Габриэль любовался искрами жизни в его глазах, с каждой минутой исполняясь мыслями о том, как он соскучился по общению с по-настоящему живым существом. — Тебе действительно интересно? — Нет, — солгал Габриэль и тут же почувствовал себя разоблачённым во лжи. На миг глаза Феникса показались птичьими, на миг почудилось, что в кудрях его течёт лава, а ногти немного заострены, что накидка его — не накидка, а сложенные за спиной крылья, и что в любой момент он может вспыхнуть как ворох сена, сверкнуть, ослепить и превратиться в птицу. Интересно, похож ли он в своём настоящем обличии на тех птиц, что рисуют на воротах храмов? Похож ли он на птицу, что жила на Августовом гобелене?.. Габриэля вдруг пробрало до мурашек — не человек перед ним. А кто-то, кто слишком хорошо изучил людей и мастерски вжился в роль. — Я всегда могу улететь. От этих слов повеяло свободой и силой. В кострах его глаз Габриэлю почудился закат, спокойное небо и облака, вечное, без конца и без края, оранжево-синее, бездонное, безмятежное… и полёт сквозь него. Он в любую минут мог улететь от злых слов и от острого ножичка, имел смелость кого-то бросить, и силу, чтобы вернуться. Габриэль стоило лишь повнимательней приглядеться, и древний огненный дух тут же проявил себя и подал голос. Из ящика раздался жалобный писк. Феникс попрощался, пообещав больше его не тревожить. Габриэль тихо закрыл за ним дверь.***
Мягкая поступь, ноги всегда босые, от рук пахнет костром, от волос — мёдом. В странных одеждах своих он смотрелся уместно и на городском празднике, и в храме на торжественной церемонии. Накидка с бахромой на рукавах легко меняла цвет с тёмно-коричневого на рыже-жёлтый, словно не окружающий свет подчёркивал определённый оттенок ткани, а ткань сама выбирала, какого цвета ей быть. В полумраке его накидка могла быть и бурой, и тёмно-бордовой. Сейчас она была цвета горького шоколада, но малейшие преломления ткани отливали золотым перламутром. Все в Башне знали, кто он такой. Здесь Феникс чувствовал себя в безопасности. Никто не бегал за ним с ножом, дабы отрезать лоскут его одеяний в надежде, что он превратится в перо, никто в приказном тоне не требовал сиюминутного исполнения желаний. У него не было своей комнаты. Он спал в коридорах и на крыше под звёздами, укрытый снегом или жухлой листвой. Не привязанный к месту, времени, людям. Он был со всеми и одновременно сам по себе. Иногда особое чувство привязывало Феникса к одному человеку, а иногда он существовал сам по себе как вольный созерцатель истории. Как и ожидалось, он застал Дэн-Салистера за работой. Молча прошёл в кабинет и уселся в кресло напротив. Старец дописал предложение и только потом спросил: — Отдал? Феникс кивнул. Глаза мудреца были блёклыми и водянистыми, они тускло блестели под тяжёлыми складками век, и только Феникс мог видеть, как медленно в них гаснет жизнь. Впрочем, это Феникса не печалило. Он знал, что они ещё встретятся в зыбкой белизне Верхних Садов, где Дэн-Салистер будет молодой и здоровый. Старик стряхнул с кончика пера лишние чернила и задумчиво приложил перо к подбородку. — Может быть, всё-таки не стоило забирать змея, а наоборот уговорить Архимага отправиться вместе с Маркусом к шиллу? — Какой в этом смысл?.. — Феникс всё ещё думал о том, как скоро Дэн-Салистеру предстоит совершить переход. — Змей прибыл не из Ниаса, как я предполагал ранее. — Ты думаешь? — Я думал, что он пришёл из Ниаса до тех пор, пока не взял его в руки. Защитные руны на ящичке не мешали нам контактировать. И я почувствовал от него что-то другое. — Даже так? — Дэн-Салистер неожиданно поставил перо в держатель, отодвинул книгу и сложил на столе руки. Такая заинтересованность в разговоре являлась для него огромной редкостью, и Феникс оживился. — Лоно волшебства расположено над Тэо, но в ином измерении. И когда рождается человек, из Лоно падает капля — это волшебный дар. Дар попадает в сердце новорождённого. Но не всегда дары долетают до цели: дьявол повадился воровать их. Богиня Тьмы превращает дары в змей. Все они отправлялись в Ниас. Я пытался ловить змей, но у меня ничего не получалось. Возможно, какому-нибудь контактёру удастся отыскать в Ниасе змею, задобрить её и привести в наш мир в качестве фамильяра, и этот фамильяр поделится с обездаренным силой, но это не защитит его от катастроф. Возможно, шилл расскажет Маркусу о таких змеях, возможно Маркус научится их вызывать. Шиллы давно поговаривают о духах-змеях. Каждая змея — чей-то украденный дар, а использовать чужой дар — кощунство. Но если пришла пора этим змеям проникнуть в наш мир, пусть так и будет. Я не в праве вмешиваться в историю. Дэн-Салистер понятливо закивал. — А что же змей Вестника? Он тоже был чьим-то даром? Феникс вновь помотал головой. — Нет. Он сам по себе. И по происхождению он подобен более сильным духам — Саламандру, Морокам, Лесовикам. Мне. Я бы даже не стал называть его фамильяром, — сказав это, Феникс поглядел на полки с книгами, выискивая среди них одну, и Дэн-Салистер проследил за его взглядом. — Его змей с ним действительно связан. Он сам по себе, но будто бы часть его самого. Как… — Феникс помялся, пытаясь подобрать наиболее точное сравнение. — Как ожившая и наделённая разумом его отрубленная конечность, — он сказал это шёпотом и в сильном сомнении, и старец даже слегка задержал дыхание, чтобы услышать. — А Вестник… на самом деле не Вестник. Но всё же, от Вестника в нём что-то имеется. — Богиня, что ж ты несёшь! — Дэн-Салистер махнул на него рукой и вновь схватился за перо, словно собрался продолжить работу, дабы отвлечься от пугающих его мыслей. — Архимаг, по-твоему, тоже дух? — Он человек. — Обездаренный? — Нет. Точно нет, — Феникс ответил, не задумавшись ни на секунду. — Его не стоит бояться, — заметив, как вздрагивают руки старца, произнёс Птица. Тут же сник как жёлтый лист сорванный ветром, и задрал рукав, демонстрируя новые ярко-синие пятна. Дэн-Салистер переписывал старые тексты, но отвлёкся, чтобы взглянуть на ожоги. — Пригляди за ним, — распорядился он. — Да, — грустно сказал Феникс. — Если бы это было так просто.***
Башня для Габриэля изменилась. Она украсила свои стены золотисто-персиковым покрытием, изысканными позолоченными держателями для факелов, расстелила по коридорам мягчайшие ковры-реки. Серая и неприступная снаружи, тёплая и уютная изнутри. Габриэль маялся в ней, не зная, куда ему деться до назначенного часа, когда ему нужно будет отправиться к Дэн-Салистеру. О том, как пройдёт их первый урок, не-волшебник не волновался. Бесцельная прогулка привела его в холл, где в будущем должна появиться Кобра-Хранительница. Весто кобры Габриэля встретило высокое гулкое помещение с витражными окнами, на которых изображались сражения и события каких-то легенд. Неизменными остались только дети в чёрных платьях с красными вставками. Это были далеко не те платья, что носили кобровцы, но они были очень на них похожи. Несколько раз к Габриэлю подходили знакомиться, он вежливо отвечал, что спешит. Все косились на его волосы, но Габриэль привык к этим взглядам и молча проходил мимо. В холле Габриэль увидел группу юнцов. Они были увлечены чем-то весёлым и шумным, и Габриэль, заинтересовавшись, подошёл и остановился на небольшом расстоянии. Ребятня окружала белобрысого сверстника, который швырял орехи в крохотную дырочку в центре мишени. Он кидал орехи не просто так, а на скорость. Один из ребят, юноша, засекал время на карманном хронометре, а девушка громко считала количество брошенных орехов. Остальные вопили и поддерживали шумное озорство. Меткий отрок ни разу не промахнулся. Вместо ученических форм на всех были надеты дождевики, вероятно, они только вернулись с улицы, где накрапывал мелкий дождик. Габриэль подошёл ещё чуть ближе. Пригляделся и усмехнулся: главным ловкачом и затейником озорства был никакой не мальчишка, а Аарон! Собрал вокруг себя ребятню и бахвалился даром. Слился с юнцами — сразу не отличишь. Немного позже юноша с хронометром сообщил, что время вышло, а девушка огласила результат. Аарон обернулся. Лицо его, несмотря на весёлую кутерьму вокруг, выглядело серьёзным. Серьёзность прибавила ему лет, и теперь он выглядел на все тридцать, хотя ему было, кажется, немного за сорок. — На следующем уроке — зачёт на скорость. Мой рекорд вам, конечно, не побить, но можете попытаться, — он сдержано улыбнулся. Получив задание, юнцы разошлись. Габриэль остался стоять, и Аарон заметил его. — Учу мелюзгу, — повседневно объяснил он, прогулочным шагом направившись в сторону Габриэля. Аарон был одет в тёмный дождевик поверх вчерашнего мундира. Его волосы были непривычно распущены, и приподнятые у лба пряди мягко струились вдоль скул. — За последние пару лет в Башню поступило более десяти человек с даром, как у меня, и Дэн-Салистер распорядился организовать отдельный класс под моим руководством. — Чему учить метких с рождения? — Габриэль был очень рад его видеть и не пытался этого скрыть. Аарон кинул последний орех через плечо, даже не обернулся. Орех пролетел через центр мишени, стукнулся об стену позади неё и упал на пол к остальным орехам. — Я учу их правильно обращаться с оружием и вовремя отражать удары. А это, — он кивнул на мишень, — упражнение на выносливость, — он замолк на неустойчивой интонации, сложил на груди руки, словно ждал от Габриэля каких-то особых слов. — Ты пришёл мне что-то сказать? — Я не знал, что вы ещё и наставник. У вас восхитительно получается. — Спасибо, — сказал Аарон и снова замолк. Не опуская рук, не отводя глаз. Габриэль сперва растерялся, а потом понял: Аарон ждёт извинений. Вчера за уличным столиком Зарейского трактира их беседа о Богине оборвалась невовремя, Габриэль не успел сгладить углы. — Я не хотел задеть вас своим мнением о религии. Верьте во что хотите. Хоть в Богиню, хоть в двух Богинь. Хоть в себя. Я не хотел навязать своё мнение и тем более вас обидеть. Выслушав, Аарон усмехнулся. Вернее, чуть улыбнулся и шумно выдохнул носом, от чего Габриэлю стало вовсе не по себе, потому что он понял: его извинения не приняты. Габриэль не знал, куда себя деть и что сказать, чтобы это исправить, а Призрак Непоправимости стоял за его спиной и медленно опускал руки на его плечи. — Не догадываешься? — Аарон сделал шаг вперёд, и его тень, а может, тень Призрака, приблизилась вместе с ним. — В Топи эту религию, я думал совсем не об этом. Зачем ты врал о конце света? Габриэль ощутил в горле ком. «Призрак», что стоял за Аароном, был силён и опасен. — Я хотел вернуть змея. Как можно скорее. — Чтобы в итоге отпустить его с Маркусом? — У него был не мой змей! — Тебе не стыдно? Габриэль промолчал. — Я думал, Вестники не врут. — Я не хотел, чтобы так получилось, но у меня были на то причины, — язык не ворочался. Габриэль мямлил — давненько с ним не случалось такого. Голова сама собой опустилась, словно таинственный Призрак надавил на неё. Он же обжёг щёки не-волшебника так, что они запылали. В последний раз Габриэль чувствовал подобное несколько лет назад, когда без разрешения пошёл ночью к пруду, чтобы изучать лягушек и был пойман соседом, который хорошо знал их семью. Сосед привёл Габриэля домой, где ему хорошенько влетело. Кажется, Габриэлю тогда было двенадцать или тринадцать... — Я уже не знаю, где правда, Вестник. Сперва говоришь, что ты родом с Севера, а потом выясняется, что ты не знаешь о Тельзе. Ты не знаешь религии своего же народа и даже названия Мариольского хребта, где, как ты утверждал, есть портал. — Сколько раз я тебе говорил — никаких ночных прогулок. Что тебе из моих слов не ясно? — похожим тоном говорил в воспоминаниях Габриэля отец. Габриэль молчал, опустив голову. Грязный, мокрый и виноватый. Из его карманов торчали водоросли, к волосам и к одежде пристал белый пух. — Ты где так измызгался, почему мокрый? — Раймон принялся щипать с него белый пух, неизвестно, откуда к нему прицепившийся, а потом сунул его Габриэлю под нос. — Что это? Габриэль чихнул. — Рогоз, — из его кармана выпрыгнула лягушка. — Во имя времени! — Раймон драматично схватился за сердце. — Тина! — закричал на весь дом. — Эль опять принёс домой гадость! Неси большой таз! — и вновь обратился к Габриэлю: — Иди в душ. И неделю без сладкого. Ты хоть думай немного, ладно? — Думать — это не про него, — тут же вставил своё замечание Хорькинс. Габриэль вскинулся. — Заткнись! — Три недели без сладкого, — спокойно добавил Раймон. Аарон отчитывал его как ребёнка. Будь на его месте кто-то другой — тот самый Хорькинс, Дэн-Салистер, Эллиада, Восточный король, да пусть даже Феникс, Габриэль бы усмехнулся и ушел с гордо поднятой головой. Аарон метал слова, как минуту назад орехи. Слова попадали в цель. Габриэль подставлял себя им, намеренно пряча ледяную броню и тьму, что легко при желании могла заполнить его глаза. — Вот, что я вижу, Вестник, — Аарон к нему наклонился, и Габриэль ощутил робкую необходимость посмотреть на него, а потом вновь опустил глаза, — ты сам запутался в своей лжи. В первую нашу встречу ты показался мне славным. Жаль, очень жаль, — он сокрушённо цокнул и задвинул за ухо светлые волосы. — И благодари Богиню, что мне удалось уговорить Вильзара не убивать тебя! — И три недели без сладкого, — в воображении добавил отец. Пока Аарон журил его, Габриэль глядел в пол, невольно видя Аарона боковым зрением. И внезапно оно открыло не-волшебнику страшную картину: вместо привычного созерцания старения Аарона, Габриэль вдруг увидел, как Аарон, ещё молодой, рассыпается на осколки. Молодой — и вот уже через секунду мертвец, который миновал важный этап старения. Обычно, Габриэль видел так людей, которым не суждено было дожить до преклонных лет в следствии болезни или какого-то несчастного случая. Но ещё вчера Аарон виделся Габриэлю стариком. Что изменилось всего за ночь? Габриэль поглядел на него с беспокойством, и Аарон как-то резко умолк. — Что? — с раздражением осведомился он, наверное, решив, что лживый Вестник сейчас будет оправдываться. — Я беспокоюсь о вас, — прозвучало неловко и невпопад, но это обезоружило Аарона, и хоть он всё ещё был сердит, гнев его немного смягчился. — Разберись со своим враньём, хорошо? — он положил руку Габриэлю на плечо, чуть подержал её и опустил, обдав одновременно и жаром, и холодом, и когда Габриэль сделал шаг, чтобы увязаться за ним, Аарон развернулся и резко махнул рукой, мол, стой на месте, не вздумай. И Габриэль замер, будто его приклеили к полу. А потом очнулся и разозлился. Не на Аарона. На себя.***
Забегая вперёд, больше Аарона Габриэль не видел. Насколько он знал, Аарон взял отпуск и уехал в Тельзу. Габриэль часто думал о нём и злился на эти мысли. В конце концов, Аарон жил и умер в двадцать четвертом столетии, и даже к лучшему, что их общение прекратилось. Габриэль не хотел вмешиваться в его судьбу и даже был готов жертвовать собственной потребностью в общении с ним, только бы всё шло своим чередом. К тому же, он понимал, кого пытался заменить Аароном, и что сердце его Аарону не принадлежит. Первое занятие Дэн-Салистер посвятил знакомству со своим подопечным. Он спрашивал его о дарах и просил продемонстрировать сложные формулы, но не задавал личных вопросов. Единственный вопрос, который можно было отнести к личным, был о змее: — Так его зовут Чак? Как он у тебя появился? Ты знаешь, каким образом он даёт тебе силу? Габриэль сказал, что не знает, и спросил Дэн-Салистера, что может быть, ему стоит отправиться к шиллу за ответом на этот вопрос. Дэн-Салистер удивился его незнанию и сказал, что Феникс считает это путешествие нецелесообразным. — Почему? — Он говорил, что сам не знает, откуда мог взяться твой змей. А раз сам Бессмертный не знает, то откуда знать шиллу? — Разве Феникс знает всё обо всём? — Нет, но о мире духов он знает больше всех нас. Подумав, Габриэль кивнул и более к этой теме не возвращался. Он давно смирился с тем, что большинству его вопросов не суждено было получить ответы. Теперь Габриэль каждый день приходил к Дэн-Салистеру и обращался к нему, как было принято, называя «господином учителем». В его кабинете с огромным окном всегда мирно горел камин и было жарко. Габриэль терпел неудобства и читал, что давал ему старец, переписывал тексты, отвечал на вопросы. Они беседовали об устройстве планет и мира, о шиллах и о религиях. Габриэль всё ждал, когда Дэн-Салистер спросит, откуда он, Габриэль, родом, где сейчас находится его семья и почему Габриэль в столь молодом возрасте столько знает и умеет быстро читать. Но старец его ни о чем не спрашивал. Габриэль нервничал, и даже однажды спросил — почему? Разве не интересно? — Хочешь, расскажу тебе о том шилле, который создал статую с Розой? Дэн-Салистер словно его не услышал. Габриэль устало кивнул и приготовил дневник. Он записывал много из того, о чём рассказывал его наставник. Эта информация ему казалась ценнее учебников по истории, потому что звучала из первых уст. Заметив, что дневник Вестника скоро кончится, Дэн-Салистер подарил ему очень похожую записную книжку. — Эти книги я собирал по всему свету, когда был молод и мог путешествовать, — сказал он, указав взглядом на записную книгу, в которой писал Габриэль. — Не беспокойся, Феникс взял её для тебя с моего разрешения. А сейчас я тебе дарю вторую. Книга была темно-зеленого цвета и имела золотое тиснение. Помимо учёбы, Габриэль помогал старцу. В силу возраста Дэн-Салистеру было тяжело заниматься рутиной, и Габриэль вытирал пыль с полок и с книг, следил за уровнем чернил в чернильнице и чистил письменные перья, для ускорения работы пользуясь волшебством. И всё же, Габриэлю многое сделалось безразлично, он остыл, охолодел и обучался как по инерции. Летел сквозь науку, как стрела, пущенная давным-давно чьей-то железной волей, постепенно всё замедляясь и теряя к учению интерес. Он держался особняком, переписывал тексты, отвечал на вопросы. Ему были доступны к чтению абсолютно все книги Башни, но сердце его уже не горело. Больше всего Габриэля интересовали книги о тёмных духах. Или Габриэлю казалось, что они ему интересны, ведь надежда спасти отца с каждым днём становилась всё призрачней. Так прошло две недели. Габриэль не покидал Башню, не видел никого из старых знакомых, даже Феникса. Принцесса и Маркус отправились в далёкое путешествие и до сих пор не вернулись. А может, вернулись, но скрывались от короля. Габриэль не интересовался. Дни летели за днями. Однажды вечером лёжа в постели, Габриэль держал змея в вытянутых руках и крутил его, рассматривая со всех сторон. Змей изгибался, пытался уползти. Змей как змей. Белый. От головы до хвоста гладкий, от хвоста до головы шершавый. Зубов нет, но при желании они появляются. Глаза чёрные и косые. Язык длинный. Розовый. Умеет пищать. — Кто ты? Скажи мне, кто ты? Воспринимая всё за игру, змей вгрызся в его большой палец. Мусолил в беззубой пасти, в которой даже не содержалось слюны. — Ты подзывной, разве нет? — спросил он. — Чак? Ты подзывной? Кто тебя подозвал? Сама Богиня вручила не-волшебнику змея лично? — Я не проходил ритуал. Я не маг. И не жрец, — утвердительно сказал Габриэль. Чак, соглашаясь, пискнул. Габриэль покружил его над головой. Змей сплюнул ему на лоб еловую шишку. Габриэль поморщился, шишка скатилась с кровати и упала на пол. Змей хотел за ней поползти, но Габриэль удержал его за хвост, намотал на руку и сунул под одеяло. Змей заворочался, обвил хвостом Габриэлю бедро, вытянулся, зачем-то пожевал Габриэлю ухо и притих. Габриэль засыпал, когда в его дверь постучали. Затем дверь открылась, и в комнату вместе с гостем проник тусклый мерцающий свет. — Извини, что так поздно, но это важно, — сказал тот, кто стоял на пороге. Габриэль узнал голос Феникса. — Аарон пропал. Габриэль спросонья не понял, о чём тот говорит. Фениксу пришлось повторить, и Габриэль сел, а сонный Чак скатился в складки одеяла. — Его ищут уже неделю, — тревожно рассказывал Феникс. — Он взял отпуск и поехал в Тельзу. Я подумал, что может быть, ты знаешь, где он? Я видел, что вы говорили с ним незадолго до того, как он покинул Башню. Аарон. Габриэль не переставал о нём думать на протяжении всех этих дней и корил себя за сентиментальность. Новость Феникса его встревожила. — Не знаю. С ним не могло что-то произойти по дороге? — Нет. Он провёл пару дней с семьёй, а потом собрался и ушёл. И никому ничего не сказал. Он до сих пор не вернулся. Я застал членов его семьи очень обеспокоенными. Я ни в чём тебя не виню, лишь предполагаю, что ты мог знать о его планах. О чём вы тогда говорили? — О религии, — слукавил Габриэль. — Какая разница? — Мне показалось, вы оба были расстроены. — Это никак не связано. Феникс поблагодарил его за ответ и ещё раз извинился за беспокойство. Габриэль снова лёг. Ему вновь вспомнилось видение, в котором молодой Аарон рассыпался в прах. Сон отступил. К мыслям подкатила тревожность. Не нужно вмешиваться в историю! Габриэль зажмурился, пытаясь вытеснить мысли. Но что если непоправимое уже произошло? Габриэль нервно выдохнул, отбросил одеяло и растормошил спящего змея. Схватил его, сонного, расположил на плечах и прокричал, выглянув в полумрак коридора: — Я знаю, куда он пошёл! Я сейчас выйду. Жди!