Приз

      Эйгон вваливается в зал совета с кубком в руке. Он опоздал, и от него разит вином. Даже сидя напротив него, Эймонд видит туман в глазах брата. Он стискивает зубы, и по его венам начинает течь разочарование.       Присутствующие члены совета решили подождать, несмотря на то, что Эймонд предупредил их, что до прибытия короля пройдет еще много времени. Им нужно было многое обсудить, но даже Отто был против, чтобы начинать без Эйгона. — Есть серьезные вопросы, требующие решения, ваша светлость, — сразу говорит он, крепко сцепив руки перед собой.       Эйгон отмахивается от него жестом руки. — Что ж, давайте приступим к делу, — говорит он зевая.       Все начинается с простого: Сир Тиланд Ланнистер упомянул о некоторых легкомысленных тратах, которые необходимо было сократить, что Эйгон решительно оспорил. — Нам нужны дополнительные поставки Красного Арбора, это имеет первостепенное значение, — горячо заявил он.       Лорд Джаспер Уайлд счел разумным держать в заточении некоторых слуг дома, а именно тех, чья преданность все еще оставалась туманной. Он не получил никаких возражений от Эйгона по поводу этого предложения. — Ваша Светлость, в наших владениях, Речных Землях, произошли некоторые события, — говорит Отто тихим голосом, который сразу же привлекает внимание Эймонда. — Принцесса Рейнира и ее окружение… — продолжает он. — Их возмутительность не знает границ. Завоевание Деймоном Харенхолла, а также получение вашим племянником Джейкерисом расположения лордов Севера по-видимому привели к осаде дома Бракенов и их владений. — Седьмое, блять, пекло, — вздыхает Эйгон, пряча лицо в ладонях. — Мой король, так больше продолжаться не может. Все достигает критической точки. Мы больше не можем позволить себе игнорировать это восстание и ожидать, что оно угаснет, — Отто наклоняется ближе к Эйгону и шепчет. — Я знаю, что ваша мать неравнодушна к Рейнире и её детям. Мы должны положить этому конец до того, как все примет серьезный оборот. Давайте воспользуемся теми средствами, которые у нас есть. Люцерис… — Люцерис находится в очень уязвимом состоянии, дедушка, — вмешивается Эймонд, и голос его более резкий, чем он рассчитывал. — Похоже, твоя тактика заставить его делать «то, что нужно» приносит больше вреда, чем пользы. — Оу? — Отто посмотрел на Эймонда, удивлённо вскинув бровь. — Да. Похоже, маленький принц не выдерживает твоих постоянных уговоров. Люцерис всегда был самым слабым из нас. Это не удивительно, — хмыкает Эймонд. — И что же вы предлагаете делать, мой принц? — внезапно спрашивает великий мейстер Орвилл, глядя на Эймонда, как на один из своих странных экспериментов.       Теперь весь стол смотрит на него с разной степенью интереса. Эймонд прочищает горло: — Постоянное заключение не поможет привлечь его к помощи нам. Мы сказали, что не будем жестокими, и, хотя я не против жестокости, я считаю, что мы были только такими. — Как же так? — Он не выходил из своей комнаты почти две недели, — вздыхает Эймонд, и разочарование внутри него усиливается, когда он заставляет себя защищать отродье, что сделало его полуслепым. — Это не позволяет ему ясно мыслить. Ты также угрожал обезглавить всю его семью, — мрачно усмехается Эймонд. — Не совсем то обращение, которое «подобает его статусу», как ты сказал до этого. — Ты сказал ему это, дедушка? — спросил Эйгон, и голос его был почти шокированным. — Матушка никогда бы не позволила… — Мой король, — перебил Отто, — если позволите, я просто пытался ускорить мирные переговоры.       Эймонд полностью переключает свое внимание на лорда-десницу и чувствует, как у него дергается глаз: — Боюсь, что все вышло наоборот. Пару ночей назад он чуть не выпрыгнул из окна. Ее сын, погибший от наших рук? Рейнира предала бы нас всех огню.       Эйгон едва не подавился вином и закашлял. — Мой принц, возможно, я могу предложить другое решение, если мои… методы вам не по душе, — говорит Отто, вставая. — Я знаю, что между вашим племянником и вами нет любви, но, полагаю, было бы разумно передать бразды правления вам в этих вопросах.       Орвилл и Отто обмениваются многозначительными взглядами. От этого Эймонду хочется перевернуть стол. — Это невозможно. Я убил дракона Люцериса. Думаю, он предпочел бы видеть меня мертвым, а не в своих покоях каждое утро и вечер. — Нет, я думаю, он прав, — говорит Эйгон, оправившись от приступа кашля и уже отпивая из свеженалитого кубка. — Я думаю, это лучше поручить тебе, брат. Ты всегда был его любимчиком в детстве. Малыш Люк был как твоя тень, всегда болтал о том, какой ты хороший мечник.       Эймонд мог бы поджечь все это место. Ему не нравилось думать об этих моментах в его жизни, их жизни. Безмятежные времена, которые могли бы породить мир, где Эймонд не слился бы с насилием, а Люцерис остался бы милым и невинным созданием, каким он был. — Ты забыл, что он вырезал мне глаз, — шепчет Эймонд, — а я убил его дракона. Мы ненавидим друг друга.       Эйгон пожимает плечами. — Ты знаешь его лучше, чем дедушка. Я не вижу в этом ничего плохого. Если только ты не хочешь поставить это на голосование?       Эймонд сжимает кулаки под столом.

***

      Его тело было перегрето после ванны. Сон не шел к нему, он метался и ворочался, словно одержимый. Возможно, так оно и было.       Лежа в постели той ночью, Эймонд думал только о Люцерисе. О том, как он выглядел, когда падал по спирали со своего мертвого дракона в темную-темную воду, словно падающая звезда. О том, что волосы мальчика пахли как сахарная пудра и были такими же мягкими на ощупь. О пламени в его взгляде, когда он сказал, что ненавидит его. Это напомнило Эймонду, что, хоть он и бастард, но все же Таргариен по крови. Это приводило его в восторг. Болезненное удовольствие расцветало внутри него при виде разъяренного племянника.       Эймонд откинулся на подушки и провел рукой по волосам. Да, он спас его. Он даже не думал об этом, когда, увидев, что мальчик падает, нырнул за ним на Вхагар как раз вовремя, чтобы поймать, прежде чем его навсегда поглотили волны. Он не знал, зачем. — Ты поступил правильно, — сказала ему мать в ночь, когда они вернулись в Королевскую Гавань, обхватив его лицо своими руками. — Это принесет нам больше пользы. Мы не такие, как они, Эймонд.       Он был доволен этим. Эймонд всегда хотел увидеть Люцериса либо мертвым, либо слепым. Он спас своего племянника только ради матери и блага Королевства. Вот и все. Он игнорирует ворчливый голос, который напоминает ему о тревоге, которую он почувствовал, об облегчении, когда Люцерис без сознания благополучно приземлился на спину Вхагар.       Я пока не хочу, чтобы ты ушел из этого мира, племянник.       Эймонд сглотнул. С каждым днем становится все труднее придерживаться тщательно выстроенного им рассказа. Он хочет, чтобы Люк страдал, да. Он хочет отомстить. Он хочет разобрать Люцериса на части, но он также хочет быть тем, кто соберет его обратно. Это должен быть только он и никто другой.       Он вспоминает, как Люцерис обхватил его руку и положил её на свое горло, умоляя о смерти с безумным взглядом в красивых глазах.       Со стыдом он чувствует, как твердеет. Ему это нравилось. Завороженный видом своих пальцев на молочной коже, Эймонд почти сделал это, почти заглушил этот надломленный голос. Жизнь Люцериса была в его руках в буквальном смысле этого слова. Он почти сошел с ума из-за этого, почти полностью сбросил маску.       Эймонд берет свой член и медленно раскачивает его, изо всех сил стараясь представить лицо Люцериса. Он думает о его прелестном надтреснутом голоске, умоляющем Эймонда избавить его от страданий, о его прекрасных глазах цвета зимней коры и их диком блеске в свете костра. Он представляет Люцериса, прижимающегося к нему еще теснее и шепчущего воображаемые гадости.       После этого, вытираясь, Эймонд решает, что завтра он возьмет Люцериса на прогулку по Королевским садам.

***

      Люцерис радуется больше, чем ожидал Эймонд, когда рассказывает ему об их утренних планах. Эймонд задерживается у своих покоев, но Люцерис, не дожидаясь слуг, быстро одевается и дважды стучит в дверь, чтобы сообщить, что готов покинуть свои покои.       Хейлена сопровождает их и берет с собой на прогулку Джейхейру и Джейхейриса. Эймонд счел это хорошей мыслью, надеясь, что это успокоит Люцериса настолько, что его враждебность на день утихнет. Между Люцерисом и Хейленой всегда были дружеские отношения, хотя и не слишком близкие. Они шли впереди него, тихо разговаривая друг с другом. О чем они шептались, Эймонд не знал.       Враждебность его племянника к нему, казалось, отошла на второй план, чтобы насладиться пребыванием на свежем воздухе. Эймонд наблюдал издалека, как Люцерис сидел с его сестрой в тени темного дерева, а Джейхейрис сидел у него на коленях, корча рожицы и заставляя Люка хихикать и что-то взволнованно лепетать. Странное чувство овладело им, то самое неясное, которое он стал ненавидеть. Тот самый зуд под кожей.       Люцерис хорошо ладит с детьми. Эймонд полагал, что в этом есть смысл. Он уже трижды был старшим братом. Ему не нравится, что он чувствует от этого откровения, он ненавидит тепло, которое струится по его жилам, когда он видит Люцериса счастливым, невинным и улыбающимся. Он вспоминает свое собственное уродливое детство, вспоминает холод и жестокость, ледяное жало клинка на своем лице. Тот самый клинок, который Люцерис держал в своих крошечных ручонках. — Брат, подойди, — зовет Эймонда Хейлена.       Эймонд напрягается, но не может заставить себя отказать сестре, никогда не мог. Люцерис смотрит на него, и улыбка сползает с его лица.       Воздух вокруг них, кажется, тяжелеет, становится густым и беспокойным. Хейлена этого не замечает. — Я подумала, что мы могли бы произнести тост, — улыбается она, жестом приказывая слуге принести вино и кубки. — В конце концов, прошло столько времени с тех пор, как мы в последний раз могли провести время с нашим племянником.       Люцерис кашляет и бросает на Эймонда тяжелый взгляд. Оба не возражают. Хейлена, забывчивая, но добросердечная, как всегда, и она не признает, что воссоединение происходит против воли ее племянника. Они опустошают свои кубки под окружающие их пение птиц и смех детей.

***

      Уже поздний вечер, когда Эймонд провожает Люцериса обратно в его покои. Когда они возвращаются, Люцерис бросается на свою кровать, и его конечности расслаблены от солнца и вина. Это на мгновение шокирует Эймонда, который не привык видеть племянника таким открытым в своем присутствии. Возможно, он слишком много выпил, но Эймонд не может себе представить, чтобы мальчик часто предавался таким утехам. Он смотрит на спину Люцериса, на то, как его стройное тело красиво раскинулось на простынях.       Эймонд кашляет, уже направляясь к двери: — Я пойду. Видимо, ты слишком слаб даже для вина, племянник. Спи спокойно.       Люцерис бормочет что-то в подушки, чего Эймонд не понимает. Он останавливается, положив руки на дверь. — Я знаю, что красноречие — не твоя сильная сторона, но ты мог приложить хотя бы немного усилий, если хочешь, чтобы тебя поняли, — нетерпеливо бормочет он.       Люцерис поднимает голову, его полуночные кудри растрепаны, а лицо раскраснелось от солнца: — Дети твоей сестры прелестны. Как и Хелейна. — Хм, ты совсем пьян, не так ли? — Как ты вообще с ней связан, —продолжает Люцерис, потягиваясь и обнажая полоску кожи на животе, которая заставляет Эймонда вздрогнуть. — Держу пари, она не приказала бы Пламенной Мечте перегрызть горло Арраксу.       Вот и он. Яд. — Нет, она бы не стала, — с горечью говорит Эймонд. — Вот почему они послали меня, а не её.       Лицо Люцериса дергается. Эймонд задается вопросом, собирается ли он заплакать. — Есть какие-нибудь известия о моей матери? — шепчет он вместо этого, глядя в глаза Эймонду, прожигая дыры в его украшенном драгоценностями черепе.       Эймонд хочет быть жестоким. Он хочет сказать Люцерису, чтобы тот забыл о своей семье, написал то чертово письмо, о котором все твердят, если он так сильно по ним скучает. Он вспоминает, как Люцерис улыбался близнецам. Как блестели его глаза под утренним солнцем, как красива его кожа, как расцветают веснушки на его носу.       В конце концов он рассказывает Люцерису все, что услышал на заседании малого совета, но не упоминает Речные Земли, решив, что Люцерису достаточно знать, что его семья жива, и не более того. Эймонд наблюдает, как облегчение расслабляет плечи Люцериса и смягчает его лицо. — Спасибо, — говорит мальчик так тихо, что Эймонд почти не расслышал его. Глаза у него красные, а выражение лица такое манящее и медовое, что Эймонд не отвечает и захлопывает за собой дверь.