***
Эймонд идёт на следующий сеанс. Это будний день, что просто замечательно, так как никто из его семьи не будет присутствовать. Только он и Хелейна, которая находится в своём собственном мире и вышивает крестиком многоножку, расположенную по спирали, пока они ждут. Эймонду не хватает восприятия глубины, поэтому в результате существо кажется ему движущимся, жутковатой гусеницей, навсегда застрявшей в ловушке ткани, на которой его медленно отпечатывают. Хелейна начала тварь с головы, что кажется жестоким, как если бы она ела крекеры с животными начиная с ног. Мать говорила, что Хел ведёт себя по-детски, но ни один ребёнок не стал бы делать ничего подобного. Сегодня она не особенно разговорчива с ним, поэтому Эймонда удивляет, когда в комнату входит доктор Орвиль, и его сестра начинает сиять, как солнце. - Я вижу, что ты уже довольно много вышила с момента нашего последнего разговора, - хвалит лысый мужчина, прежде чем представиться Эймонду. - Крепкое рукопожатие, - замечает он, тепло улыбаясь и приглашая всех сесть. - Должен признаться, Эймонд... Могу я называть тебя так, или предпочитаешь по-другому? Не против? Хорошо, спасибо. Как я уже говорил, должен признаться, что немного слышал о тебе. Хелейна очень тепло относится к тебе и говорит о тебе только с нежностью. Эймонд сужает недоверчиво глаза. - Это чувство взаимно. - Отлично. Семья часто является системой поддержки для моих пациентов, поэтому такое желание со стороны Хелейны было замечательно видеть... - Мы точно не подходим под это описание, - фыркает Эймонд, в последний момент отпрянув назад. Глаза доктора Орвиля вспыхивают пониманием, он ничего не говорит, но Эймонд всё равно замечает это. Хитрый парень, не так ли? Сначала они говорят о галлюцинациях Хелейны; они стали реже, но Эймонду всё равно неприятно это слышать. Он решает воспринимать происходящее сейчас как просто разговоры, обманчивые заявления, которые создаются, чтобы Хелейна поверила в искренность всех присутствующих и охотнее выложила информацию, хотя на самом деле ничего подобного, это только грязные трюки. Он понимает, что это необходимое зло, такое лечение, но для него это невыносимая ситуация, как если бы его заперли в комнате с лабораторной крысой и сумасшедшим ученым. - Я искал информацию о вас, - говорит Эймонд. - Это прекрасно, - кивает Орвиль. Словно уже подписал индульгенцию. Орвиль - его имя, узнал Эймонд во время своих поисков, выпускник Гарварда и другие впечатляющие дипломы. Написал статью в "Кроникл" об изображении шизофрении в СМИ, вызвав бурные аплодисменты учёных и аплодисменты женщин, бросавших в него трусики в разделе комментариев, - Я всегда был сторонником проведения исследований, и для меня важно создать комфортные условия для всех, с кем я работаю. Я буду рад ответить на любые ваши вопросы, Эймонд. У него нет вопросов, он просто усмехается и продолжает смотреть между Хелейной и окном, выходящим в сад. - Хелейна, не хочешь ли ты рассказать своему брату, что ты думаешь обо мне, чтобы успокоить его? Пожалуйста, не стесняйся делать вид, что меня нет в комнате. - Вы заботитесь обо мне, - заявляет Хелейна, - Вы хотите, чтобы мне стало лучше. Вы всегда спрашиваете меня о моих детях, чтобы я чувствовала себя комфортно, но я не знаю, что сказать, потому что я не часто вижу их. Эймонд привозил их дважды, но это не то же самое если бы мы были дома. - Спасибо, что поделилась, Хелейна. Я знаю, что ты очень скучаешь по своим детям и была рада их увидеть. Прости, если я поставил тебя в неловкое положение, спрашивая о них так часто. Хочешь, чтобы я перестал это делать? - Нет, - решает она, подумав, - Это нормально испытывать дискомфорт. Страх это плохо, а не дискомфорт. - Страх убийца разума, - бормочет Эймонд, повернувшись к Хелейне, чтобы увидеть, что она поняла его слова. Она рада этому; им обоим в детстве нравилась книга "Дюна", и эти слова возвращают их в то время. - Эта фраза помогает защититься от страха, не так ли? - Да, - отвечает Хелейна за них обоих, закрывая глаза, - Я не должна бояться. Страх убийца разума. Страх это маленькая смерть, которая приносит полное уничтожение... Я забыла остальное. Эймонд не забыл. Он кладёт руку на подлокотник кресла между ними, на случай, если сестра захочет взять её в свои ладони. - Я посмотрю в лицо своему страху, я дам ему овладеть мною и пройти сквозь меня. Там, где прошел страх, не останется ничего. Только я. - Невероятно, - кивает Орвиль, хлопая двумя пальцами по ладони, - Однако, мне кажется, ты забыл одну строчку в середине. Я посмотрю в лицо своему страху, я дам ему овладеть мною и пройти сквозь меня. И когда он пройдет сквозь меня, я обернусь и посмотрю на тропу страха. Там, где прошёл страх, не останется ничего. Там, где прошел страх, останусь только я. Вот так это звучит полностью, я прав? Эймонд усмехается. Ставит мысленную галочку напротив имени доктора, и обещает себе: если дойдет до трёх, он уйдёт отсюда. - Эймонд не любит ошибаться, - с готовностью добавляет Хелейна, - Он всё время говорил эту фразу, когда мы были маленькими, в зеркало сам себе. Может, он забыл эту часть. - Это была первая книга, которую я прочитал после того, как потерял глаз, - возмущенно объясняет он, - Да, я чувствовал что строки говорят со мной. И что? - Никакой критики с моей стороны. Это впечатляющая книга, чтобы взяться за неё после травмы лица, Эймонд. Всё хорошо. - Мы будем заниматься терапией или как? - требует он, смещаясь в своём кресле. Хелейна взяла его за руку, так что он не может двигаться так часто, как ему хотелось бы, но он сжимает её пальцы инстинктивно, пока приспосабливается, чтобы она не почувствовала, что он её отвергает. Она сжимает пальцы в ответ. - Вы были на терапии раньше? Знакомы со структурой? - В последней клинике, где была Хелейна. - У него был неудачный опыт, - говорит она грустным голосом, склонив голову ему на плечо, - Он влюбился. - Нет, - предупреждает он агрессивно, смещаясь так, что Хелейна вынуждена балансировать на его плече, - Я не... Это не имеет никакого отношения к происходящему. - Нам не нужно говорить о том, чего ты не... - Я не влюблялся, Хелейна. Чёрт, почему ты всегда так говоришь? Нет, всё было не так. В глазах Орвиля появляется довольный блеск, как будто он только что обнаружил лекарство от рака груди, поласкав тысячу сисек перед этим. Это ловушка, слишком поздно понимает Эймонд. Это проклятый заговор! Милая Хелейна никогда бы не стала предательницей, не так ли? Невозможно специально сделать что-то настолько подлое и низкое. Она - само воплощение ангела перед ним, в своём зеленом свитере цвета мха на изумрудно-зеленом диване. Яркие фиолетовые глаза, лицо, которое она будто скопировала и наклеила на всех трёх своих детей, как она могла солгать? Все могут лгать. Некоторые женщины рождаются специально для этого. Это у них в крови, а все остальные их умения приходят лишь со временем. - Хелейна, - предупреждает он без обиняков, - Ты всё подстроила? - Что подстроила, Питер Паркер? - Это твоё прозвище? Питер Паркер как супергерой? - Да, в детстве меня укусили три её паука, вот почему, - нетерпеливо отмахивается Эймонд от доктора, - Хел, ты хотела, чтобы я пришел сюда поговорить о... Ней? - Ты имеешь в виду Алис? Нет, с чего бы мне это делать? И ты и мама просили меня не говорить о ней, но я помню её. Я помню, как ты влюбился, а потом падал, падал, падал всё сильнее и сильнее. Ты всё ещё падаешь? Я думала, ты прекратил. Она говорит это так задумчиво, но Эймонд уже много лет не слышал этого имени вне своих мыслей, оно так долго жило в его теле, что... - Святое дерьмо, - шепчет он. Горло сжимается, кулаки стиснуты изо всех сил; к его полному унижению, по щеке тоже что-то катится... Чёрт, думает он, кричащими буквами, Чёрт! Он чувствует себя как в комиксе и эти буквы сейчас заполняют всю комнату. Это несправедливо, он не знал, что это произойдёт, он даже не хотел приходить на терапию. Он только оправился от того, что второй человек выбросил его как мусор из своей жизни, и последнее, что ему нужно, это думать о первом человеке, который так поступил с ним. Просто услышать её имя - это уже действует как смирительная рубашка на него. Чернила его татуировок начинают гореть огнём. Орвиль - Эймонд вдруг так сильно желает ему смерти, что это ощутимо даже в отпечатках его пальцев на ручке кресла - решается протянуть ему коробку с салфетками. - Я не знаю, почему это происходит, - задыхается он, так сильно прижимая пальцы к своему видящему глазу, что за ним вспыхивают звезды. Другой остаётся мёртвым и чёрным; это абсурдно обнадеживает, потому что означает, что его предаёт только половина лица. Всё из-за Алис, из-за этого... - Он влюбился, во время моей последней реабилитации, - объясняет Хелейна, поглаживая Эймонда по спине. Это первый раз за долгое время, когда её прикосновение удивляет его, когда оно было предложено для его блага, - Она была медсестрой. У неё были красивые зеленые глаза. - Она была лгуньей, - шипит Эймонд, разъяренный тем, как ломается его голос. Он уже не ребенок, чтобы так реагировать. - Да, она лгала ему. Она солгала ему о чём-то очень плохом. Могу ли я говорить о чём шла речь? Могу ли я сказать, что речь шла о ребёнке? Она солгала ему о ребёнке. - Хватит! - рычит Эймонд. И сразу жалеет об этом. В напряженной тишине слышен только звук сопения, который он не может заглушить. Он кусает кулак так сильно, что остаются следы от зубов, а затем отдергивает руку с отвращением к боли. - Ты тут ни при чём, - в какой-то момент ему удаётся прохрипеть. Ты тут ни при чём, ты тут ни при чём, ты тут ни при чём, ты тут ни при чём. Мантра в его голове повторяется снова и снова. - В этих эмоциях нет ничего постыдного, - говорит ему Орвиль. - Это было очень давно, - вздыхает Хелейна, - Мне было двадцать один... Значит, Эймонду было девятнадцать? Он собирался завести ребёнка одновременно со мной. Они были бы двоюродными братьями, он так говорил мне. Но после этого он долго со мной не разговаривал вообще. - Хел, прекрати, - бормочет он. Эймонд всё ещё не доверяет своему голосу. - Почему? - искренне спрашивает она, - Я никогда не говорила об этом, но это было плохо. Она была такой милой сначала, почему она так поступила? Хотелось бы мне знать. Ответ тебя разочарует. К концу сеанса он с трудом снова превращает себя в разумного человека. Он не уверен, что, чёрт возьми, только что произошло, но знает, что ему нужно как можно скорее убраться отсюда, нужно быть за много миль от этого места... - Эймонд, - снова обращается к нему Орвиль, - Спасибо, что пришёл. Я хочу подчеркнуть, что сеансы терапии обычно не предназначены для такого сильного освобождения, однако твои эмоции решили выразить себя таким образом, в этом безопасном пространстве, и мы все благодарны за это. Я хотел бы дать тебе визитку одного из моих помощников, если ты заинтересован. - Господи Иисусе, - усмехается он. - То, что произошло, не твоя вина, - говорит он, протягивая прямоугольную картонку, - Это всегда ужасно, когда медицинский работник злоупотребляет своими полномочиями. Ты не виноват. Эймонд бросает взгляд на Хелейну; она, как обычно, невозмутимо бормочет что-то стоя в дверях со своей вышивкой в руках. - Конечно, - говорит он, запихивая визитку в карман.***
То, что он не виноват - это некая триггерная история Эймонда Таргариена - что он не виноват, было одной из последних вещей, которые сказала ему Алис. Они были в гостиничном номере в Вегасе, очень дерьмовом на самом деле, прямо рядом со свадебной часовней, за который он заплатил наличными. Шестьдесят долларов за ночь и бассейн обтянутый предупредительной лентой. Он до сих пор помнит, как в номере пахло плесенью. Это было бы плохо для ребёнка, думает он с сарказмом. Не то чтобы этот ребёнок вообще был. Только наивный самоотверженный девственник с огромными планами на будущее и папиными деньгами, прожигающими дыру в его кармане - это всё о нём, конечно. Только он и она. Алис Риверс. Вызывает ли её имя всё ещё что-то в нём? Он опускает стакан на стойку, чтобы скрыть дрожь. - Это было быстро, - фыркает Мария. Она не совсем подруга, но одна из его знакомых барменш, и он видел её голой на кожаных мероприятиях для домов, так что они достаточно близки. Эймонд сидит у барной стойки, потому что именно там находится весь алкоголь, - Пьёшь потому что хочешь напиться, а? - Сделай мне 7&7, - он игнорирует её назойливость, - Только с бурбоном, а не виски. Добавь дикую индейку, если она у тебя есть. - Четыре года тебя знаю и ни разу не видел тебя пьющим коктейли. Ты пивной парень, я это уже поняла. А теперь ты вдруг ведёшь себя так будто топишь жалость к себе в алкоголе. В чём проблема, Таргариен? - К чёрту, я выпью Макаллан, - буркает он. Она добродушная девушка, принимает всё близко к сердцу, но бармен должен знать, когда нужно отступить, неодобрительно думает он. В чём проблема? Да, проблема в Алис. Эймонд слышал, что она недавно вернулась в город, но пока не сообщил об этом своей матери, что естественно, иначе она бы впала в ярость после всех усилий, которые приложила, чтобы выгнать женщину из города. Это обошлось в кругленькую сумму, точнее, для него в копейки, потому что именно мать Эймонда заплатила Алис за наспех подписанные документы о разводе. В конце этой суммы было больше нулей, чем дней, сколько они были женаты, или времени, когда он трахал её как свою жену. Он мог и больше, но был воспитан католиком, не понимая, как секс может быть безопасным в её положении, в её возрасте. А она настолько привыкла к боли в спальне, что Эймонд чувствовал необходимость быть особо ответственным. Ты не знал ничего лучше, это не твоя вина. Боже, он был таким глупым маленьким идиотом, но она? Она была искусным манипулятором. Он готов был на всё ради неё, на нём был ошейник, который она надела на него; зелёная кожа в тон её глазам, и её игрушкам и её кляпам. Он был ослеплён всем этим, в то время. Ты был таким потерянным, милый. Ты не знал ничего лучшего, это не твоя вина. - Что это за песня? - спрашивает он Марию - возможно, пытаясь отвлечься. - А что, тебе хочется потанцевать с тем, кого ты любишь? Не смотри на меня так, Боже, это шутка. Это рождественский альбом Фиби Бриджерс. Ты её знаешь? - Одна из этих кантри-певиц-гитаристок? Я знаю только Тейлор. - Она Тейлор Свифт для бисексуальных девушек. - Я нихуя не понял, - буркает Эймонд, смеясь в свои руки, - Скажи мне, ты знаешь Алис? Алис Риверс? - Мария в какой-то степени участвует в кинк-вечеринках, но насколько Эймонд знает, Мария скорее тщеславная шлюха, которая ценит эстетику сообщества, чем активный участник. Симпатичная девушка, которая любит, когда её связывают и выставляют на всеобщее обозрение, но не трахают. Ну и её коричневые соски просто огромные. Его взгляд невольно устремляется на её грудь, выпирающую из майки, в поисках этих самых сосков, пока она не щелкает пальцами перед его лицом. Эймонд недовольно поднимает бровь. - Мамочка-домохозяйка Алис? Алис из Речных земель? Конечно, я знаю её, все её знают. - Она не мать, - усмехается Эймонд, - У неё нет детей. - Да? Я слышала, её ребенок умер много лет назад... Пожар или что-то в этом роде. Подожди, откуда ты её знаешь? О, Иисус Мария и Иосиф, только не говори мне... Она сорвала твою вишенку? Сняла кожу с твоей рыбы? Сложила тебя вдвое, как шезлонг на лужайке? Алкоголь приятно течет сквозь него, заставляя задуматься, почему он не решается выпить пиво. Джин, негрони, горький грейпфрут, односолодовый, который он выпил до прихода в бар не удержавшись. Он что пытается превратить напитки внутри себя в химическую сахарную вату? О чём они вообще говорят? О, правильно. Алис. - Долг позвал. Я ответил. - Ты великолепный ублюдок, неудивительно, что ты такой, какой ты есть! - если бы она только знала, - Ты собираешься заказать у неё сеанс, раз уж она в городе? Я слышала, что попасть к ней - просто нереально. Эймонд хмурился при мысли о том, чтобы сделать что-то настолько низкое, как заплатить за второсортную порку у этой женщины. Алис была его первой, да, но у него были партнёры и получше. Один, может быть, два раза. Алис может быть самой злой женщиной, которую он когда-либо трахал, но она не самая садистская; эта честь принадлежит Марис. - Она не была доминанткой, когда я её знал, - он делает паузу, размышляя, - Хотя может, и была, кто, блять, её знает. Она была медсестрой. - Медсестрой? Я слышала, что у неё приостановили лицензию или что-то в этом роде, но я думала, что это было связано с её тату-бизнесом. Не то чтобы я жаловалась, но зачем ты мне всё это рассказываешь? Прошли годы, и я могу по пальцам одной руки пересчитать личные вещи, которые я о тебе знаю. - Почему кто-то вообще делает такие вещи? - ворчит он, опрокидывая в себя остатки виски без всякой благодарности напитку за его лучшие качества, - Ещё одну. - Уже три за час, детка. Помедленнее, да? Можешь выпить стакан воды, это бесплатно. - Неважно, - закатывает он глаза, - Мне нужно отлить. - Ты сломался, сладкий, - смех Марии преследует его в ванной, а его средний палец удерживает её внимание, пока дверь не захлопывается за ним. Плитка над писсуаром не плывёт, но она нечеткая, так как его равновесие и так нарушено. Он чувствует себя неуклюжим, пьяным и неустойчивым, невесомым, как оса, которая ужалила медведя и теперь должна оставить ему всю задницу. Ты был таким потерянным, милый. Ты не знал ничего лучшего, это не твоя вина. Посмотри на своё милое лицо, ты весь горишь. Однако, когда он возвращается то видит, что возникла ситуация. Ситуация Марии. Поджатые губы и язык её тела говорят, что она расстроена. Эймонд не гений, но для того, чтобы решить уравнение из двух придурков и одной разъяренной женщины, этого и не нужно. Эймонд и так был на взводе так, что неудивительно, что его ноги действуют раньше, чем мозг. - Какие-то проблемы? - требует он. Два придурка обмениваются взглядами. - А чё, мужик, это твоя девушка? - Я своя собственная девушка, - настаивает Мария, оставаясь сильной и несгибаемой как самые крепкие гвозди, которые делают в наши дни. Все остальные состоят из безграничного высокомерия, воздушных шаров вместо мозга, из-за чего постоянно играют в какие-то непонятные игры и строят воздушные замки, словно рожденные только для того, чтобы быть беспомощными куклами и размахивать руками в ожидании помощи. - Мы не знали, признаём виноваты, - говорят они Эймонду, как будто разговор касается только их троих, - Мы просто веселились. - Ты схватил меня за задницу, придурок! - Извинись перед ней, а не передо мной. - Да ладно, чувак, мы просто прикалывались... - Ты что, блять, оглох? Скажи, что тебе жаль, - он толкает в плечо того, что побольше, чтобы дать понять свои намерения, и с этого момента всё происходит невероятно быстро. Эймонд не наносит первый удар, но он наносит самые сильные удары, кровь хлещет у него самого между зубов, а крики Марии звучат очень громко у него над ухом. В какой-то момент чужая нога пинает его по рёбрам, но он не чувствует, как дыхание покидает тело, только видит краем глаза, как Мария выталкивает их за дверь, в то время как он держит одного придурка за горло и кричит ему в лицо, нанося удары. Сирены на улице и Мария, отталкивающая его от брызжущего слюной гада - всё, что останавливает Эймонда, прежде чем он успевает причинить реальную травму. Не успевает он опомниться, как оказывается на тротуаре, а в его руке появляется мокрая махровая салфетка, чтобы промокнуть окровавленный нос. К счастью, его повязка всё ещё на нём - его сапфир уже выбивали раньше, и потребовалось сорок пять минут, чтобы найти его снова, держась за пустую глазницу, чтобы пыль не попала внутрь. Кошмар. - Эймонд? Ещё один кошмар. - Дядя Гвейн? - говорит он человеку в полицейской форме. Эймонд не видел своего дядю уже месяц или два, был занят, но он присутствовал на его выпуске из полицейской академии, - Что происходит? - Ну, Эймонд, ты участвовал в драке. - Я знаю это, - вспыхивает темпераментом Эймонд, - Они начали это сами, схватили Марию за задницу - Да? Эта Мария... Кто-то особенный для тебя? - Просто друг, - поспешно поправляет он, прекрасно понимая, что в какой-то момент это дойдёт до его матери. Гвейн - как старший сын для Алисенты, каким никогда не был Эйгон, сын, с которым она пьет кофе, устраивает яркие вечеринки-сюрпризы, назначает свидания вслепую красивым дочерям своих друзей, - Вы меня арестовываете? - Надеюсь, что нет, - морщился Гвейн, - Но тебе следует находиться не здесь. Ты говорил сегодня со своей матерью? - О чём? - Боже. Слушай, приятель, твой отец в больнице, Алисента написала мне это ещё несколько часов назад. Он не знал этого. Когда Эймонд проверяет свой телефон, у него есть только несколько пропущенных звонков от Дейрона и сообщение, в котором говорится: [ Перезвони мне, это серьёзно. Я не знаю где ты, если твоя задница больше не с Люком ] - Он там часто бывает, - пожимает плечами Эймонд, когда понимает, что Гвейн ждет ответа, - Я в дерьмовом состоянии, не могу туда поехать. - У него был инсульт. Ох. - Сильный? - Я точно не знаю, но она сказала, что сейчас Визерис без сознания. Слушай, тебя подвезти домой, чтобы ты освежился? Думаю, было бы неплохо, если бы ты отправился туда и чем раньше тем лучше. - Или что? - смеётся он с десятью оттенками жестокости в голосе, - Отец отойдёт в мир иной? Поверь мне, он не ждёт моего разрешения. Пока его драгоценная Нира там остальные невидимки. - Не говори так, приятель... - Хайтауэр! - кричит ещё один полицейский. - Минутку! Слушай, ты можешь вызвать такси в таком состоянии? Или Мария может вызвать его для тебя? Эймонд машет рукой, опуская голову, чтобы унять нарастающую тошноту. - Конечно. Увидимся позже. Он пытается позвонить Дейрону, прежде чем искать какое-нибудь приложение для поездок, но, как и многое в его жизни, всё получается не совсем так, как он планировал. - Эймонд? - доносится до его слуха тихий голос. И даже находясь на дрожащем холоде, внутри него расцветает тепло, которое обжигает сильнее любой водки от этого звука. На экране телефона пляшущими белыми буквами написано: Люцерис: 00:15. Упс. Эймонд надавливает на глаз рукой, пытаясь снять напряжение, прижимая телефон к уху. - Ты не заблокировал меня снова. - Что? Я... Эймонд, где ты? - Ты знаешь, что Хелейна в больнице? - говорит он, вытягивая ноги, пока его черные джинсы не сливаются с асфальтом. - Нет. Эймонд, твой отец в больнице. Дедушка Визерис. Он хмурится. - Откуда ты это знаешь? - Я здесь. Мы все здесь. Где ты? Ты в порядке? - Дерьмо, - стонет он, - Только не это чёртово сборище. Как там старик? Сердце ещё бьётся? Где моя мать? - Я... Позову Дейрона, хорошо? Просто держись, не вешай трубку, - с другой стороны раздаётся шарканье, звук открывающейся двери и какой-то шепот, который он не может разобрать. В конце концов, раздаётся голос его брата, и он звучит испуганно. - Эймонд? О, слава богу, где ты? Я прикрыл тебя перед мамой, чтобы она не волновалась, но ты должен быть здесь. - Это видимо был сильный удар, раз вы собрались все вместе, да? Это прискорбно. В таком случае он должен быть там, должен собраться и поехать в больницу, но у него окровавленный нос и джин в венах вместо крови. В таком виде он бесполезен, он обуза. Он не хочет... Если происходит что-то плохое, он не хочет, чтобы... - Пожалуйста, не сходи с ума. Он в коме, ясно? Врачи говорят, что он может очнуться в ближайшие несколько дней, но они не уверены. Если он не очнется... - Дейрону не нужно заканчивать фразу, Эймонд годами ждал этих слов. Если отец не очнётся, он умрёт. Эймонда рвёт на асфальт перед собой.***
Эймонд уже успевает стать единым целым с парковкой, когда подъезжает темный внедорожник и из него показываются знакомые лица. Знакомые семейные лица. Всё ещё слишком пьян для этого, решает он. Но даже в таком его состоянии эти лица не являются синонимом приветливости. - Ты не мой брат, - заявляет Эймонд, его челюсть двигается из последних сил. Он отполз от своей рвоты, но вкус желчи все ещё живёт в его горле. - О, правда? - вздыхает Джейкерис, - Давай поднимем тебя. - И это всё? Обычно ты более раздражающий. - Мы не будем ввязываться в это сегодня, - присоединяется к нему второй голос. Люцерис. Красивый, жестокий, распутный Люцерис. Другой его племянник опускается на колени рядом с ним и встречает его взгляд, - Привет, дядя Эймонд. Вот, выпей воды, а потом мы отвезём тебя домой. Ты чувствуешь... Ох, ты ледяной. Ты замёрз? - Почему они здесь? - спрашивает Эймонд, недовольно глядя на него. Джейс и Рейна ему не нужны. Они должны уйти. - Рейна поехала со мной, чтобы мы могли вместе дотащить тебя домой на случай, если ты потеряешь сознание, - пожимает плечами Люк, - Нам всё равно нужно было забрать Джейса, это был хороший повод уехать, не сообщая маме, что мы поехали за тобой. Дейрон просил передать, что ты должен привести себя в порядок до завтрашнего утра. - Я не хочу, чтобы они здесь были. - Здоровяк, - открывает рот Рейна, хотя у неё нет на это никакого права, - Ты можешь идти? Ты сможешь лечь на заднее сиденье. Тебе нужен рвотный мешок? - Пошла ты, - отвечает Эймонд. - Прекрасно! - Рейна вскидывает руки вверх, - Какой у тебя адрес, чтобы я могла внести его в карты? Я вызываю катафалк. Джейкерис и Люцерис придерживают его, когда у него начинает кружиться голова, пока Эймонд встаёт, они держат его за плечи и подмышками, двумя руками сзади, чтобы закрепить его в вертикальном положении. Это унизительная поза, но его тело настолько онемело, что он ничего не чувствует, только слышит, как его ботинки скребут по холодной земле, пока перед ним не появляется открытая дверь машины, через которую нужно проползти. - Ты веди, а я прослежу, чтобы он не захлебнулся собственной тошнотой. - Люк, ты... - Просто садись, Джейс, я не хочу спорить. Эймонд - достаточно высокий мальчик. Он знает это, он не слишком тощий для своего роста, но он достаточно широк, чтобы его можно было не считать маленьким при правильном освещении; и сейчас его проблема заключается в том, что он не пролезает в двери, только если не боком, и он не помещается на заднем сиденье. Его ногам некуда деться, поэтому, когда Люцерис забирается внутрь и садится за водительским креслом, ногам Эймонда остаётся только упасть на колени племянника. Но они не оказываются там, потому что Эймонд умудряется повернуться так, что его голова укладывается на колени Люцериса, но при этом она не перестаёт кружиться. - Спокойно, - мягко направляет его племянник, - Двигайся медленно. Я держу тебя. - Мне нехорошо, - бормочет он, потираясь лицом о бёдра Люцериса. - Я знаю. - Это о другом. Я устал. - Тогда спи, - шепчет Люцерис, потирая одной рукой пальцы Эймонда, в то время как его другая рука зажата между щекой Эймонда и его собственными штанами в качестве импровизированной подушки, - Ехать полчаса, я буду здесь. Отдыхай. - Я не хочу в больницу, - бормочет он, благодарный за теплоту салона автомобиля и аккуратное вождение. Джейкерис знает, как обращаться с машиной, разве это не фантастика? Ещё один трюк для впечатления окружающих. Следите за новостями на следующей неделе, чтобы увидеть новый эпизод "В чём Джейс преуспеет дальше!" - Всё в порядке. Мы едем к тебе домой. - Ты останешься со мной? - Я помогу тебе устроиться. Ты сможешь приехать в больницу утром. Хорошо. Это хорошо. Эймонд не лгал - он устал, и у него болят костяшки пальцев, а лицо кажется ссохшимся куском деревяшки. Эймонд не хочет сейчас быть этим человеком, хочет снять своё лицо и быть никем. Он бы с удовольствием жил в этом моменте, где ничто не должно иметь смысла, потому что в реальном мире сейчас слишком тяжело. Слишком многого от него требуют. Лучше бы он был бесполезным и длинным лесным существом, впавшим в спячку на всю зиму вместо того, чтобы страдать от неё. - Я белка, - бормочет он фразу, которая не требует дальнейших объяснений. - Ты белка, - соглашается Люцерис. Эймонд выдавливает из себя невнятный фыркающий звук, потому что именно это издают белки. - Хорошо, - вновь понимает Люцерис. Хорошо. Они на одной волне. Эймонд сворачивается калачиком, чтобы устроиться поудобнее, и ещё больше упирается в колени Люцериса, чтобы вытянуть ноги. Когда Люк убирает руку, встряхивая её, чтобы кровь вновь начала циркулировать нормально, Эймонд поднимает голову и смотрит вверх, почти всем туловищем опираясь о ноги Люцериса. Его племянник не улыбается, а просто смотрит, но Эймонд сейчас белка, поэтому ему достаточно спокойно моргнуть в ответ. Моргни мне в ответ, молит он, разговаривая глазами, не понимая, почему не делает этого чаще. Моргай вместе со мной. Они наезжают на кочку, и толчок обращает внимание Эймонда на Рейну, которая развернулась на переднем пассажирском сидение к ним и открыто пялится на него. Выражение её лица не поддаётся прочтению, но, тем не менее, оно его раздражает, поэтому Эймонд показывает ей средний палец - так белки говорят "иди нахуй". - Мы не будем этого делать, - бурчит Люцерис, накрывая рукой руку Эймонда, чтобы спрятать его средний палец. Это прекрасно, решает Эймонд, зарываясь в кашемировый свитер своего человеческого спутника. Ему всё равно так больше нравится, как они вдвоём держатся за руки. Приятное ощущение. Он закрывает глаза и пытается отключить все остальные чувства; ему не нужно больше ничего сейчас. Достаточно чувствовать запах, прикосновение и знание что этот человек рядом.***
... его пижама... вода и Адвил... раньше этого не было здесь... - Что происходит? - спрашивает Эймонд, моргая, медленно просыпаясь и чувствуя, что его горло как наждачная бумага. - О, хорошо, бельчонок проснулся. - Рейна, как это может помочь сейчас? Рейна, Рейна... О, да, Рейна. Его смертельный враг. Та самая, которая щелкает пальцами перед его лицом и бьёт его по щекам, пока он с ненавистью не смотрит на неё за то, что она прервала его блаженное неведение. - Ты слышишь меня? Эймонд, ты всё ещё белка? - Что? - хрипло кашляет он и чешет челюсть. - Хорошо, ты снова нормальный человек. Слушай, ты должен снять свою грязную одежду и почистить зубы. Люцерис не хочет оставлять тебя здесь, пока ты не перестанешь быть бесформенной жижей. - Я не так сильно пьян, - настаивает Эймонд. - Конечно, нет, - Люцерис подходит к Эймонду с футболкой в руках и показывает движение руками, - Подними руки, давай наденем твою пижаму. Нравится то, что ты видишь? Почти говорит Эймонд, когда оставшись в одних трусах, покачивается на своих, возможно, не совсем трезвых ногах, но потом он вспоминает что происходит. Люцерис стал его наваждением и занял все мысли, а его отец сейчас в коме. - Ты вернулся? - он смотрит на Люцериса. - Мы помогаем тебе... - Ты должен остаться здесь, - настаивает Эймонд, рухнув обратно на кровать, - Я... Я сожалею. Хорошо? Останься здесь на ночь. - Я должен вернуться в больницу, - шепчет Люцерис, отсылая неохотно согласившуюся Рейну за стаканом воды, - Эймонд, я знаю, что тебе должно быть страшно. Я понимаю. Просто отдохни немного, прими душ и приезжай утром. Не дави на себя. - Ты предпочитаешь уехать с ней, - обвиняет он, начиная закипать от ярости, - С ней и... Где Джейкерис? - Внизу. Мы видели, как кого-то эвакуировали, он испугался, поэтому остался с машиной. Кстати о... Чёрт, он мне звонит. Просто ложись. Я выйду к нему, чтобы не создавать шум. Будь со мной, думает он, рефлекторно возбуждаясь больше умом, чем телом, но не успевает ничего сказать. Эймонд знает, что если бы Люцерис спал сегодня здесь, то это улучшило бы его состояние. Но почему он этого не делает? Эймонд сейчас не в состоянии возбудиться полноценно, его член бесполезен, если только Люцерис не захочет поласкать его, как делал раньше, но на самом деле Эймонд просто не хочет оставаться один. В его комнате есть призраки, может быть они даже внутри него, и них у всех цель свести его с ума. Посмотри на своё милое лицо, ты весь горишь. - Заткнись, блять! - рычит он. - Я даже ещё не сказала ничего, - злобно смеётся Рейна, ставя стакан с водой на тумбочку, - Мы уходим. - Люцерис должен остаться, - категорично заявляет он. - Люцерис не останется. - Ты тут не главная, ясно? Свали, ты меня достала. - И это всё взаимно, сестрёнка, - смеётся она, но не оставляет их недомолвки на потом. Нет, она забирается на кровать и становится на колени рядом с ним, прижимаясь своим лбом к его лбу, это не удар и не сильное давление, но всё равно шокирует, её глаза злобно сужены, а острый ноготь тычется ему в грудь, - Люцерис здесь, потому что он хороший. Он очень хороший человек. А ты был абсолютным мудаком в ответ на это, так что перестань вести себя как кусок дерьма, уяснил? Он собирается сосредоточиться на поддержке своей мамы, я собираюсь помочь своему отцу, а ты поддержишь свою собственную семью, начиная с завтрашнего утра. Всё ясно? - Люцерис тоже моя семья, - Эймонд чувствует триумф после этих слов, он гордится собой за то, что указал на такой важный факт. - Да? Если ты его семья, тогда ты должен знать, что сегодня за день. - Среда, - усмехается Эймонд. - Сегодня день рождения Люка, умник, - ох. Блять, это вполне может быть так. Он смутно знает, что Люцерис, Джейкерис и маленький Эйгон родились в декабре, но он не... - Точно. Я так и знала. Ты понятия не имел. Ты не знал, это не твоя вина. - Он ничего не запостил, - неубедительно говорит Эймонд. Он всё ещё следит за инстаграмом Люцериса - следит за его пустотой, скорее. Больше нет ни новых постов, ни историй, его страница словно старая заброшенная угольная шахта, всё ещё можно найти что-то интересное, но никто этим больше не занимается. - Это о чём-то говорит, тебе так не кажется? Через пару минут Люцерис возвращается назад, и у Эймонда ещё сильнее начинает болеть голова. Он глотает обезболивающее, стоящее на тумбочке, и выпивает стакан воды. О чём говорят люди вокруг него? Мозг Эймонда просто отказывается функционировать нормально. Он не может сосредоточиться на том что ему говорят, не понимает ничего, но думает, что это важно, потому что Люцерис не кричит, скорее... Спрашивает. Просит. - Всё в порядке? - спрашивает племянник, проводя рукой по своим волосам. Эймонд замечает, что на его запястье всё ещё висит резинка, - Нам нужно идти. Рейна, его телефон подключен к зарядке? Я положил его ключи на кухонную стойку. Люцерису сегодня двадцать один год. Эймонд обдумывает эту новую информацию, вспоминая фотографии с последнего дня рождения Люка, которые он видел в его соцсетях. Он был счастлив и весел, окруженный своими лучшими друзьями и вечеринками. В этом году он провел его в больнице и тащил пьяного дядю на себе домой. В животе у Эймонда что-то противно взрывается и обволакивает все внутренности, и только когда он обхватывает рукой запястье Люцериса, то понимает, что это стыд. - Люси, - говорит он, потому что не может удержаться от этого, - С днём рождения. Люцерис только моргает в ответ на это, молчит некоторое время и напряжённо сжимает челюсти. - Ага, - наконец вздыхает парень, - Спасибо. Потом он уходит. Я не знал, думает Эймонд, это не моя вина. Сейчас это так же неубедительно, как и в номере дешевого мотеля в Вегасе, где были запотевшие окна, спертый воздух, а бассейн обклеен предупредительной лентой. Однажды ты поймёшь. И приползёшь обратно.