Dear Your Holiness

— Месса начнется только через час, Мама, — спорил Сириус, надевая утрированно большие солнцезащитные очки на нос, чтобы спрятать синяк, который, начиная с этого утра, начал превращаться в тошнотворный калейдоскоп желтого и зеленого. Не будем упоминать еще и темные круги под глазами, которые создавали впечатление, будто ему поставили два разных фингала по двум разным случаям. Но они были из-за нехватки сна — Сириус вырубился где-то после полуночи (скорее всего, незадолго до того как Джеймс и Лили вернулись домой, чтобы начать свое соревнование по зачатию детей), а вышел из дома в пять утра (до того, как проснулся Джеймс, так что Сириус не знал деталей по поводу того, хватило ли Джеймсу выносливости на вторую попытку), чтобы не опоздать на мессу. Что ж, технически, он не соврал матери. Он просто приехал на час раньше. — Встретимся в церкви, — вздохнул Сириус в попытке завершить разговор. Однако, когда его мать продолжила спорить с ним, он просто сбросил. Он думал о том, чтобы вообще выключить телефон, но мысль о потенциальном сообщении от Лунатика не дала ему этого сделать. В своей футболке от Холихэда Сириус зашел в ту же самую церковь, мимо которой он проходил вчера, остановившись в дверях, чтобы услышать характерный звук, даже несмотря на то, что на скамьях было довольно много людей, ожидающих начала службы. Звука не было. Даже напевания. Но та мелодия, особенно ее насвистывание, сводила его с ума во сне. Он все это придумал? Был ли в этой церкви священнослужитель, который наизусть знал песню о рок-н-ролле и злоупотреблении незаконными веществами? Он терял голову от догадок. А еще он думал, что, наверное, сейчас слишком рано, чтобы писать Лунатику, так что ему было не на что отвлечься. Стоит ли говорить, что он с утра уже раз шесть открывал диалог, надеясь все равно отправить сообщение, но не знал, что бы такого написать, чтобы возобновить разговор. Когда Сириус прошел вглубь здания, навострив уши, он слегка выругался на прихожан, которые пялились на него, тяжко вздыхая при виде его невероятно нерелигиозной футболки, длинных темных волос, собранных в небрежный пучок на макушке, рваных черных джинсов, которые очень хорошо обтягивали его задницу, но не так хорошо бедра. Наверное, его внешнему виду не помогало еще и то, что с его потрепанных кожаных ботинок на ковер осыпалась засохшая грязь (которая налипла во время вчерашнего пути из бара до дома). А еще эти религиозные ублюдки вряд ли оценили силуэт пачки сигарет в его заднем кармане. А да, и еще плохо замаскированный синяк под до смешного большими очками. На любое фырканье он фыркал в ответ. Какая-то пожилая женщина даже перекрестилась, глядя на него. И все же, он не знал, чего ожидал. Конечно, не от прихожан, — он провел достаточно времени со своей матерью, чтобы знать, какая будет реакция на его безбожный вид. Нет, чего он не знал, так это того, зачем он прилагал столько усилий, чтобы найти своего загадочного вчерашнего свистуна. Очевидно, кем бы он ни был, сейчас он не свистел, да и почему должен был? Воскресное утро. Месса начнется через час, и в церкви уже полно народу. Никто в своем уме свистеть бы не стал. Это не значило, что Сириус не был слегка разочарован. Недовольно фыркнув (достаточно громко, чтобы старушка снова начала его крестить), он развернулся и отправился к нефу. В задней части церкви была дверь, и когда он вошел в нее, то не слышал музыки. Но когда он прошел дальше, звук стал четче. Он слышал, как кто-то кричит. Ругается матом. Очень быстро он проскользнул через закрывающиеся двери в коридор. В конце коридора была развилка — можно было попасть либо в сад, который Сириус видел через маленькое окошко в центре коридора, либо на лестницу, которая вела в подвал. Сначала он двинулся в сторону лестницы, слыша призрачную музыку, но он не мог ее разобрать. В основном потому, что крик заглушал ее. И ругань усилилась. Она раздавалась снаружи. — Ты, пушистый тупой ублюдок, тащи свою травоядную задницу сюда, чтобы я скормил тебя ебаным барсукам. Когда Сириус выглянул в окно, он увидел мужчину во всем черном, он яростно размахивал руками, в одной ладони у него было что-то похожее на недоеденную клубнику, а в другой охапка пожеванных листьев; он ходил между грядками, опустив голову. С любопытством и весельем Сириус открыл заднюю дверь, не привлекая внимания взбешенного садовода. Оперевшись о косяк, Сириус сказал: — Это ты был вчера, да? Удивившись, мужчина сдавленно вскрикнул и подбросил листья вверх над собой. Когда он обернулся на источник звука, зелень опала на него, застревая в кудрявых волосах, которые затемняли его лицо, и лишь тускло горящий кончик сигареты рассеивал тень от волос. Когда мужчина сделал резкий вдох, пепел от сигареты снова засветился, нарушая установившийся до этого покой. Когда он запустил пальцы в волосы, чтобы отбросить их с лица, все раздражение, которое чувствовал Сириус, исчезло. У мужчины были золотые глаза, а еще на нем были очки в круглой золотой оправе. Выражение его лица было ошеломленным, даже пораженным; забытая сигарета свисала из уголка рта, пока он смотрел на Сириуса с паникой, как будто Сириус мог в любой момент броситься вперед, чтобы задушить его. Внезапно его челюсти под темной с проседью щетиной нервно сжались, и это движение еще сильнее сплющило кончик сигареты, все еще зажатой в зубах. Откинув с лица непослушные волосы (с такой же проседью, как и на щетине), он тяжело сглотнул, и Сириус проследил за движением его кадыка. Под облегающим пасторским воротничком. Сириус все равно повторил свой вопрос, несмотря на внезапное учащенное сердцебиение, и он не был уверен, колотилось ли оно из-за того, насколько неожиданно красивым оказался этот парень, или потому, что он внезапно перенесся обратно в свой кошмар под названием католическая начальная школа, где директором был священник. — Это был ты, да? — спросил Сириус, озадаченный паникой на лице этого человека. — Пинк Флойд, Comfortably Numb, это ты вчера насвистывал в церкви, не так ли? — Реакция, которую он получил, была… своеобразной. Плечи мужчины полностью опустились, он громко выдохнул (и это было похоже на вздох облегчения), выходя из состояния шока и ужаса. — Да, — ответил он, почти смеясь, а затем вынул погасшую сигарету изо рта и затушил ее о подошву ботинка. — Это был я. — Не волнуйтесь, Отец, я сохраню ваш секрет, — ответил Сириус, подмигнув. Он ожидал ответной улыбки или, по крайней мере, кивка в знак согласия. Вместо этого священник начал смеяться — и это не было вежливым смешком или довольным фырканьем, он буквально согнулся пополам от смеха, держась за ребра. Сначала Сириусу казалось, что священник собирается ответить, но он остановил себя, поджав губы и стиснув зубы, что Сириус увидел по изгибу его напряженной челюсти прямо под ярко-серебряным шрамом на левом виске, спрятанным под темными волосами. Сириус опустил солнцезащитные очки пониже, чтобы лучше рассмотреть представшую перед ним картину, но как только священник увидел синяк, который Сириус прятал под этими до смешного большими очками, его глаза слегка расширились. Это не было похоже на удивление, больше на то, что он пришел к важному осознанию. Об этом говорило его внезапно вытянувшееся лицо и резкий успокаивающий вдох через нос. Это выражение задержалось всего на мгновение, прежде чем священник свесил голову, сильно сморщившись, будто молча ругал себя за что-то, и Сириус подумал, что это было похоже на лицо Джеймса, когда он случайно затрагивал что-то, связанное с Регулусом. Взволнованно нахмурившись, священник шагнул вперед, потянувшись к Сириусу, длинные рукава его черной рясы задрались, слегка обнажая костлявые запястья. Он поднял солнцезащитные очки на волосы Сириуса. Сириус замер. — Прости, я сразу не понял, — сказал священник, сканируя лицо Сириуса взглядом, и Сириус мог услышать легкий, незнакомый акцент в его голосе. — Тедди не говорил мне, что пришлет тебя, — вздохнул он, его голос был тихим, а взгляд внимательным. Он обхватил подбородок Сириуса пальцами, разворачивая к себе его лицо, чтобы лучше рассмотреть синяк, и в это же время он начал закидывать его странными вопросами: — Тебе есть где остаться? Ты ел сегодня? Хочешь, я сообщу в полицию? — спросил он, надевая очки обратно на Сириуса, чтобы прикрыть неуместное буйство красок на его бледном лице, совершенно не замечая, как гулко стучит сердце Сириуса, как вздувается вена на его шее, и как румянец, подобно священному вину, заливает его щеки. — А Тедди, блять, кто такой? — спросил Сириус, широко раскрыв глаза. — И, вообще-то, я слегка проголодался, но я выпил кофе, пока ехал сюда утром, так что я не умираю от голода или что-то в этом роде. Священник молча смотрел на него, пока румянец расползался по его загорелым щекам. — Сколько тебе лет? — Тридцать один. Примерно так же, как и до этого, но с совершенно другим выражением лица, он сделал глубокий вдох через ноздри и свесил голову. На этот раз его голова ударилась об открытую ладонь с мягким шлепающим звуком, чуть не сбив широкие круглые очки с носа. — Боже, мы ровесники, — пробормотал он за секунду до того, как поднял голову и послал Сириусу добродушную улыбку, пытаясь заправить непослушные волосы за уши (все еще розовые от румянца), хоть его волосы не были достаточно длинными, чтобы остаться на месте. — Прости, ты выглядишь слегка младше своего возраста. — И на сколько же я выгляжу? — задумчиво спросил Сириус, стараясь в шутку прозвучать обиженным. С любопытной ухмылкой священник ответил: — Что ж, тебе точно не семнадцать, — Сириус засмеялся, потому что у них с Лунатиком только недавно был такой разговор. — Но ты правда не выглядишь на свой возраст, — он окинул Сириуса взглядом. — Ты определенно не похож на человека, которому бы одобрили ипотеку. — Я закрыл ипотеку, большое спасибо, — съязвил Сириус, обращая внимание на то, как священник внезапно стал избегать зрительного контакта. — Ты разочарован? Тем, что мне не семнадцать. Священник снова покраснел и попытался реабилитироваться. — Нет, нет, совсем нет, это… Я думал, что ты один из… — он замолчал, цокнув, будто пытался решить, что сказать. — Понимаешь, есть такая… эм… услуга… Боже, вообще неправильное слово… доброе дело, которым я занимаюсь, если можно так выразиться… Получая удовольствие от того, какой эффект его слова оказывают на смуглую кожу этого парня (он густо краснел), Сириус решил наглеть с двойной силой: — Это как-то связано с кинком священников на детей? Но в этот раз румянец не покрыл лицо его нового друга. Вместо этого там появилось выражение неприкрытого отвращения, и священник просто ответил: — Не будь таким мерзким, — и Сириус улыбнулся, услышав то же самое, что сказал ему Лунатик прошлой ночью. — Нет, Тедди это парнишка, живущий по соседству, который следит за другими квир… эм, за другими детьми. И иногда за взрослыми, — сказал он, останавливаясь и рассматривая Сириуса, как будто не хотел намекать, что Сириус в тридцать один выглядит как ребенок. — Тех, у кого настоящие проблемы, он отправляет ко мне, чтобы я помог им со всем разобраться, — пока он рассказывал, то поднял с земли корзины с фруктами и овощами, которые успел собрать (до того, как Сириус его напугал, и он выронил остальное) — Проблемы по типу синяка от дражайшего папаши? — спросил Сириус, понимающе кивнув, потому что знал то, что священник не хотел разбалтывать полному незнакомцу. — За жизненные выборы? Быстро взглянув на Сириуса, священник вздохнул. — Да. — Ну, если тебе станет лучше, синяк и правда от отца, — сказал Сириус с широкой ухмылкой, чтобы смягчить болезненный вид фингала, когда надел солнцезащитные очки на голову. — Но в этот раз это никак не связано с тем, что я гей. С корзинами в обеих руках священник направился к двери, метнув на Сириуса обеспокоенный взгляд, когда он пошел за ним. Сириус быстро его обогнал и открыл заднюю дверь, ведущую в церковь, мужчина вошел, слабо ему улыбнувшись — молчаливое спасибо. — В этот раз? — спросил он, когда Сириус вошел вслед за ним в просторную (больше, чем предполагалось) кухню. На лице Сириуса не было никакого беспокойства, которое, как думал священник, могло бы там быть. — Все в порядке, все равно такого больше не повторится, — пожал он плечами, возвращаясь к более актуальной теме. — А у тебя не будет проблем? Священник заботится о сиротах? На его лице промелькнуло что-то похожее на раздражение. — Разве это не пиздец? Что в католической церкви так много педофилов, и я не могу заботиться о детях из моей общины, не удостоверившись, что со мной в комнате как минимум еще три человека, которые будут видеть, что мне искренне не насрать на благополучие этих детей? — спросил он с горечью в голосе, но потом, тяжело вздохнув, извиняющееся посмотрел на Сириуса: — Прости, это… больная тема, — он слегка засмеялся, а потом добавил, — у меня есть друзья, которые мне помогают. Очень квалифицированные друзья, кстати. Одна из них — монахиня, другая — детский психотерапевт, который… Сириус прервал его, подняв руки в воздух в знак поражения, понимая свою ошибку, что затронул эту тему. — Блять, прости, я не хотел строить предположения… — но священник лишь улыбнулся. — Все в порядке, ты не первый, кто делает неправильные выводы, — сказал он, добрая улыбка сменилась чем-то напряженным и усталым. — Я бы не занимался этим, если бы этим детям не был нужен кто-то, кто присматривал бы за ними, — он остановился, переводя дух. — Из того, что я видел, они нуждаются в этом. Прежде чем он успел остановить себя, Сириус тяжко вздохнул, чувствуя осадок горечи в своей груди. Он хотел, чтобы в его детстве тоже был такой священник, к которому он мог бы обратиться. — Если их детство хоть чуть-чуть похоже на мое, то им повезло, что у них есть ты, — еще до того, как священник смог прокомментировать это тревожное заявление, Сириус быстро продолжил: — Кстати об этом, раз уж ты занимаешься этим добрым делом для квир-подростков, ты предположил что я гей из-за… Он потерял ход мысли, когда священник обернулся, чтобы посмотреть как он взмахивает рукой, показывая на левую половину лица. Сириус не успел продолжить, как священник уже ответил. — Это не только для квир подростков, — вяло возразил он, но перестал, когда Сириус окинул его Взглядом. — Ладно, хорошо, в основном для них, но ведь они обычно и попадают в трудности, и… — он снова взглянул на Сириуса, довольно быстро и напряженно, что вкупе с приподнятой бровью должно было напомнить ему о временах в католической школе, но определенно не напомнило. — И да, я просто предположил, — когда Сириус не стал спорить, священник начал раскладывать продукты, убирая часть из них в холодильник, и освобождая столешницу для оставшихся. — И теперь, раз я знаю, что ты пиздец какой древний, я пытаюсь понять, почему ты здесь. Пораженный тем, с какой легкостью матерился этот священник, Сириус засмеялся. — Господи, у всех священников такой язык, как у тебя? Все еще с поднятой бровью и любопытной ухмылкой на кончиках губ, а также с чем-то темным, чего не было в его взгляде до этого, он повернулся к Сириусу только для того, чтобы сказать: — Ни у кого нет такого языка, как у меня. И Сириус тут же побагровел с головы до пят, кровь двигалась так быстро, что Сириус не думал, будто это вообще возможно. Странно, как два совершенно разных человека могли вызывать в нем одинаковые эмоции. Он сразу вспомнил, как прошлой ночью на горящем в темноте экране телефона висела фраза «Я флиртую с тобой». Очевидно заметив то, как покраснел Сириус, священник в удивлении раскрыл рот и тут же сдал назад: — О Боже, прости, я совершенно точно имел в виду ругань. Я должен был сказать, что никто не ругается, как я, — сказал он, наклоняя шею и оттягивая воротник. Но он быстро опустил руку, заметив, как взгляд Сириуса тут же устремился к коже под воротником. — Не знаю, Отец, у меня складывается ощущение, будто вы флиртовали со мной, — поддразнил его Сириус, усмехаясь. — Нет! — чуть ли не закричал священник, вскинув ладони вверх, но тут же сжал их в кулаки и прижал обратно к груди. Он тут же нервно начал мять шею и растирать лицо, торопливо снимая очки. — Точно нет, — сказал он, добавляя тону формальности, будто пытался заставить себя звучать более подобающе. — Я… рукоположен, что значит… — О, значит, та штука с целибатом правда? — Сириус продолжил свои безжалостные нападки, опираясь на столешницу в центре кухни, которая разделяла их. Священник прищурился, глядя на него, и поджал губы, понимая, что Сириус смеялся над ним. — Правда, — он отвернулся к холодильнику. — Перестань опошлять мою профессию. — Я не опошляю твою профессию, только одного ее представителя, — ухмыльнулся Сириус, наклоняясь, чтобы спрятать лицо в ладонях. — Кроме того, это не я начал эти инсинуации и явно не я так хорошо выгляжу в этом пасторском воротнике. Сначала священник обернулся, подняв палец, будто собирался спорить, но когда он понял, что Сириус сделал ему комплимент, то быстро замолчал. Его уши снова покраснели. — Тебе нужно что-то конкретно от меня, или я могу перенаправить тебя буквально к кому угодно в этой церкви? — Ты волнуешься, потому что я уличил тебя во флирте со мной, — вежливо улыбнулся Сириус. — Я не… — начал громко он, но замолчал, чтобы сделать вдох. — Слушай, ты не первый, у кого грязные фантазии о священниках, хорошо, так что если ты здесь просто для того, чтобы строить мне глазки, пока я работаю… — Я здесь не для того, чтобы строить тебе глазки, — сказал Сириус, поднимая руки и вспоминая, как Лунатик сделал то же самое, когда исполнял кавер на Bayside прошлой ночью. — Я пришел сюда, чтобы узнать, у кого же хватило наглости насвистывать мою любимую безбожную песню в столь священном месте, но теперь я просто ужасно чувствую себя из-за того, что заставил тебя чувствовать себя таким объективизированным, так что я думаю, возможно, исповедь очистит мое сознание. — Отлично, там как раз прямо сейчас другой священник в исповедальной кабинке, — сказал он, прищуриваясь на Сириуса, и на автомате перекатывая между пальцами ягодку черники. — Забавно, — задумчиво сказал Сириус, отмечая то, как священник улыбался ему в ответ, когда это делал Сириус. — Я только что разговаривал с довольно милым членом из твоей общины, который сказал мне, что ты здесь один. С коварной ухмылкой священник выругался. Опять. — Дерьмо. — И это было полнейшим блефом, на который ты, кстати, повелся, так что теперь я знаю, что ты тоже блефовал. — Дерьмо, — повторил священник, на этот раз смеясь. — Хитрый засранец. — Так что, мне исповедаться в моих гедонистических мыслях здесь, на кухне, или это обязательно должно произойти в твоей маленькой смешной кабинке? — спокойно спросил Сириус. — Ты в любом случае знаешь, что это я, — на лице священника было задумчивое выражение, будто он пытался разгадать мотивы Сириуса, просто посмотрев на него. — Ты говоришь так, но я понятия не имею, кто ты, — медленно проговорил он, весело усмехаясь, наблюдая за Сириусом так, словно пытался намекнуть, будто это утверждение не совсем правдиво. Сириус понял, что священник, возможно, сразу догадался, что он по-любому один из Блэков. — Я Сириус. Уверен, ты знаком с моими родителями, и я искренне сожалею, потому что они просто… худшие. Блэк, кстати, Сириус Блэк. Как Вальбурга и… — Отец перебил его. — Орион, — сказал он, шумно выдыхая и закрывая глаза, будто пришел к какому-то важному осознанию. Но его лицо довольно быстро приняло радостный вид. — Ужас. Я не могу принять твою исповедь, это конфликт интересов. Именно я буду читать надгробную речь для твоего отца в пятницу. Сириус фыркнул. — Он умер, какая ему разница? Священник было открыл рот, чтобы заговорить, но потом на его лице промелькнуло что-то, и он замолчал, глядя на Сириуса с опасением. — Погоди, разве ты только что не сказал, что тебя ударил твой отец? — поджав губы, Сириус кивнул. — Как, во имя Господа, твой мертвый отец поставил тебе фингал? — Сириус широко ухмыльнулся, но вышло натянуто. Тот факт, что священник понял, что улыбка была фальшивой, злил его еще больше. Его тревоги только усилились, и Сириус не был уверен, из-за чего. То ли потому, что он видел брешь в напускной браваде Сириуса, то ли потому, что он переживал, что все это время флиртовал с убийцей. — Не волнуйтесь, Отец, это был сердечный приступ, — вздохнул Сириус. — Может, я и ускорил это, катализировав процесс, добавив немного стресса, но, скорее всего, дело в белужьей икре и фуа-гра. — Он ударил тебя по лицу, а потом тут же умер от сердечного приступа? — спросил священник, бесстыдно пытаясь подавить смешок, разглядывая лицо Сириуса. — Смею предположить, что вы с отцом не были близки. — Я рад, что этот жалкий ублюдок умер, — ответил Сириус, и на этот раз улыбка была искренней. — Это может попадать в сферу конфликта интересов, о котором я говорил ранее, но… — он наклонился вперед, перегибаясь через столешницу, чтобы с трудом закончить, — я на одной стороне с тобой и кармой. — Боже мой, Отец, — вздохнул Сириус, драматично прикладывая руку к груди, как девушка на юге Америки, подслушавшая самую аппетитную сплетню. И хотя он притворился, что не заметил, как приподнялись брови священника, Сириус почувствовал странное жжение в горле. — Стойте, можно я не буду называть вас Отцом? Очевидно, у меня сложные отношения с отцом, и от этого меня подташнивает. С подозрительной ухмылкой священник ответил: — Все называют меня Отцом Люпином. И если ты пытаешься узнать мое имя, то можешь продолжать пытаться. — Сириус рыкнул, оскалив зубы. Священник взглянул на то, как двигались губы Сириуса, и Сириус заметил, что на этот раз он не спешил направить свой взгляд в другое место. — Хорошо, давайте заключим сделку, — предложил Сириус, слегка подвигаясь к краю столешницы, немного ближе к мужчине в воротничке. Отец Люпин остался на месте, не увеличивая дистанцию. — Я буду называть вас разными именами, которые придут мне в голову, но если я попаду, вы скажете мне, что я угадал. Его золотые глаза снова прищурились, разглядывая Сириуса. — Отдает вайбами Румпельштильцхена. — Да ладно, будет весело, — игриво проворчал Сириус. Левая бровь священника снова приподнялась, и казалось, что каждый раз, когда Сириус наблюдал за ее подъемом, он находил в ней что-то новое, что стоило оценить: шрам, разрезавший ее на две половины, как будто ее когда-то неумело прокололи, непослушная проседь, спрятавшаяся в темном цвете, их толщина и непокорность, которая делала мужчину самим собой, заставляя его выглядеть менее правильным. — Ты не можешь просто… все время ошиваться в церкви. У тебя что, нет работы? — У меня недельный отпуск в связи с похоронами, — напряженно сказал Сириус. — Точно, прости, — виновато ответил Отец Люпин. На секунду забыв о том, с кем он разговаривал, Сириус протянул руку и коснулся кончиками пальцев края рукава Отца, прилегавшего к его запястью. Люпин быстро поднял взгляд, но выражение его лица, как ожидал Сириус, не напомнило ему о том, где он находится. Вместо этого Сириус окончательно забыл об этом месте. — Я думал, вы на моей стороне, — пошутил Сириус, убирая руку. — И я рад, что он умер, так что не извиняйтесь. А еще лучше, придумайте, как включить это в свою надгробную речь. — Священник позволил тихому смеху сорваться с губ, и улыбка, которую он так и не решился показать, непреднамеренно перекочевала на губы Сириуса. — Учитывая, что на данный момент есть только «Мы собрались здесь сегодня, чтобы почтить жизнь Ориона Блэка», я, наверное, мог бы использовать этот материал, — вздохнул он, поднимая руку, чтобы провести пальцами по своим и без того растрепанным волосам. Он вытащил из них еще одну маленькую веточку. Конечно, Сириус почти не заметил ее, потому что был слишком занят тем, что разглядывал, как неумолимо натянулась ткань на плече священника, когда он поднял руку, и тем, как он наклонился вслед за веточкой, когда она скатилась с его затылка. В опасном сочетании влечения и скуки Сириус сделал очень глупое предположение. — Сегодня твой счастливый день, Бенни, — он сделал паузу, чтобы разглядеть замешательство на лице священника. — Я сказал, что буду называть тебя разными именами, мы начинаем сейчас. — Удивительно, но Отец Люпин кивнул в полном (но игривом) согласии, вспомнив о сделке, которую технически никогда не заключал. — У меня есть небольшой писательский опыт и журналистское образование, так что я готов сотрудничать. — Журналистика, значит? — спросил Отец Люпин, приподняв бровь. — И какого рода журналистика? — Я не пишу сплетни для The Sun, если это то, на что вы намекаете взглядом, Отец, — фыркнул Сириус, втайне восхищаясь резким подъемом этой непослушной брови. — Я редактор музыкального журнала. — Какого? Я его знаю? — спросил он, внезапно проявив неподдельный интерес. — Называется Something Wicked. В основном обзоры альбомов и… — Отец Люпин перебил его. Ну, это было не столько перебивание, сколько неконтролируемый смех. С запрокидыванием головы и все такое. — Если ты пытаешься сказать мне, что ты главный редактор Something Wicked, — сказал он, все еще смеясь, высоко подняв брови и положив руку на живот, — то это абсолютная и несусветная чушь собачья. Сириус высокомерно ухмыльнулся. — Значит, вы знакомы с моим маленьким издательством. — Достаточно, чтобы знать, что основатель является нынешним главным редактором, — заявил Отец Люпин, обойдя столешницу так, чтобы презрительно прислониться бедром к закругленному краю. — И я не настолько бестолковый, чтобы поверить, что основатель крупнейшего музыкального журнала со времен Alternative Press тусуется в моей церкви и делает дико неуместные попытки соблазнения в мою сторону, — на этих словах он поднял бровь. — Ну, Оливер, я собирался помочь тебе написать сносную надгробную речь этому куску дерьма, но если ты думаешь, что сможешь справиться с этим сам… — Сириус замолчал, невинно хлопая глазами. Со вздохом священник свесил голову. — Ладно. Редактор ты, или нет, ты знал его лучше, чем я. Если ты уверен, что сможешь исказить мои слова так, чтобы представить Ориона в более-менее приличном свете… — О, так ты его помнишь, — проворковал Сириус, чем заработал смущенную гримасу от Отца Люпина. — …тогда я приму любую помощь. И нет, это не Оливер. — И не Бенни? — И не Бенни. — Если Сириус не ошибался, то на восхитительном подбородке, под щетиной с проседью пряталась довольная ухмылка. Но она быстро испарилась, когда священник посмотрел на свои часы, прикрытые краем длинного рукава. — Дерьмо, — прошипел он себе под нос, пятясь к двери, которая вела в тот же коридор, через который они вошли. В два шага он мгновенно оказался вне досягаемости, его широкая походка легко приспосабливалась к долговязым конечностям. — Я должен провести мессу через десять минут. — Знаю, я должен быть на мессе через десять минут, — усмехнулся Сириус, и, возможно, он позволил себе насладиться удивлением, наблюдая, как Люпин улыбается в ответ этой странно-знакомой улыбкой. — Встретимся в саду после нее, тогда мы сможем начать работать над надгробной речью. Слегка прикусив нижнюю губу, так, чтобы это выглядело совершенно непреднамеренно, Сириус ответил: — Это свидание. Он увидел, как уши Отца Люпина снова порозовели.

***

Сириус вернулся в неф и обнаружил, что скамьи уже заняты. Он заметил, что его мать и двоюродные сестры заняли третий ряд справа, и что его мать специально оставила для него пустое место, вероятно, чтобы потом отчитать его на случай, если он не придет. Тем не менее, Сириус удивился, что они не сели в первом ряду, поскольку он знал, что матери нравилось поддерживать свой «я святее вас всех» статус. Как раз перед тем, как он двинулся вдоль стены, чтобы неприятно удивить свою мать, его мобильный в кармане завибрировал, что тут же нарушило ровное биение его спокойного сердца. Когда он разблокировал телефон (с фотографией Живоглота, которая вызывала лучезарную улыбку на его лице), он сделал вдох, готовясь к тому, что увидит. (Лунатик): профессиональные киллеры убили тебя прошлой ночью? или я могу еще пофлиртовать с тобой? Прислонившись к стене, Сириус зажмурился и плотно сжал губы, чтобы не издать бестактный и некультурный стон. Быстрый взгляд на кафедру убедил его, что служба еще не началась, поэтому у Сириуса было время ответить на сообщение.

(Бродяга):

надеюсь ты знаешь, насколько это нечестно

раз мы флиртуем в никуда

и я не могу встречаться с тобой на самом деле

(Лунатик): это очень нечестно, знаю мы можем перестать флиртовать если это СЛИШКОМ нечестно

(Бродяга):

черт ты загнал меня в угол

заставил признать

что это твоя вина

мне нравится флирт

(Лунатик): дерьмо стой, я имел в виду нет, я реально имел в виду именно это ДЕРЬМО ДЕРЬМО ДЕРЬМО я только делаю хуже

(Бродяга):

слушай, честно говоря, мне плевать

я хочу продолжить флиртовать

я не выкупаю эту штуку с «никаких отношений»

но мне похуй

мне весело с тобой, лунатик

типа. на расстоянии.

(Лунатик): мне тоже с тобой весело, бродяга. но верь мне, когда я говорю что я хочу, чтобы ты мог бы веселиться рядом со мной есть много вещей, которые я бы хотел сделать с тобой, будь ты рядом

(Бродяга):

ладно, есть флирт

а есть ПРЯМОЙ ПРИЗЫВ

типа. черт возьми лунатик

ты же понимаешь, что делаешь все только хуже

я могу справиться с легким флиртом

а это вопиющее сексуальное домогательство

С ЭТИМ Я СПРАВИТЬСЯ НЕ МОГУ

ОСОБЕННО ОТ ТЕБЯ

(Лунатик): конкретно от меня?

(Бродяга):

от тебя. очень конкретно.

ты и сам должен знать почему

(Лунатик): ну-ка

(Бродяга):

потому что меня невероятно тянет к тебе

(Лунатик): ты даже не знаешь как я выгляжу

(Бродяга):

ладно, во-первых, внешний вид это не всё

во-вторых, я слышал, как ты поешь. дело закрыто.

ШУЧУ ДЕЛО ОТКРЫВАЕТСЯ ВНОВЬ ПОТОМУ ЧТО В-ТРЕТЬИХ

я видел, как ты играешь на басу.

(Лунатик): то, как я играю на басу… привлекательно?

(Бродяга):

это шутка да

басисты в общем и целом… ПРОСТО привлекательные

закон природы

(Лунатик): мне нужны конкретные примеры помимо меня, полагаю

(Бродяга):

приведу тебе мой любимый пример

Кенни Васоли, The Starting Line

(Лунатик): но ведь у него. такой ГОЛОС.

(Бродяга):

прошу прощения

ты слышал как ты поешь?

твой голос делает со мной ВЕЩИ

не буду упоминать

как ты играешь на басу

это невероятно сексуально

(Лунатик): Оу. и тебе, эм, тебе это нравится? смотреть, как я играю на басу в смысле

(Бродяга):

блять да

(Лунатик): о боже это ужасно

(Бродяга):

если тебе неприятно, мы можем перестать

(Лунатик): бля нет проблема в том я не хочу останавливаться но я тебя поощряю и это ни к чему не приведет.

(Бродяга):

меня устраивает безрезультатное страдание по тебе пока что

в какой-то момент я все равно тебе надоем

и я никогда от этого не оправлюсь и умру в одиночестве

все будет хорошо

(Лунатик): не могу представить, что ты мне вообще когда-нибудь надоешь но если тебя устраивает такое положение дел каким бы оно блять ни было то и меня это устраивает Прежде чем Сириус успел ответить, Отец Люпин вышел из двери сбоку от кафедры. И как бы Сириусу ни хотелось по-детски хихикнуть над показным облачением, которое ему пришлось надеть, чтобы отслужить мессу, он не мог. Главным образом потому, что он был слишком занят тем, что проглатывал огромный комок в горле от того, как кремовый воротник подчеркивал темно-медную кожу Отца, и как изумрудно-золотой атлас рясы сочетался с глубоким янтарным цветом его глаз и подчеркивал золотую круглую оправу и то, как небрежно его волнистые, непослушные волосы были зачесаны набок. Когда Отец Люпин поднял глаза и нашел в толпе взгляд Сириуса, выражение его лица смягчилось. — Блять, — беспомощно прошептал Сириус себе под нос, прежде чем сделать глубокий вдох. Когда ему почти удалось взять себя в руки, он двинулся к скамье, протиснувшись мимо своих ворчащих сестер, чтобы громко плюхнуться на деревянную лавку с подушками возле своей матери, которая бросила на него сердитый взгляд. — Не удивлена, что ты опоздал, — пробормотала она, глядя вперед. — Но я глупо надеялась, что ты наденешь что-нибудь получше, чем… это. Сириус был не в настроении слушать причитания своей матери. Возможно, потому что он хотел послушать Отца Люпина, а шипение его матери откуда-то сбоку мешало. — Я здесь не ради тебя, — прорычал Сириус сквозь стиснутые зубы, на мгновение встретившись взглядом с Отцом Люпином. — Я пришел только для того, чтобы ты не выбрасывала вещи моего брата. — Я не понимаю, почему тебе это так важно, в этой комнате нет ничего твоего, — огрызнулась Вальбурга, когда Сириус заерзал на неудобной скамье, пытаясь не дать своему гневу захлестнуть его. — Больше моего, чем твоего, — сказал он, сжимая челюсти. Единственная сестра, которую он не ненавидел, Андромеда, перегнулась через двух других (отвратительные Беллатриса и Нарцисса), чтобы угрожающе прошептать: — Сириус, давай после службы, — посоветовала она с язвительным взглядом. Он вздохнул, кивая. Но, очевидно, его мать еще не закончила. — Я не знаю, почему тебя волнует мусор, который находится в этой комнате, — сказала она надменно. — Тебе было плевать на это, когда ты бросил его. Злясь, Сириус громко опустил ногу, чтобы повернуться лицом к матери. Этот звук эхом отозвался в тишине церкви. Даже Отец Люпин на мгновение замолчал, бросив на Сириуса обеспокоенный взгляд. — Я не бросал его, я умолял его пойти со мной, — ответил он, стиснув зубы от нахлынувшей ярости. — Как ты смеешь винить меня, когда ты делала его жизнь невыносимой. — Твой отец… — начала она, покраснев от раздражения. — Не надо винить в этом отца, он мертв, — рявкнул Сириус, и несколько прихожан на соседних скамьях зашикали. — Это была ты. Ты была той, из-за кого Рег резался каждый раз, когда его оценки были не идеальными, ты была той, из-за кого он начал голодать, когда ты сказала ему, что он не получил роль в школьном спектакле, потому что был слишком пухлым. — Он сам сделал свой выбор, — прошипела она, вена вздулась у нее на виске. И Сириус подумал, что, если ему повезет, то, возможно, он сможет спровоцировать еще один сердечный приступ на фоне стресса у последнего из его прародителей. — Он был ребенком, и ты разрушила его жизнь, — вскипел Сириус, дыхание обжигало его язык. Быстро повернув голову, Вальбурга дико сверкнула глазами-бусинками, не желая проигрывать бой. — И все же он предпочел остаться со мной, чем прожить хотя бы день с тобой, — сказала она, серебро в ее глазах, так похожих на глаза Сириуса, выглядело более зловещим, чем когда-либо. — Потому что тебя до ужаса невозможно любить, Сириус. — Прерывистый вздох сорвался с губ Сириуса прежде, чем он смог сомкнуть их, и его мать упивалась победой, вызванной его отчаянием. — Забирай из комнаты Регулуса все, что захочешь, — продолжила она, наслаждаясь своим триумфом, присыпая рану солью. — Ну, если ты хочешь жить с постоянным напоминанием о брате, который никогда не любил тебя из-за того, что ты являешься огромным разочарованием, а не человеком. Все еще задерживая дыхание, чтобы не показаться слабым, Сириус сильно прикусил внутреннюю сторону губы, чтобы она не дрожала. Кровь была на вкус как теплый металл. Он ничего не сказал. Когда он встал, в церкви снова воцарилась тишина, но он не издал ни звука, когда вышел в центральный проход и направился к дверям, ведущим в сад. Когда двери за ним закрылись, он так и не услышал, как Отец Люпин продолжил говорить, стоя за кафедрой. Зажженная сигарета оказалась у него в зубах еще до того, как он вышел на улицу. Сириус думал, что Бог сможет простить его. Только в этот раз.

***      

— Джеймс, ради всего святого, я в порядке. И я имел это в виду еще в первые пятьдесят семь раз, — сказал Сириус в трубку, изо всех сил стараясь снова не вздохнуть, потому что он не хотел, чтобы Джеймс волновался еще больше, что в конечном итоге привело бы к тому, что Джеймс злобно ехал два часа только чтобы ударить мать Сириуса по лицу. Как бы сильно Сириус не хотел понаблюдать за этим, это действительно ничего бы не исправило. Это бы не уменьшило желания Сириуса заплакать. Это не сделало бы ее слова менее правдивыми. Он курил уже одиннадцатую сигарету с тех пор, как вышел в сад. Если бы Сириус не пообещал помочь Отцу Люпину с надгробной речью, он бы поехал в дом своей матери, собрал все вещи Регулуса, которые поместились бы в его машину, и немедленно отправился домой. Ну, первую часть этого он уже сделал (багажник его машины был забит всякой всячиной), но домой он не поехал. Его руки все еще дрожали, даже после первой большой затяжки одиннадцатой сигареты. Конечно, с тех пор, как он сбежал из церкви, ему больше нечем заняться, кроме как сидеть на этой маленькой шаткой скамеечке возле кирпичной стены и размышлять о том, что сказала ему мать. Ну, кроме того, что он выкрал большую часть вещей Регулуса и заглянул в спальню матери, чтобы стряхнуть пепел с сигареты на ее шелковую наволочку. Даже надежда на то, что его повеселит Лунатик, рассыпалась в прах. Примерно час назад Лунатик пропал без вести. Возможно, дело было в том, что Сириус отчаянно умолял его о внимании — это, вероятно, немного отталкивало. Они даже не были… они вообще ничем не были. Но Сириус напечатал это безумное, безрассудное сообщение (Мне нужно отвлечься, Лунатик, пофлиртуй со мной еще немного) и отправил его, прежде чем смог обдумать последствия своего решения. Сириус не удивился бы, если бы узнал, что полностью отпугнул Лунатика своей навязчивостью. — Не спрашивай меня, почему я помогаю с надгробной речью, ладно? Я просто помогаю, — раздраженно сказал Сириус, зная, что Джеймс надерет ему задницу, как только узнает, что он пытался соблазнить ебаного священника. — В любом случае, я разберусь с этой хуйней и вернусь домой до темноты. Наверное, это само собой разумеется, но… — он замолчал, и Джеймс сразу понял, о чем же хотел спросить Сириус, еще до того, как он задал вопрос. И он сказал Сириусу, что под «приходи домой» он на самом деле имел в виду ночевку у него и Лили. Джеймс, казалось, всегда знал, когда Сириусу не нужно было оставаться одному. — Спасибо, — тихо ответил Сириус. Он не спросил, как прошли занятия любовью прошлой ночью. Именно в этот момент он вообще не хотел говорить о создании новой семьи, когда его собственная была ебаным цирком. Может быть, это делало его немного эгоистичным. И когда он сбросил звонок, его мобильный телефон снова завибрировал в руке. Хотя Сириус и испытал облегчение, увидев сообщение от Лунатика, он немного нервничал по поводу того, каким будет его ответ. (Лунатик): бля были кое-какие дела все в порядке? как тебя отвлечь? я могу вести себя по-настоящему грязно, если это то, что тебе нужно

(Бродяга):

черт и сразу к делу

вау. встречаться мы не будем, а вот секс по переписке вполне

приятно знать ОЧЕНЬ приятно знать

(Лунатик): я боялся что это будет чересчур но раз ты просил чтобы я отвлек тебя я подумал что надо играть по-крупному

(Бродяга):

это был эвфемизм?

(Лунатик): мне кажется я должен сказать нет

(Бродяга):

я и понятия не имел во что ввязываюсь

пошляк-басист с огромным членом

которого мне нельзя видеть, и встречаться с ним нельзя

кошмар какой

(Лунатик): зато ты славно отвлекся

(Бродяга):

ГОСПОДИ Я СКАЖУ

РАДИ ВСЕГО БЛЯТЬ СВЯТОГО

возможно, я покраснел. БОЖЕ.

(Лунатик): просто для справки, это ТЫ сказал «огромный» и ты просто предполагаешь что я пошляк потому что я предложил побыть грязным

(Бродяга):

для справки

ты СЕЙЧАС возбужден?

(Лунатик): ну типа мы обсуждаем мой член так что да, немного

(Бродяга):

сукин ты сын

серьезно

отвратительное время

я буквально В ЦЕРКВИ

(Лунатик): вот дерьмо. должно ли мне быть жаль, если я предложу подрочить тебе в церкви? потому что не особо Сириус слышал тихую музыку, доносящуюся из церкви, и ему стало интересно, закончилась ли служба. Он чувствовал себя странно и противоречиво виноватым из-за его почти непристойной переписки со своим панк-басистом-не-парнем, когда Отец Люпин вот-вот должен был выйти к нему в своем пасторском воротничке. На самом деле, разговаривая с ними обоими, испытывая к ним обоим схожие чувства, он чувствовал себя… странно. (Лунатик): подожди а зачем тебе отвлекаться? и на будущее твоя просьба и правда звучала немного возбуждающе «мне нужно отвлечься, пофлиртуй со мной»? не моя вина что все вышло вот так

(Бродяга):

ладно признаю свою вину

и я в церкви не по собственному желанию

ладно, тут все немного запутанно

я здесь из-за матери.

(Лунатик): ТОЧНО Марлен что-то упоминала мы поэтому мобильники перепутали? потому что твоя мать тебя выбесила и ты чуть ли не разбил экран о мой стол с мерчем это как-то связано с твоим фингалом? как он кстати я хотел спросить но не хотел совать нос не в свое дело

(Бродяга):

да лааааадно у меня нет времени распаковывать свои семейные травмы

по крайней мере не сейчас

потому что я вот-вот встречусь с этим священником

он кстати секси

просто если вдруг ты захочешь приревновать

и мой глаз в порядке, спасибо за заботу

(Лунатик): рад, что с глазом все хорошо не буду врать я немного ревную собираешься соблазнить священника?

(Бродяга):

о я уже пытался, он не купился

(Лунатик): откуда у людей вообще берется кинк на священников? никогда не понимал

(Бродяга):

увидел бы его в воротничке — понял бы

(Лунатик): черт. опиши его

(Бродяга):

кучерявые, немного непонятные темные волосы

такая же загорелая кожа как у тебя разве что без

огромного количества татуировок

тощего телосложения, полагаю

опять же, как ты, долговязый

(Лунатик): долговязый это комплимент?

(Бродяга):

для тебя да, комплимент. и для священника тоже.

у него еще волосы с проседью

и борода. и брови. ГОСПОДИ.

на нем такие очаровательные очки

О И ЗОЛОТЫЕ ГЛАЗА

(Лунатик): думаю, это называется карие

(Бродяга):

нет нет нет, в карих есть немного зеленого

у моего лучшего друга карие глаза

а эти просто… золотые

как светло-коричневые но… желтые?

(Лунатик): ладно я официально ревную ты почти слюни пускаешь

(Бродяга):

если бы ты позволил мне встречаться с тобой этого бы никогда не произошло

может я влюблюсь в этого священника

(Лунатик): более чем уверен священнику тоже нельзя встречаться стой ты что запал на ДВУХ чуваков с которыми не можешь встречаться?

(Бродяга):

ну какого хуя моя жизнь такая

(Лунатик): по крайней мере я открыт к сексу по переписке готов поспорить священник тебе такого не говорил кстати да, ты занят потом? напиши мне как закончишь с исповедью и я могу отвлечь тебя.

(Бродяга):

блять

из-за тебя я хочу опрокинуть священника

(Лунатик): оставь свое свидание со священником в покое я буду здесь когда тебе будет хорошо или грустно Как только Сириус раскрыл рот, сигарета беспечно свисала с мягких губ, задняя дверь церкви открылась и вышел Отец Люпин. С искренним удивлением он посмотрел на сигарету между приоткрытых губ Сириуса, а затем с любопытством уставился на экран его телефона. — Ты в порядке? — спросил мягким голосом Отец Люпин. Он устроился на лавочке возле Сириуса, и тот тут же заблокировал экран, чтобы Люпин не увидел разговор Сириуса о нем. — Все хорошо, — сказал Сириус, сигарета была зажата между зубами, пока он говорил, удивленный тем, как внимание Отца Люпина бесстыдно приковано к его рту. — Мы уже знаем, что я в плохих отношениях с матерью. — Или с отцом, — усмехнулся Люпин. — Слушай, мне не нравится, что тебе придется сохранить еще один мой секрет, но, эм… — его взгляд снова метнулся ко рту Сириуса, и на этот раз он облизнул губы. Медленно. — Есть еще? — на лице Сириуса появилась смущенная улыбка, когда он похлопал себя по карманам куртки. — Угощайтесь, Отец, — сказал он, передавая полупустую пачку и зажигалку Люпину. Его удивление было не столько из-за факта курения (Сириус в любом случае уже знал об этой тайне), сколько из-за того, что священнику было уютно в его присутствии, раз он решил покурить вместе с ним. — Я думал, тебе не нравится называть меня Отцом, — задумался он, щелкая по пачке, чтобы из нее выскочила сигарета, и обхватывая ее губами до того, как она выпадет из упаковки. — Можешь продолжить угадывать мое имя, но я гарантирую, что у тебя никогда не получится, — его слова стали менее разборчивыми из-за того, что теперь между его губами был фильтр, и Сириус понял, что он абсолютно очарован этим зрелищем. — Теперь я знаю, что это необычное имя, что немного сужает круг, Гвилем, — сказал Сириус, слегка посмеиваясь и двигая коленом, чтобы мягко, игриво стукнуть им по ноге Отца Люпина. — Если имя валлийское, это еще не значит, что оно необычное, — рассмеялся Люпин, все еще поджимая губы, чтобы подкурить сигарету. Когда она зажглась, Люпин сделал глубокий вдох, от чего его резко очерченная шея напряглась (что определенно порадовало Сириуса); и хоть большая ее часть была скрыта высоким воротником, полоска кожи выглянула из-под черной ткани. — Как скажешь, Тобиас. Когда Люпин выдохнул, Сириус отчаянно попытался проигнорировать то, как тихо застонал от удовольствия священник, выпуская дым, и то, как он откинул голову назад в блаженстве. — Ты хочешь поговорить об этом? — деликатно спросил Люпин, его голос почему-то звучал намного глубже, намного грубее, намного жестче после всего одной затяжки. Его голова все еще была запрокинута, он приоткрыл один глаз, чтобы посмотреть на Сириуса. Сириусу было трудно вспоминать об этом. — Что, о моей матери? — Сириус нервно рассмеялся. Ему действительно не нравилось обсуждать свою семью. Он почти не говорил об этом с Джеймсом. — Что тут можно сказать? Нет ничего такого, чего бы она не говорила мне раньше. Сначала Люпин, казалось, наблюдал за ним почти настороженно, неуверенно, и он в привычной манере поправил свои очки, золотая оправа отражала солнечный свет. Кивнув, Сириус понял, что Люпин о чем-то спорил с самим с собой, и он пришел к решению. — Да нахуй, — наконец сказал он. Сириус резко вдохнул. — Тут нужен алкоголь, — продолжил он, встав и потянувшись к руке Сириуса. Сириус засомневался, но, в конце концов, согласился. И рука священника была такой мягкой, такой теплой, и то, как он сжимал пальцы Сириуса, было таким обнадеживающим, таким успокаивающим и таким осторожным. Когда Сириус встал, он рассмеялся. — Мы собираемся украсть вино для причастия, Отец? Почти синхронно они бросили свои недокуренные сигареты на дорожку, ведущую к церкви, и Сириус носком ботинка потушил оба окурка. Заглянув через заднюю дверь, чтобы убедиться, что их не увидят, Отец Люпин потащил Сириуса по коридору, и Сириус обратил внимание на то, как Люпин украдкой переплел свои пальцы с пальцами Сириуса. Как только они добрались до конца коридора, они спустились по лестнице, по которой Сириус уже проходил этим утром, и, не выпуская пальцев Сириуса из своих, Отец Люпин достал ключ из кармана и отпер дверь. — Пожалуйста, у меня есть выпивка получше этой, — сказал Люпин, надменно фыркнув, открывая дверь и придерживая ее, чтобы Сириус мог войти. Помещение было похоже на небольшую квартиру-студию: уютный темно-синий диван стоял возле низкого журнального столика, неровный край которого выглядел так, словно его вырезали прямо из дерева. В противоположном углу расположилась небольшая, но функциональная кухня, миниатюрный островок с гранитной столешницей в центре открытого пространства. В противоположной стене была дубовая дверь с золотой ручкой (того же цвета, что и очки Люпина), и Сириус мог только предположить, что она вела в его спальню. Отец Люпин указал на диван и потянулся к кухонным шкафчикам. — Ты похож на человека, который пьет виски. — Еще как, блять, — практически зарычал Сириус. Весь этот чертов день он только и хотел, что выпить. С губ Люпина сорвался сдавленный смешок, как будто он знал, что не должен смеяться над отчаянной потребностью Сириуса в алкоголе. — Ну, если ты не хочешь говорить об этом, по крайней мере, мы можем выпить об этом, — сказал Люпин, осторожно взглянув в сторону Сириуса, когда он наконец решил позволить себе расслабиться, опустившись на диван. — Просто когда я говорю об этом вслух, это злит меня еще больше, — ответил Сириус с напускной храбростью. И это не было неправдой, лишь ее половиной. Более глубокая правда заключалась в том, что Сириус не хотел признавать то, что его мать сказала вслух, потому что он не был уверен, как отреагирует, услышав это от себя. — Ну, мне просто нравится пить, — сказал отец Люпин, оглянувшись через плечо, как будто беспокоился, что сам Папа Римский стоит прямо за его спиной. Сириус не мог не ухмыльнуться, глядя на притворное беспокойство на лице Люпина, на то, как его тело изогнулось, когда он попытался сказать что-то Сириусу, все еще стоя к нему спиной. — Но на всякий случай, если ты вдруг переживал, я обязуюсь оставить все, что ты мне скажешь, только между нами. Сириус издал тихий смешок. — Даже если это сказано не в твоей забавной маленькой кабинке? С улыбкой Люпин повернулся, держа в одной руке два бокала с виски, а в другой саму бутылку. Он вытянул руку, чтобы Сириус взял один из бокалов, и поставил полупустую бутылку на журнальный столик странной формы, устраиваясь в противоположном углу дивана и закидывая одну ногу на другую, поместив лодыжку на колене. Взявшись за край стакана, он одним глотком выпил все, даже не поморщившись, и аккуратно поставил пустой стакан на стол. — Даже если это сказано не в кабинке, — подтвердил он, торжественно кивнув и закрыв глаза, словно подтверждая искренность своих слов. Сириус игриво прищурился, с подозрением наблюдая за Отцом. — Откуда мне знать, что ты не шпион моей матери? — спросил Сириус, натянуто рассмеявшись, и Люпин, должно быть все понял, потому что Сириус едва закончил говорить, прежде чем Люпин ответил. — Я ненавижу твою мать, — он натянул широкую улыбку, чтобы скрыть враждебность во взгляде, но Сириус все равно разглядел ее в потускневших золотых глазах, потемневших до такой степени, что они стали похожими на застывшую смолу. — Похоже, у нас много общего, Маркус, — улыбнулся Сириус, поднимая свой бокал, чтобы символически провозгласить тост за их общую ненависть к Вальбурге Блэк, и быстро осушил содержимое, наслаждаясь жжением в горле. — Твои догадки становятся все хуже. — Средним пальцем он поправил очки на носу. — Ну, если бы ты дал мне подсказку, возможно, мне стало бы легче, — ответил Сириус, наклоняясь ближе и откидывая голову на подушки дивана. Бросив напряженный взгляд в сторону Сириуса, Люпин переместился, чтобы схватить бутылку виски (и свой бокал), и снова наполнил стаканы, чуть грубее, чем стоило бы. К удивлению Сириуса, Отец Люпин загадочно ответил «Мифология», приподняв бровь и улыбнувшись; улыбка выглядела слишком озорной и дикой, чтобы принадлежать католическому священнику. — Греческая мифология? — попытался уточнить Сириус, но Люпин только наклонил голову. — Боюсь, ты израсходовал все подсказки. — Черт бы тебя побрал, — усмехнулся Сириус, делая маленький глоток из своего вновь наполненного бокала. — Ты можешь придумать мне прозвище, если устал гадать, — предложил Люпин со странной ухмылкой на кончиках губ, будто он выиграл эту игру. И это напомнило Сириусу о Лунатике, что вызвало легкий прилив вины (несмотря на то, что они с Лунатиком не встречались, несмотря на то, что они с Лунатиком не могли встречаться, несмотря на то, что Лунатик знал о таинственном священнике). Но это было странное чувство вины, похожее на вину за то, что он сделал во сне, потому что разговор с Отцом Люпином был очень похож на разговор с Лунатиком, настолько, что Сириус начал забывать, кто из них флиртовал с ним намеренно, а кто — случайно. Их личности были настолько похожи, что он начинал путать одного с другим, и, возможно, именно из-за этого и развивалось чувство вины. — Знаешь, — сказал Сириус, пытаясь решить, как много он хотел бы сказать об этом, потому что сказать он точно хотел. — Ты второй человек за эту неделю, с которым я познакомился и который не хочет называть своего имени. На лице Люпина появилась маленькая улыбка. — Да? — спросил он, улыбка стала шире. — По крайней мере, у меня есть законное оправдание для поддержания определенного уровня анонимности, — он указал на свое горло, или, по крайней мере, взгляд Сириуса переместился на его горло, чтобы увидеть изгиб кадыка (Сириус хотел бы, чтобы пасторский воротничок не преграждал ему путь). — Или это потому, что я напуган самым очаровательным именем в истории. — Ты только что сказал вслух, что считаешь меня очаровательным? — Сириус прикусил губу, чтобы удержаться от улыбки. — Твое имя, — уточнил Люпин, и темно-розовый румянец залил его щеки. Такой непохожий на ярко-красный румянец на загорелой коже Джеймса, когда Лили подмигнула ему со сцены, или на ярко-розовую веснушчатую кожу Лили, когда она вот уже два часа выкладывалась на барабанах. — Я сказал, что твое имя очаровательно, и это никоим образом не является признанием чего-то большего. Его уши тоже были красными. — Я тоже думаю, что вы очаровательны, Отец. — Теперь ты просто называешь меня Отцом, чтобы унизить меня. — Ну, а как, черт возьми, мне еще тебя называть? — А как ты называешь своего другого друга без имени? — спросил Люпин, делая очень маленький глоток из бокала с виски, но не сводя с Сириуса своего резкого позолоченного взгляда поверх очков. — Лунатик, — честно ответил Сириус, и, должно быть, он произнес это немного с придыханием, немного мечтательно, потому что отец Люпин сделал резкий, тихий вдох, скрывая это тем, что снова поправил очки. — Почему Лунатик? — спросил он, прочищая горло, чтобы выровнять голос. — Я просто спросил его, что было слева от него, и он был на улице, так что… луна, — сказал Сириус с теплой улыбкой, пожав плечами. — Думаю, я мог бы назвать его как-нибудь более значимо, но я еще не настолько хорошо его знаю. Люпин покачал головой, на его губах появилась улыбка. — Нет, оставь так, — кивнул он, снова внимательно наблюдая за Сириусом. — Это… очаровательно. Сириус громко рассмеялся. — Вы все еще разбрасываетесь этим словом, Отец. Это мило. Шутливо закатив глаза, Люпин немного растянулся на диване, положив ноги на деревянный журнальный столик. — Так как ты познакомился с этим парнем? С Лунатиком? — спросил священник, и когда он уютно устроился на подушках дивана, откинув голову назад, Сириус обнаружил, что делает то же самое, придвигаясь ближе. — На концерте. Он играет на басу в… э-э-м, вообще-то, в этой группе, — сказал Сириус со смехом, растягивая футболку за плечи, чтобы показать логотип Холихэда. Как ни странно, отец Люпин наклонился к груди Сириуса, чтобы разглядеть ее, и Сириус поймал себя на том, что затаил дыхание. — Хорошо играют? — спросил Люпин, все еще наклонившись, переводя взгляд с футболки Сириуса на его лицо. Сириус тут же забыл о приличиях и вздохнул. — Они невероятны, — сказал он вполголоса, позволив своей руке скользнуть вниз по груди, когда вспомнил рычание в голосе Лунатика, пока он пел «someone save me, someone save me». — Значит, ты брал у него интервью, Господин Главный Редактор? — насмешливо спросил Отец Люпин. — Нет, — нахально ответил Сириус. — Вообще-то, мы перепутали наши… телефоны. — Как это, блять, вообще получилось? — Люпин что-то пробормотал себе под нос, прежде чем сделать еще один большой глоток, и Сириус воспользовался моментом, чтобы оценить, как двигалось его горло, когда он глотал. С тяжелым вздохом Сириус тоже допил свой виски. — Опять-таки вина моей матушки. Возможно, единственное положительное влияние, которое она когда-либо оказывала на мою жизнь, и то по чистой случайности. — Что случилось? — спросил отец Люпин с мягкостью в голосе, которой раньше не было. И, может быть, это было из-за того, как он задал этот вопрос, или из-за виски, которое притупило опасения Сириуса, или, может быть, это было потому, что Люпин придвинулся немного ближе. Что бы это ни было, Сириус сказал больше, чем намеревался. — Она заставила меня прийти на мессу, — Сириус потянулся, чтобы взять бутылку виски со стола, плеснув более чем щедрую порцию. К его удивлению, Отец Люпин поднял свой бокал, и Сириус налил ему еще. — Затем я делаю именно то, что она просит, и она благодарит меня, говоря, что меня… до ужаса невозможно любить. Так и сказала. Моя собственная мать. На мгновение стиснув зубы, Сириус сделал глоток виски. — Это далеко не так, Сириус, — попытался успокоить его Отец Люпин, но Сириус, горько усмехнувшись, покачал головой, сморщив нос в попытке предотвратить любые непреднамеренные слезы, которые могли появиться. — Я ценю твои слова, но если бы ты знал меня, ты бы так не говорил, — ответил Сириус, сильно выдохнув, как будто он мог выпустить всю вину и негодование через свои легкие. Прежде чем Сириус смог попытаться убедить его сменить тему, наливая еще один бокал, Отец Люпин быстро ответил. — Тогда позволь мне узнать тебя получше, чтобы ты поверил мне, когда я скажу это в следующий раз, — сказал он с уверенной улыбкой, которая застала Сириуса врасплох. Не говоря больше ни слова, он опустошил свой бокал, ухмыляясь. — Если ты не флиртовал со мной до этого, то теперь, черт возьми, ты точно флиртуешь, — заметил Сириус с неуверенной улыбкой, удивляясь, почему выбор слов Люпина казался таким странно знакомым. — Говори, что хочешь, — пожал плечами Люпин, хватая бутылку виски и продолжая. — И мне все равно, твоя ли она мать, мне все равно, член ли она моей общины, она ебаная сука. — Господи, Люпин, — Сириус расхохотался, чуть не выплюнув виски на священника. — Боже, меня это бесит, — внезапно прорычал Отец Люпин, заставив Сириуса приподнять одну бровь. — Я не хочу, чтобы ты называл меня Отцом, и я не хочу, чтобы ты называл меня по фамилии. Это звучит так… безлично. — Извини, а разве не в этом был смысл? — смех Сириуса становился все громче и сильнее. — Поддержание определенного уровня анонимности и вся эта чушь? Издав еще один разочарованный рык, Люпин откинул голову на подушку, в то время как брови Сириуса приподнялись еще выше. — Продолжай угадывать, это было весело, — сказал Люпин с озорной ухмылкой, наливая себе третий стакан виски. — Дай мне еще одну подсказку, и хватит. Сначала Отец прищурился, глядя на Сириуса, и Сириус подумал, что он не собирается принимать условия новой сделки. И вот он заговорил. — Италия, — просто сказал он, казалось, наслаждаясь разглядыванием Сириуса, пока Сириус разглядывал его. — Дамиано, — ткнул пальцем в небо Сириус, и Отец Люпин устало закатил глаза, изо всех сил пытаясь подавить смех, который, очевидно, формировался за его плотно сжатыми губами. — Я не итальянец, тупица, — сказал Отец Люпин, и обрывок смеха сорвался с губ. — Моя семья из Бангалора. Это в Индии. Ну, по крайней мере, по отцовской линии. — Хорошо, значит, ты наполовину итальянец. По материнской линии, — Сириус игриво пожал плечами с комичной ухмылкой. Он действительно пытался заставить священника снова рассмеяться, потому что это звучало как незаконченная симфония. — Верно, я унаследовал этот заметный ирландский акцент от своих итальянских предков, — с улыбкой парировал Люпин. — Он почти незаметный, — возразил Сириус только для того, чтобы поддержать шутку, или, может быть, чтобы отвлечь себя от того факта, что он был поражен легким, деликатным оттенком этого акцента. Отец Люпин с придыханием смягчал букву «Т» в конце многих своих слов, а «Р», напротив, была более твердой. — Подожди, я пропустил большую часть проповеди, скажи Иисус. — Абсолютно точно нет, — ухмыльнулся он, явно втягиваясь в выходки Сириуса. — Я серьезно, у тебя такой мягкий акцент, — сказал Сириус, и, должно быть, он сделал ударение на этом слове немного сильнее, чем хотел, потому что Люпин слегка приподнял бровь. — Ты долго жил в Ирландии? — Мне показалось, что прошло много времени, — его брови нахмурились, как будто он спорил сам с собой о том, какую часть своего происхождения он хотел бы раскрыть. — Мои родители жили в Бристоле, пока… — он замолчал, потянулся, чтобы провести рукой по задней части шеи, прежде чем начать сначала. — Мой дедушка по материнской линии забрал меня к себе сразу после того, как мне исполнилось одиннадцать. Я жил с ним в Балтинглассе, пока не уехал в университет, — сказал он, делая паузу, чтобы сглотнуть, и Сириус с острой болью начал понимать, что он не единственный, у кого серьезная семейная травма. — Вот почему я исповедую римское католичество, а не индуизм. Сначала Сириус открыл рот, чтобы ответить, не зная, что собирался сказать, но зная, что ему нужно что-то сказать, показать какое-то проявление солидарности. Вместо этого мягким, неуверенным тоном он сказал: — Роман. — Роман? — спросил Отец Люпин, с любопытством глядя на него, неуверенная улыбка сразу начала возвращаться на свое место. — Это мое предположение. Тебя зовут Роман, — от удивления у Отца отвисла челюсть, и на мгновение Сириусу показалось, что каким-то чудом он угадал. Особенно когда Люпин молча смотрел на него еще несколько секунд, его непослушные брови все время хмурились и разглаживались. — Это… на самом деле действительно хорошее предположение. Ты даже не представляешь, насколько близок, — сказал он с пораженным смехом, садясь, чтобы снова взять виски, на этот раз делая очень долгий, очень сильный, очень взволнованный глоток прямо из бутылки. Широко раскрыв глаза, Сириус наблюдал за происходящим одновременно с благоговением и паникой. — Я так понимаю, ты больше не хочешь говорить о своей семье, — спросил Сириус, когда Люпин с очень громким звуком оторвал губы от бутылки, проводя рукой по влажному рту. — Нет, — решительно сказал он, прежде чем добавить, — не больше твоего. В знак солидарности, до которого он додумался только сейчас, Сириус отобрал бутылку у Люпина и сделал очень долгий и очень взволнованный глоток, опустошив бутылку, которая была наполовину полной в начале разговора. — Давай нахуячимся? — спросил Сириус, облизывая губы. Глубоко вздохнув, мужчина в пасторском воротничке запустил обе руки в волосы. В его потемневших янтарных глазах происходили какие-то расчеты. — Да нахуй, — сказал он снова, точно так же, как сказал на скамейке на улице. — Давай нахуячимся. — Ну, веди, Отец, — усмехнулся Сириус, когда Люпин встал и направился на кухню, чтобы порыться в шкафчиках на предмет наличия алкоголя. Он был на полпути туда, как вдруг остановился. — Если мы собираемся напиться, ты абсолютно точно не можешь продолжать называть меня Отцом, — сказал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Сириуса с особым выражением, которое Сириус никак не мог разобрать. — Ты сказал, что Роман было неплохой попыткой. Достаточно близко? — спросил Сириус. Это особенное непереводимое выражение превратилось во что-то, что Сириус видел ранее — в ту же самую странную ухмылку, которая была на лице Люпина, когда он произнес слова «Я понятия не имею, кто ты», как будто это было неправдой. — Не так мило, как Лунатик, но ладно, — тихо сказал он, и улыбка расплылась на его лице так сильно, что он отвернулся к шкафчикам, явно пытаясь скрыть это. Но было слишком поздно. Эта ухмылка уже перекочевала на лицо Сириуса. И он был совершенно уверен, что она по-любому станет шире.