***
Прошло, наверное, около часа, может, чуть больше, а потом Сириус проснулся на диване Романа… ой, на диване Ремуса. И когда он проснулся, священник, которого, как он теперь знал, звали Ремус Люпин, спал на том же самом месте, на груди Сириуса, обхватив одной рукой бедро Сириуса и зарывшись пальцами под подол его футболки с Холихэдом (которую он носил уже два дня). Когда дыхание Ремуса стало легче, прерывистее и осознаннее, говоря о том, что он вот-вот проснется, Сириус снова прикрыл глаза. И может, это было коварно, но Сириусу правда хотелось посмотреть, как Ремус (боже, это имя было пиздецки милым, и от этого он нравился Сириусу гораздо сильнее) отреагирует на то, что проснется лежа на Сириусе. Сначала ничего не произошло. Ремус даже не пошевелился. Сириус почти открыл глаза, чтобы убедиться, не ошибся ли он, не спит ли Ремус. И прежде чем он успел посмотреть, он почувствовал, как Ремус повернул голову, и Сириус был почти уверен, что Ремус смотрит на него. Это было недолго — Сириус почувствовал, как Ремус снова лег ему на грудь, слегка касаясь пальцами голой кожи под футболкой. — Мне надо перестать поступать так с тобой, — прошептал Ремус, его теплое дыхание опаляло живот Сириуса настолько, что ему пришлось применить всю выдержку, чтобы подавить дрожь. — С обеих сторон. Сириус резко вздохнул, застигнутый врасплох этим признанием. К счастью, ему удалось прикрыть это тем, что он начал потягиваться и изворачиваться под Ремусом. И когда он посмотрел на него сонным взглядом, устало улыбаясь, он был очень доволен тем, что Ремус делал то же самое, забирая очки со стола и натягивая их на нос. — И снова с добрым утром, Лунатик, — по ошибке сказал Сириус. Сначала он не понял своей ошибки, но когда все же понял, то вместе с тем фактом, что Ремус никак не отреагировал на то, что его назвали другим именем; а Сириус рассчитывал на это. Вообще, несмотря на усталость, несмотря на темные круги под карими глазами, улыбка на лице Ремуса была восторженной, как будто он наслаждался этим. — М-м-м, утро, Бро… — он осекся на полуслове, тут же закрывая рот и округляя глаза. — Стой, как ты меня сейчас назвал? — В этот раз настала очередь Сириуса удивляться. — Блять. — Вот, что первым слетело с его губ. Он попытался подумать о чем-то еще. — Блять. — О боже, — выдохнул Ремус, приоткрыв рот, но его взгляд блестел, а губы растягивались в абсолютно довольную ухмылку. — Ты только что назвал меня Лунатиком, да? — Нет? Блять, — застонал Сириус, роняя голову на подлокотник. — Назвал. — Его голос был почти что радостным — с чего бы ему быть настолько счастливым? Все еще лежа между ног Сириуса, он слегка приподнялся, чтобы заглянуть ему в глаза, и Сириусу пришлось зацепиться за остатки выдержки, когда бедра Ремуса удобно устроились между его бедер. — Я все еще почти спал, наверное, мне что-то снилось, — оправдывался Сириус, закусив губу и надеясь, что Ремус перестанет двигаться, потому что это уже походило на то, что он просто терся об него. — Тебе походу очень нравится этот Лунатик, раз он снится тебе, пока с тобой спит другой парень, — поддразнил Ремус, обратив внимание на то, как Сириус все еще нервно закусывал губу. — Отец, вы ревнуете? — Сириус прибегнул к его статусу, чтобы смутить Ремуса, но в ретроспективе это оказалось пиздецки ужасной идеей, потому что Ремус смутился. Прямо у него между ног. — Мне не стоит, да? — Голос Ремуса стал ниже, Ремус понял свою ошибку по выражению лица Сириуса, по тому, как он сглотнул и слегка отодвинулся от него. — Мы оба не сможем быть с тобой. — Ремус, — неуверенно сказал Сириус, с губ сорвался рваный вдох. — О, — мучительно вздохнул Ремус, — пожалуйста, не произноси мое имя так. — Как? — смущенно спросил Сириус, все еще концентрируясь на том, чтобы минимизировать отзывчивость своего тела на сидящего и говорящего между его ног Ремуса. — Как ты бы его сказал, когда… — Сириус так и не узнал, признался бы Ремус в чем-то компрометирующем или спрятался бы за сарказмом, потому что он резко замолчал. И в этот же момент он осторожно подвинулся, чтобы поставить ногу на пол, что, по мнению Сириуса, был попыткой встать с дивана, уйти от него. Но его нога в носке поскользнулась, и пытаясь не упасть, он завалился вперед, хватаясь за подлокотник и задевая макушку Сириуса. С тем, как Ремус прижимался к нему всем телом, намеков на двусмысленность не оставалось. Ноги Сириуса были раздвинуты, Ремус был между ними, и желание Сириуса было очевидным. Они оба удивленно смотрели друг на друга, с покрасневшими щеками, бегающим взглядом, и совершенно не двигаясь. А потом Ремус сделал то, чего Сириус и не смел ожидать от него, чего он, как думал Сириус, никогда бы себе не позволил. Слегка приоткрыв рот и внимательно следя взглядом за выражением лица Сириуса, Ремус прогнулся вперед, качнув бедрами намеренно и медленно. С губ Сириуса сорвался едва слышный, неприличный стон, еще до того, как он вообще понял, что открыл рот, Ремус издал что-то похожее при этом неожиданном, но приятном соприкосновении. Прежде чем Сириус снова успел назвать его по имени, так, как вывело бы Ремуса из себя, он быстро встал, неловко скользя по деревянному полу из-за носков. — О, боже, да, ладно, ты был прав, я так, блять, не могу, — тараторил Ремус, запустив обе руки в волосы и отвернувшись от Сириуса. Он ушел в кухню, к самой дальней стене от Сириуса, какая вообще была в этой квартире в подвале. Ремус в отчаянии прикрыл лицо руками, застонав. — Ремус, мне так жаль, — мягко позвал Сириус, садясь на диван и кладя руки на колени. — После прошлой ночи, — начал Ремус; он говорил быстро, закинув руки за голову, расставив локти в стороны, — я думал, что выпил слишком много, а днем смогу контролировать себя, но ты пиздецки мягкий и пиздецки милый, и я хочу сделать с тобой безбожные, мерзкие, нечестивые вещи, и я… я… я ебаный священник, Христа ради, — выпалил он, повышая и повышая голос, в конце почти переходя на крик. А Сириус сидел там, сложив руки на коленях, чтобы прикрыть и без того спадающую эрекцию, как будто он снова вернулся в католическую школу и у него проблемы из-за того, что он целовался с мальчиком. — Прости пожалуйста, — снова сказал он, поморщившись при виде курсирующего туда-сюда по кухне Ремуса. — Это не твоя вина! — практически закричал Ремус, горько и беспомощно усмехнувшись. — Ты не виноват, что ты такой мягкий, милый, добрый и веселый, ты не виноват, что меня просто тянет к тебе, потому что ты очаровательно вредный или потому что твой рот почти такой же грязный, как и мой. Сириус постарался накинуть нейтральное выражение лица в попытке притвориться, что он не был доволен услышать все это. Прежде чем он успел опять извиниться, Ремус продолжил уже чуть более мягко, смотря только на Сириуса. — У меня никогда не было подобной проблемы. Ни в семинарии, ни за шесть лет в этой церкви. — Он сделал пару осторожных шагов в сторону дивана, но где-то на полпути просто упал на колени. — Меньше чем за три дня ты разрушил все мои убеждения. — Ремус потянулся пальцами к горлу, хватаясь за край воротника, и на секунду, по тому, как изогнулись его губы, Сириусу показалось, что он сорвет его. Но Ремус замер, он лишь смотрел на Сириуса с неподдельным страхом в глазах. — И это до чертиков меня пугает. — Тогда я уйду, — решил за него Сириус, обувая ботинки, которые он оставил у дивана прошлой ночью. Он встал, решительно кивая и не сводя взгляд с Ремуса. Ремус выглядел еще более напуганным, когда понял, что Сириус собрался уйти. — Я хочу остановить тебя, Сириус, — сказал он со слышимым надрывом в голосе. — Я хочу затащить тебя обратно, рассказать правду и беспощадно поцеловать. — Было в его голосе что-то дьявольское, и говорил он отрывисто, стиснув зубы и выплевывая каждое слово. — Я хочу этого так сильно, что мне больно. Я хочу тебя так сильно, что я уже раз сто подумал о том, чтобы уйти из церкви, только чтобы узнать, какой ты на вкус. На щеках Сириуса расползся неожиданный румянец, а грудь затопило теплом. — А я хочу тебя так сильно, что даже не попытался бы остановить тебя, — сглотнув, признался Сириус. — И поэтому я думаю, что, наверное, нам с тобой пора работать над панегириком раздельно. — Знаешь, ты был бы несчастен, — сказал Ремус, когда пальцы Сириуса накрыли дверную ручку. — Если бы ты остался, то ожидание бы заставило тебя возненавидеть меня. — Нет. Ожидание было чуть ли не самой лучшей частью, — ответил он с грустной улыбкой, стараясь не смотреть на Ремуса. Дверь за Сириусом закрылась.***
Поездка домой казалась дольше обычного. Наверное, все дело в подавленности, от которой Сириус никак не мог избавиться. Логически он понимал, что это бред. Когда он познакомился с Ремусом, он знал, что ему ничего с ним не светит, знал, что все так и кончится. Чего он не взял в расчет, так это того, что так привяжется к нему. Даже когда он называл его чужим именем, даже когда Ремус держал Сириуса на расстоянии вытянутой руки, Сириус все равно испытывал к нему симпатию. Зазвонил телефон, перебивая играющую песню и отображая на центральной панели в машине имя Джеймса. Как только Сириус ответил, из колонок раздался голос Джеймса. — Ты не пришел домой, — тут же сказал Джеймс, и Сириус улыбнулся, услышав слово «дом». — Ты остался у своей матери? — спросил Джеймс, в его голосе звучало удивление и отвращение. — Нет, — ответил Сириус, глубоко вздохнув. — Я остался у священника. — Ты переспал со священником? — заорал Джеймс, его голос точно подскочил октавы на три. — Я сказал, что остался у него, — пояснил Сириус, выделяя слово. — Я спал на диване. На секунду Джеймс замолчал. — Извини, но ты хоть знал его до вчерашнего дня? — Не совсем, — сказал Сириус, зная, что звучит расплывчато, зная, что отвечает односложно, что в понимании Джеймса означало, что он злился, но ему не очень хотелось обсуждать события последних двенадцати часов. — Мне кажется, я что-то упускаю, Сириус, — со смешком сказал Джеймс, очевидно, пытаясь разрядить обстановку. И в это же время его голос смягчился, как это обычно бывало, когда Джеймс знал, что что-то не так. На этот раз настала очередь Сириуса заполнять неловкую тишину. — Я рассказывал тебе, что помогу ему написать панегирик для Ориона к пятнице, — он замялся, пытаясь подобрать слова, — но оказалось, что мы оба слишком геи, чтобы работать вместе. Из динамиков раздалась череда неразборчивых восклицаний, пока Джеймс в итоге не сделал глубокий вдох и не сказал: — Он… пытался подкатить к тебе? Сириус рассмеялся. — Скорее я не раз пытался подкатить к нему, что было неебической тупостью, потому что он чертов священник, и даже если бы он был не против моих подкатов, а он был не против, то ему нельзя со мной встречаться. И видеться. — Оу, — вздохнул Джеймс. — Вот дерьмо, Сириус, мне так жаль. — Да забей, я сам виноват, — зло простонал он. — Может, следующая новость тебя подбодрит, — сказал Джеймс, забавным тоном. Сириус замер. — О боже, Лили беременна. Джеймс засмеялся до неприличия громко. — Ну, может быть? Какое-то время мы знать не будем, Сириус. — О. Ну, блять. С какой бы новостью ты не пришел, она отстой, потому что это было бы куда лучше, — фыркнув, сказал он, а Джеймс все продолжал смеяться, пока Сириус не заставил его продолжить. — Ты помнишь, что у Лили сегодня выступление? В Гринготтсе? — спросил Джеймс. — Черт, точно. Это паб Билла Уизли? Через две улицы от моего дома? — Именно, — сказал Джеймс, и его тон становился все восторженнее. — Вторая группа передумала в последний момент, так что угадай, кто занял их место? — По какой-то причине при мысли о Лунатике сердце Сириуса не дрогнуло, как он рассчитывал. Очень странно, но в груди у него была тяжесть. Как при мысли о Ремусе. — Холихэд, да? — спросил он, не в силах добавить эмоций в голос. — Я думал, ты будешь рад! — жалко взвыл Джеймс. — Вы все еще переписываетесь? — Да, — подтвердил Сириус, но чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что Лунатик не писал ему весь день. И он не писал ему. Переписывались ли они? Все, что было с Ремусом, затмило все, что было с Лунатиком. И не то чтобы это имело какое-то значение, потому что с Лунатиком он тоже быть не мог. Боже, как же это нервировало. Настолько, что он озвучил это. — Но я и с ним не могу встречаться по непонятным причинам. — Точно, — вздохнул Джеймс. — Может, спустя три дня переписок он передумал. — Да, конечно… — Он внезапно замолчал, кое-что поняв. — Повтори. — Вы познакомились три дня назад, да? — не так уверенно повторил Джеймс. — Стой, это же было три дня назад, да? Какой сегодня день? Я обсчитался? Сириус его проигнорировал. — Он сказал, меньше чем за три дня, — прошептал Сириус, пока Джеймс продолжал говорить на заднем фоне, очевидно, не замечаемый Сириусом. Посреди своего экзистенциального кризиса Ремус сказал «Меньше чем за три дня ты разрушил все мои убеждения», но Сириус не обратил на это внимания. Вообще, прошло меньше трех дней, потому что он знал Ремуса полтора. Так почему он не сказал два вместо трех? Если бы это было единственной странной вещью, которую сказал Ремус, Сириус бы и не заметил. Но когда Ремус прошептал кое-что, уверенный, что Сириус спал, он сказал «Мне надо перестать поступать так с тобой, с обеих сторон,» и Сириус не понял, что он имел в виду. А потом, когда Ремус лежал у него в ногах, и Сириус спросил, ревнует ли он, Ремус ответил «Мне не стоит, да? Мы оба не сможем быть с тобой,» Сириус должен был понять, что он никогда не говорил Ремусу, что не сможет встречаться с Лунатиком. Он жаловался только Джеймсу. Когда Сириус сначала назвал Ремуса Лунатиком, выражение его лица было чистейшим восторгом. Сириус был настолько смущенным из-за того, что его поймали на том, что он перепутал имена, что даже и не заметил, но сейчас, подумав об этом, он вспомнил, что Ремус чуть не ответил ему. — Бродяга, — выдохнул Сириус, когда до него дошло. Вот, что за слово чуть не сорвалось с его губ. Он чуть не назвал Сириуса Бродягой, когда Сириус назвал его Лунатиком. И единственным человеком, которому было известно это прозвище, был… Лунатик. — Сириус? Ты тут? О чем ты говоришь? — раздался голос Джеймса. — Джеймс, я… блять, я думаю, что Лунатик и священник это один человек, — пробормотал он, прокручивая все в голове. Когда Лунатик признался, что он недоступен, он не сказал, что не хочет отношений. Он именно сказал, что не может встречаться. Что ему нельзя встречаться. — Ла-а-адненько, — с очевидным сомнением ответил Джеймс. — Но у Лунатика куча татуировок. У него тату на шее. — На секунду Сириус задумался, а не накручивает ли он себя. — А Ремус никогда не снимает свой пасторский воротничок, — рассуждая, сказал Сириус. — За два дня я ни разу не видел его без него, и в одежде с короткими рукавами тоже. Джеймс снова замолчал. — Мне прям интересно, чем ты там занимался с этим священником, что тебя смущает, что ты не видел его без воротничка или в коротких рукавах. — В основном мы пили. И вломились в дом моей матери. — Сириус, какого хуя. — Джеймс, — настойчиво сказал Сириус. — Он курит, пьет и матерится больше, чем я, он насвистывает Пинк Флойд в церкви и знает о Something Wicked больше, чем мог бы знать священник, я тебе говорю… — он осекся, облегченно вздыхая. — Отец Люпин басист Холихэда. — Звучишь так, будто тебя это радует. — А не должно, да? — сказал он, понимая, что именно это сказал Ремус насчет ревности к Лунатику. Теперь Сириус понимал, почему он не должен был ревновать. — Ну, я все равно не могу с ним встречаться, но… это хотя бы значит, что я еще в игре. У меня все еще есть Лунатик, а Лунатик это все еще Ремус. — Господи Иисусе, да ты реально запал на него? — со слышимой улыбкой сказал Джеймс. Как раз в тот момент, как Сириус припарковался возле своего дома, ему пришло уведомление. На экране машины высветился отправитель, но не содержимое. Лунатик. Прошло как раз два часа, как Сириус уехал из церкви Ремуса. И Ремус знал, что дорога до дома займет у Сириуса два часа. Это могло быть обычным совпадением, но Сириусу внезапно показалось, что это маловероятно. — Это Лунатик, он только что написал мне. — Сириус чувствовал восторг. — Ничего не говори, — посоветовал Джеймс. — Вдруг ты ошибся. — Во-первых, я на сто процентов прав, — возразил Сириус. — Но да, я не буду ничего говорить ему, потому что это ничего не меняет. Ну и потому, что я хочу ему слегка отомстить. — Эй, так ты теперь знаешь, как выглядит Лунатик! — довольно заявил Джеймс. — Верно, и теперь ты торчишь мне десятку, чувак. Потому что он та еще горячая штучка. — Черт возьми. — Джеймс больше не звучал довольным, он что-то проворчал в трубку и отключился. Телефон Сириус проверил не сразу, потому что у него в машине еще со вчерашнего дня лежали вещи Регулуса, и он не собирался оставлять их там еще на день. И после того, как Ремус утаил кое-что от него (с неохотой, но Сириус понимал, почему он так поступил), Сириус решил, что он может и поволноваться немного. Наконец, когда все вещи Регулуса нашли свой новый дом в квартире Сириуса (включая кардиган из драмкружка, который Сириус повесил на спинку стула в своем кабинете), Сириус улегся на кровать и прочитал сообщение, знающе улыбаясь. (Лунатик): весь день не пишешь все еще с сексуальным священником?(Бродяга):
не с сексуальным священником
мне больше нельзя видеться с ним
как и с тобой
я буквально в аду
(Лунатик): в хорни аду(Бродяга):
учитывая что я проснулся
с сексуальным священником между моих ног
да.
в хорни аду.
(Лунатик): черт походу ты реально нравишься этому священникуСириус не мог решить, какую эмоцию он почувствовал первой, потому что их было много — радость, разочарование, возмущение. Он вдруг понял, и довольно резко, что Лунатик никогда не писал ему, когда Ремус был рядом. Их разговор до мессы, их разговор сразу после мессы, разговоры о дрочке на диване священника — это все был Ремус. И это заставило Сириуса переосмыслить каждое слово, которое Лунатик говорил ему. Когда он намекал, что священник сделает ему завтрак, это было потому, что Ремус уже задумал приготовить ему завтрак. И Лунатик был очень настойчив, когда утверждал, что священник точно удовлетворял себя за закрытыми дверьми, думая о Сириусе. Это было признание? (Лунатик): стой немного не понял формулировку ты реально переспал со священником??? поэтому тебе нельзя с ним видеться? О БОЖЕ ВАС ПОЙМАЛИ?
(Бродяга):
нет.
хотя с этим было бы проще смириться.
он просто. передумал.
(Лунатик): оу. думаю вина сыграла не последнее дело клятвы и подобная херня, да?(Бродяга):
ага ну типа я не могу винить его
хотя все равно отстойно
(Лунатик): все-таки он тебе немного нравился да(Бродага):
да.
(Лунатик): давай честно он нравится тебе больше чем я?(Бродяга):
ну
сложно сказать
он все-таки был человеком
а ты почти воображаемый.
(Лунатик): ЧЕРТ АУЧ удар ниже пояса(Бродяга):
а что ты хочешь чтобы я сказал лунатик
если бы я почти несколько раз поцеловал ТЕБЯ
и проснулся с ТОБОЙ между моих ног
Я БЫ ВСЕ РАВНО ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ХЕРОВО
ПОТОМУ ЧТО С ТОБОЙ Я ТОЖЕ НЕ МОГУ БЫТЬ
черт возьми
(Лунатик): туше хочешь скажу что-нибудь грязненькое чтобы поднять тебе настроение?(Бродяга):
даже не могу решить что хуже в такой ситуации
(Лунатик): ЧТО хуже?(Бродяга)
быть физически рядом с сексуальным священником
но ФИЗИЧЕСКИ не быть с ним
или быть вдали от тебя
и быть ОЧЕНЬ физически с тобой
(Лунатик): технически я бы не был физически с тобой ТЫ бы был физически сам с собой думая обо мне(Бродяга):
Именно.
(Лунатик): кончай уже бродяга взбодрись ты ведь знаешь как я люблю когда ты рад(Бродяга):
да нечему тут радоваться
я кстати уверен что тут был эвфемизм
но я решил проигнорировать его
(Лунатик): слушай давай заключим сделку у меня сегодня концерт в Гринготтсе приходи и посмотри на меня я тебя не разочарую(Бродяга):
ой как мило
ты меня не разочаруешь.
планируешь поцеловать меня через маску или что
(Лунатик): у нас новый кавер думаю ты заценишь.(Бродяга):
и это все что я получу?
ЗА ВСЕ МОИ СТРАДАНИЯ
(Лунатик): ну я ПЫТАЛСЯ завлечь тебя в грязный разговор(Бродяга):
ладно хорошо
уговорил, извращенец
давай напоследок что-нибудь неприличное
чтобы я дожил до вечера
(Лунатик): неприличное в общем смысле или что-то конкретнее?(Бродяга):
а конкретное
связано с тобой?
(Лунатик): связано со мной.(Бродяга):
Да. хочу.
хочу тебя.
(Лунатик): чтоб меня спасибо за то что подкинул мне тему для фантазий(Бродяга):
всегда пожалуйста
(Лунатик): раз уж мы переписываемся я кстати СОБИРАЛСЯ в душ и я медленно раздевался но я не хотел прекращать переписываться с тобой. так что теперь я просто лежу голый в кровати думаю о тебе и о том, о чем ты меня просил о том, как ты сказал, что хочешь именно меня.(Бродяга):
блять а у тебя неплохо получается
(Лунатик): сначала это были осторожные касания пальцы, бродящие по голой коже и я хотел, чтобы они были твоими и чем больше я этого хотел тем сильнее у меня вставал а теперь я поглаживаю свой член, медленно и лениво и хочу, чтобы это был твой член.(Бродяга):
ебаный блять боже
переборщил с запросом
блять блять блять
сегодня вечером я увижу тебя
и даже не смогу поцеловать
даже лица твоего не увижу
черт возьми
(Лунатик) бля я должен был подбодрить тебя или отвлечь или что-то такое боже мне так жаль что я сделал все еще хуже(Бродяга):
это только потому что ты чертовски мне нравишься
(Лунатик): даже больше чем священник?(Бродяга):
да че ты прицепился к этому священнику
но ммм
священник не говорит о том, как он бы мне подрочил, так что.
(Лунатик): спорим сказал бы если мог я уверен что он думал об этом(Бродяга):
он сто процентов думал об этом
пока был между моих ног
и мысли его были необычайно тверды
(Лунатик): боже он или гребаный святой или идиот. если у него встал и он чувствовал как встал У ТЕБЯ и он просто… ушел нахуй(Бродяга):
я думаю он и так и так
(Лунатик): что ж тогда нас двое потому что я делаю ровно то же самое(Бродяга):
разве что ты не святой.
(Лунатик): пиздецки далек от этого но я ТОЧНО идиот потому что как бы тяжело тебе ни было просто знай что я МУЧАЮСЬ с тем как меня к тебе тянет а я ничего не могу с этим сделать ну только если заводить тебя по смс-кам(Бродяга):
работаю с тем, что есть
кроме того сегодня я увижу тебя на сцене
и когда твои пальцы будут перебирать струны
я буду представлять себя на их месте
(Лунатик): ебаныйротблять(Бродяга):
ладненько пойду я
неудобно наверное печатать одной рукой
(Лунатик): вот ты шутишь а я пойду в душ закончу начатое хочешь произнесу твое имя когда буду кончать?(Бродяга):
БЛЯТЬ.
Да. Пожалуйста.
(Лунатик): увидимся вечером. напиши после концерта, верну должок. Тяжело вздохнув, Сириус лег на кровать, всерьез думая о том, чтобы последовать примеру Ремуса и позаботиться о растущей между его ног проблеме. Но соотносить Лунатика с Ремусом было до странного тяжело, учитывая то, насколько провокативно общался Лунатик в сравнении с не на шутку взволновавшимся Ремусом, когда они коснулись друг до друга. Может, потому что влечение казалось отстраненным из-за смс-ок. Может, так он мог убедить себя, что не нарушал никаких клятв до тех пор, пока не касался Сириуса, пока их общение было полу-анонимным, пока они физически находились не рядом. И все же разговор с Лунатиком заставил Сириуса усомниться в том, что Лунатик и в самом деле был Отцом Люпином. Все-таки когда Сириус ушел из квартиры Ремуса, тот был подавлен, а когда Лунатик написал ему, то ничего как будто и не случилось. И, может, у Лунатика ничего и не случилось. Потому что, может, он не был Ремусом. И если Сириус был честен с самим собой и Лунатик не был Ремусом, то что тогда? Что ж, это все меняло.***
Они с Джеймсом приехали на концерт пораньше, как и всегда, чтобы помочь Лили и другим ребятам из группы вынести инструменты на сцену и установить столик для мерча. В груди Сириуса собрался ком, который он не мог игнорировать, и он бы соврал себе, если бы притворился, что не знает, откуда он там взялся. Но он знал. Это был стресс. Стресс от того, что он впервые увидит Лунатика после того, что случилось с Ремусом, стресс от того, что он пытался понять, один ли это, мать его, человек, стресс от того, что он не знал, как отреагирует, если окажется, что все-таки нет. Потому что, в конечном счете, если бы у него был выбор, выбирать было нечего. Не то чтобы это имело хоть какое-то значение, ему было нельзя встречаться ни с одним из них. Холихэд приехали, когда уже начался сет первой группы (кучка подростков с настроем, но без опыта). Когда дверь открылась, заливая остатками света темный зал, Сириус стоял у дальней стены. Первой вошла Марлен, таща за собой Доркас, они держались за руки, и следом зашел Лунатик, чуть наклонив голову, чтобы не удариться о старый провисший косяк. При виде него Сириус замер. Как и в последний раз, когда Сириус видел его, нижняя часть его лица была скрыта черной маской, совсем тонкой, но обрамляющей лицо. Были и солнцезащитные очки, прячущие глаза, которые, как надеялся Сириус, были янтарными. В этот раз очки были другими — огромными и в форме сердечек. Темные волосы были собраны под черную вязаную шапку, и Сириус понял, что она была выбрана как раз для того, чтобы под нее уместились кудри. Когда они вошли в паб, это было похоже на то, как селебрити движутся сквозь толпу. Люди перешептывались, расступаясь перед ними, а они шли, совершенно невозмутимо и не замечая этого. Марлен и Доркас выглядели как две принцессы в сопровождении пугающего телохранителя (с очками в форме сердечек). Как и в тот раз на Лунатике была черная футболка с ироничной надписью и голубая рубашка с закатанными рукавами, обнажающими забитые татуировками предплечья. На футболке было написано “Иисус слушает поп-панк, а Дьявол слушает рок-н-ролл», и сзади был витражный принт. Сириусу еще никогда так сильно не хотелось украсть чью-то вещь. А когда Сириус обратил внимание поверх горловины футболки, на тату, полностью занимавшую всю шею Лунатика, Сириус сделал вид, что он не пытался определить на глаз, можно ли ее спрятать за пасторским воротником. При ближайшем рассмотрении он увидел, что это мотылек с голубыми звездами и серебряными полумесяцами, запрятанными за черно-золотыми крыльями. Татуировка тянулась от самых ключиц, большая ее часть была скрыта рубашкой и футболкой, тонкие усики взбирались по кадыку, увитые плющом и бирюзовыми папоротниками с маленькими белыми цветами. До того как Сириус успел разглядеть, проанализировать и запомнить еще пару татуировок Лунатика, трио прошло мимо него, неся в руках инструменты и оборудование. Поначалу Сириусу показалось, что они не заметили его: черная одежда смешивалась с темной стеной. Он едва ли уловил взгляд, которым обменялись Марлен и Доркас, проходя мимо него — он повернулся, глядя им вслед, и они тоже обернулись в его сторону. Он совсем не смотрел на Лунатика. В следующее мгновение он почувствовал, как Лунатик обхватил ладонью его челюсть, скользнул мозолистыми пальцами по уху Сириуса, провел большим пальцем по синяку, как и в первый раз. Но Лунатик не остановился. Вместо этого он провел пальцами по подбородку Сириуса, задерживая касание в попытке продлить прикосновение так долго, как только мог. В ответ Сириус вытянул шею, прижавшись щекой к внутренней стороне ладони Лунатика, и даже поднял руку, чтобы накрыть ею его руку, пытаясь удержать ее там подольше. Лунатик обернулся, чтобы посмотреть на выражение лица Сириуса. Если на лице Лунатика и была знакомая улыбка, то Сириус ее не увидел. Были ли за очками-сердечками янтарные глаза, Сириус не мог сказать. Но было кое-что, что он знал, единственное, во что он верил без всяких сомнений — уверенность, что он знал прикосновения Ремуса Люпина. Это был он. Он чувствовал это по нежности, по уверенности, по искренности. Это был Ремус. Это был Ремус с огромным количеством татуировок. Это был Ремус с бас-гитарой, низко свисающей с бедер. Это был Ремус, назвавший его Бродягой. Это был Ремус, сказавший, что не может представить, что когда-нибудь ему надоест Сириус. Это Ремус предложил ему подрочить в своей гостиной. Это Ремус сказал, что он мучился из-за того, что его так сильно влекло к Сириусу и он не мог ничего сделать. И Сириус никогда в жизни не чувствовал такого облегчения. Понимал он или нет, но фантазировал он об этом уже давно. Но по правде говоря, сначала он и надеяться не мог, что Лунатик и Ремус окажутся одним и тем же человеком, потому что такая мысль даже не приходила ему в голову. Но каждое мгновение, проведенное с Ремусом, ощущалось точно так же, как каждое сообщение от Лунатика, каждый прилив тепла внизу живота, каждый тревожный трепет в глубине груди, каждый приступ дрожи по всему телу. Где-то в глубине своего подсознания Сириус с самого начала знал — он хотел всего этого с Ремусом. Холихэд исчезли за сценой, когда Фиделиус вышли на нее. Сириус хотел поддержать Лили, Фрэнка, Алису и Кингсли, но его сердце было с Ремусом. Несмотря на непреодолимое желание пойти найти Лунатика, найти Ремуса, он протиснулся в переднюю часть толпы к Джеймсу, который мечтательно улыбался своей жене, проверявшей микрофон на бас-барабане. На протяжении всего сета Сириус ловил себя на том, что оглядывается в поисках Лунатика, но ему всегда не везло. Он отвлекался так сильно, что Джеймс несколько раз стукнул его, Лили бросила ему в лицо барабанную палочку (и еще невинно улыбнулась, когда он оглянулся), а Кингсли сыграл бас-соло прямо ему на ухо. Все это его не смутило, он вообще почти не обращал на них внимания. Фиделиус всегда устраивали феноменальное шоу, ему не нужно было смотреть на них, чтобы знать это. Кроме того, было что-то очень важное, что требовало его внимания. К тому времени, как Фиделиус закончили, а Холихэд поднялись на сцену, чтобы подготовиться, Сириус пробрался к правому краю сцены, где в прошлый раз был Лунатик. Сначала Лунатик не обращал внимания на Сириуса (хотя откуда Сириусу было знать, как бы это было, если произошло — Лунатик никогда не разговаривал с ним напрямую и закрывал все свое лицо, когда был на публике). — Привет, — наконец сказал Сириус, когда Лунатик опустился на колени, принявшись возиться с педалями. Вместо ответа Лунатик протянул руку и нежно взял его за подбородок, обхватив длинными пальцами, хотя другой рукой он все еще разбирался с разъемами усилителя и педальными досками. Когда ему пришлось отстраниться, чтобы нормально закончить то, что он делал, он напоследок нежно провел пальцами по горлу и по подбородку Сириуса, откидывая его голову назад (или, может быть, Сириус сам откинул голову, забывшись). После того, как они закончили настройку и тестирование звука (Сириус заметил, что Марлен проверила микрофон Лунатика, потому что он хотел услышать его обычный голос), Марлен наклонилась к микрофону и сказала: — Всем привет, как вы там, блять, это Холихэд! — точно так же, как несколько дней назад. И снова они начали играть свою первую песню без счета и с безупречной точностью вступая друг за другом. Пока они играли, взгляд Сириуса был прикован к Лунатику, он пытался представить, что Ремус двигается так же, как двигался Лунатик, анализируя то, как Лунатик качал бедрами, задевая бас-гитару, с тем, как Ремус прижимался бедрами к Сириусу всего несколько часов назад. Нетрудно было заметить сходство. Его пальцы скользили по ладам, и Сириус наклонился, чтобы разглядеть то, что было нарисовано на его ногтях: безымянный палец был покрашен черным матовым лаком, на мизинце был нарисован смайлик с глазами-крестиками, на большом пальце — черная линия, на указательном — смещенный от центра крест. И FCK на среднем пальце. Марлен пела, а Сириус сосредоточился на безупречных басовых партиях, чувствуя, как каждый звук струн проходил сквозь него подобно электрическому разряду. Чтобы подчеркнуть заключительную ноту, Лунатик намеренно дергал струны, его пальцы взлетали к плечу, как будто он спускал стрелу с тетивы лука. В медленных партиях он наклонялся, позволяя гитаре ненадежно висеть на ремешке на затылке, его руки полностью вытягивались, чтобы дотянуться до струн. И Сириус восхищался его руками. На внутренней стороне его левого предплечья была черно-белая татуировка в виде головы слона с лучами золотистого света. На нем была корона из белых лотосов, серьги на ушах и красные отметины между глазами и вдоль хобота, один бивень был сломан. На заднем плане был узор пейсли, похожий на кружево, бусины и драгоценные камни, как браслеты на запястье Лунатика и драгоценный камень в форме слезы, висящий над запястьем. «Вот почему я исповедую римское католичество, а не индуизм, » — вспомнил Сириус слова Ремуса, когда он впервые назвал его Романом. Если это был Ремус, а доказательства того, что это действительно так, начинали становиться неопровержимыми, он намеренно закатал рукава для этого концерта, зная, что Сириус увидит эту татуировку. Он дал Сириусу подсказку к тому, кем на самом деле был Лунатик. В дополнение к вере в это божество совсем другой культуры и религии, на противоположном предплечье курсивом, окруженные венком из плюща и жасмина были написаны слова «Bind my wandering heart to Thee». Если Сириус закрывал глаза (чего он старался не делать, потому что не хотел пропустить ни секунды, пока смотрел на Лунатика, смотрел на Ремуса), то слышал голоса хора, поющего строчку этого гимна в той же церкви, где Ремус теперь был священником, хотя воспоминания Сириуса об этом гимне в той церкви рядом с его благочестивыми родителями были менее приятными, чем слова. Эта строчка священного гимна была скрыта за более яркими цветами новых татуировок, некоторые из которых, казалось, находились в строгом противоречии со святостью религиозного гимна. Если он поворачивал ту же руку, на другой стороне его предплечья появлялось изображение двух ладоней, прижатых друг к другу, словно в молитве, окруженных пламенем, а под ним были написаны слова «everything is fine». А на другой руке, напротив бога со слоновьей головой, был черно-белый череп барана, окруженный цветами, некоторые из которых были яркими, а другие — затемненными, чтобы выглядеть вянущими и мертвыми, с надписью «no gods, no masters». Прежде чем Сириус успел попытаться разглядеть края других татуировок, тех, что виднелись под закатанными рукавами темно-синей клетчатой рубашки Лунатика, его внимание привлек голос Марлен. — Мы хотим исполнить кавер на песню, которая немного более… слащавая, чем вы привыкли слышать от нас, но наш басист расчувствовался, и мы любим его, поэтому готовы пойти на эту жертву. С дерзкой ухмылкой Марлен посмотрела на Лунатика, подмигнув ему, и он показал ей средний палец. Ее пальцы стремительно заскользили по струнам гитары, и Сириус сразу узнал мелодию, его взгляд метнулся к Лунатику, который, очевидно, наблюдал за его реакцией, наклонив голову. Сириусу показалось, что он улыбается, и он представил себе улыбку Ремуса. Вслед за Марлен вступила Доркас, а через несколько тактов за ней последовал и Лунатик со своим голосом и басом, наклонившись к микрофону. — For months, you’ve been away, you’re here a couple days. I’ve got all of the time in the world to do with what we please. If it were up to me, we’d have all of the time in the world, — пел он немного ниже, чем оригинальный вокалист (которым был Кенни Васоли, потому что, конечно, Лунатик выбрал The Starting Line для кавера после их разговора о его голосе, басе и о том, как Сириус сходил с ума от этих двух вещей). Несмотря на то, что Сириус не мог видеть глаз Лунатика за этими очками в форме сердечек, он знал, что тот наблюдал за ним, когда пел эти слова. — Just … stay right where I can see you. — Его голос стал низким, отчего по спине Сириуса пробежала дрожь, когда он представил, как Ремус шепчет это ему на ухо. Когда Лунатик продолжил припев словами «When you go away, I get so low», его голос скакнул между нотами на последнем слоге, и он повел плечами в такт мелодии, отчего на лице Сириуса расцвела самая нелепая улыбка. — Like temperatures when they’re at their coldest. When you go away, I get so lonely, — эти строчки он пропел так высоко, а потом прижался к микрофону, и движение его губ было слышно сквозь маску и металл микрофона. Голос вновь стал ниже, когда он продолжил: — And I’m stranded by the side of the bed. Чтобы сделать свои страдания как можно более очевидными, Сириус прижал руку к груди, ведя ее вверх, к горлу, и когда он поднял голову, то, если он не ошибался, увидел, как густые темные брови приподнялись над очками-сердечками. Сириус закусил нижнюю губу. — I could name all fifty states, forty-eight get in the way from me being next to you, — продолжал петь Лунатик. — If it were up to me, we’d have everything we need. You’d have me and I’d have you. Между нотами, так быстро, как только мог, он снова скользнул пальцами по лицу Сириуса, и у Сириуса была всего доля секунды, чтобы насладиться его прикосновением, прежде чем Лунатик отнял руку. — Just … stay right where I could be anyone you want. I’m glad I’ve got the job. We’ve got something in mind. And I’ve got all this time, — прорычал он в микрофон, и Сириус (с румянцем на щеках) задался вопросом, не почудился ли ему намек на ирландский акцент в этих строчках. В то же время рука Лунатика скользнула вниз по всей длине грифа его бас-гитары и снова поднялась, и Сириус бездумно провел по ней, движение напоминало поглаживание, о котором Лунатик говорил ранее. Он снова спел припев, теперь он качал не только плечами, но и бедрами, все его тело двигалось в такт тому, как он играл, колени сгибались так сильно, что ему приходилось вытягиваться, чтобы достать до микрофона, который обычно находился на уровне его губ. На бридже Марлен и Доркас одновременно приблизились к своим микрофонам, исполняя ангельскую гармонию, сплошные звуки без слов. — Stay right where I can see you, — пропел Лунатик, замедляя ритм, чтобы соответствовать своему голосу. — Just stay right where I can, I can see you. Песня начала смягчаться, она стала неторопливой и сладкой. Лунатик закинул бас-гитару за спину, опустил подставку для микрофона и сел на колени перед широко раскрывшим глаза Сириусом. — When you go away, I get so low, — пел он, обращаясь к Сириусу, стоя на одном колене, забыв о своем басе. Он обхватил лицо Сириуса ладонями, Марлен перебирала струны на своей гитаре, поддерживая темп песни. — Like temperatures when they’re at their coldest. Внезапно песня продолжилась без него, Марлен запела припев вместо него, а Лунатик подался вперед, чтобы поцеловать Сириуса, прямо сквозь маску на своем лице. В эту секунду Сириус почувствовал форму его губ, тепло его дыхания и нежное прикосновение пальцев к своей шее. И прежде чем Сириус был готов, что все кончится, Лунатик вернул стойку микрофона в вертикальное положение и со словами «раз, два!» запел припев в последний раз, качнув бедрами, чтобы снова взять гитару обратно в руки Внимание Сириуса было приковано к движениям рук Лунатика, его бедрам и плечам, пока он пел, почти рыча напоследок «When you go away, I get so lonely». Он отстранился от микрофона, позволяя себе петь в полную силу, и его голос повысился почти до крика. Дрожь, которая ранее пробегала по спине Сириуса, вернулась в полной мере от усердия в голосе Лунатика, и Сириус не мог подавить ее, да и не хотел — он хотел, чтобы Лунатик видел, как она полностью проходит по его телу, зная, что это он ее вызвал. Когда песня закончилась, ноты постепенно затихли и превратились в эхо в динамиках, Марлен наклонилась к микрофону и сказала: — Спасибо, что пришли, мы Холихэд, и мы чертовски любим вас. Быстрее, чем любая из предыдущих групп до них, Холихэд покинули сцену. В суматохе Сириус едва заметил, как Лунатик протянул к нему руку, пока Джеймс не ткнул его в ребра. Он выбросил руку так быстро, что она попала в изгиб локтя Лунатика, но Лунатик просто скользнул рукой по внутренней стороне руки Сириуса (и снова он вздрогнул), пока не добрался до пальцев Сириуса. Он опустился на колени, притянул руку Сириуса к своему скрытому маской лицу и прижался губами через маску к красной татуировке в форме сердца на среднем пальце Сириуса, точно так же, как это делал Ремус прошлым вечером. Когда он ушел, Сириус повернулся к Джеймсу с горящим взглядом. — Это Ремус. Богом, блять, клянусь, это Ремус, — рвано выдохнул он. — Ремус это священник, да? — со спокойной улыбкой уточнил Джеймс. — Да. Я узнаю его прикосновение где угодно, — сказал Сириус, его слова были чем-то средним между вздохом облегчения и разочарованным рыком, потому что теперь, когда он все знал, расстаться с Ремусом будет намного сложнее. Нет, не сложно. Невозможно. Абсолютно, определенно, до одури невозможно. — Ты скажешь ему, что знаешь? — спросил Джеймс. — До начала концерта не планировал, но сейчас? — Его голос резко дрогнул. — Я не смогу промолчать. Мне нужно увидеть его. Я буквально чувствую, что вылезу из кожи вон, если не сделаю этого. — Господи, иди уже, — со смехом подбодрил Джеймс, толкая Сириуса в сторону расходящейся толпы. Однако издалека он мог видеть стол Холихэда с мерчем, и Доркас, казалось, была единственной, кто в данный момент стоял там и подписывал футболку с задорной улыбкой. Марлен и Лунатика нигде видно не было. Он оглядел толпу, зная, что если бы Лунатик все еще был внутри, он бы на голову был выше остальных. Сириус все еще не видел его. Он выбежал на улицу через главный вход и услышал громкое «черт» где-то рядом с собой и, оглянувшись, увидел Марлен с сигаретой между губами и прижатой к груди рукой. — Господи, блять, Сириус, ты до смерти меня напугал. — Извини, а… — он пытался решить, как его называть. Лунатик? Поймет ли она, кого он имеет в виду? Должен ли он назвать его Ремусом, дав понять, что его секрет раскрыт? — Он не смог остаться, — с грустной улыбкой сказала она, похлопывая Сириуса по плечу. — Но он попросил меня передать тебе, чтобы ты написал ему, чтобы он мог… как он там сказал?.. вернуть должок. Что бы это ни значило. — Блять, — простонал Сириус, проводя руками по лицу. — Послушай, я сойду с ума, если не буду знать, — начал он, прерывисто вздохнув. — Как его зовут? — Джон, — тут же ответила она. Сердце Сириуса упало куда-то вниз. — Я знаю, что он, наверное, не хочет, чтобы я тебе говорила, но он, очевидно, без ума от тебя, так что ничего страшного не случится, если я скажу. — Джон? — повторил Сириус, ища в выражении Марлен признаки лжи. Их не было. — Я знаю, это немного странно, но ты, случайно, не знаешь, где он работает? — Он учитель, — сказала она с тем же бесстрастным выражением лица, которое подсказало Сириусу, что она не издевается над ним. — Вот почему он должен скрывать свое лицо, потому что он сказал, что может потерять работу, если администрация узнает. — Сердце Сириуса разбилось на маленькие кусочки, обратилось в пыль, заполняя ею его легкие, и он сделал глубокий вдох. — Ты в порядке? — спросила Марлен, наклоняясь к нему с растерянным видом. А с чего бы ему быть не в порядке? Он должен быть в восторге, узнав имя парня, которому он писал, который гладил его по лицу и целовал. Но Сириус был не в порядке. Потому что Лунатик не был Ремусом. Возможно, если бы Сириусу никогда не пришла в голову мысль, что Лунатик и Ремус — это один и тот же человек, он бы не возлагал больших надежд и мог бы продолжать общаться с Лунатиком, и все было бы хорошо. Лунатик был милым, очаровательным, забавным, обаятельным и чертовски сексуальным, но, в конце концов, он не был Ремусом. Когда Сириус был уверен, что эти руки, губы, голос и татуировки принадлежали Ремусу, ответ пришел сам собой. Стало ясно, кого он хотел на самом деле. — Да, в порядке, — с вымученной улыбкой сказал Сириус. Марлен, очевидно, заметила, но он развернулся и пошел обратно в паб, чтобы найти Джеймса. Он пытался запихнуть это внезапное опустошение куда-нибудь поглубже. Когда Сириус нашел обнимающего за талию Лили Джеймса возле столика Фиделиуса, тот сказал то же самое. — Ты в порядке, приятель? — спросил он. Сириус едва слышал, что он говорил. — Кажется, я немного перепил, мне нужно подышать свежим воздухом, я пойду домой пешком, хорошо? — сбивчиво сказал он, не останавливаясь, чтобы не думать. Прежде чем Джеймс успел заметить, что Сириус не пил, он уже ушел. Он почти успел дойти до квартиры, прежде чем почувствовал, как в кармане завибрировал телефон. Там было сообщение от Лунатика. В горле у Сириуса тут же пересохло от скопившейся в груди пыли. (Лунатик): мне так жаль мне пришлось уйти ты видел марлен?(Бродяга):
да она мне сказала
(Лунатик): ты в порядке? это же считается за поцелуй?(Бродяга):
типа того
(Лунатик): мне… не стоило делать этого?(Бродяга):
нет дело не в этом
ну в этом
блять я не знаю что хочу сказать
(Лунатик): думаю я понял ты хочешь большего а я не могу дать тебе этого(Бродяга):
блять ты такой очаровательный и милый
и такой горячий и такой НАСТОЙЧИВЫЙ
и я хочу этого
но я хочу этого ВЖИВУЮ
(Лунатик): я знаю. боже мне так жаль. ты даже не представляешь но черт если тебе когда-нибудь захочется хз ни к чему не обязывающего секстинга пиши. без обязательств.(Бродяга):
да, может когда-нибудь
знаешь, с тобой было весело
(Лунатик): взаимно я буду скучать по тебе бродяга совсем чуть-чуть(Бродяга):
и я по тебе лунатик
К этому времени он уже дошел до спальни, даже не включая свет в квартире. Раздраженно вздохнув, он лег на кровать, пряча лицо в подушку, чтобы поорать в нее. Может, когда-нибудь вся ситуация с Ремусом сама рассосется (так оно и будет, обязательно, потому что Сириус больше никогда не увидит его), и Лунатик (Джон?) будет свободен, тогда они просто продолжат с того же места, где остановились. Но в ту секунду, с Ремусом, занимающим все мысли Сириуса, он не думал, что это возможно.