Улицы нашёптывают кровь и мясо

⠀Кот с золотистыми глазами и рыжими пятнышками на худых боках бежал за темноволосым, таким же худым и бедным мальчишкой, что бежал за Хёнджином, сжимая его руку. А Хёнджин бежал через трещинки в асфальте к зеленеющему парку. К друзьям. Его пальцы сжимались вокруг запястья Ликса с болтающимися кожаными браслетом. — Не отставай! — хохотал он, — Не устал? — Мечтай! — Феликс, играясь, обогнал Хёнджина на пару шагов и ехидно улыбнулся. ⠀Щёки у него впалые, веснушки провалились куда-то к костям, а грудь еле колыхалась. Он плёлся за своим другом и прокручивал в увядающем рассудке слова "не упади". Не упади, Ликс. Его ноги истошно косились, отдаваясь колкой болью в мурлыкающем животе, в коем теплились сухие хлопья и холодная вода. Но он улыбался. Неясно чему. Может быть ясному солнцу. Или Хёнджину, что утром играл на гитаре "Mary on a cross" звучным перебором, изрезая пальцы о ржавые акустические струны. — Your beauty never ever skared me... — насвистывал сам себе русоволосый гитарист-скандалист с коллекцией канцелярских резаков в ботинке, их он накупил в июне, и роем бабочек в рёбрах. ⠀Они с Феликсом прошли ещё пару узких улочек с запахом дыма и травы. А от губ Хёнджина, в которые так упорно вбивался Ликс, пахло блажью и терпкостью. Он чмокнул его у чёрного пакета с мусором, похожего на тигра, прижал к мокрой кирпичной стенке, и облизнул его зубы и внутреннюю сторону щеки, притянул к себе и залил его губы краснотой и смешанной слюной, что тоненькой нитью протягивалась между мальчиками. ⠀Хёнджин вывел Феликса из череды обцелованных подворотен и потащил за руку до парка. Серебристый забор с цветочной аркой уже сиял перед ними, переливался, скапливая блики солнца на острых штырях. Ликс чуть споткнулся, зашипел и продолжил идти дальше. Ему всё ещё неприятно кололо желудок. А вдруг это рой магических моталёчков? Взгляд на мгновение опустел и потемнел. В голове что-то витало, блуждало, стучало и пульсировало. — Ты в порядке? — Всё хорошо, кхм... просто, — Феликс приложил руку к своему животу и провёл ей в сторону, гладя выдуманных насекомых внутри, — странное предчувствие. — Предчувствие, что на тебя накинутся и сгрызут наши псы? — хихикнул Хёнджин. — Ха, да, именно оно. ⠀Дети шагнули в парк и долепетали до узорчатой лавочки, по которой уже растеклись таящий Джисон под полупрозрачным белым зонтиком и в чёрной панамке, Сынмин с тетрадкой своих стихотворений. Чонин наблюдал за рождающимися строчками. А Чанбин напряжённо таранил ногой асфальт, пробивая в бутоне глубокую дыру залитую чернотой и дрожащим волнением. Завидев друзей, он со странной улыбкой поднялся и налетел на них с объятиями: — Ребят, куда пропали. Прибью, особенно тебя, Ликс, вообще не появляешься, ты пёс или не пёс, а? Wolfgang! — Вуф-вуф, — радостно ответил Феликс. ⠀Он пылко обнял Чанбина и сел на лавку. Чонин протянул ему стаканчик мороженого, украденного у Джисона. Это ведь во благо? Угостить друга. И лишить другого друга сладости. Ликс надкусил вафлю и отдал пломбир Хёнджину. А сам уткнулся в романтичные сложения Сынмина на полях широкой исписанной тетради. Он приложил висок на плечо мальчика и начал тихонько нахваливать каждое поэтичное слово. ⠀Глаза Хёнджина отрывались от Феликса только на нервного Чанбина. Тот сидел неподвижно, только нога тряслась, ударяясь пяткой о дорожку парка. Его глаза бегали туда-сюда, в никуда и обратно, а пальцы, сплетённые в замок, подпирали тяжёлую от немых, но таких громких раздумий голову. — Эй, Бинни, — Хёнджин толкнул парня в плечо, — ты какой-то напряжённый. Что случилось? — Ребят, хватайте! — крикнул Джисон, бросая Хвану и Ликсу по клубничной жвачке. ⠀Сынмин, пишущий стихи, впился в Чанбина насторожённым взглядом. Он знал, что ему на тот же вопрос не ответили, но не знал, ответят ли сейчас, и знал, что что-то точно случилось. Чанбин ожил и грубовато вякнул: — Ничего, — он чуть помолчал и снова выплюнул: — бля. ⠀У Феликса сильнее разболелась голова, а у Чонина из кармана брюк вывалились бумажные пистолетики. Их подхватил Хёнджин и забрал себе ярко-красный, Джисон взял салатовый, Сынмин недоверчиво хмыкнул, глянул на Чанбина и уткнулся в тетрадь, Феликс вытащил жёлтый пистолетик, а сам Чонин оставил себе белый, тёмно-зелёный и розовый. В горле встала необъяснимая тревога и непонимание, и ещё лёгкий страх, и предвкушение, и всё у Чанбина и Ликса. — Вуф, — тихо шепнул Со, глядя перед собой. ⠀Сынмин перевёл собачий взгляд туда же, кивнул и отложил свои поэмы. Взор его цвёл вечерними сумерками и мальчюковыми прогулками в темноте. Давно же они по ночам не гуляли. Недетское время. ⠀Хёнджин посмотрел прямо. К мальчикам шёл высокий и чуть подкаченный парень с серебристыми волосами, отливающими лёгкой голубизной, с длинной прямой чёлкой и выкрашенной в сиреневый прядкой у уха. Веки его были сильно впалыми, с чёрными пыльными тенями. А в кошачьих острых глазах блестели желтоватые искорки вперемешку с зелёными звёздами и карей радужкой. Руки упрятаны в свободные джинсы с цепями и помотанной на упругих бёдрах ветровкой. На теле болталась выцветшая серая футболка с надписью "mahagrid", на руке бисерные браслетики, а на шее чокер. Он гордо приблизился к лавочке, которую заняли дети и остановился перед ними. Его точённая внешность и глубокий взгляд притягивали, манили. Юнец чуть наклонил голову то ли в поклоне, то ли в невнятном вопросе. — Привет, Хо, — хмуро поднялся Чанбин и протянул парню руку. ⠀Некий Хо с лёгкой улыбкой пожал чужую ладонь и шагнул ближе. Он высунул руки из джинс. Тыльные стороны ладони были усеяны тонкими венками и царапанами как те, что на Сынмине оставила кошка. А Сынмин отвернулся. — Меня зовут Ли Минхо, привет, — мягкий голос с приятным хрипом заполонил улицу парка, ничего больше не осталось, только он и его голос, — я... старый друг Чана, — выдержав небольшую паузу, сказал он и наклонился уже в ясном поклоне, — и ваш новый... друг, — снова пауза с небольшой натяжкой нервов, стоило дёрнуть по струне — перетянута. — У тебя такой классный стиль, – Феликс солнечно восхитился и протянул новичку руку, лапу, лапу новой дворняге, — я Ли Феликс, зови меня Ликс, приятно познако... — Ликс, — трепетно перебил Минхо, крепко сжимая его лапку и, кивнув, улыбнулся. ⠀Феликс с ангельским сиянием улыбнулся и трепетно кивнул в ответ. То, как сказал его имя Хо — это то сладкое и тёплое, в чём хотелось запутаться, как в паутине, промазанной жжёный сахар. Сладость. — Хан Джисон. ⠀Мальчик, подпрыгнув солнечным зайчиком, поднялся и показался из-под зонта. Он засмотрелся на резные сочные губы и яркие глаза Минхо, звенящие блёстками от частного моргания на свету, о чём пожалел, увёл взгляд и снова приковал туда же. — Просто Сони, — уточнил он, всё ещё пялясь на игривые радужки. ⠀Хо по-детски улыбнулся. И в этой улыбке было что-то близкое, что-то, чему можно было отдаться и довериться, но что-то не такое. Он накрыл нежными пальцами ладонь Хана. А к тому будто прикоснулась самая приятная, бархатистая, шёлковая и мягкая роза белого оттенка. Белого, как и его зонтик, ведь этот цвет Джисон увидел перед собой, ощутил через долгое, почти неприлично долгое, прикосновение, держащееся на тончайшей грани тёмного стебля. И стебель этого цветка не был усеян колючками. Он был таким же мягким, как лепестки. ⠀Между Джисоном и Минхо проскочила едва уловимая волна со вспышкой золотого цвета. Её называют искрой. Хан расплылся в счастливой улыбке и, не хотя, отпустил чужую руку. А сердце уже успело наполниться тоской и приятной глюкозой от нового знакомства. Опять сладость. А потом и волна тока. Ведь Минхо перехватил его мизинец на самом кончике и по-доброму усмехнулся, сжигая, вжигая свою улыбку с милыми клычками в сетчатку Джисона: — У тебя очень тёплая ладонь. Можно? ⠀Он снова обвил его руку, скользнул вверх по запястью и огладил кожу от локтя до фаланг пальцев. Внимательно рассматривая пробивающиеся на Джисоне мурашки, мальчик продолжал улыбаться. — Зонтик красивый, — он немного приблизился к лицу Хана и игриво мигнул ему. ⠀Сладость перемешивалась с тромбоцитами и затекала в сердце, заливая там свою дрожащую песнь. Джисон стеснительно закивал коту и сел на лавочку. Внутри него бешено колотилась кровь. В венах расцветали яркие пионы. Это чудесное влияние Ли Минхо или какая-то неизведанная человечеством болезнь? — А я Чонин. Рад знакомству. — О, у нас похожие причёски, — Минхо погладил протянутую ему руку, и по-странному ухмыльнулся. — А-хах, но у меня не так вьются. И не такие серые. — Но милые. Как йогурт. ⠀Сынмин с Хёнджином на мгновение переглянулись. Минхо сел рядом и кивнул подбородком в сторону стихоплёта с плюшевыми медведями везде, в рюкзаке, в тетради за полями, на пальцах в переводных тату. — Я Сынмин. — сухо и неохотно сказал поэт и нырнул обратно в свои строчки. ⠀Что-то не то. Что-то не так. Что-то слишком облачное, сладкое, странное, святое, опороченное, обречённое, красное, бесцветное, прозрачное, горькое, призрачное, какое только могло быть. — Приятно познакомиться. ⠀Сынмин ещё раз продрал взглядом глаза Минхо и упёр их обратно к ручке. А Джинни, стоящий за лавочкой, привалился на неё сильнее и ближе прильнул к Феликсу, что сидел прямо рядом с Минхо. — А ты? — тот задрал голову на Хёнджина. ⠀И Хван поймал себя на мысли о том, что совсем не хочет отвечать. Он бы просто не обратил внимания на сладко сказанные вопрос, если бы острые глаза не были уставлены прямо в его душу. ⠀Люди, что могут смотреть внутрь других, опасные, от таких хочется скорее сбежать. Минхо не внушал ни страха, ни чувства близкой беды, ни чего-то плохого. Но и хорошего Хёнджин в нём не видел. Не было той искры, как у Джисона. Кажется, в душе Хёнджина что-то судорожно зашевелилось, и Минхо это разглядел. Оттого ещё хуже. Хвану стало тошно, стало невыносимо тяжело дышать рядом с этими глазами. Он втянул воздух через зубы и сухо выплюнул: — Хёнджин. — Хорошо. — Очень. ⠀Прозвучало с заметной неприязнью. Разум оглушило давление и неприятная чесотка. Как же почесать мозг? Ликс, услышав тон друга, толкнулся головой под грудь Хёнджина и помотал тёмной макушкой, вбиваясь в лёгкие с табаку: — Полегче, Джинни. — Сиди, Феликс, спокойно. — Чан говорил, что вы с Ликсом вроде долго дружите, да? — Минхо изучил мальчишек и остановил взор на немного покрасневшем Феликсе. ⠀А тот сжал руку Джисона, такого же красного, такого же прикованного. — Мы с самого детст... — Мы с самого детдома вместе. — перебил Хёнджин. ⠀Головные спазмы Ликса перебрались на сизые виски Хвана и передрались внутри него. Раздражённо. Слишком душно. Нервы плавились земляничным вареньем, яблочным пюре, костяшками винограда, и трещали, как вспоротые швы. Тошнило сильнее. ⠀Хёнджин уже представлял, как вернётся домой и наведёт на себя порчу, дабы накатившие ощущения оставили его и исчезли к херам, даже если они заберут с собой и его, пусть так, лишь бы не скреблись внутри. С ними всё какое-то. Именно какое-то. Тело словно не своё. Всё стреляющее, отстреливающее выдуманных овечек и запаянное, как пластиковые пакеты с изумрудными жуками. У кого-то Хёнджин таких видел. У Сынмина ли, или у Чонина? ⠀Минхо кивнул. Он подсел ещё чуть ближе к Ликсу и осмотрел его лицо: — О, так у тебя веснушки, миленькие. ⠀Феликс запнулся о воздух и хмыкнул: — С... Спасибо. ⠀Ещё хуже. На шее проступили движущиеся желваки. Тошнота сменилась злостью. Рука Хёнджина сжалась на колючих терновых ключицах с висящими плодами ежевики. От этого Феликс немного склонился и шикнул. — Извини, — шепнул Хёнджин. — Что с тобой? — Ты меня спрашиваешь? Вспомни, у кого тут проблемы с собой. ⠀Сердце сжалось и смялось в пульсирующий мясной комок. Осознал свои слова Хёнджин лишь после того, как выпалил их, даже не одарив Ликса взглядом. В его глазах рассмеялись кислотно-ядовитые блики, страшно показывать. Феликс опустил надломленные глаза вниз и поник. — А что за проблемы? — Минхо заёрзал на лавочке и жалобно свёл брови, — Расскажешь? — Проблемы с... едой, — неслышно шепнул Ликс на ухо парня. — Давай-ка отойдём. ⠀Дуновение лета распространяло по кислород приятный аромат мятного парфюма. Минхо охватил руку Феликса и поднялся. Хёнджин дёрнул своего друга за край футболки. Он пытался подавить негативную энергию внутри себя, но она чудаковатым образом окатила и захватила его, как град ледяной воды. Злые яркие радужки поднялись на Феликса: — Куда ты? — Всё в порядке, Джинни, просто... ⠀Мальчик замялся. В его груди защемило. Он растерянно выпутал свою руку из руки Минхо с сжал её пальцами. Пульса почти совсем нет. — Мы просто отойдём к соседней лавочке, поговорить, — улыбнулся Хо. ⠀Хёнджин еле отпустил Ликса и проводил их взглядом. Кое-как отлипнув от отдаляющихся фигур, он резко подсел к Чанбину: — Это кто вообще? ⠀Со нервно раскручивал на пальцах цепочку с красноватой подвеской-вишенкой. От Хёнджина исходило раздражение и ярость. От Чанбина нервозность и непонимание. — ... Чан сказал, что если с ним что-то произойдёт, — сухо начал мальчик, — то он передаст своё лидерство волков другу детства, которому он доверяет больше, чем самому себе. — Что?... ⠀В теле Хёнджина треснула затвердевшая кровь. А сердце Чана просто треснуло в больнице, порвалось, как бумажные пистолетики, раскиданные по лавочке. — Ему не становится лучше и он вообще не просыпается. И видать Минхо сам учуял это. ⠀Хёнджин захрустел пальцами и судорожно затараторил прямо на ухо Чанбина: — Что значит "учуял", что значит "друг детства", что значит "доверяет"? — оборвать бы эти тяжёлые мысли и греться в юности. — Ох, Хёнджин, если бы с тобой случилось то же самое, ты бы разве не Феликсу доверился? Это и есть твой друг детства. ⠀Чанбин взглянул на Хёнджина, как бы говоря: "неужели до тебя не доходит такая простая вещь, как крепкая дружба?". Хотя до него и самого она доходить перестала. Потому что... — Но я думал, что у Чана — это ты. ⠀Растрепав слегка кудрявые волосы, Чанбин поднял стеклянные глаза на небо. Чуть вьющиеся взъерошенные пряди развил поток горячего ветра. — Я тоже так думал. ⠀... Поэтому. ⠀Растерянный Хван Хёнджин и опечаленный Со Чанбин посмотрели в левую сторону, на тёмную лавочку в пяти метрах. За ней сидели Минхо с Феликсом и спокойно о чём-то говорили. Хо гладил Ликса по плечу и время от времени прижимал к себе, нашёптывая что-то на его ухо. Кажется, Феликс плакал. Сынмин это видел, хотя даже не смотрел туда, а Хёнджин так думал, потому что его душа распадалась на кусочки, а такое происходило лишь тогда, когда Ликс плакал. Или сегодня она решила сказать Хёнджину "прощай" и сгнить внутри его бренного тела, не дождавшись своей кары. Но всеми фибрами, всеми струнками, каждым грёбаным сантиметром своего тела он ощущал растущую тьму. А когда Феликс ушёл, она стала растекаться ещё быстрее, заполняя Хёнджина изнутри, как колбу с химическим составом, что вот-вот взорвётся. Так и хотелось подойти, забрать Ликса целиком и полностью себе, спрятать в себе, укрыть собой. Что это за чувство? ⠀Минхо утянул Феликса в свои пахнущие парфюмом и жвачками руки. Они уже с улыбкой о чём-то болтали. Ликсу спокойно. Прежде он ощущал такое умиротворение только наедине с Хёнджином. И Хёнджин это увидел. С соседней лавки. Он громко вздохнул и продолжил выпиливать взглядом двух мальчиков без бензопилы, но с тихим рыком, не кошачьим. Минхо погладил волосы Феликса и хихкнул, а Феликс разводил руками и хохотал. Отдышавшись от звонкого "ха-ха", они наконец отлипли от лавки, как розовые языки ото льда, и зашагали к остальным. ⠀Ликс сел возле Хёнджина и зарылся в его шею. На это Хван вздрогнул, но отстраниться не решился. Он сильнее вжал в себя Феликса и чмокнул того в макушку не сводя глаз с Минхо, сидящего рядом, внушая ему, что это его Ликс. Ликс Хёнджина, нежащийся в аромате его духов, с особым выделением слова "его". Минхо на вычитанное из потрёпанной души Хёнджина "это мой Ликс" саркастично усмехнулся: — Милые. — Помереть можно. ⠀Хёнджин ощутил давление на боку от пальцев Ликса, впившихся ногтями в кожу. "Да чего же ты хочешь-то, почему ты не видишь, что мне плохо, или ты видишь? Тогда скажи мне, что со мной, ох, чёрт, что происходит вообще?" — Хёнджин запутался. Узелок с биркой "чертовщина". ⠀А Феликс на его безмолвные вопросы не ответил. Он приподнялся и улыбнулся в сторону Хо. Переполненый бурей, ураганом и штормом Хёнджин встал с лавочки и покрутил рукой, разминая кисть. — Я уже пойду, — без эмоций процедил он. ⠀Чонин дотянулся до его джинсов и провыл диким щенком: — Почему так рано? — Нужно дома кое-что сделать. — А... — Феликс? — он прожёг мальчишку и застыл. ⠀В Ликсе залепетал лёгкий испуг и подавилось гортанное мычание. Он сжал пальцами бумажный пистолетик и начал покусывать губы. Напряжение и тишина слишком долго терзали жаркий воздух. Капелька крови потекла по розоватой кожице Феликса. Облизнув её, он попытался унять электрические разряды, пробирающие каждую кость. Ласковый глас дотянулся до слуха: — Я наверное, ещё чуть-чуть посижу. Ты иди, — слова неуверенно продрагивали, — я соскучился по ребятам, погуляю немного. — Пф, как хочешь. ⠀Хёнджин уже начал разворачиваться. Уже начал уходить. Уже далеко ушёл. Но Ликс рванул за ним: — Джинни! — он вцепился в его ладонь и остановил, — а?... — и раскинул руки в стороны. ⠀Недовольный вздох Хёнджина пробрался в самое сердце и заставил продрожать мурашками: "Я что-то сделал не так?". Хван потянул Феликса на себя и коротко обнял, сжимая шею, которая, кажется, скоро треснет. — Я что-то сделал не так? — таки озвучил свои думы Ликси. ⠀Хёнджин перекрутил этот вопрос через мясорубку в своей голове и сложил цветастый фарш в развалившуюся горку: — Нет. Забудь. У меня просто болит голова, — он отошёл и скрестил руки на груди, — до вечера. — Увидимся! ⠀Феликс убежал, ускакал с радостной улыбкой, а у него ведь болела голова. А Хёнджин хмуро ушёл домой, хотя соврал. Его боль уже прошла. Остались только эмоции. Жуткие, страшные, яростные. И он наконец осознал, как это называется по-человечески. ⠀Хёнджин лениво поднялся по шаткой лестнице и рухнул на кровать. Время тянулось медленно. Оно обвивало его тонкой атласной ленточкой. Завязывало бантики на бледной шее и запястьях, которые Хёнджин царапал ногтями. Он крутился в кровати, сжимая свою кожу в пальцах до красных следов. Легче вырвать себе все конечности, чем расслабиться сейчас. Но он заснул. Сумел. И в своём сне не видел ни одной яркой картинки. Только размытого мутного Феликса. Его выжрала ревность. Ревность своего друга детства к другу детства Бан Чана. ⠀И он никак не мог объяснить, почему же так произошло, почему он так разозлился на некого Ли Минхо, да и кто это вообще и о каком лидерстве шла речь, если Чан — не лидер, "Чан — он как отец дворов, мостов и бродячих... псов. Или котов? Нет, это Минхо похож на кота... Почему?" — раздумья не отпускали тело Хёнджина и сдавливали его тугими узлами, не давая дышать. "Что за Минхо? Почему Ликс с ним так улыбался? И почему меня это вообще волнует... он ведь и мне улыбается также, и Чану, Чанбину, Джисону и Чонину с Сынмином. Я совсем не..." — красные ниточки запутались и разорвались, когда Хёнджин всё же вгляделся в какие-то чудесатые грёзы. Но в миг позабыл о них и снова вырвался из дебрей сна в подсознание с белыми стенами, исписанными вопросами: "Что со мной такое?", "Из-за чего я так реагирую?", "Ничего такого ведь не было, а какого такого?". Хёнджин метался. Это был самый мучительный сон. Самый гадкий. Не дающий успокоения и насыщения. Всё, чем был полон Хёнджин, как ваза с шипастыми цветами, до самых краёв — это ревность, которую не выходило объяснить. ⠀Такое чувство, будто он исчезал в самом себе и отдавал волю над телом только этой ревности. Ужасно мерзко и паршиво. Он расчерчивал во сне какие-то символы, иероглифы, может быть, руны, заклинания, пытался отвязаться от боли, ноющей внутри сердца. Длинные ресницы чуть подрагивали. Электрические раскаты пускались по коже, заставляя потеть и чесаться. ⠀Он не мог разобрать ни одного своего слова, кроме "мне нравится Ликси". В крови поселились стайки мелких муравейчиков, проползающих вдоль позвоночника, грызущих холодную кожу. Это уже не сон, это был кошмар, в котором только тьма, пустота и одинокие мысли. И пробивающийся лучик солнца. — Эй, Джинни? ⠀Хёнджин разорвал глазницы в кровь, распахнул их с мелкими хрустальными капельками и очнулся. Около постели на коленях сидел Феликс. Всё такой же яркий и худой. — Ликси? Ты уже вернулся, который час? — Уже семь вечера. Ты спал? — шепнул еле-еле светящийся мальчонка, боясь спугнуть, — Прости, что разбудил... ⠀В своём очаровательном сиянии Ликс наклонился к губам Хёнджина и замер, ожидая поцелуя. — Лисик-Ликси. ⠀К лисику припал Хван и обвёл розоватый погрызанный бантик из кровушки кожи плавной нежностью. Он чуть отпрянул и провёл по губам Феликса своими, влево и вправо, и легко чмокнул. — Извини меня за то, что так себя вёл. Не знаю, что нашло на меня. — Ревнуешь? — усмехнулся Феликс и был прав. — Так сильно, что изнутри распирает. ⠀Хёнджин выдохнул, схватил Ликса и завалил рядом, накрывая одеялом. Он затягивал сладковатый запах его волос и рвался на части. ⠀Его душа решила устроить бунт. Она пыталась по капелькам, по мурашеке и по выдоху улезнуть от Хёнджина, вылезти из него и затеряться среди приведений. А ей в ответ все органы расстраивались и менялись местами друг с другом, все искали крупицы жалкой душонки. "Ну что за кошмар?..." — Знаешь, а мне Минхо понравился. Он добрый, милый... и открытый, — по-тихоньку шептал Ликс в шею из цветков лаванды, надеясь, что всё налаживаться, как ему обещали. ⠀Хёнджина щемило. Его кишечник скрючило и подвесило на тугой петле. "Как Феликс мог вынести эту боль?". — Ага, — всё что он сумел выронить, пусто, глухо. ⠀Наверное, Феликс сильнее. Он приластился ближе, невольно надавливая на тянущую печень. И лучше бы сразу воткнул в неё кухонный нож. — Прости. — Перестань за всё извиняться. — слишком холодно для Хёнджина, слишком грубый тон, слишком глубоко засели мёртвые нервы. — ... ⠀Созданный из лаковой кожи, затасканного хлопка и черешни Хван не знал, какая-такая чертовщина с ним происходит и почему происходит так быстро, так ярко и как это остановить. В его груди образовалась пучина, затягивающая в себя только плохое: ревность, злость, раздражение, нервозность, тяжесть в голове. Он сильнее впился в Феликса, пытаясь найти в нём своё спасение. — С тобой что-то не то, — тихо отметил мальчик. — Со мной сейчас только ты. — Я тебя грею, — а в голосе нота волнения и переживания, поблёскивающая в глазах прыгающими искрами. — Греешь, — Хёнджин ещё ближе льнул к мальчику, перекрывая ему чистый воздух, заменяя его своим парфюмом. ⠀Отвечать боле не хотелось. И он просто закрыл глаза и снова уснул, мечтая о том, чтобы проснуться с лёгким сердцем и не волочить его по улицам, чтобы снова рвать на куски.